I will remember you

[Christel Alsos – Found на repeat’е] Казалось странным, но теперь ему хотелось обсуждать с ней каждую мелочь. Сначала так выходило как-то само собой, что в первые пару дней, когда у него возникали вопросы, она была рядом и с радостью отвечала, - и он словно тянулся к ней, и так естественно получалось спрашивать её о чём-то и с каждым ответом словно получать что-то большее, чем просто информацию о том, что Гарри мог бы рассказать и google. Её манера говорить и выражать свои мысли становилась для него всё проще и понятнее, но, в то же время, всё ещё привносила что-то новое, какой-то больший смысл. Он удивлялся тому, сколько всего в мире ему казалось интересным, и о чём ему так хотелось узнать, - и она позволяла ему быть любознательным, каждый раз с легкостью удовлетворяя его любопытство. Иногда это были ничего не значащие вопросы, вроде того, какая погода бывает в это время года, почему в некоторых местах звёзды кажутся такими близкими, словно начищенные до блеска лампочки фонарей, куда ведёт та или иная тропа, проложенная среди трущоб, и чей это пёс так резво виляет хвостом, бегая по улицам, - и почему собака остаётся безымянной, и почему бы не назвать её, к примеру, Бобиком. Изредка Гарри позволял себе рассказать какую-нибудь глупость о себе, вроде того, как он однажды свалился с велосипеда прямо в озеро, или как он в детстве любил звуки рояля, на котором когда-то мог часами играть его дедушка. Но порою всё это могло коснуться тем, которые раньше Стайлс предпочитал избегать, считая, что не сможет найти подходящих слов или даже, возможно, не захочет вообще что-либо говорить. Было далеко за полдень четвёртого дня, на удивление куда более прохладного и немного пасмурного, что казалось чем-то словно неестественным, хотя чертовски приятным на контрасте с обыденным пеклом. Гарри не совсем умело, но с большим энтузиазмом настраивал старенькую гитару, о чём попросил его темнокожий парень Айко, который был младше кудрявого на год и выше почти на две головы, но невероятно неловок и, в то же время, забавен в этой своей неловкости и почти полном незнании английского. Когда он обратился с этой просьбой, то, казалось, сам не был до конца уверен в своём порыве, но Гарри с радостью откликнулся. Ему нравилось помогать этим людям, всем, кто окружал его здесь, любому и каждому. Ему приятно было чувствовать себя нужным, но глубоко внутри он ещё больше ценил возможность хоть чем-то облегчить им жизнь, пусть это и была такая мелочь, как настройка музыкального инструмента, который по возрасту был старше кудрявого, наверное, минимум вдвое. Гарри настраивал четвёртую струну, подстраивая по звучанию под предыдущие, когда он вдруг вздрогнул, услышав странный протяжный звук, и его рука внезапно соскользнула. Повернувшись на незнакомую ему интонацию, парень увидел стоявшего неподалёку мальчонку, который словно бессознательно постукивал босыми ногами по земле и что-то быстро, но как-то надрывно пропевал. В его несуразном танце было нечто печальное, и кудрявый заметил, что левая нога мальчика иногда сбивалась в ритме, будто ему было больно наступать на неё, но он не останавливался. Его тёмнокожее лицо казалось сосредоточенным – даже слишком для такого юного возраста. Словно ему было не те восемь-девять лет, что можно было бы дать на первый взгляд, а на четыре-пять десятков больше, будто бы жизненный опыт пережитых тяжестей уже коснулся его, оставив свой неизгладимый отпечаток. Гарри забыл обо всём, бессознательно наблюдая за происходящим и искренне жалея, что он едва может разобрать слова, которые, увы, ему совсем непонятны. В тоскливой мелодичности детского голоса, продолжавшего свою заунывную песню, была необъяснимая притягательность, от которой, правда, что-то сжималось внутри, но кудрявый всё никак не мог отвести взгляда. Есть слова, перевод которых не обязательно знать, если они наложены на музыку, пусть даже она и звучит только в голове поющего человека. Не обязательно было понимать, о чём конкретно поёт этот мальчишка, чтобы ощутить, как от его голоса тревога волнами прохладно касается тела. Высокая