40 дней разлуки. Примирение

Первый сон за крайние истощающие и иссушающие дни на терпимо плотном матраце прошёл волшебно, за что стоит благодарить заботливый экипаж австралийского эсминца и конечно же отдельно — связавшуюся с ним. Глубоко втянул воздух нового дня, заслужившего мою улыбку. Преследовавшие меня кошмары (не отступающие и при дневном свете)утеряли силу ещё перед засыпанием и преобразились в неявные образы перед жаждой отдохнуть. По всей видимости, мы были вынуждены преодолеть такие трудности, как закрытие сезона отпусков и опасности, какие наиболее выраженно представляли людоеды. Да и вообще показать себя прирождёнными альтруистами, оказывая помощь другим уцелевшим, но в отличие от нас, нуждающихся в ней больше (как бы это нелепо ни звучало). И всё только для того, чтобы, наконец плотно поев и успокоив дыхание, без капли сомнений сказать: — Достойная награда за испытанные неудобства, — произнёс вслух, совершенно не придав тому значения. — Хм? Уже встал, Картер? Последним будешь, — буркнул мужской бас. — То есть наши девушки уже проснулись? — Под «наши» я имел в виду причастность к неутомимой группе. Но Сэма трактовка позабавила. Правда, реакцию он показал в самом слабеньком её проявлении: хмыкнул. — Да, давно. Они поднялись на палубу. Заходил тут один из начальников, капитанов, передал, что в течение часа достигнем берегов Австралии. На островной материк?! Воу, где меня только за последнюю неделю не носила жизнь. В скором времени можно ожидать тесную белизну стен, холодный керамический пол, как в каком-нибудь общественном туалете, где пахнет немногим лучше. Где нам подключат провода и будут следить за реакцией по приборам-мониторам, введут в вены реагенты… Просмотр фантастических фильмов по факту развлекал меня в меньшей степени, в большей — кормил мысли не самыми приятными сценариями. Из меня в очередной раз выпустят кровь, и об этом стоит беспокоиться в последнюю очередь. Тамошние учёные-пытатели, всё одно, скрыв свои злобные ухмылки за масками, обязательно препарируют, лишат парочки органов или — совсем худой вариант, Картер! — заменят части тел на что-нибудь механическое… Брр, а вдруг искусственно превратят в одного из тех особых, при виде которых я сглатывал и крепче держал весло?! Они обязательно поймут, что у меня иммунитет, или обнаружат сам вирус (на мне остались говорящие следы зубов, будь они неладны!), и обладая тем самым законным правом прикуют к белоснежной кровати, вытворяя чёрт знает что неопределённый срок. Крайне досадный финал. Нет, бесконечно удручающий. Мириться с таким не намерен. Сколь бы ценным субъектом для опытов ни был, я не планировал им давать согласие истязать себя! Не снова, когда Папуа-Новая Гвинея и так уже тянула свои мерзкие когтистые руки к моему телу без разрешения. Простить себя за проявленную тупоголовость на пляжном берегу становится сложнее. Пожалуй, данные обстоятельства поглотят мои нервы, как макароны с соусом, один за одним, пока я не превращусь в раба параноидального психоза. Впрочем, закончись ситуация с Кевином иным образом, в нашу пользу, ещё не факт, что некие другие «эрудиты» не прибрали б нас к рукам. Насколько мне известно, врачи и мучители есть в каждой стране, от них не скрыться. Если спросите, то я всё же был бы не против счастливого конца: с недолгими и безболезненными процедурами, с любимой женщиной на руках, которая только и ждёт, пока я отнесу её домой и предамся всем скромным и нескромным фантазиям с «навёрстыванием давно упущенного» — ух, сколько страсти в этих простых словах! Она сама мне намекала. Зацепившись за крайнюю мысль, самую радужную среди спутанных других, я похромал по коридорам — или отсекам — наверх, на палубу. Указатели на стенах, не совсем заметные на фоне опоясывающих корабль широких труб, показывали направление. Израненные ступни каждый шаг словно пронзали вновь, сразу же рисуя в памяти известную аналогию с «Морской девой» из совсем недетских сказок Андерсена. Судя по часам, мы неплохо выспались после всех… устал придумывать синонимы для пережитого. Не совсем приятного отпуска, скажем так. Однако же я испытал без сомнения приятное покалывание в спине, ветер будто насквозь продувал онемевшее тело, даря утраченную свежесть. Всё потому, что я спал с грузным рюкзаком во избежание риска кражи ценных вещей проходимцами и ворами, число коих в Морсби с начала пандемии значительно выросло. В настоящее время рюкзак с содержимым пришлось передать властям, ибо расхаживать с холодным оружием стало несвоевременно и не совсем законно. Мы уже давно покинули область, в которой разошлась нешуточная война. Эсминец, к счастью, уходил всё дальше от кошмара, едва ли не давая клятву, что тот больше нас не настигнет. Парна вместе с Мэй стояли у борта, вдали ото всех, кому бы они вероятно помешали, слабо жестикулировали, делились размышлениями, быть может, планами. Чем-то умным, одним словом. Стоило присоединиться к ним и убедиться. Всё-таки хотелось не только узнать, что им известно о «заготовленном для нас» будущем, но и возобновить вчерашний порыв нежности, внеся порядок не только в своей разрозненной скверными событиями душе, но и надеюсь — Парны. Однако романтичное настроение убивал железный скрип судна, трущегося о все оттенки голубого моря — или уже залива, — мужской гомон голосов и ощущение невыносимой, казавшейся непреодолимой отдалённости от родины. Когда я прибуду в Сан-Антонио? Никогда? У меня хоть будет возможность пообщаться с родителями? — Добрый… день, я полагаю. — Моя улыбка встретилась с женскими. Они поздоровались в ответ. — Как твоя ножка, Мэй? — учтиво обеспокоился, невольно ощутив странную неловкость при обращении не к той, которую люблю, а рядом с ней. Проявленное участие, впрочем, судя по блеснувшим золотом радужкам, Парне понравилось. В точку, Логан, красавчик! — Чудьно. Могу ли я побить ещё немнёго в твоей обуви, пока не начну норьмально передвигаться, хорошо? Как правило, просьбы в таком тоне не подразумевали отказа. Вспомнилась по случаю одна короткая, но явно жизненная сценка из старенького фильма. В нём женщина в желании разрешить проблему потребовала согласие у мужа вопросом «хорошо?», и он ответил ей тоже «хорошо». Она переспросила: «хорошо, согласен или хорошо, подумаю?» Её муж уронил голову на плечо, без лишней робости интересуясь: «а есть разница?» Сценка в своё время меня порадовала, и вспоминая её, я засмеялся вновь. В связи с чем девушки вылупились на меня озадаченными птенцами. — Да, конечно, — выпал из раздумий, ответив на «совсем не риторический» вопрос, и для большей наглядности, что не потерялся в своих мыслях, покивал. В любом случае, мне же выдали какое-то подобие тапок ещё на судне того недружелюбного