Destiny

Мне всегда казалось, что все лучшее доставалось и будет доставаться другим. Но, черт возьми, мир, наверное, обеднел, когда мне досталась ты.

Расположившись в огромном кресле посреди гостиной, украдкой наблюдаю за дочерью. Разложив бесчисленное количество игрушек на полу, девочка переставляла их в неизвестном для меня порядке, сортируя в две разные кучки. Пытаясь понять, по какому принципу та или иная игрушка попадает в определённую «группу», я задумчиво свела брови. Со стороны, должно быть, выглядит достаточно комично. Отбросив идею с пониманием детской логики, всматриваюсь в лицо дочери. Непослушные каштановые волосики собраны в высокий хвост, открывая пухлые щёчки и холодные, как Атлантический океан, серо-голубые глаза. Казалось, в ней нет абсолютно ничего от меня, будто я и не принимала никакого участия в её появлении на свет. Эмили — точная копия своего отца. Начиная от внешности, заканчивая повадками. Расстраивало ли меня это? Нисколько. Улыбнувшись собственным мыслям, переворачиваю очередную страницу журнала, случайно найденного на кухне сегодня утром. Переведя взгляд на часы, устало потираю переносицу. Время приближалось к полуночи, а значит Эмили уже должна видеть десятый сон. Но, как я уже говорила, она слишком похожа на отца, а значит и упрямства в ней ровно столько же. Поэтому отправить её спать будет практически невыполнимой задачей, ведь она ждёт, что именно отец уложит её в кровать. Вот только как объяснить ребёнку, что папа должен был вернуться ещё утром? Разочарование — очень неприятное чувство. Оно приходит не в один момент, а накапливается постепенно, давя на хрупкие плечи непосильным грузом. Оно накапливается часами, днями, неделями, а иногда годами. Можно долго оправдывать близкого человека, жить только его проблемами, в конечном итоге прощать все, а разочарование продолжит заполнять душу. Оно разъедает ее изнутри, пока не останется лишь тонкая, хрупкая оболочка, которая разорвется от нечаянного прикосновения. Остается лишь одно: в последний раз простить, пожелать счастья, но больше в нем не участвовать. Именно эта мысль паразитом засела в моей голове. Я проснулась от ломящей боли в спине, спасибо за неё дивану, на котором мы с Эмили уснули в ожидании возвращения Джеймса. Дочь отказывалась покидать пределы гостиной, устроив истерику и норовя перебудить всех соседей. Пришлось улечься вместе с ней на диван, чтобы хоть как-то успокоить. Джеймс сидел на кухне, потягивая горячий кофе и неспешно переворачивал страницы свежей газеты. Я осторожно слезла с дивана, стараясь не разбудить дочь и нарочито медленно двинулась в сторону кухни, надвигаясь на Джеймса словно шторм. — Доброе утро, дорогой, —сажусь напротив мужчины и складываю руки в замок. Джеймс умышленно игнорирует мой тон и сверлящий взгляд. Ну, что же, поиграем, мистер Барнс. — Кофе на тумбочке, —он чуть отогнул страницу газеты, чтобы коротко взглянуть на меня. — Пей, пока не остыл. — Как работа? —игнорирую его предыдущую мысль и намекаю, что сдаваться не собираюсь. Взгляд падает на темный синяк, красующийся на небритой щеке. — Не больно? — Нет, —в этот раз взглядом меня не удостоили. Джеймс снова перевернул страницу, продолжая с задумчивым видом вчитываться в черно-белый лист. — Жаль, —протягиваю руку к кухонной тумбочке, чтобы взять кружку с кофе. Боковым зрением улавливаю недовольный взгляд. Барнс медленно закипает, но держится. Держа кружку двумя руками, отпиваю небольшой глоток, не сводя при этом взгляд с лица напротив, будто пытаюсь разглядеть в нем что-то новое. Я знаю каждый миллиметр этого лица, каждую родинку, каждый шрамик, но упорно продолжаю смотреть в надежде на реакцию, и она не заставляет себя ждать. — Хватит, —Джеймс откладывает газету, и вытянув руки вперёд складывает их в замок. — Что хватит? —отодвигаю кружку и повторяю действия мужчины. — Пялиться, —в зрительной схватке с Джеймсом победить практически нереально, но с годами