трава, которой поросло всё кругом, будто бы тоже встрепенулась, начав колыхаться от ветра, который, казалось, пытался по-своему меланхолично подпевать. Ветер шелестел что-то вроде: «Ты только не плачь, пожалуйста, ты слишком маленький и такой щуплый, и мне очень жаль касаться твоих босых ног, потому что я боюсь, что от этого ты съежишься и станешь ещё меньше, что сделает тебя таким же невообразимо грустным, как и твоя песня». А Гарри очень хотелось, ему просто необходимо было узнать, в чём был смысл этой песни. Но когда мальчик вдруг неожиданно оборвал сам себя на полуслове, распахнув глаза и оглядевшись с удивлением, словно поражённый тем, на что осмелился, и внезапно быстрыми шажками скрылся где-то за углом рядом стоящего жилища, будто в смущении, то парень не посмел за ним последовать. Он остался сидеть, не шелохнувшись, всё ещё слыша мелодию, которую ему так хотелось напеть кому-то, кто бы смог понять и объяснить ему хоть что-то. И он знал, что такой человек был. Он ждал встречи с ней в этот день с особенным нетерпением, но они смогли пересечься только пару часов спустя, когда она освободилась от дел. Гарри как раз вежливо пытался поддержать диалог с восторженным в своих благодарностях Айко, когда он заметил её краем глаза, и ему показалось, что на мгновение всё кругом затихло. Так было каждый раз, когда он видел её и на долю секунды замирал, словно в очередной раз напоминая себе, сколько невероятных эмоций в нём может пробудить одно только её появление. Однако Гарри пришлось подождать ещё несколько минут, наблюдая за тем, как радостный Айко сбивчиво делится впечатлениями с девушкой, показывая гитару и пытаясь что-то на ней наиграть. Кудрявый пытался вспомнить ту мелодию маленького мальчика, рассеянно замечая вновь, как много людей всегда тянутся к ней и хотят поделиться чем-то для них сокровенным, будто возможность довериться этой девушке была сама по себе необъяснимо ценна для этих людей, не видевших, наверное, в своей жизни никаких богатств, кроме пары грязных монет. Хотя он и сам не знал ничего дороже, чем каждая минута, которую можно было разделить с нею. Она подошла к нему с привычной полуулыбкой, которая сегодня казалось Гарри ещё прекраснее – на контрасте с поникшей пасмурностью дня. - Ты очень помог Айко, спасибо за это, - мягкий взгляд её глаз был лучшей наградой. – Он сводил всех с ума со своей гитарой, и тебе уже заранее благодарны, думаю, ещё с десяток человек, - она опустилась на складной стул рядом с Гарри, вытягивая свои ноги. Он всегда удивлялся, как она, такая хрупкая и худенькая, никогда не показывала своей усталости. Ему бы очень хотелось сделать хоть что-то, чтобы ей стало легче. И он бы готов был сделать даже больше того, на что был физически способен, если бы это только дало гарантию, что уголки её губ никогда не опустятся вниз. Но он не знал, как начать разговор. - Как прошёл твой день? – она так естественно продолжила диалог, что он снова забыл о том количестве дней, которые они были знакомы. В такие моменты ему казалось, что впереди у них – целая вечность на то, чтобы говорить друг с другом. - С утра, как обычно, была съёмка, - ему хотелось опустить эту часть, потому что он всё равно чувствовал себя неуютно, когда говорил об этом, поэтому Гарри спешно продолжал. – А потом мы с Пейном помогали готовить обеды, и на обратном пути я наткнулся на Айко. Он так… расстроено нянчился со своей гитарой, - Стайлс не смог сдержать улыбки, - что я как-то сразу понял, в чём проблема. В итоге, правда, ушло несколько больше времени на то, чтобы всё настроить, но вроде вышло неплохо, - хотя он и знал, что вышло даже лучше, чем просто «хорошо», но всё же с некоторой неуверенностью перевёл взгляд на девушку, закончив предложение. Она смотрела на него так открыто и с такой теплотой, что вдруг выглянувшее из-за облаков солнце, лениво осветившее небо, показалось ему совсем тусклым и холодным. И когда прохладный ветер внезапно поднялся словно откуда-то с земли, будто пробуждённый лучами света, и девушка чуть зажмурилась, подставляя лицо приятным дуновениям, Гарри почувствовал такой огромный прилив