▶Sufjan Stevens - Rake
— Что же мне с тобой делать, а? — негромко спросил Роман, но не было похоже, чтобы ему требовался какой-нибудь ответ. Только ради этого взгляда стоило сорваться и примчать в «Белую башню» на попутке: любящий, тлеющий, с живыми светящимися искорками на поверхности глубокой бархатной тьмы. Я прочла в нем тихое торжество. Догадаться о причинах несложно: наверняка Роман думает о том, что еще ни разу я не позволяла себе сбежать к нему с работы, к которой вообще-то отношусь очень ответственно. Да еще и помешать его работе. И работе охранника. И секретаря. И напугать девушку на ресепшене. «Кошмар», — возмутился голос в моем сознании и осуждающе поцокал языком. — Извини, — это слово вырвалось у меня автоматически, буквально против воли, но к своему стыду, вины за содеянное я вовсе не чувствовала: сложно заниматься самобичеванием, когда Роман буквально дышит тебе в лицо. Или, вернее сказать, твоим лицом. Потому что он беззвучно принюхивался. — Извинений недостаточно, — мягко возразил Роман, расплывшись в улыбке победителя. — Ты обманом проникла в «Годфри индастрис» в своей этой… возмутительно короткой юбке, — проворчал он угрожающе-сладко, часто хлопая ресницами, как случается, когда он слишком манерничает. — Кстати, зачем она? Чтобы каменный стояк не давал мне заскучать на совещаниях? Я и рта раскрыть не успела чтобы оправдаться, как Роман недвусмысленно накрыл его поперек указательным пальцем. — А теперь сидишь тут на моем столе своей бесстыжей попкой и мешаешь сосредоточиться. Я хочу компенсацию. Наивно решив, что в виду имеется совместный обед, я приготовилась извиниться еще раз и упросить Романа перенести затею на другой день, потому что мой перерыв давно закончился и нужно бежать… Но палец, что лежал на моих губах, медленно двинулся вниз по подбородку, шее и груди, оставляя за собой фантомный след, тающий на коже, и стало очевидно, что об обеде речи не идет. — Ром, — шепотом позвала я, мгновенно ощутив приятное волнение и трепет внутри, будто мое тело только и ждало, что намека на близость. — Мне нужно успеть вернуться в салон до приезда Херста… Роману хватило лишь отрицательно покачать головой, чтобы выразить свое мнение по этому поводу. Он не смотрел мне в глаза, а наблюдал за пальцами, что ловко, но совсем не торопясь, одну за другой извлекали пуговички моей блузки из петель. И все же я уловила призрачную тень неуверенности, словно радио, настроенное на его волну, и попробовала сосредоточиться на этом. В потоке его эмоций, несущихся по моим венам, я различила и ревность, и негодование, и страх перед моей реакцией на его запрет. В какой-то момент я погрузилась в его переживания настолько, что стало трудно отличить их от собственных. Но прежде, чем я успела всерьез испугаться, Роман будто закрылся, взял себя в руки и без колебаний встретил мой растерянный взгляд. — Не делай так, детка, — осторожно предупредил он. — Не копайся у меня внутри. Там грязная, полусгнившая помойка. Тебе не понравится. — Что… Почему ты говоришь такие страшные вещи? Из мешанины вопросов, атаковавших мозг будто стервятники, я вырвала тот единственный, которому моей больной головы оказалось мало: он воткнулся прямиком в сердце затупившейся иглой и причинял ноющую боль. Мы с Романом связаны. Я чувствую это так же ясно, как влагу на своих ладонях, что инстинктивно вцепились в его плечи. Я не знаю что это: магия на крови или я обыкновенная чокнутая, и просто достаточно давно живу с Романом, чтобы наконец начать его понимать. Это не важно. Я не боюсь этой связи, она естественна и прекрасна. Она называется «любовь». Но почему тот, с кем я связана, кого я люблю, кем так дорожу — называет свою душу помойкой? — Шшш… Тихо-тихо, — пробормотал Роман, привалившись лбом к моему лбу и примирительно о него потираясь. — Не говори так, пожалуйста, — промямлила я умоляюще, стараясь, чтобы слезы, заволокшие глаза, не пролились. Стараясь не разреветься. — Не буду. — Мы оба со странностями, правда? — Со