отточенное мастерство меня не подводит и я продолжаю смотреть. Мы сидим молча с минуту, уставившись друг на друга, как два барана и никто позиций сдавать не собирается. — Успокоилась? —такой простой, безобидный вопрос казался мне вызовом, словно красная тряпка для быка. Я буквально метнула молнии глазами, резко поднимаясь с места и хлопая ладонями по столу, забывая от том, что в метре от нас спит дочь. Перемещаюсь от стола к кухонной тумбочке, подперев ее бедром. Потираю переносицу и перед глазами тут же встаёт образ Стива, он всегда так делает, когда нервничает и эту привычку я переняла именно от него. — Я устала, Джеймс, —вздыхаю и перевожу взгляд от мужчины на спящую дочь. Я чудом не разбудила её. — Знаю, —он поднялся из-за стола и встал передо мной, сильнее вжимая меня в тумбу и создавая кольцо из рук на моей талии. — Прости. Сложно было сдерживаться под натиском его серых, как осеннее небо глаз, и ровно таких же печальных. Но обида и чувство несправедливости было сильнее. — Не надо, —толкаю рукой в грудь мужчины, пытаясь его отодвинуть. Естественно, результата это не приносит и он продолжает стоять, словно неподвижная гора. — Джеймс, я могу долго таять в твоих объятиях, поцелуях и все прощать, но это не может длиться вечно. — И что я должен сделать? —он так и стоял, упорно пытаясь просверлить во мне дыру. — Привязать себя к тебе? Я знала, что для Джеймса отказ от прежней жизни за гранью возможного. Он солдат, всегда им был и никуда от этого не деться. Я не прошу его сидеть дома, тем более не прошу «привязывать» себя ко мне, но он знал, на что идёт надевая кольцо мне на палец и обещая, что работа никогда не будет для него на первом месте. У него есть семья, а значит есть ответственность и обязательства. Я не могу сутками сидеть у двери в ожидании, когда же он вернётся и вернётся ли вообще? Хотя последние три года я провела именно так. — Отойди, —толкать его бессмысленно, поэтому решаю добиться своего словесно. Джеймс молча расцепляет руки, позволяя мне пройти. — Мы не закончили, —бионика сжала столешницу, отчего та изошлась на неприятный треск. Мне так многое хотелось ему сказать, а точнее высказать, но Эмили, сонно потянувшись подняла голову. Заметив на кухне отца, она резко вскочила с дивана и понеслась в долгожданные объятия, не обращая внимания на то, что воздух буквально трещит от напряжения. Оставляю их наедине и скрываюсь за дверьми спальни осознавая, что этот разговор действительно только начинается. Я прокручивала в голове все то, что сегодня бессвязным потоком мыслей вылила на Джеймса. Я говорила много и громко, в надежде донести до него хоть долю своей обиды. Стив забрал Эмили после обеда на прогулку в парк, потому площадка для наших с Джеймсом дискуссий была свободна и можно было не ограничивать себя в выражениях. От его истошного упрямства и моего взрывного характера, казалось, скоро начнут трескаться стекла. Мы спорили, ругались и перетягивали одеяло каждый на себя, пытаясь доказать свою правоту. Я всеми фибрами души пыталась донести, что ребёнку нужен отец, а мне нужен муж — целый и невредимый, а с его работой вопрос «невредимости», лишь дело времени. Джеймс в свою очередь, с упорством барана доказывал, что с его навыками и физической подготовкой шанс, что однажды он не вернётся домой равняется нулю. — Господи, я просто стучусь в закрытую дверь, —повышенный тон начинал резать слух и я возмущённо ткнула пальцем на входную дверь. — Ты не слышишь меня. — От ора у меня разболелась голова, так что поверь, я прекрасно тебя слышу, —Джеймс сидел на диване, устало перекрывая ладонью лицо. — И что дальше, Джеймс? —я выплясывала перед ним, активно жестикулируя, чем начинала раздражать саму себя. — Что мы будем делать дальше? Поцелуемся и замнём все до следующего раза? Мне закрыть глаза на твои раны? Не обращать внимания, что ты третий день хромаешь на левую ногу или как ты шипишь в ванной по ночам, вытаскивая из себя осколки или