Глава 2
12 июня 2019 г. в 13:40
Кохаку никогда не пропускал годовщину кончины Каэде-сама. В прошлом почтенная священница много сделала для того, чтобы он по сей день топтал землю среди живущих. И охотник хранил признательность мико за ее доброту. Но была у него и другая причина проведать могилу старушки — Рин.
Прежде Кохаку даже самому себе боялся признаться, что ищет её взгляда, слова или улыбки. А теперь, когда она ушла, все его ухищрения в поисках повода побыть с ней рядом стали такими прозрачными, что впору было ужаснуться собственной глупости. Почему он раньше не понял, что Рин значила для него?! Без нее приходить на место упокоения жрицы больше не было смысла, но Кохаку всё равно решил навестить сегодня храм, пусть для этого пришлось отложить в сторону насущные дела. Просто прийти сюда само по себе было способом прикоснуться к воспоминаниям о девушке.
Он шел по чисто выметенным служками плитам под сенью девяти врат тори, но в его одинокой душе не было ни толики положенного умиротворения или благодати. Какое уж там спокойствие, когда каждый угол напоминает об утраченной любимой! И, видимо, он слишком сильно хотел ее увидеть, раз Ками прогневались, лишив его рассудка и заставив видеть то, чего на самом деле не могло быть…
Перебросив длинные волосы на одно плечо и подвязав рукава своего юката тонким льняным пояском, над надгробьем мико Каэдэ склонилась молодая девушка. У Кохаку закружилась голова, стоило ему лишь взглянуть на нее, а сердце громко ухало в груди, словно тревожный колокол на сторожевой башне в замке даймэ.
— Рин-чан… Это ты? — только и смог вымолвить Кохаку.
— Ох! — испуганно выдохнула девушка и обернулась на послышавшийся ей голос, — Братец Кохаку?! Ты напугал меня!
Нет, это совершенно точно не могло быть видением! Потому, что прежде Рин никогда столь ласково не приветствовала его. Так, чтобы ему одновременно улыбались и глаза, и губы девушки, а на ресницах дрожала слеза радости от встречи с ним.
— Прости, я не хотел… Откуда ты здесь? — не сразу нашел в себе силы спросить молодой человек, забыв даже зайти за ограждение могилы, которую прибирала Рин.
— Не могла не прийти, — тихо ответила она, печальным взором наградив стелу, под которой покоились останки жрицы, — Сегодня ведь третий годок сравнялся, как Каэде-оба-сан покинула нас.
Рин умолкла, почтив дух покойной мгновением тишины, а потом повернулась на коленях лицом к другу детства и поманила его подойти ближе.
— Вижу, ты тоже не забыл, братец Кохаку. Я рада, — улыбнулась девушка, протянув ему руку.
Храбрый истребитель демонов, как зачарованный, последовал за жестом своей подруги и опустился на хрустящую гальку рядом с ней. Ее маленькая ладошка целиком помещалась в его руке. О, как бы он был рад никогда ее не выпускать!
— Ты счастлива? — неожиданно для себя спросил у девушки Кохаку, прекрасно зная, что Рин не соврет ему, оскорбив ложью священные останки.
— Я… — начала было она, но осеклась на полуслове, растерянно опустив глаза долу.
— Просто скажи мне, как есть, Рин-чан. Ты довольна, что пошла за Ним? — настойчиво вопрошал Кохаку, не замечая, как все крепче сжимает руку Рин в своей.
— Кохаку-кун… — тихо вздохнула она в ответ.
За всю свою жизнь охотник не видел никого более одинокого, чем сидевшая перед ним девушка. Он качнулся ей на встречу с намерением обнять и разогнать тоску в ее сердце, словно солнце утренний туман над речной гладью, но знакомое ощущение защекотало его охотничьи инстинкты.
— Йоки! Берегись! — шепнул он Рин и вскочил на ноги, намереваясь защищать девушку до последней удара сердца в груди. Но этого не потребовалось.