перевозчика с винчестером. — Есть подробности о пункте нашего назначения? — обратился скорее к Парне и упёрся ладонями в фальшборт: десятки мелких островов виднелись вдалеке во всех направлениях, куда бы я не кинул взгляд. Вероятно, я больше не хотел оказаться ни на одном из них. Лучше куда-нибудь на материк, подальше от моря. Кажется, теперь Австралия будет выполнять мои желания. — Сообщили, высадят у границ Сомерсета, отвезут в научный центр в Бамаге и отдадут под присмотр врачей. Международная организация уголовной полиции уже связалась с нами, так что стоит ожидать их визита и поиграть в свидетелей ещё раз. В лучшем случае, посодействуем розыску, — она как-то загадочно улыбнулась. Готов поспорить, нафантазировала о том, о чём делиться не хотела. Но то, что она вкладывала в понятие «посодействовать розыску» почему-то открыло двери дрожи и панике в душу, которых я выпроваживал как надоедливых и неприятных гостей. Её желания слишком часто расходились с моими, чтобы безошибочно предположить, когда я потеряюсь на втором, фоновом и невзрачном плане. Как же стать для неё достаточно чётким и ярким? Реакция Сянь Мэй на реплику стала ещё более неутешительной: — Я постяраюсь помочь тьебе всем, чьем тёлько смёгу. — Парна засияла и бережно потёрла плечо подруги. Мне же хотелось заткнуть словоохотливой подпевале рот и увести подальше, чтобы не давать пищу для фантазий любимой женщине и удержать её от рвения участвовать в сфере розыска опасных парней. Иначе говоря, сбежать от меня. — Я так думаю, что мы все поможем поймать Кеви… — чёрт, всё никак не отделался от мысли, что он не союзник нам, а враг; — ублюдка, — исправляюсь я, — и обязательно найдём Йерему, — не миновал также оповестить о своей решимости отчаянной до женского (и мирового, вероятно, тоже) благополучия, которую она определённо оценит. Но, как бы то ни было, на сей раз я допустил ошибку; не всё же мне раз за разом испытывать удачу и угадывать настроение (хотя если брать в расчёт последние прожитые дни, Картер, чертовки на букву «У» тебе точно не хватает!). Парна печально и глубоко выдохнула, как если бы надежда покинула её и упала куда-то в море, где её непременно бесстрастно вскоре раздавит киль военного корабля-гиганта. — Ага. Ещё увидим. Вылетевшая последней фраза объявила негласную тишину и обратила взгляды на безбрежный и монотонный, нестерпимый пейзаж. Скорее бы побродить по суше. Последние дни движухи заставляли чем-то заниматься, менять окружение, быть полезным. Да знаю я, что совсем недавно страдал без постели и голодал, мечтая о любой горячей сытной пище, признаюсь, пробегала мысль притвориться отчасти парализованным, чтобы в очередной раз не бежать с дежурным поручением. Но лечебный сон благотворно повлиял на организм и поменял мнение на противоположное. Попросту стоять и испытывать раздражение и скуку из-за возвращения в роль «рядовых человеков», а не пострадавших или уцелевших, стало нестерпимо. Хотелось перемен. Пусть они и подразумевали безостановочное напряжение. В конце концов, именно такие моменты оседали в памяти и становились предметом гордости, темой для последующих разговоров с друзьями и родственниками. Ох, сколько же всего надо им рассказать, если мы, конечно же, увидимся… — Как насчёт перекусить перед сходом на берег? — раздавшийся сзади голос отдохнувшего друга заставил обернуться нас троих. Переглянувшись, мы ленно кивнули на поступившее предложение. Мы проследовали по указателям в столовую, меню которой я не успел оценить ввиду распоряжения капитанов разрешить все недоговорённости и конечно же сонливости. Гарниры, перемолотые с мясом, каши и витаминные фруктовые смеси — неприглядное и сытное сочетание для изголодавшихся и особо не привередливых к пище. Кормили добротно, вопреки мнениям моему и общественности, полагающим, что доставались различным войскам нынче только полуфабрикаты или продукты быстро приготовления. Сложились же подобные взгляды ввиду повсеместного сокращения вооружённых сил в последнее время, как и финансирования оных. За завтраком, как всегда сопровождающимся фиксированными взглядами матросов (и других состоящих в экипаже корабля), я пытался отвлечься. На Сэмюэле и его будущих планах новой жизни без какой-либо конкретики, — похоже, что следовать по-другому пути решил не один я — на шутливые истории из прошлого от внезапно ставшей раскованной Сянь Мэй. Со смехом она рассказывала, как экипаж крейсера с жаром встретил их, женский отряд особого назначения, посланный в ходе учений в залив Бохайвань ознакомиться с корабельной техникой. Матросы не отходили от стройных китайских симпатяг ни на шаг, любуясь ими. Она назвала их «пучеглазыми недоразумениями», так как те вели себя по всем стандартам глупых комедий: натыкались на стены, роняли вещи, проявляли неловкость в каждом действии, вызывая смех. Сами же признались, что видели подобную красоту в военных силах лишь однажды, когда молодая и столь же ослепительная адмирал отдала им честь в Жёлтом море с палубы современного гигантского линкора. Если уж лица тестостероновых недотёп раздирали счастливые улыбки от какой-то стройной женщины в паре чейнах[1], что уж говорить о разуливающих бок о бок «Сянь Мэй»! Если говорить начистоту, я вполне находил её симпатичной, что вполне доказывали мои заигрывания по прибытию в отель «Королевские пальмы» (пользуясь случаем, выражу надежды на его скорое сожжение) и стремление дождаться конца её смены, пусть и по пьяни, но не назвал бы её пределом мечтаний. А так как с недавних пор заметил за собой тягу к пташкам потемнее кожей, то и вовсе перестал обращать внимание на Мэй, как на девушку. Разве что как на подругу. И сейчас подруга проявляла не знакомую мне сдержанность, которой отличалась с момента знакомства: она улыбалась от захлёстывающих её эмоций, вскидывала руки, посвящая нас с характерным акцентом в непримечательную, но по-своему интересную историю. Всё же было тепло осознавать, что стрессы постепенно разъедались чистящим средством под названием благой повседневный быт. И смехом, конечно же им. Именно он выручал в сложные моменты. А если сказать вернее — её смех. Однако Парна тогда молчала. Полагаю, её напряжение не выводилось так же просто. Стоит действовать первым, проявить заботу или просто подождать? От таких чрезвычайно стойких людей, — порой им подражающих и при отсутствии публики — как Парна, невозможно было добиться прямых ответов. Потянул недовольную улыбку прежде, чем встретил солнечный полдень, при котором мы причалили на катере к одинокому южному континенту. Шутки про Австралию редко покидали стены школы во время уроков географии. Тогда ещё детьми, мы, группа мальчишек во главе с неунывающим бездарем, — мной, разумеется, — прослушав