странностями. Точно, — подтвердил он, невесело усмехнувшись, и покровительственно опустил руки на мои колени. В подсохшие от жаркого дыхания раскрытые губы, что едва успели коснуться моих, я впилась как пиявка. Ладони сползли с его плеч на грудь и твердый от напряжения пресс, все время пытаясь сгрести гладкий хлопок рубашки в некрепкие кулачки — я и думать забыла о работе. И если Роман колебался — то всего пару мгновений. Прервав поцелуй с голодным, мучительным стоном, он принялся лихорадочно стаскивать с себя пиджак, успевая при этом легонько, дразняще кусаться. — Ты уверен, что сюда никто не войдет? Я поглядывала на дверь взволнованно, но будто сквозь какую-то пелену, и голова кружилась от его запаха. Роман насквозь пропах дорогим парфюмом и крепким кофе, сигаретный дым уже успел осесть на идеально чистой одежде, его губы кроме собственного теплого, почти нейтрального вкуса давно отдают мятной жвачкой — но могу поклясться, сейчас он пахнет чуточку иначе. Добавилось что-то еще, что-то пряное, что-то очень знакомое и в то же время трудно определимое, потому что Роману так идут эти новые нотки, будто их всегда недоставало в общем букете. «Это твоя кровь», — подсказал хриплый от возбуждения внутренний голос, и я готова была раствориться в нем, если бы не дверь в приемную. В мир, устроенный иначе. Мир, который никогда нас не поймет. — Уилсон тупица, но не самоубийца, — вслух отозвался Роман, очередным, чуть более ощутимым укусом заставив сосредоточиться только на себе. Сквозь сомкнувшийся поцелуй я не проронила ни звука, лишь вздрогнула всем телом и попробовала обнять его ногами за пояс, но катастрофически мешала юбка. Роману, на ощупь шарившему что-то на столе позади меня, пришлось отвлечься, чтобы ее задрать. Горячие руки скользнули вверх по моим бедрам, затем под ними, на время оторвав от стеклянной поверхности, и желанное соприкосновение смело контроль над животной сущностью. Борьба с одеждой была яростной и молниеносной. — Фак! — сдавленно выругался он, бесцеремонно врываясь в мое тело, вновь опрокинутое на черное зеркало стола. Роман двигался фанатично, не давая перевести дух ни себе, ни мне, не обращая внимания ни на прерывистые крики, ни на шелест мнущихся подо мной документов, уже частично сброшенных на пол. Дрожь стремительной волной сотрясла меня от очередного проникновения — с безвольно откинувшейся назад головы, до пальцев ног, сжавшихся в подобии судороги. Позолоченный кусок металла мелькнул в руке Романа, я заметила блеск краешком глаза и сейчас же сообразила, что к чему. Этот декоративный ножик он порой от скуки крутил в пальцах в смотровой у Прайса, ожидая, когда меня можно будет забрать домой. — Нет! — только и пискнула я, усевшись одним рывком, чтобы помешать, но алая кровь уже заструилась тяжелыми каплями из небольшого пореза на ладони любимого. — Не бойся, детка, мне не больно, — успокоил он, тяжело дыша, но с кайфовой улыбкой на взмокшем лице. — Ну же. Ты потратила много сил, чтобы попасть в «башню», — нежный шепот теплом впитался в мою щеку, перемежаемый короткими, вязкими чмоками. — И сделала это не ради секса. Красный ручеек тек по руке очень медленно, неестественно медленно, и я следила за ним, как завороженная, едва разбирая, о чем говорит Роман. Всего секунду назад я боялась, что он поранится, а теперь его кровь у меня на губах, и я не уверена, что поняла, как это произошло. На вкус он как небо, как жизнь, как чистая эйфория. — Она не поможет тебе насытиться, — замурчал он, ткнувшись лицом в мои волосы и бережно обнимая свободной рукой. — Но поможет восстановить силы. Иии… — в его голосе послышалась самодовольная ухмылка. — Привяжет ко мне еще крепче. Со всхлипом отстранившись от источника наслаждения, я поискала глазами нож. Если так работает обмен кровью, я тоже хочу привязать Романа к себе. — Нет, — твердо сказал он, отодвигая опасный предмет на недоступное для меня расстояние. Что? Почему? Я упрямо потянулась к цели. — Хватит на сегодня. Мне не нужна кровь, чтобы