пули? Выдохнув, я медленно прикрыла глаза. Джеймс молчал, потому что его доводы разбивались вдребезги, со звоном осыпаясь вокруг него. Мне вдруг резко стало душно, словно легкие сжались от недостатка кислорода. Я скатилась вниз по стене и прижала колени к груди. Сил ругаться или спорить не осталось. Ручка, которую Джеймс все это время нервно перебирал пальцами здоровой руки, отлетает куда-то в сторону, а сам он устремляет тяжелый взгляд на меня. Я же боюсь даже пошевелиться, и, затаив дыхание, ожидаю продолжения. Но, вопреки моим опасениям, ничего не происходит. Я так и продолжаю сидеть на полу, когда входная дверь с грохотом захлопывается, отдавая эхом где-то у меня под рёбрами. Через час входная дверь распахнулась, впуская легкую прохладу. Стив, перемазанный то ли шоколадом, то ли ещё чем-то сладким, держал на руках смеющуюся Эмили. Заметив меня, все ещё сидящую на полу, дочь резко вырвалась с рук и за несколько секунд сократив расстояние, уселась рядом со мной. Я обняла дочь и подняла тяжёлый взгляд мокрых глаз на Стива. Он знал о непростой ситуации в нашей семье и отчасти винил в ней себя, ведь именно он в своё время предложил Джеймсу такую «работу». Не задавая лишних вопросов, капитан молча протянул мне руку помогая подняться. — Я посижу с ней, —Стив кивнул на Эмили, которая обхватила мою ногу, не желая отпускать. — Иди умойся. Стив увёл Эмили в другую комнату под предлогом «покажи мне всех своих единорогов», а это всегда действовало безотказно. Мысленно поблагодарив его за это, запираюсь в ванной, пытаясь собрать в кучу остатки самообладания. После изнурительной прогулки Эмили уснула сразу после ухода Стива. Именно поэтому я могла в тишине собрать необходимые вещи и уложить их в небольшую дорожную сумку. На часах было около половины двенадцатого ночи, когда Джеймс вернулся домой — промокший, словно бродячий пёс. Я стояла напротив панорамного окна, безразлично изучая огни ночного Нью-Йорка. Несмотря на то, что к мужчине я стояла спиной, я отчетливо ощущала между лопаток пронизывающий взгляд, который бегал от собранных сумок и обратно. Резко обернувшись, замечаю невысказанную обиду, которая застыла в ледяных глазах. Джеймс, сложив руки на груди, неумолимо ожидал объяснений. — Что это? —он кивнул на сумку, стоящую возле двери. До его прихода я прокрутила в голове тысячу ответов на этот вопрос, но почему-то именно в эту секунду, мне нечего было сказать. Мы продолжили утренний ритуал и молча сверлили друг друга взглядом. — Я ухожу, —голос дрожал, отдавая легкой хрипотцой и не ясно от чего: от нескольких часов истошного рыдания или же от банального страха? — Фибс, —Джеймс в несколько шагов сократил расстояние между нами и теперь я могла увидеть в его глазах не только обиду, но и страх. — Выслушай меня. — Хватит, сегодня я услышала достаточно, —обхожу мужчину сбоку, потому что стоять напротив этих убийственных глаз просто невозможно. — Ночь на дворе, куда ты пойдёшь? —с размеренного и спокойного тона Джеймс перешёл на полукрик. Я нутром чувствовала его злость и отчетливо слышала звук передвигающихся пластин бионики. — Домой, Джеймс, —под домом я имела в виду квартиру в Бруклине, в которой я не была с момента переезда сюда, а значит уже три года. То самое место, где началась наша история. Бесшумно зайдя в детскую комнату, поднимаю дочь на руки, бережно закутав её в одеяло. Малышка не проснулась, лишь сильнее вжалась в моё плечо и тихо засопела. Держа в одной руке ребёнка, а в другой тяжелую сумку, уверенно направляюсь к выходу, и лишь тихое «остановись» заставляет меня замереть у двери и обернуться. Не без труда заглянув в родные глаза, я сдерживаюсь, чтобы не бросить на пол чертовы сумки и не кинуться в объятия любимого человека. Но решение уже принято. Через несколько минут я уже спускаюсь на парковку, закидываю сумку в багажник чёрного ровера, усаживаю дочь в детское кресло и уезжаю прочь от дома, в котором оставила своё сердце.