лекцию о южной стране-материке, испытали целую палитру эмоций. Мы хохотали над причудливым диалектом (жители одного региона не понимали говор других), удивлялись климатом и часто меняющимися сезонами (фантазировали на тему гроз и дождливых недель, когда школьные занятия отменяли на радость детям), ставшими невероятно благоприятными для размножения великого числа животных и растений (неужели можно было завезти туда слонов, китов и медведей, чтобы полюбоваться за их поединком и наконец разрешить все сокровенные вопросы мальчишек?!); вызывали недоумение отсутствие рек (в общем понимании) и огромные пустыни, овцефермы в тысячи голов и микрогорода с населением всего в несколько человек. Всё это было сказочно, далеко, а оттого вдвойне причудливо. Там хотелось побывать хотя бы для того, чтобы убедиться в правдивости некоторых россказней. Фауна, несомненно, пугала меня до сих пор, не прельщая никакими выгодными горящими турами. Пауки-великаны, гигантские мыши и термиты, которые так любили нападать с наступлением сумерек, ядовитые змеи и медузы, хищные крокодилы и акулы полноправно составляли список моих самых жутких детских страхов и словно предстали перед глазами. Все они, по мнению Парны, облюбовали материк по велению богов, чтобы очистить земли от порочных европейских завоевателей, в частности и особенности, англичан, коварно вторгшихся в мирный обиход австралоидов. Как потомка англичан меня задевала подобная трактовка. Коренные, в том числе Парна, напротив, ощущали себя в безопасности, считая свои земли «ничем не угрожающими». Я же не мог отделаться от мыслей, что ходячие мертвецы — не худшее из того, с чем мне — не знаю насчёт других — предстоит столкнуться. И, собственно, судьба забросила в преследующий моё детство кошмарами дикий регион, подталкивала в спину. «Иди, — резко и отрывисто приказывала она, — погляди на смертельно опасных животных, взгляни в их огромные глаза, вселяющие страх похлеще привидений и мутантов». И с первым шагом по скромному порту Сомерсета, в окружении которого простирались лишь развалины да редкие домишки туристического центра, побежали мурашки. Сперва им значение не придал. Редкий морской ветер, духота южного полушария, волнение и предвкушение новых приключений наложились друг на друга, по всей видимости, в сумме дав такую реакцию. В данном случае стыдливую потливость. Но потом озноб пополз вниз, как какая-нибудь медленная и вызывающая отвращение гусеница, и я вынужден был признать, что на континенте неестественная скованность от меня не отстанет. Лишь Парна единственной представительницей здешних вальяжно проследовала к подъехавшему микроавтобусу с яркой оранжевой расцветкой местной туристической фирмы. Может, даже давно не существующей, либо испытывающей финансовые трудности, ибо краску не обновляли долгое время. Дождавшись, пока горделиво-самостоятельно Мэй дохромала до автомобиля, водитель, невидимый за салонной обшивкой, завёл двигатель и начал движение. Полчаса, сидя друг напротив друга, прямо как в вертолёте, ехали по ровной колее контрастной дороги в медицинский центр. Сэмюэль периодически спрашивал о том, что нас ждёт и выносил на слушание свои суждения. Девушки неохотно отвечали и беспрестанно поправляли волосы (приятно касаться мытых локонов, сам рад был заметить). Мимо проносились, исчезая за краями стекла, поля, овцефермы, музей и несколько военных объектов, обтянутых могучим забором с колючей проволокой. В Бамаге вышла встречать нас довольно «пёстрая» группа (я бы наслышан про высокий процент иммигрантов в Австралии, или как её зовут здесь, Оззи, что роднит её с ОША в общем-то) медицинских работников роскошной клиники. И, несмотря на то, что среди них были как мужчины, так и женщины, старики и молодые, смуглые и белокожие, у них всё же наличествовала общая приметная деталь — сильно выраженные морщины вокруг рта и глаз. В неком роде клеймо, что оповещало окружающих о тяготах сознательно выбранной профессии, бесспорно благородной, но изматывающей. Приносить неутешительные известия им приходилось крайне много. Оставляя без должного внимания расспросы (Сэмюэль, как и прежде взывал к своим правам и грозился обратиться в суд, если проводимые опыты покажутся ему незаконными), нас без осторожности сопроводили к главному входу, заставляя довериться учёным или врачам, а может и всем вместе, в третий раз за пару дней. Чтобы ограничить меланхоличность мыслей, я разглядывал кафельный рисунок преодолённого пути. На стенах и полу от самого входа тянулись четыре линии: чёрная, что вместе с красной заворачивала налево, жёлтая и зелёная вели вправо. Нас сопроводили в отделение без цветовой разметки — исследовательское крыло. Несообразительный бы догадался, что это «сортировочный центр», место, где и определят степень нашей угрозы или стадии болезни. Интересно, куда бы определили Йерему? В красную зону? Или чёрную? Если она не вела на пустошь в конце тропы… — Вы дадите позвонить родным, прежде чем начнёте резать нас на маленькие кусочки? — c самым настоящим испугом спросил друг, с которым, вроде как, стали солидарны все. Врачи остановились, комично расположившись по росту на манер подиума для победителей, хмурились или щурились, затем переглянулись. Готов поклясться, что втайне поглумились над нами, хотя и внешне лишь слабо улыбнулись. Снисходительно, не стараясь обидеть. Они вероятно и испытывали к нам, наивным, некоторое сожаление, но также понимали через что нам пришлось прорываться ради права присутствовать в повседневной среде. И точно не собирались противостоять стремлениям полноценно смешаться с обычными людьми. Верно? Мы же не к живодёрам Консорциума попали. Перестань сомневаться, Картер, иначе плохие мысли, навязчивое в них погружение, обязательно воплотятся. Мне приснилось однажды, что я вышел на балкон многоэтажного дома и наблюдал за тем, как земля всё удалялась и удалялась соразмерно моему увеличивающемуся страху. Всему виной стала экскурсия на Башню Полушарий, когда я оступился и чуть не упал. Теперь я боюсь высоты намного острее и вряд ли вновь поднимусь туда. — Резать вас — в наши методы не входит, — сообщила молодая смуглая девушка с убранными в шишку русыми волосами и посмотрела на всех по очереди. На мне подзадержались её глаза цвета бутона американской астры. Именно желтоватого, а не белёсого или бордового, как у заражённых, готовых рвать тебя с истошными воплями. — Благодаря анализу крови можно распознать различные заболевания даже на ранних стадиях развития, — начал лекцию с широкой грудью лысый доктор. Его классическая бородка напоминала жующих траву парнокопытных.