— Сесщемару-сама! — радостно воскликнула за его спиной Рин и заспешила к статной беловолосой фигуре самурая, возникшей среди деревьев.
— Пора, Рин! — донесся до юноши знакомый мужской голос.
У Кохаку до боли сжалось все внутри, когда он увидел, с какой готовностью любимая поднырнула под ограждавшие площадку храма толстые канаты, сплошь увешанные бумажными молниями гохеев.
«Если бы Рин не выходила за территорию храма, она осталась бы здесь! У него не вышло бы пересечь священный барьер. Сесщемару-сама не смог бы забрать ее снова!» — метались в горячей юношеской голове шальные мысли. Но реальность была такова, что Рин бросилась за йокаем, не раздумывая ни секунды, а он не выстоял бы против демона-пса и минуты.
«Такая, значит, у меня судьба. Платить своим счастьем за грехи прошлого», — подумал Кохаку, чувствуя, как в груди замирает сердце, и безвольно разжал стиснутую в крепкий кулак ладонь. Скрепя сердце, он приветственно кивнул демону-псу и отвернулся, не в силах наблюдать, как Рин вновь уйдет.
— Кохаку! Братец! До свидания! — махнула ему на прощание девушка, взобралась на спину двуглавого дракона и исчезла вместе с Сесщемару в лесу, словно и не бывало ее вовсе.
***
Их маленький отряд двигался на север, к подножию гор. Сесщемару, Джакен и Рин верхом на ездовом драконе А-уне пробирались нехоженными тропами сквозь дикие перелески вдали от людских глаз. Лишь изредка доводилось им пересекать изрытые конскими копытами дороги с глубокими колеями от рукотворных колес. И то, лишь когда чуткий нос демона-пса не чуял поблизости смертных. Обычно Сесщемару-сама долго стоял с подветренной стороны, принюхиваясь к окрестностям. И только когда человеческий запах окончательно развеивался на ветру, йокай позволял Джакену и девушке спуститься к дороге. В один из таких дней Рин ехала в седле, покачиваясь в такт шагу А-уна, а маленький полевой бес следовал за всадницей, на всякий случай прикрывая собой ее и шедшего впереди колонны Сесщемару-сама. Широкие полы соломенной шляпы итимэгаса берегли голову девушки от жара полуденного солнца. На тонкие покрывала, притороченные к ободу шляпки, сквозь редкую листву крон то и дело падали пятна солнечного света, подсвечивая усеивавших вуаль комаров. От скуки Рин развлекала себя тем, что считала охочих до ее живой крови пискунов, а когда заканчивала счет, то проводила ладонями внутри обволакивавшего ее фигуру до пояса покрова, разгоняя мошкару, и начинала заново. Словно чувствуя приближение холодов, гнус с местных болот роился день и ночь в воздухе вдоль наезженных дорог, поджидая легкую добычу: лошадь, мула, человека. Люди… Как давно уже она не встречала их на своем пути? Против воли девушка на спине дракона задумалась о сородичах. Интересно, какой урожай собрали в деревне? И какие новости из города привезли бродячие торговцы? Может быть, по этой самой дороге совсем недавно в замок даймэ повезли налог — мешки с рисом? А может, размытая дождями глина еще помнит отпечатки ног ушедших на очередную войну деревенских рекрутов? Следуя за полетом своей мысли, Рин опустила глаза вниз и заметила светлое пятно у обочины. Вуаль, хоть и тонкая, не позволяла девушке рассмотреть предмет. Ничтоже сумняшеся, она откинула полы назад, подставив лицо ветру, солнцу, а заодно и комарам. — Веер!.. — удивленно ахнула крестьянка, прихлопнула пискуна у себя на щеке и, не задумываясь, спрыгнула со спины А-уна прямо в дорожную грязь. Подошвы ее дзори заскользили по глине. На