тебя чувствовать. — Она не вкусная? — резко перебила я, уязвленная до глубины души. Любимые губы дрогнули в попытке сдержать смешок, но ответил Роман серьезно и тоном знатока: — Ты очень сладкая, Пух. Во всех смыслах. — Расскажи мне все, — обвив его руками за шею, я почувствовала, что могу позволить себе покапризничать и потребовать объяснений. — Мы это обсудим. Скоро. Обещаю, — прищуренный взгляд скользнул вниз по моему телу жадно и собственнически. — А сейчас у нас есть незаконченные дела, не так ли? Длинная череда мокрых поцелуев вернула меня к ним. Медленно отклоняясь назад, я потянула Романа за галстук, нелепо свисающий поверх наполовину расстегнутой рубашки. Когда стемнело, я обнаружила еще одну деталь — разумеется, помимо кресла, что так и манило в него упасть — которая мне понравилась и немало удивила: освещение в кабинете у Романа вместо холодного белого оказалось синим и приглушенным, интимным, как в ночном клубе. — Шутишь? Как здесь работать? — подхватив первую попавшуюся бумагу, я пробовала ее прочесть. — Все же синее! — Нравится? Жаль, что это не я придумал, — театрально вздохнул Роман, поправляя на себе одежду. — Папа любил… неформальные встречи. И нередко приглашал на них привлекательных женщин. Мне всегда хотелось поговорить с Романом по душам, послушать о нем от него самого, а не от сплетниц-подружек, увидеть прошлое его глазами, разделить его чувства — но сам он предпочитал закатывать глаза и язвить на тему «девчачьей сентиментальности», нежели вслух вспоминать что-то о своей семье. А если и вспоминал, то озвучивал такие факты, что мне становилось неловко. Вот и сейчас я не знала, как реагировать. Не похоже, чтобы Роман осуждал отца за такое поведение. Кажется, даже наоборот. — Ты же не станешь накручивать себя и ревновать? — лениво развалившись в кресле и склонив голову набок, Роман адресовал мне улыбку Чеширского Кота. — Нет. Я знаю, что ты мне верен, — ответила я с достоинством. Не помню, чтобы когда-нибудь всерьез ревновала Романа. Окруженная его заботой, я всегда чувствовала себя любимой. А теперь, когда прикоснулась к его душе, я просто знала наверняка. И он знал, что я знаю. На секунду мой взор обратился к порезу на его руке, мною же аккуратно заклеенному кусочками скотча и договора с «Майкробайолоджи Вашингтон», а затем к довольному лицу, которое я поспешила расцеловать в порыве обожания. — Норман торчал у нас днями и ночами, если тебе интересно. Так что Оливия не скучала. Ну что, выдвигаемся? Не уверенная, радоваться тому, что неловкие подробности закончились, или расстраиваться, что до сих пор приходится собирать картину детства Романа по кусочкам, как мозаику, я нарочито бодро кивнула. — Только можно я тоже присяду в твое кресло сначала? Оно выглядит таким уютным! — Нет, малышка, нельзя, — покачал он головой все с той же широкой лыбой. — После моего отца в этом кресле не сидел никто, даже Оливия. Она нарекла эту «клоаку» «безвкусной вульгарщиной» и вела дела из дома. Но ты можешь посидеть вот здесь, — великодушно разрешил Роман, похлопав себя по коленям. Притворно обидевшись, я покачала головой в ответ, и аккуратно водрузила ему на колено ногу, чтобы не спеша поправить чулок, который вообще-то не сполз. Пусть играет в свои игрушки: сдувает пылинки с Ягуара и считает кресло главы «Белой башни» троном. Мы оба знаем, какая игрушка у него самая любимая. — Когда это произошло? — уточнил Роман, выразительно облизнувшись, и внимательно наблюдая за моими манипуляциями. — Куда делась моя робкая, скромная девочка? — Она все еще здесь. И ей нравится нравиться. — В таком случае передай ей, что милый плюш с цветочками красит ее ничуть не меньше, чем кожа и чулки, — посоветовал он, трепетно чмокнув мою коленку. — Я совсем неприхотлив. Вот тут впору стало обидеться по-настоящему, так что обласканную ногу я поставила обратно на пол и замялась. — Тем более, что конфетка всегда вкуснее без обертки.▶Nick Cave & The Bad Seeds — Bring It On