– Обследование поможет грамотно подобрать метод лечения, программу терапии от любых нарушений или же защитить организм, остановив развитие патологии на той стадии, в которой она обнаружена. От вас, уважаемые парочка мисс и мистеров, — он прищурился своими и так маленькими глазами-щёлками, и я задумался, видел ли он нас вообще, — нам хотелось бы получить образцы крови, на её основе мы проведём несколько анализов. А также… — Опять… Твою мать! — крикнул в протесте, носдержался от опрометчивых размашистых движений друг, сдаваясь и расслабляя руки. Они некоторое качались по воздуху, как у убитого — или ленивого — бабуина. — Мы можем хотя бы быть уверены, что конкретно ваши анализы помогут выяснить, что там в нас и вылечить? Потому что считаю, что те неумехи в халатах что-то перемудрили с… — Думаю, Сэм хочет сказать, — вмешалась Парна, не допуская повышения температуры в прохладном от кондиционеров помещении, — что те доктора, с которыми нам приходилось иметь дело, погибали. И мы склонны думать, что это не просто какой-нибудь дурной сглаз или порча, не это дерьмо, если вы меня понимаете. Мы хотим лишь предупредить, будьте осторожны. Ни мы, ни вы не хотим, чтобы кто-то ещё пострадал. Группа мужчин и женщин в халатах вновь переглянулись, разгладив мимические морщины профессиональной улыбкой, которая нравилась всем без исключения. А потом расслабились, вернув спокойствие мраморным дряблым лицам, словно высеченным с помощью кайла какого-нибудь начинающего скульптора. Кажется я видел подобные бюсты на нижних этажах музеев рядом со статуями более старых соседей из эпохи Возрождения в тогах, туниках и других клочках тканей. Они частенько задерживали восторженные взгляды туристов. — Конечно, мисс. В нашем учреждении имеются как оборудование, позволяющее хранить смертельные вирусы и бактерии их вызывающие под надёжной защитой, так и опытные специалисты, наученные с ними обращаться. Все анализы проводятся в изолированных лабораториях, так что мы всегда имеем возможность локализовать очаг заражения, — обнадёжил молодой и худой брюнет с толстыми губами в оправе очков цвета баклажана, удивительно подходящих его выглаженной рубашке. — Мы знакомы с техникой безопасности. Можете быть уверены в собственном и нашем благополучии. — Раскачивался с заведёнными назад руками взад-вперёд мужчина с бородкой. Если бы кто-нибудь попал в область его маятниковых движений, его запросто бы отбросило в сторону не хуже ударов парней с обороны в футболе. — Ми мёжем узнать, что это бюдут за анализы? — Сложила руки Мэй, ненадолго задержав пристальный взгляд на каждом из здешних врачей, в ожидании ответа. Девушка-врач посвятила её без запинки: — Общий анализ крови поможет выявить большинство заболеваний; серологический анализ определит иммунологическую реакцию крови; полимеразная цепная реакция, с помощью которой мы выявим на исследуемом клиническом материале возбудителя того или иного заболевания, а также анализ ДНК, позволяющий обнаружить генетический материал возбудителя. — А ещё анализ мочи и — если из вас кто-то вступал в половые отношения… — Хмуро оглядел брюнет в очках нас четверых, вынуждая меня с Парной скромно поднять ладошки. Мне даже показалось, она скривила губы не в брезгливости, но в чувстве похожем (стойте-ка, а не усугубили ли мы наше положение?). Ощутил стыд, словно единственный ученик в классе, знающий ответ; — не исключал бы гинекологический мазок на флору для определения наличия той или иной инфекции и исследование секрета предстательной железы. Но, пожалуй, для комплексного лечения рекомендовал бы пройти процедуры всем без исключения. — Доктор растянул улыбку начальника, единственная забота на день которого состояла в том, чтобы раздать указания и со спокойной совестью идти отдыхать. Ребята, просто дайте мне несколько минут с Парной, и я обеспечу вас всем нужным. — Да ладно?! Я на такое не подписывался! Может вам просто плевка на ладошку достаточно, чтобы отпустить нас? К чему всё это… Доктора заметно напряглись, внимательно вглядываясь в возмущённого Сэма Би, который, как известно, не терпит неудобств. Я тоже, но при текущих обстоятельствах что-то «умное» внутри меня заставило молчать. — Кхм, –прочистил горло в маленький кулак мужчина с бородкой.– Не волнуйтесь, мистер, за вами обязательно присмотрит опытный специалист-уролог. Если вы стеснительны или у вас имеются некие предрассудки, то мы можем предложить вам расслабиться в нашей комнате отдыха и затем выбрать специалиста, который подготовит к процедуре. — Предложенный выход как-то неутешительно сказался на настрое Сэма. Во внешнем виде угадывалось недоверие и напряжение: со стиснутыми зубами и поджатыми губами он недоверчиво оглядывал врачей. — К чёрту, –махнул он в вынужденном согласии. — Я ожидал чего-то подобного, но лучше бы зашёл в эти ваши знаменитые бордели. — Мэй сжала губы в линию, таращась на Сэма. Исповедь вызвала у неё недоумение. — Пройдёмте, –вежливость со стороны девушки зазвучала впервые в беседе, пропитанной неестественной враждой, — мы проводим вас до личных палат, где вы переоденетесь в халаты. Личные вещи мы изымем на предмет исследования заразы. Мимо по коридору гуляли редкие пациенты научного центра: с распухшими руками, губами или плечами, с сыпью, покраснением или посинением на определённых участках тела. Покусанные? Аллергики? Кто знал — нам не показали бумаги, где бы строчными буквами обозначили перечень сфер, в которых компетентно данное Бамажное учреждение. Пациенты с удивлением озирались на нас (а это на поверке оказалось взаимным!), вероятно гадая, по каким причинам мы попали сюда. Вероятно, следы выигранной Банойско-Вевакской войны, в частности мокрая от крови одежда и мешки под глазами, смыли горячий душ и тёплая постель. В кой-то веки мы не были витринными манекенами, на которые глазели все подряд. — А в чём мы будем, по вашему разумению, расхаживать по городским улицам? — За те несколько дней или неделю, точнее не скажу, что вы проведёте у нас, мы предоставим одежду. Всё равно вы не можете покинуть город без денег, а страну — без документов. Не нашлось в их словах профессиональной необходимости приврать. Вполне правдивое грядущее с новыми правилами, следовать которым предстояло нашей четвёрке без возражений. Чем скорее они получат наши образцы и назначат лечение, тем скорее каждый увидит свой дом, родных и близких. А я, надеюсь, в придачу проведу достойные каникулы длиною в жизнь с очаровательной местной женщиной. С первым шагом в собственную тесную комнатку для пациентов центра я ощутил вихрь в голове. Он нёс мысли и воспоминания по кругу, смешиваясь с фантазиями и опасениями, рисуя кошмары и сказки, драмы и комедии, в сценарии каждой из которых я побываю множество раз на протяжении следующих недель. Организм долгое время пытался