▶Interpol — Mind Over Time
— Это не больно? Ей не будет больно? Тебе не больно? — поминутно спрашивал Роман, глядя то на меня, то на Прайса, то на шприц с подозрительно густой, неприятно желтой субстанцией, внутри которой вихрилась какая-то муть. Я поморщилась, но не улыбнуться не могла: Роман стиснул мое плечо так крепко, что тонкую иглу, уверенно нырнувшую под кожу на сгибе локтя, я даже не почувствовала. — Ты ей ключицу сломаешь, — предупредил доктор безо всякого выражения, полностью сосредоточенный на процедуре: поршень шприца продвигался так медленно, выталкивая содержимое в тонкую вену, будто оно сопротивлялось. — Вот тогда будет больно. Я же, напротив, старалась смотреть на Романа, а не на то, что происходит с моей рукой. Его чрезмерное волнение почему-то забавляло меня и очень умиляло. Мне так редко доводилось успокаивать Романа, что когда появлялась такая возможность, очень хотелось ею воспользоваться. Хотелось показать ему, что я сильнее, чем выгляжу, что на меня тоже можно опереться в трудный момент, что мне можно довериться, а не только опекать. Плечо занемело под его пальцами. Наверняка белый узор на коже, повторяющий их форму, уже к утру сменится красивой космической синевой с фиолетовыми и серыми разводами, и Роман непременно будет винить себя, но сейчас он как будто не слышит Прайса и не замечает ничего, кроме несоразмерно большого шприца, на который смотрит расширенными от ужаса глазами. Мне захотелось по-доброму рассмеяться: неужели Роман вдруг испугался шприца? Обернувшись на секунду, чтобы проследить его взгляд, я почувствовала, как от такого зрелища воздух смерзается и в моих легких: лекарство бежало по венам от места укола, превращая их в длинные черные полосы, отчетливо проступающие под кожей. Я видела, как оно распространяется во мне. — Все в порядке, Винтер, так и должно быть, — успокоил Прайс, мельком заглянув мне в глаза. — Все уже возвращается в норму. К моменту, когда он вынул иглу, линии вен действительно побледнели до обычного светло-голубого, а вопль удивления и страха, застрявший где-то в глотке, покинул ее вздохом облегчения. — В составе препарата особое вещество, — не дожидаясь вопросов, объяснил доктор. — Реагируя с клетками крови, оно ненадолго увеличивает их концентрацию в плазме — отсюда такой эффект. Лихорадочно осматривая руку, я искала какие-нибудь следы, подтверждающие, что мне не привиделось, пробовала прислушаться к ощущениям, но все попытки оказались тщетными. — Я совсем ничего не чувствую, — растерянно резюмировала я. — Это же хорошо, — продолжал нервничать Роман. — Это хорошо, Прайс? — рявкнул он доктору, буквально клацнув зубами, то ли от страха, то ли от злости. — Это нормально, — невозмутимо кивнул доктор, и продолжил, обращаясь ко мне. — Действие препарата направлено на снижение тревожности. Ни нарушения сна, ни панические атаки тебя больше не побеспокоят, Винтер. — Правда? — тихонько переспросила я, боясь поверить в перспективу внезапного излечения и избавления от регулярных медицинских осмотров. — Правда. — А я… Вспомню что-нибудь, доктор? — Боюсь, амнезия уколами не лечится, — мягко возразил он. — Я могу лишь помочь тебе бороться с последствиями. — Это ничего. Я все равно благодарна, спасибо большое! — Хватит ворковать, нам пора — встрял Роман самым недобрым тоном, уже откровенно излучая панику и недоверие. Я мгновенно поняла, что нужно уводить его отсюда: особые вещества, диагнозы, осложнения — все это территория Прайса, Роману на ней некомфортно, он не контролирует ситуацию, и вдобавок, чем-то сильно взволнован. — Скоро стемнеет. Едем, Пух. Ни секунды не колеблясь, я ухватилась за требовательно щелкнувшую пальцами руку, и вприпрыжку последовала за ее обладателем. — Увидимся в начале ноября, Винтер, — напутствовал вслед затихающий голос доктора. — Всего доброго. Сквозь призму моей радости встречный ветер казался теплым и ласковым, знакомая лесная дорога приветливой, закат удивительно ярким, а переживания Романа трогательными и немного смешными. Я думала, шум мотора успокоит его. Роман обожает свой Ягуар, водит великолепно, смотрится за рулем