В приемную я вышла съежившись и держась за Романову руку обеими своими: секретарь, вопреки ожиданиям, все еще был на месте, и бог весть что мог услышать за время, что мы с его боссом провели в кабинете. Однако не привлечь внимания не получилось: мужчина поднялся, будто испуганный школьник перед преподавателем, и неуверенно протянул Роману мою сумку. — Сумочка мисс Дженьюари, сэр. — Спасибо, — смущенно поблагодарила я. — Ммм… — хотелось назвать его по имени, сердечно, но имени его я не знала и надеялась, что Роман подскажет. — Уилсон, — мгновенно нашелся тот. —Разве у тебя есть имя? — Нет, сэр! То есть, Трой, сэр. Вернее… Трой, мисс Дженьюари. Вы можете звать меня Трой. — Хорошо, — кивнула я, краснея, как запрещающий сигнал светофора, и тихонько дернула Романа за руку, беззвучно умоляя пройти уже дальше. — Серьезно, «Трой»? Никогда бы не подумал. «Патрик» тебе идет больше. Можешь быть свободен, Патрик. — Роман! — взвизгнула я в ужасе, умирая от стыда, и не зная, в каком лифте скрыться. Наверное в том, что идет прямиком в ад. Мне известно, что у Романа очень злой юмор, и порой он сильно перегибает, вовсе не стремясь при этом унизить. Просто он такой. И действительно считает свои шутки забавными. Только вряд ли бедняга Трой готов над ними смеяться. К счастью, добавить Роману было нечего, и он преспокойно двинулся к лифтам, а я за ним. — Почему он до сих пор здесь? — шепотом спросила я по пути вниз, будто Трой мог услышать. — Кто, Уилсон? Он всегда уходит после меня. Его работа быть здесь на случай, если мне что-нибудь понадобится. Он же секретарь. — Но ты же часто задерживаешься! — Да, милая, — согласился Роман, чудом не возведя глаза к потолку, и наставительно чиркнул меня по носу пальцем. — Поэтому я плачу Уилсону достаточно щедро, чтобы опасаться, как бы он не прикупил себе пакет акций моей компании. На входе меня ждало еще одно испытание, только теперь, кроме себя, винить было некого. — Хорошенько рассмотри эту девушку, Фрэнсис, и запомни ее лицо, — обратился Роман к охраннику. — Запомнил? Если ей снова придется плясать тут, чтобы попасть внутрь, ты будешь плясать стриптиз в клубе для педиков. — Кхм… Я понял, мистер Годфри, — кивнул недовольный охранник, глядя прямо перед собой. «Ну хоть его назвал по имени», — попробовала утешиться я, но была немедленно спущена с небес на землю ироничным «погляди на его бейджик». — Ты чем-то взволнована, — заметил Роман уже в машине, и убавил звук магнитолы, дабы продемонстрировать, что он — весь внимание. — Херст меня уволит, — я внутренне содрогнулась, представляя, как завтра буду оправдываться. — И будет прав. — Не уволит, — беззаботно отмахнулся Роман, но заметив, что я не слишком-то успокоилась, ободряюще толкнул в плечо. — Почему ты так уверен? — Я знаю, вот и все. — И кто из нас наивный? — Конечно ты. Херст управляющий, но ведь над ним есть еще и владелец, так? Угадай, кто. — Нет! — рассердилась я. — Роман, ты… Как ты вообще мог из-за меня… Тебе ведь не нужен этот салон, это все из-за меня! — Не совсем так, — опроверг он вкрадчивым, сладчайшим тоном, как обычно, когда чувствовал, что действительно обидел меня или близок к тому, чтобы обидеть. — Эй… — и посмотрел на меня исключительно невинно и миролюбиво, зная что я обязательно растаю. — «Цветы» в Хемлок Гроув, конечно, не особенно прибыльный бизнес, но при отсутствии конкурентов, рентабельный. Старый салон прогорел, я купил его очень дешево, реорганизовал, нанял хорошего управляющего и талантливого флориста. Вот дело и пошло. Доход от цветов небольшой, но стабильный. Кстати, это первое заведение в городе, которое я купил сам. — Что ты имеешь в виду? — уточнила я, немного шокированная, не успев толком обрадоваться, что Роман считает меня талантливым флористом. — Ты удивишься, как многое в Хемлок Гроув уже принадлежит Годфри. И я собираюсь заново отстроить «Дом на холме». — Понимаю, — тихонько произнесла я, хоть и немного слукавила. Неужели он собирается жить в доме, где сгорела Оливия? Такая перспектива представлялась