свыкнуться с необъяснимым для него бездействием и покоем, не давал уснуть, так что приходилось просить у докторов снотворного. Тем же вечером, после того, как всех по очереди провели по кабинетам «медицинской визуализации», как назвали её доктора, для диагностики заболеваний и обнаружения аномалий в органах (нас заверили, что процедура не представляла вреда здоровью) при помощи ультразвука, эластографии и магнитно-резонансной томографии, а затем изъяли несколько пробирок с кровью, и каждый почувствовал новую степень головокружения, пришла группа полицейских. Без формы и строгих костюмов. Если бы не конкретные вопросы о произошедшем бедствии, усидчивость и поставленная командная речь, я бы не отличил их от обычных посетителей. Сотрудников правопорядка было четверо, — совпадение имеющее под собой не столько символичность, сколько стремление оперативно опросить каждого «уцелевшего». Пришлось вновь вспоминать с самого начала то, каким образом мы попали на остров, как встретили друг друга, переживали трудности. Хотя между нами и не было договорённости о сокрытии каких-любо не совсем совестливых фактов, я понимал как выстроить историю про живых, трупов и живых трупов, не давая поводов органам правопорядка усомниться в искренности бывшего заключённого. Чертовски странно было выкладывать, как мы убивали и были очевидцами убийств руками других людей, перед теми, кто вправе надеть наручники и сопроводить обратно в камеру с жёстким грязным матрасом и таким же унитазом-парашником. Будь передо мной техасский рейнджер вроде Джейка Каттера, мы бы обязательно всё утрясли между собой не вмешивая другие органы, ведь он снял обвинения с того ещё проныры, убийцы и шулера Регрета, вес чьих грешков возможно сопоставим с моими! Тревога скоро сошла на нет, когда следователь мне участливо улыбнулась. Похоже, в чрезвычайной ситуации (или биоустраката, как это назвали правительства и СМИ?) и в отсутствии улик все мои условные преступления списали на сопутствующий ущерб. Что позволило мне дышать чуть более свободно, хотя в палате и так гудел освежающий кондиционер. Слово за слово я перешёл к самому важному — кульминации и эпилогу — спасению и знакомству с Йеремой, а также спасению благодаря знакомству с Кевином, опрашивающая постаралась выудить из меня каждую деталь. В голове был полнейший разлад, противоречия между благими действиями и проступками. Как это в психологии называлось, конфликтом представлений? Припомнил, как Кевин хлопнул меня по плечу, благодаря за помощь в борьбе с мутировавшими тюремными охранниками, а много часов спустя наводил на меня пистолет, грозя выстрелить. Я зажмурился, представив, что пуля, пронзившая насквозь крышу, нашла меня, и вздрогнул. Тут же перед глазами возникла Йерема, утирающая слёзы Джин и заверяющая в том, что всё наладится, а затем её ледяной взгляд и онемевшие губы, утверждающие, что она убийца и последует за преступником вершить какие-то там, нахально прикрытые добром, дела. Я задрожал, заворожённо вглядываясь в пол. Почудилось, что границы ромбовидной плитки меняли цвет на песочный и зелёный, как в них произрастала трава, как проступал багрянец, и я услышал рёв, от которого сжалось всё внутри. В миг я понял, что перебирать в памяти, а тем более рассказывать о недавних травмирующих событиях мне попросту противопоказано, иначе сойду с ума от галлюцинаций. В тот вечер осознал свою большую проблему. Не первую за богатую на происшествия неделю. Поднял голову — и видение исчезло. Как оказалось, пробуждённый воспоминаниями стресс был довольно заметен, чтобы загорелая девушка напротив с распущенными длинными обесцвеченными волосами прекратила мягкий допрос. Какой бы приятной наружности она ни была, внутренняя тревога не утихла. Поблагодарив за сотрудничество, полицейская остановила аудиозапись и вышла, бережно закрыв за собой дверь в личную — мало в слове престижа — палату. И всё?! Я правда не сяду в тюрьму за свои показания? Класс, наверное. Но наказание в виде прилипших ко мне второй кожей — или вместо неё — воспоминаний о Баное похоже на всю сознательную жизнь, без перерывов возникающие диафильмом, достаточное, чтобы ощутить всю полноты вины и жалеть, грызть себе пальцы до запястий, до боли, до крови, пока не научусь сосуществовать с ними. Той же ночью прознал о второй проблеме, что будет преследовать меня следующий месяц: тревожные сновидения, полные неясных обликов, обрывков памяти об островах, голосов и рычаний, которые понемногу выпроваживали здравость рассудка из его законного места жительства. Картер, а когда ты вообще был в своём уме? Кто заставил тебя принимать кокаин, водиться с нелюдимыми безумцами и устраивать нелегальные гонки, где ты обязательно разъезжал с первоклассными давалками? Кто распустил тебе язык и согласился с самоубийственной гонкой за городом рядом с мусороперерабатывающим комплексом? Это же опасно, поэтому дорогу огородили вывесками и столбами в два ярда высотой. Там даже приписали на английском для самых непрозорливых: «закрыто на ремонт». Что означает: «проваливайте, иначе лишитесь самого дорогого». Но ты проигнорировал. Сглотнул опасливо, но проигнорировал, потому что другие «безумцы» посмотрели бы на тебя косо, а потом посмеялись. А ты боишься стать объектом насмехательств, упасть в их глазах? Ты стремишься занять везде первое место, даже если это турнир на звание безголового придурка без чувства самосохранения. И среди отморозков ты ищешь славы. Ты помешан на ней. Кто, как не психически неуравновешенный, способен так умело сминать все ценности в неаккуратные краеугольные камни и забивать себя ими до исступления?! Ты сумасшедший, Картер. Баной это просто подтвердил. Ты и на острове вёл себя не совсем как рядовой уцелевший, не как человек, цепляющийся за жизнь доступными средствами. Как кто-то другой. В тебе будто проснулись несколько хищных животных. Словно в гипнотическом сексуальном угаре ягуар, тигр, лев и гепард спарились друг с другом, произведя на свет то самое существо, что поселилось в тебе, целиком и полностью управляло, ввергая незнакомцев в ужас. О, ты ещё не раз задумаешься об этом, смиришься, если вдруг не придал значения, или, к своему же страху, запамятовал. С «истинным я» бороться можно лишь в саморазрушении. А надо ли тебе оно? Просто прими как данное и не напрягайся лишний раз. Ты же достаточно настрадался? Я вспотел. Дрожал словно от холода каждый участок тела. Я будто вновь очутился в душевойс парнями из «хьюстонцев», с разогретыми горячей водой мышцами после тренировки, ленными, расслабившимися, не готовыми в следующую секунду попасть под мощный поток морозного ливня. Испытавшие стресс организмы издавали то женские визги, то басистые крики, сливаясь в жуткий