шикарно и прекрасно знает об этом. Ему нравится катать меня по лесу, особенно осенью, когда я визжу от восторга, пытаясь ловить разноцветные листья, поднятые ветром с земли. Ему нравится скорость. За рулем он всегда в своей тарелке. Иногда мы уезжаем достаточно далеко, пересекаем границу штата и ужинаем в придорожных забегаловках Вайоминга или Колорадо — Роман давно облюбовал несколько. Он делается беззаботно счастливым в такие моменты. Порой я всерьез верю, что для счастья ему только и нужно, что жить как можно дальше от Хемлок Гроув. Он наблюдал за мной украдкой, а я делала вид, что не замечаю. Что он надеется во мне обнаружить? Какие-то изменения? Я веду себя как обычно: тайком наслаждаюсь его заботой, а в открытую — ветром, что треплет волосы, и закатом. — Смотри, — я кивнула вперед, дабы обратить внимание Романа на черную стену деревьев с рваными макушками, прорезавшими ярко-розовую полоску неба. Дом уже за поворотом. — Ты на самом деле ничего не чувствуешь? — мне показалось, вопрос вырвался случайно, все время крутившийся на языке, но осознанно задать его сейчас Роман не собирался. Обтянутый кожей руль скрипнул под сильными пальцами, а подзажившие костяшки побелели от напряжения. Ненадолго задумавшись, я покачала головой из стороны в сторону. Что именно я должна почувствовать? Я чувствую, что Роман рядом, и хочу дотронуться. Чувствую приятную сонливость и знаю, что крепко усну в надежных объятиях сегодня.***
Осторожно приподняв козырек бейсболки, я попробовала коснуться взмокшего лба запястьем по возможности так, чтобы и испарину смахнуть, и лицо землей не вымазать, хотя подозревала, что беспокоиться об этом уже поздно. Пушистая трава газона щекотала мне ноги, пока я перемещалась на коленях, формируя цветник, а августовское солнце пекло так, будто намеревалось сделать из меня барбекю. Перчатки, чудом найденные в гараже новехонькими, девственно-чистыми, цветом уже не отличались от влажной почвы, щедро политой из шланга. Старая, изношенная майка Романа, висящая на мне мешком — очень плохо прикрывала бюстгальтер, но очень хорошо — джинсовые шорты, и те еле торчали из-под нее синей бахромой. Две темные косы то и дело свисали вперед, когда я наклонялась, и мешали работать. В общем, выглядела я неопрятно, но улыбалась искренне: ковыряться в земле — занятие мирное и увлекательное. — Как дела, медвежонок? — Точно так же, как и пятнадцать минут назад, когда ты спрашивал в последний раз, — отозвалась я, выпрямившись на коленях, и гордо оглядывая круглый пестрый ковер ярких флоксов. — По-прежнему порчу твой газон. На сгиб локтя я посмотрела чисто машинально, но не обнаружив ничего необычного, пожала плечами. — Ты портишь мой газон уже полтора часа. Может, немного передохнешь? — предложил Роман, глядя все тем же подозрительно-выжидательным взглядом с примесью тревоги, которым буравил меня со вчерашнего вечера. — Поднимайся, я соскучился. — Ром, — вздохнула я и поглядела вверх, откуда он наблюдал за мной, устроившись предплечьями на подоконнике спальни, полуголый, растрепанный и совсем еще сонный. За эти полтора часа он так и не смог заставить себя вылезти из кровати окончательно, и потому был вынужден выкрикивать один и тот же вопрос в открытое окно, вместо того, чтобы ходить за мной по пятам, как привык делать в последние несколько дней. Знать бы, что мешает ему спать по ночам. — Если тебе скучно, это вовсе не означает, что ты скучаешь по мне. — Поднимайся и проверим, — невнятно парировал он с сигаретой в зубах и теперь, прищурившись, щелкал зажигалкой. — Я… У меня кое-какие дела сегодня, — мгновенно выкрутилась я, но вместо гордости за свою находчивость испытала жгучий стыд и надвинула козырек обратно пониже на лицо. — Кое-какие дела у тебя были неделю назад. — Роман! — лицо, и без того залившееся краской, горело теперь так, что жарко стало даже глазам и они заслезились. Ну почему нельзя быть чуточку тактичнее? — Я не об этом! Я собираюсь съездить с Тарой за покупками. Скоро осень, я хочу… Купить что-нибудь. Девчачьи покупки. Вообще-то, Таре я еще даже не звонила. Но когда, если не сегодня, в последний