нежности, что, казалось, едва не захлебнулся в нём, задерживая дыхание. Любовь к ней наполняла его так же, как свежий воздух наполнял его лёгкие. …Ветер. Улыбка Гарри окончательно пропала, когда он вспомнил, о чём на самом деле хотел поговорить. - Что-то ещё произошло? – она внимательно вгляделась в его лицо, заметив отразившуюся на нём перемену. Он на несколько секунд замолчал, и его мысли метались между «столько всего произошло» и «я хотел бы, чтобы ты всегда была со мною рядом». - Я видел маленького мальчика, который пел о чём-то, и это… Слушать его было очень странно и больно одновременно, и я просто подумал, может, кто-нибудь знает…, - Гарри запинался, потеряв всю веру в то, что сможет хотя бы попытаться рассказать ей, потому что, кажется, ничто не могло бы передать его эмоции лучше той самой песни, которую он побоялся напеть, потому что осознал, что она не принадлежала ему. Но он всё равно не умолк. - В смысле, ему по виду меньше десяти и, мне показалось, что он немного хромает. И у него нет обуви, - хотя больше, чем у половины людей здесь её не было. И, наверное, многие из них натирали или царапали свои ноги, и поэтому им потом было неудобно передвигаться. И всё начало терять свой смысл. Она пристально смотрела куда-то перед собой, ничего не говоря. Сидеть с нею и не слышать звука её голоса было похоже на глухоту. Было бы легче поверить, что Гарри просто больше не может слышать, чем в то, что она не заговорит с ним снова. Пожалуйста, скажи что-нибудь. - Наверное, ты видел Рудо, - она наконец вернула ему слух. – Я не была уверена в этом, пока ты не упомянул хромоту, - и тогда всё совпало. Да, думаю, это был Рудо. Она снова сомкнула губы, словно пытаясь подобрать слова, и Гарри напрягся, понимая, что объяснение, которое его ждёт, ему не понравится, но она опередила его вопрос: - У него умер старший брат. Судя по всему, ты слышал то последнее словно, что мальчик завтра скажет на его похоронах. Просто та форма, в которую они облачают свои слова в таких случаях, немного отличается от монологичных повествований, которые мы привыкли слушать … ну, знаешь, в церкви. Ей самой было неуютно говорить об этом, и Гарри едва поборол желание взять её за руку. Значит, эта песня была о том, что людей, которых мы теряем, очень тяжело отпускать. - Это что-то вроде местного обычая. Они так прощаются со своими близкими, - добавила девушка немного спокойнее. Судя по всему, она была куда сильнее его. - И часто это… происходит? – он спросил это практически бессознательно, на самом деле думая о том, что это он должен быть сильным. Он парень, он должен держаться. В конце-то концов. Всё, что происходит здесь, в этом месте, в этой стране, часто кажется ему неправильным, потому что заставляет Гарри ощущать себя беспомощным. - Люди умирают практически каждый день, - от того, как спокойно она говорила об этом, становилось не по себе. - От голода, пищевых отравлений, заболеваний или просто в несчастных случаях. Он не знал, заговорил бы вообще об этом, если бы предвидел, к чему приведёт эта беседа. Вполне вероятно, что некоторые вещи должны оставаться личными и только для тех, кому принадлежат, потому что обсуждать чью-то смерть вряд ли покажется кому-то особо приятной темой для разговора. Особенно если представить, как завтра маленький мальчик будет петь свою прощальную песню снова. - Что случилось с его братом? - Заражение крови. Он поранил ногу в прошлом месяце, но по глупости не пошёл ко врачу сразу, а потом из-за боязни упрямо отказывался обращаться за помощью, - где-то на середине предложения парень отвёл глаза, а потом и вовсе развернулся, потому что боялся столкнуться с ней взглядом и опасался, что она увидит эмоции, которые он не всегда умел скрывать. Потому что ему хотелось воскликнуть: «Как он мог не подумать о своём маленьком братишке, которому и ходить-то почти не в чем?!», - но он знал, что не имеет на это право. Теперь Гарри казалось, что похолодание было естественным соболезнованием, которое природа выражала маленькому хромому Рудо. Девушка не продолжала больше, словно давая ему время на то, чтобы всё это