и одновременно жутко смешной унисон выражения несправедливости. А кто-то хитрый, затаившийся с телефоном, возможно причастный к отключению горячего водопровода, записал их и дразнил нас порядка месяца. Весёлые времена. Отличные от нынешнего «веселья». Вчера я вырубился из-за недостатка сил, достаточно было просто закрыть глаза — и уже витал во тьме безмятежности. Нынче, в спокойной среде, ворочался с дрожащими веками, то сгибая, то распрямляя ноги на кушетке, немногим мягче тюремной койки. Темнота мало-помалу пугала, при помощи злорадного воображения населяя плохо изученную палату чудовищами. Так я вертелся и вертелся, словно на «карусели беспокойства», и не похоже было, что та когда-нибудь сломается. Наряду с путёвкой на Баной мне похоже подложили безоплатный билет в «парк ужасов» с открытой датой. Подарок, что заслуживал любой, переживший боевое истощение. Тут есть психологи, или психиатр, смотря насколько глубоко ранена моя душа? Если нет — стоит озаботиться своим состоянием и вылечиться единственно — желаемым! — верным способом. Лучшим лекарством. «Парнотерапией». Не хотелось думать, что моя поддержка будет ей лишней, посему отправился с единственным намерением поделиться уверенностью в завтрашнем дне, и в последующих, пока мы вместе с наслаждением будем мять постель. Имея в виду под пошлым оборотом хотя бы простое сожительство. Неужели случилось? Скажи мне, что ты тоже слышал часть про поддержку. Правда, звучало жалко при твоём-то самолюбии? Ты расклеился, Картер. Соберись! Хотя поначалу удостоверься в том, что ты взаправду лишился чего-то важного, прежде чем делать плачевные выводы. Хороший совет. Оглядел себя. Цел. Нет поводов для расстройств. Пора доказать то же самое Парне, если её посещали те же мысли. В вычищенном от мебели и грязи коридоре горел приглушённый свет, какой включали в самолётах для заядлых читателей, меломанов или игроманов. Меня он безотчётно вгонял в тоску и сон. Но в этот раз рефлекс заснул. Потворствовали бодрствованию ещё и образы из Вевакской больницы. За углом я ждал всполохов пламени безумного огнемётчика, а в коричневой плитке на полу, переливающейся кармином от потолочных ламп, мерещилась кровь. Вторая волна холодного пота проползла по позвоночнику. Застыл на несколько секунд, борясь с необоснованным страхом (ты же далеко от Папуа Новой Гвинеи, Картер! Здесь безопасно!), и зашагал к палате Парны. По пути заглянул к Мэй и увидел её слишком открытую зону декольте и сложенные друг на друга ладошки, выставленные перед лицом. Посапывая, она потёрла нос. Прямо маленькое чадо. Кто в таком случае я — очарованный родитель или подглядывающий извращенец? Не тратя время на пустые дилеммы поскорее удалился, пока меня не заметили. В маленьком прямоугольном окошке следующей палаты свёрнутая в кокон из простыни чернокожая женщина медленно дышала, о чём свидетельствовали еле уловимые движения. Локоны спадали на совершенно безмятежное лицо, красноречиво говоря о том, что Парна Джексон не ощущала никаких тревог и предалась сну. А вдруг нет? Стоит зайти? Поделиться мыслями, поиграть в душевного лекаря в конце концов, переключиться со своих проблем, тем самым внести спокойствие в наши души? Вдруг она не станет ворчать и примет ночного гостя без лишних расспросов? Я конечно не рассчитывал на то, что моя выходка возбудит её, приведя к столь же желанному — надеюсь, для обоих — возмещению произошедшего в отеле Вевака, сколь и запретного при нынешних условиях. Как минимум, очень хотелось и выговориться, и послушать кого-то, но как донести эту «жалкость» до стороннего человека, чтобы он не покрутил у виска? В раздумьях над весомым предлогом я рисковал проторчать перед дверью всю грядущую ночь, пока меня не попросит проследовать обратно в палату какой-нибудь врач на ночном дежурстве или уборщик. Тем не менее я недвижимо стоял, обхватив ручку, словно ждал команду. — Не стоит её будить. –И она прозвучала. Но не «из меня», как обычно, когда я принимал решение. Со стороны, сзади и левее, из-за чего попутно с выступившим потом зашевелились волосы. Голос повторил настойчивее: — Если не спится, лучше не буди остальных. Девчонки устали, не трогай их. Пусть хотькому-то из нас перепадёт покемарить. Сэм. Это был Сэмюэль. Спрашивать, почему в такой час он преследовал поток моих мыслей, не стал. Конечно же, он собрался в такой же турпоход в поисках живой души. Ему тоже необходимо с кем-нибудь переговорить о нападении зверя по имени бессонница. В непривычном белом наряде из просторной рубашки (будь я его комплекции, обрадовался бы, что в захолустной клинике нашлась одежда подобных размеров, что намекало если не на чудо, то на чудесное стечение обстоятельств) и штанов, не достающих до щиколоток, он казался — для промытого образами с телеэкранов — ангелом. Не тем крылатым существом, кто нисходил с небес для помощи страждущим, хотя именно последнее и роднит нас, а выбравшегося откуда-то с мрачного подземелья, не чурающегося испачкаться в крови убитых грешников. Возможно, даже дьявола в белых одеждах, маскирующегося под добродеятеля. Собственно, как я. — Безумно, правда? — кинул тему на обсуждение, и близко не имея в виду внутренний монолог о своём помешательстве. — Девушки, олицетворение всего созидательного и доброго, когда-то продирались с помощью танто и револьвера сквозь оравы зомби, а теперь спокойно спят, будто ничего не было. И в противовес мы… — Понимаю, что ты хочешь сказать. Да. Мне тоже странно это осознавать. — Сэм присел на лавку с согнутой спиной. — Чертовски странный мир. Кто тут должен быть с крепкой психикой? Кого должны утешать мы? — Развёл руками. — Самих себя, друг. Похоже, что самих себя. Сильный и слабый пол поменялся местами. И я после всего происходящего всё меньше этому удивляюсь. Устроившись рядом на лавке, мы стали неспешно делиться впечатлениями. Нет, не о тех событиях, что вынудили оказаться здесь, в пугающем своей пустынностью коридоре с плиткой цвета крови, а о жизни. Я вспомнил столовую на военном эсминце, как мы смеялись от плоских шуточек, от которых в спокойное время я бы даже не улыбнулся. И предложил вновь «нырнуть» в то состояние беззаботности, отвлечься от белых стен, обязывающих подчиняться докторам в их озадачивающих притязаниях, вспомнить Родину, дом, обсудить интересы, вкусы. Последние, и по совместительству лёгкие, легли в основу нашей долгой беседы. Я постарался уважительно отнестись к рэп-культуре, о которой без умолку «распевал» мой музыкальный друг, однако сам не стал подробно рассказывать, что ласкало мой слух, а пожилого исполнителя хартленд-рока с музыкой 90-х ему вполне хватило. Перейдя на кинематограф, мы не сошлись во мнениях, какой из «Побегов» лучше, отдавая