свободный от работы день? Завтра начинаются будни. Роман, конечно, помнит об этом, но молчит. Плохой знак. — Девчачьи покупки, — задумчиво повторил он, смакуя каждое слово. Собравшись с духом, я подняла голову и решительно посмотрела ему в глаза. Надеюсь, решительно. Надеюсь, хотя бы без щенячьей покорности. Смутная тревога, что плескалась в них еще минуту назад, потихоньку сменилась обычным для Романа озорством. Что-то в моих словах его успокоило. «Скоро осень»? «Съездить с Тарой»? «Девчачьи покупки»? «Роман», — подсказал голос в голове, насмешливо передразнивая мой. Настоящий же Роман, пусть и криво и даже чуть высокомерно, но обаятельно ухмыльнулся. Только он так умеет. Трудно было не улыбнуться в ответ, даже с пылающими от стыда щеками. — Ты так сладко спала сегодня, — внезапно сменил он тему. — Улыбалась во сне, мурчала как котенок. Ни разу не проснулась. А утром защекотала меня, маленькая негодяйка. Флоксы — очень красивые цветы, яркие, надо подсадить к ним еще китайских гвоздик. Очень красиво. Буду смотреть на клумбу. — Жаль, что выскочила из постели так быстро, трусишка, — обманчиво мягкий голос лился в сознание тяжелой, приторно-густой карамелью, прицельно задевая нечто, что я безуспешно пыталась усмирить с момента своего пробуждения. Возбуждение. Серый табачный пепел как бы невзначай ложился на нежные, свежие лепестки то тут, то там. — Ты не мог бы не стряхивать пепел на мои флоксы? — жалко пропищала я, пытаясь прекратить разом и порчу экстерьера клумбы, и гипнотический дурман, окутывающий меня по велению Романа. — Конечно мог бы, — ласково согласился он, и новое облачко пепла, разлетевшись в пыль в безветренном воздухе, медленно осело на цветы. — И когда же ты собираешься ехать? — Только душ приму, — усердно дуя на них, как на праздничный торт, ответила я. — Одна. Никто не знает, как порою сложно сердиться на Романа. Сейчас он нахал и негодяй, уверенный, что избежит наказания, в следующую секунду — горячий нахал и негодяй, а в следующую — пушистый домашний кот, мимо которого не пройдешь, не погладив. И при всем при этом он смотрит на меня, как на хрупкую драгоценность, оберегает и заботится, я чувствую это постоянно: он погладит покрасневшие коленки с отпечатками травы на коже, лизнет порезанный палец, закутает в махровую простынь после душа, а потом будет стричь газон в темных очках и с бутылкой пива, лениво пиная газонокосилку, но старательно обходя цветник. Так что предварительно позвонив подруге прямо из ванной, где шум воды мешал мне слышать Тару, а Роману — меня, я запрыгнула в машину в отличном, хоть и чуточку волнительном настроении и помахала на прощание в окошко. Роман коротко махнул в ответ, безмолвно негодующий, что Тара все-таки за мной приехала.▶The Heavy - The Thief
— Ну? — заинтригованно потребовала она. — Не томи! Куда мы едем и что ты задумала? — Я не то чтобы задумала… И понятия не имею, куда мы едем, — честно призналась я. — Надеялась, ты поможешь определиться. — Захотелось развеяться? — И это тоже. Понимаешь, дело вот в чем. Мне нужна твоя помощь. Но это очень личное, — добавила я умоляюще. — Пожалуйста, ни с кем не обсуждай мою просьбу, ни с Эшли, ни с Эппл… — Во-первых, ты еще ничего не попросила, а во-вторых, за кого ты меня принимаешь? — обиделась Тара, но настроение у нее, очевидно, не испортилось, а даже наоборот. — Что там у тебя? — Ты знакома с кем-нибудь из бывших девушек Романа? — Что? — опешила подруга, на минуту позабыв о дороге, но вовремя спохватилась, и мы не пропустили поворот. — Зачем это тебе? Ты никогда не спрашивала. — Хочу знать, какие девушки его привлекают. Хочу поменять в себе что-нибудь, — объяснила я самым извиняющимся тоном. — Сделать ему приятное. — Ты спятила, — подытожила Тара. Я вжалась в сиденье, готовая согласиться с ней и предложить забыть этот разговор, как вдруг она заговорила вновь. — Нет, логику я поняла. Но это же глупо, Винтер. Посуди сама. Зачем тебе становиться похожей на девушек, с которыми у Романа не сложилось? Разве ты хочешь для себя такой исход? — Нет. Конечно нет, — поспешила я оправдаться. — Извини. Правда, глупо. Давай