Украденная жизнь

▶Apparat — Birds

Поджав под себя ноги в излюбленном кресле, я смотрела в открытую книгу, изредка вспоминая, что нужно бегать взглядом по строчкам и переворачивать страницы. Вчера я вскользь упомянула, что люблю почитать перед сном. А сегодня вечером, вернувшись с работы, поднялась наверх и заглянула в приоткрытую дверь рядом с отведенной мне спальней. Я искала Романа, а нашла целую небольшую библиотеку, да так и застыла на пороге, разинув рот. Я не имела привычки гулять по дому — старалась как можно меньше стеснять хозяина, он и так был добр ко мне сверх меры — потому не могла сказать наверняка, всегда ли здесь была библиотека. Но два месяца под этой крышей показали мне, что нет ничего невозможного: можно научиться жить, потеряв абсолютно все, можно найти занятие по душе, не имея понятия, чем ты занималась раньше, можно довериться буквально первому встречному и не прогадать. Можно влюбиться в заботу, внимание и тепло, скрытое под оболочкой коронованного повесы, в запах, в манеру смеяться, в форму ушей, в подчеркнутую бестактность, в упорство, граничащее с наглостью, в улыбку столь же ребячески невинную, сколь и дьявольски коварную. Можно помечтать, что еще вчера в доме не было книг кроме тех нескольких, что я купила сама, а сегодня появилась библиотека, и дверь в нее оставлена открытой не случайно. Вилка и нож негромко стучали о тарелку: Роман доедал свой ужин. Вот бы узнать, нравится ли ему моя стряпня? Или он ест ее каждый вечер и хвалит только из вежливости? Быть может, он просто очень голоден?  — Ммм… Объедение, — простонал он, довольный, откинувшись на спинку стула, и принялся расстегивать запонки. — Надеюсь, ты действительно ужинаешь до того, как я возвращаюсь, а не лжешь, что ужинаешь. Потому что я близок к тому, чтобы начать кормить тебя с ложечки.  — Я ела, — честно ответила я, но жарко покраснела, услышав про «кормить с ложечки». Когда мы научились уживаться, и дни более или менее стали упорядоченными, Роман, конечно, спрашивал, почему мы не можем ужинать вместе. Но не могла же я сказать, что умираю от смущения, волнения, и едва дышу, когда он слишком близко? Поэтому сказала, что успеваю сильно проголодаться на работе и ем сразу по возвращении домой. На некоторое время его это успокоило. Загнув уголок страницы, которую перечитывала минут десять в безуспешной попытке вникнуть в суть, а не прислушиваться к тому, что происходит на кухне, я приготовилась встать и убрать со стола.  — Ноги не мерзнут? — Роман поднялся первым, на ходу потянул на себе рубашку, и ее полы с тихим шелестом выскользнули из-за пояса брюк. Я поглядела на свои босые ноги и нахмурилась: разумеется, нормальные люди ходят по дому обутыми, но мне казалось, что привычка ходить босиком Романа не раздражает.  — Нет, но… Я могу носить тапки, если хочешь.  — А я могу отрегулировать температуру подогрева пола, чтобы не мерзли. Почти бесшумно опустившись на подлокотник кресла боком ко мне, он легонько пробежал длинными пальцами по корешку книги, которую я держала в руках. — Олдос Хаксли… Кажется, нас заставляли читать это в школе. Напомни, о чем она?  — Она о человеке, который… Не может найти себе место в обществе, где ему приходится жить, — объяснила я дрожащим голосом, стараясь не реагировать на тепло дыхания на своей макушке, к которой Роман медленно наклонился, на ласковые поглаживания кончиком носа в волосах, на беззвучные поцелуи.  — Почему?  — Ну он… другой. Люди вокруг него будто копии друг друга — все одинаково порочные, сосредоточены на простейших удовольствиях: потреблении, с-сексе… Они все очень… поверхностные.  — А он, значит, ангел? — ухмыльнулся Роман, и, прервав свое занятие, посмотрел мне в лицо сбоку. Вопрос прозвучал откровенной насмешкой, исполненный пренебрежения к герою, которого Роман даже не помнит, и снисходительного недоверия ко мне, которая этого героя обожествляет. Но в дразнящем голосе послышался интерес, а мне безотчетно захотелось защитить любимого персонажа: слишком они с Романом похожи. Нападая на него, Роман будто нападает на себя, а этого я допустить не могу. Это несправедливо. И очень больно.  — Может быть, он и не идеальный, зато настоящий, — объявила я без тени сомнения, и так же уверенно встретила взгляд собеседника. — Ему не место там, где он есть. Он старается не потерять себя и очень страдает. Проблеск смелости быстро угас и сменился чувством вины: никогда раньше я не перечила Роману. Да и как я могу, когда он так внимателен ко мне, когда он такой хороший? Родной человек не мог бы быть добрее. Всего на миг мне показалось, что Роман понял аналогию, знает, о чем я думаю, и что-то в его душе отозвалось на мою уверенность в его чистоте. Благодарность. Но в следующий миг он смерил меня таким умиленно-насмешливым взглядом, будто я забавный малыш, не ведающий, о чем лепечет.  — Погоди-погоди… «Дивный новый мир»? Ну точно, одна из немногих книг, которую я действительно прочел, там еще герои без конца трахаются и жрут наркотики, ага. Не знаю, что его рассмешило больше: собственная едкая ремарка или выражение моего лица. Я понадеялась, что оно хотя бы вернет себе прежний цвет, пока я убираю со стола.  — Да ладно тебе, Пух, ну постой, — смягчился Роман, все еще посмеиваясь, и удержал меня за запястье. — Брось это все. Побудь со мной. Такое предложение повергло меня в восторг и в ужас одновременно. В восторг, потому что я фантазировала об этом целыми днями и бережно хранила воспоминания о каждом прикосновении и ласковом слове. В ужас, потому что каждый вечер, проведенный вместе, мог стать последним. Должен был стать последним. И чем дольше мы оттягиваем большой разговор, тем сильнее меня терзает его неотвратимость. Маленький шажок обратно, и вот я стою напротив, так близко к Роману, что сердце работает с перебоями, а пол не кажется таким уж устойчивым.  — Когда мы поговорим об этом? — робко уточнила я, наблюдая за кистью его руки, что ослабила ненужный захват и принялась легонько щекотать мою.  — О чем? Расслабленная поза, мягкая полуулыбка, чуть прикрытые глаза, тихий, вибрирующий как мурчание голос — Роман сохранял абсолютную безмятежность.  — Я уже могу позволить себе снять комнатку где-нибудь рядом с цветочным салоном.  — Разве здесь тебе плохо?  — Ну что ты! — мгновенно схватившись за его руки и стиснув их, я покачала головой и горячо возразила: — конечно нет!  — Тогда в чем дело? Оставайся.  — В качестве кого? Так же нельзя, Роман. Я собственными ушами и не раз слышала, как люди шепчутся. Думают, мы спим вместе или бог знает что еще.  — Тебя это обижает?  — Меня? Я свалилась тебе на голову с кучей проблем, а ты приютил меня, помог освоиться, обжиться. Это тебе должно быть обидно. Мне жаль, что люди клевещут.  — Люди говорят правду. Мне нужно было бы куда-нибудь присесть, в то же кресло, например, но я все так же стояла, потому что боялась испортить момент. Романа растерянность на моем лице только повеселила. Что он имел в виду? Люди говорят правду о нем или правду о нас? Да, иногда так получалось, что мы засыпали вместе. Когда мучали кошмары, я просыпалась в слезах и не понимала кто я и где — сама просила его остаться. Но ведь это совсем другое.  — Ты ни разу не воспользовался случаем, — тихонько напомнила я, пытаясь не думать о том, как глупо выгляжу: пунцовая, переминающаяся с ноги на ногу, да еще и объясняющая Роману нечто, что он и так знает. Только потребность защитить его от самого себя не позволила мне умолкнуть вовремя. — Никогда не приставал ко мне. Ты даже… Не целовал меня по-настоящему. Роман выслушал сосредоточенно, с самым серьезным видом — до того серьезным, что собственные слова показались мне убогим анекдотом. А дождавшись, когда закончу, поманил меня указательным пальцем: наклонись поближе, мол. Без единой мысли о подвохе, я с тихим «что?» придвинулась, готовая узнать некий секрет, проливающий свет на все происходящее между нами.  — Я такой застенчивый, — доверительным шепотом на ушко пожаловался Роман, невинно хлопая ресницами. — Покажешь мне, как это — по-настоящему? Научишь?..