предпочтение прениям о сюжете, героях — хотя в почитании Змея и его мотивации мы оказались единодушны — музыке и общих декорациях. Вспомнили и культовых «Воинов»(друг открылся мне, что ознакомился только с книгой. «Чтение не только для белых», — с укором сказал он, глядя в глаза), ставших горькой аллегорией на наш «отпуск». Сплочённый коллектив, объединённый одной целью, собственно, и созданный кем-то там по иммунному критерию, почти банда, пытающаяся выбраться с чужой, враждебной территории. Мысль отлегла внутри столь тяжёлым и плотным слоем грязи, что даже ностальгическая пронзительная заглавная мелодия из фильма не смогла прогнать безжалостно раздавленный настрой. Словно кто-то специально выждал момент, чтобы испробовать новую шипастую подошву, и хорошенько по нам прошёлся, с садистским рвением. Приволочившись к своей постели, я долго пытался собраться. Буквально. Не с мыслями. Мне казалось, множество моих частей всё ещё были где-то в узорном рисунке ботинка, которым нас с Сэмом размазали по прохладному кафелю. Я проспал несколько часов спустя несколько часов отчаянных и суматошных попыток. Мне мнилось или снилось, что едва ли неравнозначно, как шлёпали по кафелю одни, оставляя кровавые слюни на каждом стекле палаты, и визжали другие, изредка слагая из стонов ужаса членораздельное «спасите». Пусть подобные события навсегда останутся где-то в моей голове, в ином случае я сразу же стану одним из вторых и быстро пополню первых за неимением оружия. Насколько я помню, Синамой, мой второй по значимости ангел-хранитель (ему вряд ли достигнуть высот Парны), от меня в нескольких десятках сот миль, если не больше. Спасительным от кошмаров утром меня и остальной коллектив отборных пациентов — часто мы, однако, в зависимости от ситуации меняли роли — поспешили обрадовать приезжим специалистом, симпатичной женщиной в длинном лёгком голубоватом платье. Подол юбки, похожий на бутон цветка, летел следом, волнуясь и колыхаясь, за спешным шагом стройных ног, как будто перед ними нарочно выставил вентилятор дотошный до совершенных кадров фотограф. Она познакомилась с нами по очереди, подарив каждому приветливую улыбку своего оттенка, а также выставив на всеуслышание свой европейский акцент. Чётко произносимые окончания и сочетаемость гласных звуков выдали в ней иностранку. Француженку? Такие дифтонги, как «уи-уа» и «еэю» вроде характерны для той страны. А ещё её «р» довольно «прозрачная» по сравнению с другими буквами. Мне доводилось встречаться с лингвисткой, и я, что забавно, входил в число её профессиональных интересов. Она была одной из тех, кто польстилась не на внешность, а на то, как я выговаривал некоторые сочетания звуков. Твёрдость «д», плавность «м» и прочее, что наполняло блаженством её чувствительноухую, лингвистическую женскую душу, избравшую любопытным копировать высокопарный британский акцент. Что затейливо для неё, мне казалось заурядным южным техасским акцентом. И наоборот. Притяжение противоположностей, или как там твердят физики? — Ноэми Атталь, — произнесла она на выдохе, озвучивая больше наименование плавленого сыра или название духов. Я вновь задумался, не испанским ли был её акцент, посему переспросил, правильно ли угадал её национальность. — Да, я из Тулузы, но влияние соседства с Испанией, конечно, обманывает любого, кто слышит мою речь, — хихикнула она, прикрыв накрашенные розовым губы ладошкой. — Это в вашем городе, значит, тот самый Тулузский стадион, где играет регбийный клуб? — озарился я, не ожидая от себя хоть каких-то познаний о Франции. У меня никогда француженок ни в постели, ни среди знакомых не числилось. На самом деле, пассий у меня было не так много, на мой взгляд. Мнить в вину можно увлечение спортом и лингвисткой, а также тюремное заключение. Последнее, конечно же, сыграло весомую роль в выборе сексуальных партнёров. В смысле, отсутствии, а не мужском суррогате. Брр! Я отсидел пять лет в «околокультурной» тюрьме, где такое пресекали всячески (слава богам!) хоть меня приговорили за убийство, но за убийство по неосторожности, посему суд счёл верным не запирать меня в обоссанную одиночку на нижних этажах строгой исправительной колонии. Вернёмся же к Ноэми. Приятная наружность и вежливое обращение вынуждало по-особенному общаться, даже флиртовать с мадемуазель Атталь. Правильно я обратился к незамужней женщине? Отсутствие всемирного символа в виде кольца на безымянном пальце подсказало мне. — Я, можно сказать, слежу за смежными с американским футболом видами спорта, и мне нравится напор, который показывает эта сборная. Не обратил внимание на то, как Парна отреагировала на моё кипящее обаяние, ведь по сути в данный момент я отвлёкся, сосредоточил всё внимание на едва знакомом психотерапевте, что по правде говоря могло вызвать у неё если не ревность, то хотя бы неодобрение. Правда, задумался я над этим только после того, как, вновь обворожительно улыбнувшись, женщина в голубом, раскрашивая монотонный антураж бледного центра, позвала с собой в выделенную палату Парну. Неловко сидеть втроём на лавочке не пришлось: рта не успели раскрыть, как из-за угла спешно появился тот самый, строящий из себя важного, брюнет с всклокоченными волосами. В этот раз оправа его очков имела цвет бледно-зелёный, опять же подходящий к его рубашке под расстёгнутым халатом. Он что, помешанна моде, а в кабинете выделил целый шкаф для своих аксессуаров? Неординарный доктор. Как бы то ни было, поздоровавшись на забавном английском«бодрого австралийского утра, пациенты», он потребовал от нашего трио Сэма: — Пора провести важную процедуру, — медленно и торжественно потянул он, чем немного разозлил друга. Он знал что его ждёт или просто готовился к худшему? В любом случае, Сэмюэль повиновался мягкому распоряжению и отправился по коридору вслед за доктором. К слову, так и не прочитал его имя на нагрудной табличке. Пусть тогда заочно будет мистер «Модные очки» (как тривиально и не смешно, Картер!), а тот старичок — определённо мистер «Бородка»; милой же девушке, с первого впечатления ничем не отличившейся кроме, пожалуй, эрудиции и вежливости, достанется прозвище, эм, мисс «Астра»? У неё слишком притягательный цвет глаз. Тогда как снующий прищуренный взгляд тёмных, как у Мэй, меня не привлекал, вынуждая пялиться вперёд, на наши с ней отражения. Одностороннее стекло скрывало происходящее внутри. Парна с милой мадмуазель сейчас там, я уверен. Она доставала какую-нибудь мазню Роршаха, показывала таблицы, тестировала её или просто устраивала сеанс медитации. Не знаю чем там занимались психотерапевты, но чувствовал, что моё знакомство с ними будет постепенно набирать обороты в течение следующих недель. — Не хочешь прогуляться? Вокьруг