мне настоящим кошмаром. — Это был дом моего отца, я там вырос. Я никогда особенно не любил это место и жить там не намерен. Но оно мое. И я хочу, чтобы оно у меня было. У меня не было родителей и они не оставили мне никаких вещей, что напоминали бы о них. Правда, когда кто-нибудь вел речь о фамильных ценностях, я все же представляла что-то поскромнее, чем целый особняк: какие-нибудь нательные украшения, дневники или портреты. — Хочешь оставить «Дом на холме» своим детям? — Ты не устала, Винни? Что, если мы съездим куда-нибудь, развеемся? Осознав, что Роман ушел от ответа, я неловко поерзала и ненадолго умолкла, изобретая реплику, которая показалась бы ему непринужденной. «Расслабься, медвежонок». — Может быть, в выходные? — осторожно предложила я, памятуя, как сложно бывает поднять Романа по утрам, особенно когда накануне он недоспал. — Мы могли бы на весь день уехать в Скрантон или куда захочешь. Пусть лучше считает меня занудой, чем сомневается, хочу ли я ехать. — А что насчет тебя, Пух? Давай отправимся куда-нибудь, где ты ни разу не была, но хотела бы побывать. Рванем в Канаду, поглядеть на твоих сородичей гризли, — рассуждал Роман с пугающим азартом. — Или на Аляску? Прямиком в зиму, черт бы ее подрал! — Я никогда не была в местном парке развлечений, — напомнила я, осмелев, и зажмурилась, ожидая бурного негодования. — И я умираю с голоду. — Значит, поехали прямо сейчас. Перекусим по дороге. — Сегодня понедельник, Ром. Одиннадцать вечера. Там закрыто. Давай поужинаем где-нибудь и поедем домой, а уже в выходные… — А-а. Сегодня. Удерживая руль одной рукой, другой он принялся искать чей-то номер, изредка поглядывая на дисплей. — Уилсон! — господи, только не он. — Мне нужно, чтобы «Пенсильмания» была открыта через час, организуй. Я хочу, чтобы парк работал. Весь парк до последней карусельки. За все время обитания в Хемлок Гроув, а значит, за всю свою сознательную жизнь, я ни разу не каталась на каруселях, не стреляла в тире, не ела сладкую вату и не видела столько огней одновременно. Просто не довелось. Эшли сто раз пыталась вытащить нас в «Пенсильманию», но разговорами все и ограничивалось. Да я не особенно и стремилась, потому что была уверена, что Роману такой досуг не по душе, а парк — это то место, где мне очень хотелось побывать именно с ним. И вот сейчас я застыла перед воротами, сплошь увитыми гирляндами желтых огней, нервно перебирая Романовы пальцы своими и отчаянно стараясь заговорить, но слова почему-то не находились. Это же чудо: понедельник, но все аттракционы работают, возле каждого из них бесшумной тенью стоит сотрудник «Пенсильмании», ожидая гостей, музыка льется вроде бы отовсюду. — Так и будем стоять? — поинтересовался Роман приглушенным голосом, заговорщицки улыбаясь. — Там пони, качели, карамельные яблоки… Ммм… — Как тебе это удалось? — выдавила я из себя, переполненная впечатлениями. — Глазки блестят, — негромко порадовался он, и наклонившись, коснулся губами моих губ едва ощутимо, будто я сама сделана из сахарной ваты. — Пойдем. — Он же огромный! — восхитилась я, глядя во все стороны и время от времени дергая Романа за руку. — Здесь отмечают все городские праздники, да? — Оливия подарила мне этот парк в последний год школьной учебы. Подарила парк? Разве так бывает? Как можно взять и подарить городской парк развлечений? Я на прошлый день рождения подарила Роману свитер! — Поэтому ты никогда не бываешь здесь? Из-за Оливии? — Нет. Это место напоминает мне совсем о другом человеке. Но я привез бы тебя, если бы ты попросила. Хочешь покататься на лошадке? — Хочу! А можно мы покатаемся и на колесе обозрения? Очень интересно посмотреть на Хемлок Гроув сверху! — Конечно можно. Можно все, что захочешь, детка. — Возьмем мороженого? — Даже мороженщика, только попроси. Слишком много счастья для одной маленькой меня. Я растерялась и не знала, куда бежать в первую очередь, хотела попробовать абсолютно все и веселилась от души, не замечая времени. Роман покорно ходил следом и присматривал, не забывая поддразнивать и хохотать над моим энтузиазмом, а иногда и сам присоединялся к забавам, правда, всегда к тем, в которых был хорош. Например, он умудрился с трех ударов по мишени выиграть плюшевую зебру, при этом одной рукой все время удерживая зажженную сигарету. И мне ни разу не показалось, что он не рад быть здесь.▶Daughter — Human