пообедаем где-нибудь, раз уж поехали… — Подожди. Не расстраивайся так и не спеши сматывать удочки, — маленько смягчилась она, ибо, похоже, вид у меня сделался совсем несчастным. — Если ты намерена удивить Романа или… соблазнить, — предположила подруга, игриво выделив последнее слово, а затем, не услышав возражений, коварно улыбнулась. — Ты можешь стать похожей на себя. — Как это? — Увидишь. Прошвырнемся по магазинам? — Да, — обрадованно закивала я, глядя на Тару с искренней благодарностью. — Извини пожалуйста, мне правда неловко. Просто я никогда раньше… Не знаю, в каком направлении двигаться. Может, сменить прическу? — Не смей, у тебя шикарные волосы. — Вот и Роману нравится, что они длинные. Поменять цвет? — Нет, Винни, детка, — осторожно возразила Тара. — В темный шоколад красятся, но его не красят, если повезло иметь натуральный. Лучше забудь о пучках и хвостах. Расплети волосы. — Прямо сейчас? — Ну не завтра же! Расплетай. — Есть еще кое-что, — робко произнесла я, расплетая косы, — что я хотела бы спросить. Но не знаю, как начать. Да я умру от стыда, провалюсь сквозь землю прежде, чем решусь. Я опасливо покосилась на подругу. — Что нужно делать, чтобы… Ну ты знаешь… Чтобы мужчине было хорошо? Я ожидала, что Тара не поймет, станет переспрашивать, смеяться, подкалывать — и не была уверена, что все это переживу. Но кажется, выражение и цвет моего лица натолкнули Тару на верные мысли. — А у вас… У вас с Романом какие-то проблемы? — Нет! В смысле — нет, у нас все отлично. Он не жалуется и ничего такого не говорит. Но я думаю… Я чувствую, что он хочет большего. — Поподробнее. Вот бы это было так просто. Понадобилась большая пауза, чтобы облечь мысли в слова. Тара ее прервать не пыталась, не давила, не смеялась, не косилась на меня многозначительно, как любит делать Эппл — просто смотрела на дорогу и уверенно держала руль. Меня это немного подбодрило. — Когда мы занимаемся любовью, я делаю то, что просит Роман. Но чаще он все делает сам. — Ты не проявляешь инициативу? — догадалась девушка. — Да, — буркнула я. — Но я хочу, правда хочу! Только не уверена, что знаю, как себя вести. То есть знаю, что делать, но боюсь, что не получится или ему не понравится и ужасно стесняюсь. Вновь установилась тишина, но не гнетущая и не неловкая. Просто мы обе задумались: я — как продолжить, Тара — как ответить. — Роман никогда не упрекал меня, не подавал виду, будто что-то не так. Он иногда намекает на всякие… вещи, но только чтобы подразнить меня или смутить. Беззлобно, понимаешь? — Понимаю. — Наверное, зря я все это… — Нет-нет, порядок, я рада, что ты поделилась. Попробую дать совет. Скромность в постели — не всегда благо, подруга. Разве ты не хочешь наслаждаться процессом? Я имею в виду — наслаждаться близостью как следует, в полной мере? Ты же без ума от Романа. Так покажи ему это! Он сам направит и подскажет, ты только начни. И не забывай прислушиваться к собственным желаниям. Все получится, не бойся. — А что если мне захочется сделать что-нибудь странное? Ну скажем, поцеловать его… не в лицо. Губы Тары вытянулись в ниточку и задрожали, в глазах появились смешинки, даже ноздри как-то странно раздулись, но она справилась с собой и ответила почти невозмутимо. — Смело целуй его куда захочешь. Но если вздумаешь укусить его там — учти, ему будет больно, так что лучше дождись, пока проштрафится. На секунду представив себе такую ситуацию, я нервно хихикнула. Нет, конечно я не стану кусать Романа там. Я, может быть, и зажатая, но вовсе не дурочка. А Тару, тем временем, прорвало. Она хохотала громко и заразительно, но как и Роман — беззлобно. На душе стало немного легче. Да и говорить стало проще. — Я попробовала утром. — Господи-боже, Винтер! — сквозь смех выдавила подруга. — Остановись, тигрица! — Ну пожалуйста, я же серьезно! — улыбнулась я. — Я проснулась, а Роман… Он еще спал, но ты знаешь, по утрам с ними бывает. — О да, по утрам они часто спят. — Я имею в виду… — Ладно-ладно, я поняла, продолжай. — В общем, я только дотронулась, а Роман открыл глаза. — Так, и что потом? — Потом я сбежала в гараж. Прекрати