▶Angel Olsen — All Mirrors

Тихая музыка органично вплелась в мои воспоминания на границе сна и яви, будто звучала давно, никем не замеченная, и только теперь, когда Роман сердито рявкнул «Выключить это, нахрен!», я обратила на нее внимание. Она не смолкла. Роман вскинул руку вверх и адресовал потолку неприличный жест, но не помогло и это. «Гребаный будильник! Почему его вообще здесь слышно?». Улыбаясь и потирая глаза, я думала примерно о том же: почему именно сейчас? Наверное, дверь в спальню открыта, вот и слышно.  — Пусти, я поднимусь наверх и выключу. Злой и колючий, как обычно, если разбудить его слишком рано, Роман сгреб меня в охапку потеснее и решительно переместил голову на диванной подушке, скинутой на пол. Глаза его остались упрямо закрыты. Трактовать это иначе, чем «никто никуда не пойдет, пока я не досплю» — сложно. Но можно. Уютно потянувшись, насколько получилось в тисках опутавших меня длинных рук и ног, я несколько раз чмокнула его в плечо и обнаружила, что вовсе не хочу вставать. Только перспектива опоздать на работу и заставляет меня попробовать извернуться.  — Мне пора, Ром. Правда пора. А ты спи сладко, — шепотом уговаривала я.  — Черта с два я буду торчать здесь один, — мрачно пробурчал он, но хватку ослабил. — Нет шансов уговорить тебя остаться?  — Никаких, я не хочу потерять работу. Ты же знаешь, как она для меня важна.  — Тогда я возвращаюсь в «Белую башню».  — Ты все равно бы туда поехал. Роман не может долго сидеть в четырех стенах, это не новость. Он и так провел дома слишком много времени, почти не выезжая, и даже хорошо, что все возвращается в привычное русло. Очень хорошо. А сожаление и детское стремление приклеиться к нему, как репей — нужно унять, уж больно оно эгоистичное.  — Уволю Прайса к чертовой матери, — пригрозил Роман с максимально кровожадным выражением на заспанном лице.  — Не уволишь. Ты сам говорил, что он лучший ученый в одиннадцати штатах, и один из лучших в стране. Ощутив, наконец, под ногами мягкий ворс ковра, я окончательно проснулась. Теперь нужно осторожно переступить через Романа, что вальяжно на нем развалился. Ох, Роман. Лениво приподнявшись на локтях, он согнул ногу в колене, и покачивал этим коленом непринужденно, будто так и надо, едва укрытый пледом в самых интересных местах. Мои самые интересные места, стыдливо прикрываемые руками, пользовались безраздельным вниманием Романа, пока я через него перешагивала.  — Я намерен лапать секретаршу весь день, — елейным голосом предупредил он, куда более спокойный и игривый, чем всего пару минут назад. Вот что животворящий вид женской наготы делает. Прищуренный взгляд проводил мою попу до самого кресла, где вчера были брошены пакеты с покупками, и теперь пристально следил как я, наклонившись, в них копошусь.  — У тебя секретарь. Странные ощущения: мне нравится, как Роман смотрит, и очень хочется вернуться на свое место рядом с ним, чтобы почувствовать на себе еще и его прикосновения. Но вместе с тем неплохо было бы провалиться сквозь землю или умереть прямо здесь и сейчас. К счастью, нужная вещь нашлась быстро — черная юбка из кожи, достаточно свободная, чтобы мне было удобно, и достаточно короткая, чтобы Роману и дальше было на что глядеть. Тара назвала ее «компромиссной». Прижав холодную гладкую ткань к груди, я быстро протопала к лестнице наверх.