До колеса обозрения, мудрым решением оставленного напоследок, я ползла уставшая, с шариком-медведем в руке и улыбкой на лице, избавиться от которой не получалось даже при содействии острот, коими щедро сыпал Роман. Не сговариваясь, мы разместились в небольшой кабинке не совсем так, как было здесь принято: на одной стороне, ближе друг к другу, а когда дверца закрылась, расслабились и вовсе. Я растянулась вдоль сиденья, Роман устроился в моих объятиях почти лежа, и глядел в затянутое легкими темно-серыми облаками ночное небо сквозь стеклянную крышу, вместо того, чтобы любоваться городом. — Великолепная подушка, — похвалил он, поудобнее укладываясь затылком на моем плече, и медленно оглаживая мои руки на своей груди. — Как мне не хватает такой на работе! — Твой секретарь вытащил два десятка сотрудников парка на работу в их выходной посреди ночи. Он может достать тебе какую угодно подушку, — пробормотала я, но поежилась от удовольствия под убаюкивающей тяжестью своей ноши. — Только проси ту, которая не дышит и не двигается! Не живую! — А шее как удобно! — добавил Роман, хмыкнув, и заглянул вверх, мне в глаза, с наихитрейшим видом. Город, с трех сторон окруженный лесом, напоминал островок света в непроглядной тьме, и чем дальше от центральной улицы, тем более тусклым становился свет. И только «Белая башня» гордо стояла поодаль, оправдывая свое название, и будто не имея к городу никакого отношения. — Вон там, — я прижала палец к стеклу, надеясь, что Роман проследит его направление. — Большое черное пятно. Что это? Почему там нет света? — Это старый сталелитейный завод, он давно уже не работает. — Он заброшен? — Ага. Он все еще охраняется, как частная собственность, но каким-то образом народ все равно умудряется устраивать там вечеринки. Лучшие вечеринки в городе. — Как, если его охраняют? Чей он? Нееет, — нервно хихикнула я, после многозначительной паузы вместо ответа. — Не может быть. Хватит. — Его называют «Замок Годфри». Классное место. — После смерти отца на тебя легло столько ответственности… Бедный Роман. Заложник своего имущества и состояния. Он так ненавидит Хемлок Гроув, и так крепко с ним повязан… — Я всю жизнь стремился стать похожим на отца и знал, что продолжу его дело. Большой бизнес мне по душе, Пух, я никогда не хотел заниматься чем-то еще. А эта дыра… Ну, здесь терпимо, потому что у меня есть ты. И нет Оливии. — За что ты так с ней? — осторожно спросила я, чувствуя, что хожу по краю, выпытывая у Романа подробности, но не могла удержаться. — При жизни отца мы с Оливией были довольно близки. Она меня обожала. Няньки бежали из дома одна за другой в истерике, все они чем-то ее не устраивали. Даже папе многое запрещалось. К примеру, он не мог подкидывать меня слишком высоко, когда брал на руки, не мог толком разогнать Ягуар, если я сидел в салоне. Меня никогда не водили в детский сад: Оливия не хотела, чтобы я «водился с отбросами». Таких приступов откровенности с Романом еще не случалось. Я замерла, развесив уши, и боясь пошевелиться или чихнуть: вдруг очнется и сменит тему? — Оливия и Джей Ар постоянно скандалили. Он несколько раз уходил из дома, но всегда возвращался. И только Норман никуда не уходил, — усмехнулся Роман и накрыл мою руку своей, чтобы сплести наши пальцы в привычном захвате, обычно означающем «мое». — Это она довела папу. Он застрелился, когда я еще даже в школу не ходил. — Мне жаль, — тихонько шепнула я, когда Роман сделал паузу. — Знаю, детка, — устало вздохнул он и продолжил. — Я был очень зол на нее, но все же она оставалась мне матерью. Со временем все немного сгладилось. Я относился к Оливии