смеяться! Роман, вроде бы, даже не понял, что это было. Сказал, что я его «защекотала, маленькая негодяйка». — Все он понял, будь уверена. И явно не против, чтобы ты пощекотала его еще пару раз. Так… Хемлок Гроув, конечно, не рай для шопинга. Ты ведь никуда не торопишься? Давай-ка махнем в Скрантон. Два часа спустя я уже ходила за Тарой по торговому центру, рассматривая манекены в витринах. Первым делом, памятуя о приближении осени, я обращала внимание на одежду теплую и удобную, но подруга быстро увела меня в сторону от уютных свитеров, прошипев наставительное «мы не за тем сюда приехали». Тогда я приглядела себе платье, тоже теплое, пусть и не такое уютное, как вещицы из шерсти крупной вязки. Тара поглядела на него скептически, но возражать не стала и в примерочную отпустила. Едва я успела снять собственное платье, чтобы надеть выбранное — позвонил Роман. «Как чувствует», — усмехнулась Тара, с интересом подглядывая из-за шторки. — Как дела, Пух? Может, я заеду заберу тебя? Где ты? — Все хорошо, Ром, — заверила я, с восторгом щупая мягкий хлопок и представляя, как приятно тот будет ощущаться на коже. — Мы с Тарой в Скрантоне, в торговом центре, и я как раз собираюсь примерить платье. — В Скрантоне? Зачем она повезла тебя так далеко? Какой родной у Романа голос. Даже когда ворчит он похож на кленовый сироп: густой, тягуче-мягкий и такой же притягательный для меня, сладкоежки. Я поежилась, как от щекотки, улыбаясь себе под нос. — Потому что Хемлок Гроув — не рай для шопинга. — Это Тара сказала? Дай ей трубку, медвежонок. — Зачем? — Господи, просто скажи, что занята, — сердито прошептала девушка, вновь заглянув ко мне. — Попрошу вернуть тебя в целости, сохранности и поскорее. — Уверена, она не планирует избить меня по дороге и бросить в лесу умирать. Я пошутила, — на всякий случай объяснила я, чтобы прервать недоброе молчание собеседника. — Тара привезет меня вечером, хорошо? Мы купим все, что нужно, перекусим здесь и вернемся. — Я жду. — До вечера, Роман. Надев, наконец, желанное платье, я сразу же предупредила Тару, что его куплю — так оно мне понравилось. — Бери, — делано-равнодушным тоном согласилась подруга, — если хочешь блеснуть перед бойфрендом очередным платьем из гардероба бабушкиной юности. — Ну почему? Смотри, какое красивое! И оно очень приятное. — У тебя таких десятка полтора. Точно таких же. Давай, — потребовала подруга, подведя меня обратно к зеркалу. — Опиши мне, что ты видишь. — Очень милое платье, светло-серое, свободное, с воротничком из цветочного кружева… — Нет, стоп. Вот и главная ошибка. Ты должна видеть себя в этом платье, а не просто платье, понимаешь? Да, оно серое, свободное и милое, но ты видишь в нем себя? — Хочешь сказать, оно мне не идет? — расстроилась я. — Хочу сказать, что под ним тебя не видно. Мы ведь для Романа стараемся, так? Мужчины любят красивые формы, и у тебя как раз такие: классная грудь, бедра, талия, которой все завидуют, ноги длинные — ну прямо девушка pin-up! И где все это? Надежно укрыто цветочным балахоном? Ты будто специально от кого-то прячешься. Беззвучно открывая и закрывая рот, я пыталась сообразить, нападают на меня или хвалят. Отчего-то стало так совестно, что защищаться я не решилась, пусть и считала, что Тара не совсем права. Вот взять, к примеру, мой утренний наряд. Я не люблю шорты. Их заставила купить Эшли накануне отпуска, на случай, если Роман повезет меня лазить по джунглям или куда-нибудь на сафари. Эшли уговаривала настойчиво, и отказаться я постеснялась, хоть в глубине души и решила, что никогда их не надену. Да, я не упаковала шорты в чемодан, а отнесла в гараж, в коробку для ненужных вещей, пусть так. Но ведь я же надела их сегодня, а они супер-короткие. А старая майка Романа, найденная в той же коробке? В ней я выгляжу почти неприлично. Разве обычно я прячусь? Неужели прячусь? — А плечи? Ни разу не видела, чтобы ты оголяла их, даже в лютую жару. — У меня шрам на плече, вот здесь, — отозвалась я, медленно выплывая из пучины задумчивости на поверхность реальности, удивительно радужной сегодня. — Да там наверняка и не видно