принять. Молчание, воцарившееся между ними, на этот раз не было таким тяжёлым, а скорее принесло облегчение. Стайлс понимал, что ему нужно немного успокоиться и взять себя в руки, он глубже вдыхал, стараясь делать это как можно бесшумнее. Он говорил себе, что есть ситуации, когда нельзя спасти абсолютно всех, он повторял про себя её слова и её имя, - и это, последнее в особенности, постепенно начинало действовать, потому что дыхание его нормализовывалось само собою. В конце концов, нельзя было контролировать всё на свете. Ему было проще думать о том, что он сделал хоть что-то хорошее и, возможно, успеет сделать что-то ещё. Хотя для неё он сделал бы что угодно. И он не смог удержаться от того, чтобы снова не обернуться к ней, в то время, как она смотрела прямо на разгоравшееся всё ярче солнце. Её веки легко опустились, и девушка чуть откинулась на спинку стула. Казалось, она была средоточием умиротворения, и сам розовеющий к вечеру огромный сияющий шар на небе был словно смущён и растерян, касаясь её золотом своего света. Гарри мог бы смотреть на неё вечно. Мысленно он следовал за каждым солнечным лучом, невесомо падавшим на неё. Никогда раньше подобные мелочи не могли сделать его счастливее, чем сейчас. - Гарри…? – когда она назвала его по имени, словно чтобы удостовериться в его присутствии, он не смог сдержать улыбки. Как можно было уйти куда-то от неё, когда он даже оторвать взгляд от её лица был не в силах. - Почему ты стоял на солнце тогда? – она не открывала глаз, но он почувствовал, как изменилась интонация её голоса. Он прозвучал чуть ниже и немного серьёзнее. Гарри хотелось бы, чтобы это означало заботу. - Ты не мог не чувствовать жары и того, что тебе наверняка постепенно становилось хуже, ты мог осознанно уйти в тень, - она продолжала всё тем же голосом, а парень думал о том, как было бы невероятно хорошо заботиться о ней в ответ. Пожалуй, ничего лучше он не мог и вообразить сейчас. - Поэтому мне просто чертовски интересно узнать, из-за чего мне пришлось класть в свою постель незнакомого парня, находящегося в бессознательном состоянии, - она не сумела скрыть смешливую интонацию, и Гарри почувствовал, как просто ему было рядом с нею, даже когда дело доходило до невероятно сложных вещей. Он не раздумывал слишком долго: - Я просто был очень зол, - и это было даже преуменьшением того, что с ним происходило тогда. – Я вспомнил о девушке, отношения с которой закончились совершенно ужасно, и мысли об этом никак не давали мне покоя. Потому что я чувствовал себя виноватым, зная, что виновата была она, но от осознания этого легче как-то не становилось, - хотя рассказывать ей это было на удивление легко. При том, что об этих чувствах Гарри не мог нормально поговорить даже со своей родной матерью, дороже которой у него не было никого на свете. Просто потому, что, кажется, это правда: однажды встречаешь человека, с которым всё складывается само собой, без каких-либо на то причин, а именно из-за того, что так надо. Так надо вам обоим или, может, так угодно судьбе. Но ты просто находишь этого человека, и он становится для тебя всеми и всем – и, самое главное, тем единственным, что тебе нужно. Сейчас, сегодня и всегда. Когда он, моргнув, вернулся к реальности, опять переводя на неё глаза, их взгляды столкнулись, и его сердце внутри вспыхнуло бенгальским огнём. Она молча смотрела на него, но её лицо оставалось таким же спокойным. - Так нельзя, Гарри, - наконец вымолвила она. – Нельзя удерживать в себе такое количество эмоций, с которым тебе справиться не по силам. И уж, тем более, стоя на солнцепёке, - яблочки щёк выделились на её лице, а он продолжал жадно ловить каждое слово и каждую долю секунд из тех, что они смотрели друг на друга. - Не храни больше, чем сможешь проглотить: ни любви, ни жары, ни ненависти*(1). Она снова взглянула на небо, и румянец проявился на её щеках. - И пообещай мне, что в следующий раз, если уж так получится, ты будешь бороться со своими мыслями где-нибудь в тени, - и никогда ещё с такой лёгкостью он не произносил в ответ это сплетение букв, звучавшее как: - Обещаю. Любовь к ней, которая была