настороженно и больше не доверял, но наши отношения можно было назвать почти нормальными. Она была подлой стервой, может потому и понимала меня лучше, чем отец. У меня не было друзей. Во всяком случае тех, кто видел бы во мне что-то, кроме всегда набитого бумажника. Я быстро научился наслаждаться своим превосходством и относился к ним соответственно. О, я был засранцем. Наверняка твои змеи-подружки рассказали тебе много интересного. — Я никогда не верила сплетням. — Зря. — Не зря. Я тебя знаю. Ты очень хороший, я люблю тебя. — Глядите, она еще и упрямая! — шутливо отругал Роман, но ласково улыбнулся и закрыл глаза. — А еще была Лита. В детстве мне позволяли играть лишь с ней одной, и потом, в школе, мы сблизились только сильнее. Это было больше, чем дружба. Мне хотелось радовать Литу, баловать, она была милой, мечтательной девчонкой. Ей нравилось проводить время со мной. Она любила меня. Единственная любила за то, какой я есть, не преследуя никаких собственных целей. А я любил ее. — Конечно, — кивнула я, радуясь теплу, с которым Роман вспоминал о Лите. — Она ведь была тебе почти что сестрой. — Я любил ее не как сестру, Пух. У меня было много девушек, я мог взять любую. Даже самые чистые из них, любимые папины дочки, умницы, отличницы — продавались. Одна из моих одноклассниц целовала нательный крестик чаще, чем моргала. Добрый, невинный ангел. Пела в церковном хоре. Я трахнул ее в школьной кладовке, нагнув к сломанной парте. И в процессе она кричала далеко не молитвы. «Прости, что тебе пришлось это услышать, малышка. Иначе ты бы не поняла». Невольно сравнив себя с той самой одноклассницей, я сглотнула неведомую доселе горечь и обиду. — Продолжай, пожалуйста. — Лита была другой. Она никогда не стала бы моей. Я знал это и смирился. И все же когда у нее появился Тайлер, я дико ревновал. — Тайлер? — Ее парень. Я наблюдал за ними со стороны. Он не стеснялся целовать ее на людях, они постоянно ходили за руку. Мы с Литой почти перестали общаться, но я ничего не мог сделать. Она была счастлива с ним. — Тебе было больно… — Очень. Но я не мешал им. А потом она забеременела и все рухнуло. — Тайлер бросил ее? — догадалась я. — Да. Но я не мог даже избить эту тварь, потому что Лита уверяла, что это не его ребенок. Она со слезами умоляла Тайлера остаться и простить ее, я подслушал их разговор в туалете. А он бросил ее. И вскоре сбежал. Поступил в университет Флориды и уехал. — Господи… Бедная Лита. Но чей же тогда ребенок? Она сказала, кто отец? — Она сказала, что это был ангел. — Ром? — мне померещились слезы в севшем голосе, но глаза Романа остались сухими, а лицо спокойным. — Я приводил ее сюда в последний раз за полгода до ее смерти. И до сегодняшнего дня не возвращался. — Ох… Извини пожалуйста. Если бы я знала… — Не извиняйся, я давно отпустил ее. Она никогда не любила меня так, как любишь ты. Для нее я был другом, братом. Она для меня — запретной мечтой. — Чуть повернув голову и снова заглядывая мне в лицо, он тихо, веско произнес: — а ты для меня — всё. Я знала, что он говорит правду. Но мои глаза упрямо таращились в стекло и я не нашла в себе сил ответить. — После смерти Литы наши с Оливией отношения окончательно развалились. Ничего уже было не исправить. Одного только Тайлера я ненавидел сильнее, чем ее. — Но ведь Лита умерла при родах? — Так и есть. Но Оливия… Поверь мне, она заслужила смерть. — Ром… — Я не такой холодный мудак, каким выгляжу. Я помню, что она моя мать. И черт возьми, да, я испытал громадное облегчение, когда она наконец сгинула. Но все же мне было очень херово. Это так. — Я знаю. И она любила тебя. Пусть вам ничего и не удалось наладить, но… — Ох, да пошла бы она в жопу с такой любовью! Прости, детка. Все. Нащупав в кармане сигареты, он извлек очередную из пачки и зажал губами. — Остановится когда-нибудь это гребаное колесо или нет? Кажется, это действительно все. Захотелось смеяться, потому что наряду с вовсе не радужными эмоциями я испытала радость и колоссальное облегчение