ничего. Вот сразу, пока не забыла: никогда не акцентируй внимание мужчины на своих недостатках. Не вздумай сказать Роману, мол, вот у меня шрам на плече, целлюлит на заднице и нос картошкой. Относись к ним так, будто их не замечаешь, будто их нет. Тогда не будет замечать и он. — У меня целлюлит на заднице? Развернувшись к зеркалу тылом, и скручиваясь то в одну сторону, то в другую, я придирчиво разглядывала собственную попу, но под платьем ее действительно совсем не видно, уж больно свободно оно сидит. — У тебя отличная задница, расслабься, — заливисто хохотала подруга, — это я так, для примера. — Роман знает про шрам, но не считает его таким уж серьезным изъяном. Даже нарочно целует при случае, — тихонько поделилась я, и как-то сразу потеплело внутри от воспоминаний об этих поцелуях. — Котятки… Итак, если Роман не видит в тебе недостатков, с чего бы тебе их придумывать, а потом скрывать? Будь посмелее, Винни! К дому мы подъехали в сумерках, я предложила Таре зайти и надеялась, что она согласится: было бы здорово, если бы они с Романом пусть не подружились, так хоть относились друг к другу чуточку сердечнее, чем с опаской. Но сославшись на позднее время и недвусмысленно подмигнув мне, девушка отказалась и пожелала волшебного вечера. Я собиралась огорчиться по этому поводу, но почему-то не смогла и только кивнула, улыбаясь в знак того, что помню ее дружеские рекомендации и благодарна за них.▶The Black Queen — Porcelain Veins
Преодолевая последние метры с ворохом пакетов в руке, я представляла, как сейчас обниму Романа, стану целовать, и немного беспокоилась о том, в каком он настроении. Все, что советовала Тара, я держала в памяти, но ровно до того момента, как в уютном приглушенном свете террасы открылась дверь. Роман протянул мне руку, я вошла в дом, и ценные знания об отношениях полов, полученные мною сегодня, как-то сразу стали незначительными, недостаточно важными, чтобы дословно повторять их в уме, и не слишком применимыми к нашей ситуации. Они оказались обычной дружеской болтовней и не стоили всех переживаний. Под этой крышей рядом с Романом что-то пойти не так просто не может. Не может что-то не получиться. Вне зависимости от того, что я скажу или сделаю, это будет правильно и естественно. Никакого интереса к содержимому пакетов Роман не проявил, не глядя бросил их в кресло. Напряженное ожидание все еще было написано на его лице, а мое обосновалось в его ладонях и подверглось долгому изучающему взгляду. Едва его губы шевельнулись, я накрыла их рукой и покачала головой: — Не говори ничего, ладно? Не спрашивай. И все же это волнительно. Каждый раз волнительно чувствовать его губы на своей коже, видеть темную, теплую глубину его глаз, понимать, что я принадлежу. Я хотела бы сказать Роману, что все хорошо. Хотела бы сказать, что скучала и думала о нем, но видела по глазам, что он уже знает. Ощущала, как скованные плечи расслабляются и оседают, окончательно избавляясь от груза тревог последних дней, как мягкие губы движутся под моими пальцами, пощипывая с тихим повторяющимся «чмок», как ладони, что придерживали мое лицо, смещаются к затылку и легонько давят, направляя. Я дала свободу его губам. Поцелуй был сладок и неспешен, но недостаточно откровенен, будто лишь прелюдия к поцелую. «Разве ты не устала, детка? Разве тебе не нужно лечь?». Воображаемый голос объяснял осторожность Романа, а голодные зеленые глаза ей противоречили. Я попробовала толкнуть его на подлокотник кресла, и в ином контексте это выглядело бы нелепо. Ласково-насмешливой улыбки Роман не сдержал, но послушно присел, куда его толкнули. Тогда я дала свободу своим губам. Свободу стереть его улыбку, в самом прямом смысле стереть, влажным языком. Превратить ее в жадный раскрытый рот, порывисто впивающийся в мой. Свободу осязать его шею, вдыхать его запах, слышать биение сонной артерии. С тихим вибрирующим стоном, Роман поднял голову повыше и слегка наклонил вбок: «Здесь». Мои губы, что замерли над шумным потоком, несущим кровь, несущим жизнь, дрогнули и коснулись кожи маленьким, трепетным поцелуем. Как же приятно звучит и ощущается на