необъятной и невообразимой, впрочем, так мягко и просто умещалась в его груди. ================================================================= ~ *** ~ [Radiohead - Reckoner] Долговязая фигура худощавого человека была видна издали, освещаемая дрожащим светом единственного горящего в переулке фонаря. Гарри, выйдя из чёрного хода, быстро шёл по направлению к малознакомому парню, немного шатаясь и поёживаясь от неожиданно пробравшей его дрожью прохлады поздней ночи. Мельком он взглянул куда-то выше потёртых афиш и труб, заметив на мгновение, что цвет неба, обычно насыщенно чёрный, начал словно сыреть, разбавляемый менее тёмными разводами, - кажется, скоро уже начнёт рассветать, хоть и это утро обещало, судя по всему, быть таким же пасмурным, как предыдущее. Как все предыдущие, за последние несколько месяцев. Но солнце или его отсутствие заботили Стайлса меньше всего, так как обычно он днём теперь спал, едва успевая застать рассвет или заметить багряные отсветы заката, каждый вечер тоскливо тающие в складках плотных штор, закрывавших всегда окна его квартиры. Наличие какого бы то ни было света не играло никакой роли, потому что, куда бы Гарри ни шёл, - темнота, сгустившаяся в его груди чёрной дырой, везде следовала за ним. И хотя бы с этой темнотой он не чувствовал себя таким одиноким. - А Вы любитель приходить вовремя, как я посмотрю, - парень, оказавшийся вблизи ещё костлявее, противно улыбнулся, обнажая ряд кривых зубов, как только Стайлс наконец молча подошёл к нему. Гарри без лишних слов вынул заранее приготовленные купюры из кармана, поправляя воротник пальто. - Товар даже не проверишь? – худощавый, тем не менее, цепко схватил протянутые деньги. - А стоит? – его голос оказался неожиданно настолько хриплым, что кудрявому пришлось откашляться. - У меня лучшие «колёса»*(2) в городе, парень, если ты понимаешь, о чём я, - он нарочито неспеша расстёгивает куртку и, неторопливо нащупывая внутреннее отделение, вытаскивает маленький пакетик. - Думаю, тебе хватит стандартной дозы, хотя я на всякий случай подкинул тебе ещё парочку сверху, как бонус, если захочешь повторить ближе к утру, - парень подмигнул ему, и внутри Стайлса всё скрутило от отвращения то ли к этому неопрятному существу, так запросто протягивавшему ему эти таблетки, то ли к самому себе. – Но лучше начать с одной, окей? Ничего не отвечая, Гарри открыл пакетик, и на его ладонь высыпалось несколько кругляшек. Явно больше одной. Ему на мгновение показалось это каким-то нереальным, неправильным, и захотелось выбросить всё. Он просто не знал, стоит ли это того. И дело было совсем не в деньгах. - От такой дозы тебе в первый раз будет ох, как весело, - долговязый усмехается. – Но для отвязной ночки - в самый раз. Как говорится, не храни больше, чем сможешь проглотить, - внезапно добавляет он, подмигивая. И Стайлс сам не понимает, как вдруг подносит руку ко рту. Он глотает сразу три и не может себе этого объяснить, потому что ещё секунду назад не планировал этого делать. Но внутри словно что-то перевернулось, встало поперёк горла, порвалось по шву или по едва зажившему шраму, и Гарри не отдавал себе отчёт, почему так случилось, будто это вышло как-то само собой. Он даже не пытался собрать себя по частям, ему было абсолютно наплевать. Ему было не из сего себя собирать. И он напомнил себе, что в чилауте*(3) клуба его ждут пара бутылок виски, вкус которого был ему так непривычно горек, но позволял забыть обо всём довольно быстро. Кровь стучала в его голове, когда он невообразимо размашистыми шагами возвращался к клубу, смотря на свои ноги, казавшиеся ему такими большими и будто бы совсем чужими. Сам он уже давно ничего не ждал – ни от этой ночи, ни от себя, ни от жизни. Ждать ему было просто нечего. ------------------------------------------------------- *(1) «Не храните больше, чем сможете проглотить: ни любви, ни жары, ни ненависти» © Буковски *(2) экстази, проще говоря *(3) отдельная зона в клубах, иногда может быть разделена на небольшие помещения с диванчиками и приглушённым светом, рассчитанными на то, чтобы там можно было расслабиться и отдохнуть.