***

Ровно полдень на старомодных, круглых, громко тикающих часах. Пальцы постукивают по прилавку синхронно движению секундной стрелки. Несколько посетителей, несколько приветливых улыбок, собранных букетов и пожеланий хорошего дня. Солнечный свет наполнил небольшое помещение цветочного салона, льется сквозь витрины, отражается от глянцевых поверхностей, теплом оседая на коже. Тепло. Я закрыла глаза, чтобы попробовать возобновить ощущения.

▶The Black Queen — Even Still I Want To

Сочные губы, такие мягкие наощупь и такие властные в поцелуе, заскользили по лицу и шее. Настойчивые пальцы вплелись в мои пальцы, но не затем, чтобы обозначить единство, а затем, чтобы пригвоздить мои руки к полу и обездвижить. Нет смысла что-то обозначать, когда в хищных глазах, заглядывающих в мои исподлобья, читается инстинктивное желание обладать. В них я вижу отражение своего лица с печатью благоговейного трепета и принадлежности. Влажный язык рисует сложные символы на моей груди и животе, тяжелое дыхание лакомящегося зверя обжигает их. Зубы то и дело задевают кожу, будто примеряясь, выбирая место для укуса. Я хочу его. Хочу ощутить, как рвется тонкая кожа, как капли тепла, капли моих чувств к любимому, капли моей жизни текут из меня в него. Он знает, что я этого хочу. Странный животный ритуал — обмен кровью. Никто его не придумывал, никто не говорил о нем и не вгонял в рамки положенных действий. Опьяненная близостью, желанием и абсолютным доверием я просто поняла, что он есть. Страх боли, отрицания и осуждения плескался внутри слабым ручейком, но и тот испарился в теплых лучах взаимной привязанности и осознания, что мы сплетены не только пальцами, но и душами. Губы Романа замерли над шрамиком с внутренней стороны моего бедра. Я думала, что испытаю нерешительность, потому что ее испытывает он. Но он испытал нечто гораздо сильнее и хуже, чем нерешительность: ненависть к своей природе, раскаяние и ужас перед тем, что натворил. Его кровь течет в моих венах, я знаю его, чувствую, и я не свихнулась. Очередной мягкий поцелуй достался белому, гладкому изъяну, который символизирует для Романа нечто, что до конца ясно лишь ему одному, нечто кошмарное, отрезвляющее. Он целовал шрамы на моем плече и бедре всякий раз, как видел, но это не фетиш и не умилительное обожание всех моих недостатков, как мне всегда казалось. Это молитва. Мольба о прощении. Плавное движение сильного, гибкого тела, чтобы мы поравнялись лицами. Ни следа звериного голода в зеленых глазах. Лишь бесконечная нежность во влюбленном взгляде. «Ты же знаешь, что я не смогу. Никогда не сделаю тебе больно». Звонок мобильного взорвал мерное тиканье и я подскочила от испуга, потому что совсем выпала из реальности. Тара.  — Винтер! Привет, дружок, как ты? Как прошел вечер?  — Ммм… — едва удержавшись от того, чтобы стукнуться лбом о прилавок пару раз, я зажмурилась и улыбнулась. Естественно, Таре любопытно, а как же? Но выпытывать стыдные подробности она не станет, за это я ее и люблю. — Все было замечательно! Все получилось так, как я хотела.  — Ооооу, — умиленно протянула девушка. — Ну вот видишь? А ты волновалась. Я очень рада за вас.  — Спасибо тебе. Большое спасибо, что вправила мне мозги. Мне просто очень нужен был совет.  — Не о чем говорить. Я и все мои глубочайшие познания о сексуальности и стиле к твоим услугам, — усмехнулась подруга. — Ну так что, сегодня в «Ed's»? Эппл вернулась, мы уже месяц не собирались все вместе.  — Да, конечно, — ответила я бездумно и слишком поспешно. Незнакомая парочка прошла мимо витрины, обнимаясь. Девушка смеялась и что-то щебетала, задрав кверху голову. Солнечные зайчики сверкали в ярко-рыжих прядях ее волос, длинные светлые ресницы дугой нависали над щеками, покрытыми веснушками. Она откинулась макушкой на руку своего спутника, лежащую на ее плечах, и он наклонился, чтобы чмокнуть ее в лоб. Он посмотрел на нее так, будто она единственное, что для него имеет значение.  — Тогда увидимся через полчасика?  — Нет! Извини пожалуйста, Тара, я кое-что вспомнила…  — Вспомнила?  — Нет-нет, — истерично хихикнула я, как привыкла смеяться над шутками об амнезии. — Ничего глобального, так, одно незаконченное дело. Увидимся в другой раз, хорошо? На днях. Секунда, чтобы решиться. Если я побегу прямо сейчас туда, куда стремятся мои ноги, я еще успею вернуться до закрытия и отчитаться перед Херстом о проделанной за день работе, о количестве заказов и посетителей. Нет, я все-таки свихнулась. Развернув табличку на двери надписью «Закрыто» в сторону улицы, я вылетела из салона и рванула за угол, к центральной дороге, мимо «Ed's». Лавки и автомобили, припаркованные по обочинам, мелькали так быстро, что закружилась голова, но хотелось бежать еще быстрее. Это безумие, я не побегу через лес — Роман меня убьет, а потом и сам помрет от смеха. Резко затормозив перед такси, что нелепо маленьким рядком всегда стояли у торгового центра, никому не нужные, я нырнула в первое же, где нашла водителя.  — Добрый день! В «Белую башню», пожалуйста. Мужчина округлил глаза, но спорить не стал, и сунув недоеденный бургер в бумажную обертку, завел авто. Он молчал, но выглядел вкрай удивленным, искоса на меня поглядывая. Господи, вдруг я что-то перепутала в спешке, влезла в чужую машину и просто нагло заставила отвезти меня за город? Надеюсь, что нет. Мне жизненно необходимо оказаться в «Белой башне» как можно скорее. Не уверена зачем, но знаю, что мне туда очень нужно. Невозможно усидеть на месте. Пусть медленно, и регулярно падая, но лучше бы я бежала.  — Сколько я вам должна? — спросила я, едва завидев знакомый небоскреб с логотипом «Годфри» на крыше.  — Нисколько, я не таксист. Боже, какой позор.  — Ради бога, простите, и спасибо огромное! Я очень вам благодарна! Выбравшись на воздух, я ломанулась прямиком к парадному входу, но неожиданно наткнулась на препятствие и опешила. А ведь действительно. Я всегда приезжала сюда с Романом, потому без труда попадала в здание. Но как я пройду мимо охраны одна?  — Здравствуйте, — дружелюбно обратилась я к охраннику, наглядно знакомому. — Можно мне увидеть Романа Годфри?  — У вас назначена встреча, мисс?  — Нет, но если бы вы впустили меня…  — Как вас зовут?  — Винтер Дженьюари.  — Мисс Дженьюари, мистер Годфри — очень занятой человек, и любые встречи должны заранее оговариваться с его секретарем. Вы не можете просто войти и увидеться с ним, здесь научный институт, а не кофейня. Приезжайте, когда вам будет назначено.  — Но вы же знаете меня, вы видели меня с ним! Роман привозит меня сюда довольно часто…  — Я работаю здесь почти шесть лет, — снисходительно отозвался охранник, глядя на меня не без доброй жалости. — За это время он кого только сюда не привозил. И вы далеко не первая девушка, которая пытается к нему попасть. Но я не могу впустить вас без пропуска и без приглашения, таковы правила. Никаких исключений. И я уже привычным жестом запустила руку в сумочку — которая должна бы висеть у меня плече — чтобы нащупать мобильник и набрать Романа, как вдруг похолодела. Я оставила ее в «такси» у незнакомца. Пожалуйста, пусть он окажется порядочным и привезет ее обратно! Там не только телефон, но и документы, и кредитка, и несколько фотографий, которые я всегда ношу с собой…  — Послушайте, — вновь позвала я, и встретив все тот же снисходительный, но уже усталый и малость раздраженный взгляд, всерьез обиделась. Обида придала мне сил бороться, а не идти обратно через лес, понурив голову. — Я понимаю, что у вас есть инструкции. Но и вы поймите: мне действительно нужно попасть внутрь. Почему я должна объяснять ему, что я не одна из многих, что я не бывшая, а нынешняя, что я живу с Романом, а здесь, в институте, лечусь? Нет, и не подумаю, это унизительно. Что-то шевельнулось в глубине глаз собеседника, и мне почудилось, что я сумела это что-то ухватить. Вот оно, испуганно застыло внутри, пойманное и завороженное. С ним я смогу договориться. Знаю, что смогу. Что это? Сознание? Душа? Тогда почему она похожа на маленького зверька, хомяка или белку? Разве она не должна быть чем-то бесплотным, сотканным из света, непоколебимо сильным? Я всего лишь коснулась, совсем легонько, а она уже готова подчиниться. Нужно убедить ее, что все в порядке, успокоить… Голову пронзило острой болью, будто по ней ударили тяжелым предметом. Уши заложило, звуки окружающего мира сменились тоненьким писком, как бывает, если нырнуть под воду слишком глубоко. Глазные яблоки, по ощущениям, вздулись, и вот-вот лопнут. Как страшно… Страшно и больно. «Винни? Где ты, детка?»  — Впустите меня, пожалуйста, — шепотом попросила я, в полной прострации, стараясь устоять на ногах. Сбитый с толку охранник неуверенно кивнул, и вынув свой пропуск из кармана, приложил к датчику.  — Проходите. Я не могла не воспользоваться дозволением, пусть и готова была рухнуть прямо там, снаружи, свернуться калачиком, обхватить голову руками и ждать. Чего-нибудь. Смерти или пока отступит боль. Вместо этого, я по памяти двинулась вперед, потому что видела очень плохо. «Винтер!»  — Мисс? Вам нужна помощь? — окликнул встревоженный женский голос будто сквозь толстый слой ваты. Наверное, я на ресепшене.  — Нет, — ответила я, и осознав, как неубедительно это прозвучало, поспешила скрыться в первом же лифте. Куда? К Роману или к Прайсу? Пока я слепо нащупывала кнопки, зрение и слух потихоньку возвращались ко мне, а боль, наоборот, медленно отступала. Значит, на самый верх, к Роману. На короткое время пол будто ушел из-под ног и дух перехватило. Лифт нес меня вверх слишком быстро, как всегда в «Белой башне», и как всегда хотелось вжаться в стену, чтобы ощутить надежную опору. Что это было там, внизу? Побочное действие уколов Прайса? Не могут же панические атаки, истерики и проблемы со сном просто взять и прекратиться, не оставив после себя каких-нибудь других проблем. Возможно, мне следует рассказать доктору? Возможно, эти препараты мне не годятся? И что тогда? Новые методы лечения? Или хуже того — старый добрый «электрический стул»? Двери лифта двинулись в стороны и пальцы Романа им значительно в этом помогли. С бледным, но сосредоточенным лицом, он буквально ворвался в лифт и подхватил меня на руки.  — Ром, все уже хорошо, — заверила я, почти не удивляясь, что он ждал меня и все знает.  — Шшш… Молчи. Прайса ко мне, живо, — коротко приказал он человеку за столом в приемной. Должно быть, тому самому секретарю.  — Не надо Прайса! Я в полном порядке, клянусь! Погляди на меня, я не лгу!  — Подожди, Уилсон. Бедный Уилсон замер с телефонной трубкой в руке, и вопросительно глядя на босса, завис задницей над креслом, с которого зачем-то вскочил. Не удостоив его какими-нибудь объяснениями, Роман твердым шагом понес меня в кабинет. Просторная комната с высоким потолком и панорамными окнами могла бы вместить четыре цветочных салона. Я заглянула сюда лишь однажды, пару лет назад после приема у Прайса, но толком не успела осмотреться: Роман тогда взял пиджак и сразу вышел, чтобы отвезти меня домой. Для такого внушительного пространства, мебели здесь было немного: зеркально-черный стол, длинный и узкий, с одной стороны заваленный бумагами; большое кресло, очень удобное на вид, да кожаный диванчик у дальней стены, на который не сразу обратишь внимание. Усадив меня на стол, Роман сгреб мое лицо в ладони, и приподняв повыше, пристально изучал. Я видела напряжение в его глазах и надеялась, что результат осмотра его удовлетворит, потому что чувствовала себя нормально. Недавнего приступа адской мигрени будто и не было. Более того, я добралась сюда, к нему, и теперь мне наконец стало спокойно и хорошо. Брови, сведенные в жесткую линию, расслабились и приподнялись, сделав его взгляд удивленно-задумчивым, а губы тронула легкая улыбка — кажется, Роман что-то понял. «Нахалка. Да ты просто негодница!  — лукаво и чуть недоверчиво пожурил любимый голос у меня в голове. — Ты что наделала? Внушила охраннику убраться с дороги?». Реальный же Роман, настоящий и осязаемый, рассмеялся сперва тихонько, затем громче, а вскоре и вовсе хохотал, долго и оглушительно, до слез. Упершись ладонями в стол по бокам от меня, он опустил покрасневший лоб на мое плечо, очевидно не способный хохотать дальше, не сложившись пополам. Не заразиться его весельем было невозможно, и я смеялась вместе с ним, понятия не имея, почему смеюсь.  — Ты что тут делаешь, глупая? — спросил он, отдуваясь, и вновь поднял голову на уровень моей.  — Не знаю, — растерянно ответила я. — Просто очень захотелось тебя увидеть. Очень-очень. Как еще объяснить ему мое состояние? Сказать, что меня влекло сюда что-то, что принадлежит ему, но находится во мне? Кому угодно это покажется непроходимым бредом. Пусть лучше думает, что я просто соскучилась. «Ты в самом деле уверена, что сможешь скрыть от меня хоть что-нибудь?» Глядя на его улыбающиеся губы так близко, я непроизвольно облизнулась. На языке тут же появился солоноватый привкус. Вздрогнув от неожиданности, я коснулась кончиками пальцев под носом, и уставилась на них, не веря своим глазам.  — Но я… Я не понимаю.  — Ц-ц-ц, — покачал головой Роман. — Все хорошо. С тобой все хорошо. Теплая ладонь придержала мою руку и поднесла к его губам. Я не почувствовала ни страха, ни отторжения, наблюдая как Роман целует мои пальцы, нежно посасывает их, слизывая кровь. Только возбуждение. Я знала, что так нужно. Теперь и в нем есть что-то, что принадлежит мне. Теперь и он почувствует это влечение. С мягким чмоком отстранив мою руку, совершенно чистую, он завел ее себе за шею, чтобы обняла. Горячий, влажный и щекотный поцелуй накрыл теперь мой нос, заставив поморщиться и хихикнуть.  — Простите, сэр, — заговорил селектор на столе. — Внизу человек, он привез женскую сумочку. Утверждает, что подвозил девушку, по описанию похожую на мисс Дженьюари. Она ничего не теряла?  — Теряла, — виновато шепнула я, глядя в ласковые зеленые глаза.