ценьтра есть прогюлочная площядка, — заботливо-тихо поинтересовалась Мэй, не беспокоя бесконечный и неутешительный цикл мыслей. Ответа она не дождалась и придвинулась, нависла над моим лицом и обеспокоенно обратилась по имени (здешний персонал предложил ей вязаный кружевной ободок, который наградил её внешностью рядовой рабочей китаянкой из массовки малобюджетного фильма). Тогда-то я, образно говоря, и проснулся. — А, нет. Я вполне уютно чувствую себя здесь. — Не спрашивай почему. Я уже пробежался по плакатам «если вас укусила летающая лисица» или «чем опасны «древесные лобстеры», и не хочу давать им даже малейший шанс обнаружить себя. Слишком наивная причина не выходить наружу?.. — Ох, лядно, — вздохнула она опустошённо, придвинулась ещё ближе, от чего стало немного неловко. Она переключилась на следующую тему всего через секунду, усиливая моё ошеломление женским гибким мышлением: — Тьебе не кажется стрянным, что правительство Астралии в зняк дёброй воли присляла специалиста? — Хм, — я крепко задумался. Стоило немного расслабиться и отдохнуть, как вся моя подозрительность осела и испарилась на кушетке. — Не знаю, по-моему здорово. Правительство вызывает уважение и доверие помогая как своим гражданам, так и гостям. Мы же условно «герои», и комплексное обследование и лечение ничто иное, как благодарность за сделанное. Пока тут прозябаем, нам ещё восстанавливают утерянные документы. Нет ни капли желания подозревать и тем более осуждать их. — Да, нё… Влясти присляли француженку? Безь формы и нагрудьной таблички? В научнё-медьицинский центр в провиньции австрялийского севера? — Ты отрицаешь наличие здесь должности психолога, что ли? Я бы больше доверился привлекательной женщине в платье, чем солидной докторше в халате и стянутыми волосами, — защитил незнакомку искренне, с непонятным мне жаром. — Всем нужна «душевная чистка или промывка», как уж сложилось, а глобализация постепенно стёрла понятие иностранцев.В любой части света они выглядят естественно. Думаю, Парна рассказала бы тебе про свою замечательную страну больше. — Наверное, — выронила на выдохе без капли сожаления или заинтересованности. — И да, можеть быть ты правь. Ето всё моя натренированная привычка сомневаться во всех и вся. Почти паранойя, –усмехнулась, — Китай — страна более однородная, я просто не свиклась, наверное, с тем, как много инострянцев вокругь. Баной — курортный остров, но не похоже, что Бамага пользовалась спросом среди туристов. — Мэй закрыла лицо ладонями и замотала головой. Тепло оценил жест, обнаружив в себе желание успокоить её. Лечи других, коль сам себя ты не способен. — Но ты привыкла к моему обществу, — заметил с улыбкой, что болью прошлась по высохшей коже вокруг губ. — Да, но слёжно былё, учитывая то как присьтально мне надо было следьить за всеми и подозревать каждого. Точно, симпатичная китаянка оказалась шпионкой. Она умело умалчивала о себе и своём поручении и притом чудесно влилась в наш коллектив, что давало ей баллов восемьдесят по шкале скрытности. В мыслях нашлась вполне достойная аналогия — наш бывший друг, мистер Кевин совсем-не-Куази, ибо он таким же образом оказался спящим агентом или скрытым оперативником, получившим своё и отчалившим. Вот, мерзавец! В смысле, проворный мерзавец. Вышло бы занятно, если бы Сянь Мэй (в идеале — вычислила его, конечно же) приставили к нему агентом поддержки, союзником. Вроде как следить за нами, держать на расстоянии достаточном, чтобы «Харон» всё и всех подготовил к побегу, при этом не раскрыв себя. Может, у неё был свой позывной? Ну там, «острая дамочка» или «принцесса клинков»? «Шустрый самурай»? Хотя нет, это вроде японское… Сквозь безразличие проступила улыбка уже без боли, но, по всей видимости, дать волю веселью в середине разговора, когда Мэй опасливо изливала душу о том, как ей нелегко жилось в промышленном центре Пекина, смог от предприятий которого въедался в кожу, было не совсем уместно. Моська Мэй расстроенно свела брови. Я извинился, оправдав развеселённость, с её историей никак не связанную, стрессом, и она блеснула своими зубками. Столь разные внешне знакомые понимали друг друга с полуслова, не тратя время на пустые оправдания. Всего-то стоило пройти вместе Баной…и Вевак. Возможно, вскоре список пополнит клиника, чьё строгое расписание безделья напополам с горькими обязанностями отдалённо напоминало о тюремных порядках. Выходит, я умело внешне скрывал неприязнь к подобным закрытым учреждениям, раз Сянь Мэй ни разу в голову не пришло поинтересоваться, «тебье нехорошо тут, Логань?» С прежним пылом она перевела разговор на смежную тему о здешнем свежем воздухе: на континенте настоящие сигареты давно не в почёте, когда как в её стране всё ещё имелась предвзятость в отношении электронных. Она едва обронила то, как же её раздражали заключённые, прибравшие к рукам вещички надзирателей, и иногда Моуэн, но осеклась. Вспомнила о героически погибшем (судя из натужных плаксивых речей Йеремы именно так и ушедшим в мир иной) вскользь и так небрежно… Скривился. Снова стоп-слово для разговоров. Как «Воины». В будущем надо избегать тупиковых тем. — Всё в порядке. Просто обжечься можно на любой теме, я понимаю тебя. Думаю, он на тебя не в обиде. Хотя в помещении по-прежнему висела недосказанность, Мэй участливо улыбнулась и отвела взгляд. И минуты не прошло, как её мечтательный мягкий голос закончил неприятный разговор на позитивной ноте, что несомненно в сотни раз лучше вчерашнего исхода с Сэмом: — Но я би всё равьно хотела вернуться, — тихо откровенничала она, и я хотел продолжить за неё, поскольку без особенных стараний угадал что скажет следом, — там мой дом, а я уже дявно не была там. Ох, дом… я тебя понимаю. После тюремного срока я толком не насладился уютом Сан-Антонио, ставя выше голословные встречи с толпой незнакомцев и вовлечение в сомнительные мероприятия. Одно из них и привело меня на Баной. Красавчик, Картер, сам выбрал себе наказание. И, надеюсь, утешительный приз — Парна как раз вышла из кабинета. Встревоженная и напряжённая, она бросила нам, щебечущим жаворонкам на ветке: «Можно заходить следующему», прежде чем пошлёпала в выданных тапочках по коридору. Мы с Мэй переглянулись — лицо её было так близко! За неловкие секунды две успел подать знак, взгляд, который она без промедления распознала, чтобы оставить меня с Парной наедине, и с хромой неторопливостью проследовала к двери, как будто подталкиваемая в спину сверх меры опекаемым родителем. Она бросила недолгий оценочный взгляд назад, прежде чем скрылась в кабинете. _____________________________________________________________________________ [1] Американская единица измерения расстояния равная 20,1168 м (англ. chain).