губах эта пульсация… Что если я укушу? Аккуратно, медленно, совсем не сильно… «Давай. Но тебе будет мало этого, киска. Всегда будет мало». Чуть отстранившись, я заглянула в любимые глаза испуганно и растерянно. — Шшш… Все хорошо, маленькая. Я чувствую то же самое, — обжигающим шепотом успокоил Роман, проворными пальцами задирая на мне платье. Его губы у виска будто дуло пистолета, который уже выстрелил: в голове эхом гуляет его голос и взрываются фейерверки, и наверное, я сейчас упаду на пол голая, безоружная и без сознания. — Нет, сама, — возразила я, отодвинув эти пальцы, путаясь в них своими, вплетаясь, но неохотно отпустила, чтобы перевести дух. Роман замер с поднятыми кверху руками: «Я буду паинькой». Его грудь вздымалась и опускалась в такт дыханию, и следуя тому же такту, то резко очерчивался, то почти пропадал рельеф его пресса. Полоска светлой кожи внизу его живота, аккурат над резинкой мягких домашних штанов, бросалась в глаза, как неоновая вывеска. Роман слегка загорел, шатаясь по лужайке с газонокосилкой, и теперь эта полоска обладала собственным магнитным полем: притягивала взгляд, притягивала руки, губы… «Что ты делаешь? Что ты собираешься сделать со мной, детка?». В пьяных от возбуждения глазах Романа полыхал зеленый пожар. Я заглянула в огонь, стоя на коленях у его ног. Очень плавно приподнявшись над подлокотником, Роман подался бедрами чуть вперед, чтобы мои любопытные пальцы, нырнувшие под резинку его штанов, могли беспрепятственно их снять. Впервые за время нашего знакомства я без зазрения совести таращилась туда, куда всегда стеснялась смотреть, и к собственному удивлению, ощутила, как рот наполняется слюной. Я подумала о том, как на самом деле красив Роман. Как глупо было лишать себя удовольствия пробовать на вкус каждый кусочек его тела. О том, что барьеры и грани приличия, выстроенные мною для защиты, на самом деле имеют не такие четкие границы и формы, как мне казалось, и их существование неверно по своей сути. Не хочу границ между нами. Хочу его целиком, без остатка, таким как есть, с любыми желаниями и фантазиями. Твердая горячая плоть очень удобно помещалась в две ладошки, я проверила. А потом, прикрыв глаза, ласкалась к ней щекой. При мысли о том, что сказала бы Тара, я улыбнулась. Если бы мне вздумалось лизнуть Романову коленку, усесться на его задницу, и в таком положении смотреть вечернее шоу, или нырнуть к нему под мышку в целях защиты от сиднейского воронкового паука, который обитает исключительно в Австралии, но от этого не становится менее страшным для меня, жительницы Пенсильвании — я бы сделала это. Вещи, которые могут показаться странными для других людей, с той же долей вероятности могут оказаться нормальными и повседневными для нас. Никто не скажет мне, как правильно. «Я сейчас с ума сойду», — звенящий от напряжения голос вклинился в мои рызмышления, а шумное дыхание и дрожащая над моим затылком рука Романа, свидетельствовали, что так и есть, пусть даже эти слова — плод моего воображения. Тогда, проведя по бархатной коже ласкаемого мною органа губами снизу-вверх, я вобрала его так глубоко в рот, как только смогла, и поежилась от мурашек, вызванных приглушенным ругательством его хозяина. Никогда не слышала, чтобы Роман ругался так сладко. Он наблюдал за мной не отрываясь, периодически облизываясь, и одобрительно шептал «вот так, детка» в ответ на любое движение моей головы. Я решила, что доставлять любимому удовольствие — легко и приятно, так что буду заниматься этим как можно чаще. «Чееееерт возьми… Я стану возить тебя в Скрантон ежедневно, клянусь», — пообещал искаженный эйфорией голос, а потом такой же, но вполне реальный позвал: — Иди ко мне, Винни. Ну же, поднимайся, пока я не растерзал этот нежный маленький ротик. Я успела поцеловать длинную рельефную вену внизу его живота, и тот напрягся и втянулся от легчайшего прикосновения. Я повторила снова, и еще раз, медленно выпрямляясь, а затем, вытянувшись в полный рост, тепло поцеловала Романа под ушком. Быть паинькой все время, он, похоже, не мог и не собирался, и потому развернув меня спиной, властно притянул