от того, что все-таки узнала правду и готова ее принять. — Оно уже останавливалось, мы делаем четвертый круг. Думаю, нас катают снова и снова потому, что во время остановок мы не выходим. — Умно. Здесь можно курить, как ты считаешь? — Это же твое колесо, вряд ли кто-то сделает тебе замечание. Но здесь довольно тесно, так что я, наверное, задохнусь. — Ты права. Тогда ждем следующую остановку и выходим? — Можно, я тоже поделюсь с тобой кое-чем? — Ну конечно, детка. Расскажи мне. — И ты не отправишь меня к Прайсу? — Не отправлю, если это «кое-что» не опасно для твоего здоровья. Слово скаута. — Тогда не расскажу. — Ну уж нет, хитрый медведь. Говори. — Сегодня случилось что-то, что меня напугало, — начала я осторожно. — Когда я приехала в «башню», а охранник меня не пускал, я сделала… кое-что. Я сама не знаю, как это получилось, клянусь… — Тебе очень хотелось попасть внутрь. Ты посмотрела ему в глаза, и… Что ты увидела, Пух? На что это было похоже? — Откуда ты знаешь? — опешила я. — Не беспокойся об этом, родная. С тобой все хорошо. Верь мне. Так что это было? — Какой-то зверек. Маленький зверек, я уверена. И это была… Ну… Я думаю, это была душа. — Правильно. И ты поймала ее, да? Вынудила тебя пропустить? — Я только дотронулась и попросила. Охранник не хотел пускать меня, Ром, а потом просто сказал «проходите» и открыл дверь. Это ведь я сделала? — Да, но ты себя не контролировала. Так бывает поначалу, не расстраивайся. — Что это? — Можешь считать это даром или сверхспособностями. Знаю, это очень глупо звучит. Я тоже думал, что супергерой, когда был подростком. Был уверен, что рожден, чтобы стать воином. Что у меня какое-то особое предназначение, — хмыкнул Роман, улыбаясь. — Но на самом деле, так бывает. Очень редко, но такие способности встречаются, Винни. Ты не должна их бояться. — Но… Мне не нужно рассказать об этом доктору? Это… Разве это нормально? — Доктор знает. И для нас с тобой это нормально, — ответил Роман, поднимаясь и пересаживаясь так, чтобы привалиться затекшей спиной к стеклянной стене. — Иди ко мне. Я охотно придвинулась к Роману вплотную и потерлась носом о его щеку. Как хорошо, что Роман не считает меня сумасшедшей. И как хорошо, что он у меня есть. — Значит ли это, что я могу заставить кого угодно делать все, что захочу? — Да, если постараешься. Но ты уже убедилась, что любой бонус имеет свою цену. Помнишь, как было больно? К тому же — это нечестно, даже когда ты никому не хочешь зла. А ты у меня хорошая девочка. Больше так не делай. Не согласиться я не могла: внушать — это действительно нечестно. Поэтому решила пообещать себе и ему, что никогда не поступлю так снова… с другими людьми. — Значит ли это, что я могу заставить тебя делать все, что захочу? — уточнила я, закусив губу, чтобы скрыть улыбку, которая наверняка получится с хитрецой. — Разве что очень хорошо попросишь, — снисходительно ответил Роман. — Потому что иначе не сработает.***
Добравшись домой к утру, мы решили, что ложиться не будем: нет смысла. Но я потребовала тайм-аут, чтобы принять душ, и при условии, что все полотенца останутся вне ванной, Роман согласился подождать. Белоснежная фарфоровая поверхность умывальника под горячими ладонями казалась ледяной, но это было приятно. Я собиралась остудить еще и голову, так что из душа уже хлестала прохладная вода, но прежде, я заглянула в зеркало. Впервые с интересом, будто видела в нем другого человека. Сосредоточившись на отражении внимательных голубых глаз, я попробовала увидеть в них душу. Интересно, на что она похожа? Если бы я могла выбирать, она была бы похожа на Романа, а не на белку. Что-то шевельнулось в глубине и я поспешила ухватить это, но, к сожалению, все-таки за хвост. Зверек испуганно замер, словно ожидая, что я причиню ему вред. А я не хотела ему вреда. Я хотела только вернуть то, что потеряла. — Вспомни! Глаза девушки из зеркала расширились от ужаса, а из носу по дрожащим губам обильно потекла кровь.▶Daughter — Winter
Конец первой части