и усадил к себе на бедра. Его руки мягко скользнули по моим ногам, по животу и груди, бережно сжали ее, а в следующий момент нашли себе место на талии. — Снимай трусики, милая. Они на тебе задержались. Повинуясь, я нырнула под них пальцами, и почти не отстраняясь согнулась пополам, чтобы опустить их до самых лодыжек. Взгляд Романа на своей попе я ощутила почти физически, как легкий шлепок, которым он иногда любит ее наградить. А когда вернулась в исходное положение, он постарался, чтобы горячий, влажный от моей же слюны ствол лег как раз меж моих ягодиц, то есть оказался сдавлен ими. — Жарко, — умоляющим шепотом пожаловалась я одновременно на него и на влагу, которую Роман принялся неспешно распределять по нежным складочкам половых губ пальцами, вырисовывая затейливые круги и восьмерки, от которых дрожали колени. До мурашек, до тянущей боли в мышцах хотелось почувствовать его внутри. Сидеть спокойно и ждать, пока Роман наиграется, стало невыносимо. Мое тело думало быстрее, так что я отчаянно ерзала, надежно удерживаемая его рукой как ремнем безопасности. — Нетерпеливая какая, — довольный шепот защекотал шею, а мягкий поцелуй ее успокоил. Обе ладони Романа теперь обосновались на моих бедрах, оставляя свободу для маневра. «Хочу, чтобы ты сделала это сама, Винни». Еще месяц назад я бы умерла, но не сотворила подобное, а сейчас, немного отстранившись, с облегченным стоном направила металлически-твердый орган вглубь своего тела, потому что хотела этого больше всего на свете. — Уо-оооу, — мгновенно отозвался кайфующий Роман. — Умница. Смелая, сладкая малышка…***
▶Nick Cave & The Bad Seeds — Rings Of Saturn
На полосатом коврике у незажженного камина уютно и тихо. Бархатная темнота заполонила дом, а с ней и ночная прохлада позднего августа. Длинные ласковые пальцы скользили по моей спине все медленнее, а периодически замирали и вовсе: Роман засыпал, лежать на нем становилось все теплее, его дыхание укачивало меня ровными плавными волнами. — Ром, — шепотом позвала я. — Здесь я не услышу будильник. — Зачем он тебе? Сонное ворчание напоминало недовольство наглого кота, которого отругали за проделку. Я невольно хихикнула. — Завтра ведь на работу. — Нет. Нет, — повторил Роман, неохотно открыв глаза. — Никуда ты не пойдешь, медвежонок. Ты еще не совсем здорова. — То есть, как, — улыбка сползла с моего лица, но тут же вернулась на место: Роман, верно, шутит. — Я никогда не буду «совсем здорова». Ты же слышал — амнезия не лечится. — Ты не вернешься в салон завтра, Пух. Ты ведь и сама не хочешь, — настаивал Роман, приподняв голову, чтобы встретиться со мной взглядом. Я едва видела омуты его зрачков в неверном лунном свете, но чувствовала зовущую, черную пустоту. В глаза Романа можно окунуться, как в бездонное темное море с крапинками света на зеленой поверхности. Неземной красоты глаза. — Обязательно вернусь туда завтра. Я не могу появляться на работе или не появляться на свое усмотрение. Я просто должна. И хочу, — объяснила я тихим, просительным голосом. Его глаза открылись широко и в них засквозило неподдельное удивление. Мне стало стыдно за свое непослушание, но отступать я не собиралась. — Ром, у тебя… Кровь. Две тонкие черные струйки слились в одну и двинулись по его губам густой, тяжелой каплей. Я инстинктивно поймала ее кончиком языка, не позволив стечь на подбородок. Капля жизни, страсти и чистого возбуждения. Глоток — и она глубоко во мне, и Роман во мне вместе с нею. Очередным движением языка я слизала кровь начисто, до самого его носа, который любовно чмокнула после, и вновь окунулась в родные глаза. Тепло потекло по венам. И только где-то в груди, в самом ее центре похолодело от ужаса: что я делаю? Почему? Абсурд. Нельзя любить человека так сильно, чтобы озвереть. «Ошибаешься. Люди чаще всего звереют как раз по этой причине. Зверей же, вроде меня, любовь делает людьми». Стремительно перекатившись на живот, Роман подмял меня под себя, заключил в тесном капкане из мягкого ворса ковра снизу и тяжести горячего, сильного тела сверху. — Не бойся, медвежонок. То, что мы делаем наедине — никого не касается.