пути к цели Рин пару раз неловко оступилась, макнув свои таби в жижу. Но находка стоила испачканных ног! В подрагивающих руках она держала самый настоящий веер оги. Такой же невесомый, как солнечный свет, в честь которого был назван. Он ладно покоился в девичьих ладонях, но их обладательница не сразу решилась развернуть тонкие, вырезанные из сандала пластинки. К тому же, одна из них оказалась переломана пополам. Рин огорчилась. Она провела пальцами по светлой бумаге, счистив, где возможно, грязь. Похоже, бумага не слиплась между ребрами, и девушка даже затаила дыхание, решившись развернуть веер. На вытянутых руках подняв свою находку к солнцу между ветвями, Рин осторожно потянула в стороны за пластинки и расправила узловатую сосновую ветвь на бумажном полотне. Солнце подсветило почти смазавшуюся размашистую надпись, большую часть из которой было уже не прочесть. Наверное, какое-то стихотворение или выдержка из буддийской сутры. «Какой ты красивый! Кто же тебя потерял? Княжна?.. Артистка?.. Монашка?..» — Рин! Девушка вздрогнула от окрика и обернулась на зов. Пыхтя себе под нос и явно досадуя на поведение подопечной, к ней подскочил Джакен. — Ты что это удумала? Сходить на дорогу без разрешения! Будто не знаешь, что Сесщемару-сама не любит ходить человечьим тропами? Того гляди, смертные заявятся — жди беды, — по-отечески журил неразумную девушку болотный демон. — Простите, Джакен-сама, — повинилась Рин и спрятала веер под накидкой. — Ну, чего смотришь? Взбирайся в седло, да поскорее. Надо одолеть переход засветло. Джакен помог ей подняться на А-уна. И всю оставшуюся дорогу до короткого привала Рин строила невероятные догадки о том, чья рука могла обронить веер у нее на коленях в грязь. «Нарочно ли?.. Случайно?.. Есть ли кто-то, кто грустит по тебе сейчас?» Задумавшись, она не сразу откликнулась на голос Джакена: — Что-то ты сегодня сама не своя, Рин-чан, — проворчал демонишка, оглянулся на своего господина и, придвинувшись поближе, доверительно зашипел ей на ухо: — Опять по старухиным костям скучаешь? — Джакен-сан! — вскинулась на месте оскорбившаяся девушка. — Как так можно о покойном?! — Как «так»? — моргнул пучеглазый бес и непонимающе пожал плечами, — Вы, людишки, любите привязываться к мелочам. Век ваш и без того короткий, а вы горазды его по ерунде расстрачивать. — Неправда! — вспыхнула Рин, — Что плохого в том, чтобы любить кого-то? — Плохого — ничего, — принялся растолковывать девушке полевой демон, — только и хорошего мало. Вот привяжусь я, к примеру, к тебе. А ты возьми да помри в недобрый час. Что ж мне, век на твоем погосте куковать? То ли дело мы — демоны! От нас ни костей, ни праха не остается на земле. Одна память о делах наших — да и та не великая ноша. Вся в голове и помещается. Свою тираду Джакен выдал целиком на одном дыхании, посматривая в сторону дерева, под которым отдыхал его господин. То ли для Рин говорил, то ли для Сесщемару-сама — поди отгадай! Только крестьянка вдруг побледнела лицом и шеей, прежде чем прошептать в ответ: — Вот, значит, как надо!.. Стоит кому-то умереть, как всё забудется, будто и не бывало?.. Стиснув веер в руке, девушка вдруг отчетливо поняла: никто его не терял и тем более не горевал о пропаже. Сломанную безделушку просто выбросили из паланкина прямо под конские копыта. Ничуть не жалея. Так же будет будет и с ней. — Жестокий Джакен-сан! — вскочив с места, бросилась она опрометью сквозь чащу, не разбирая дороги, словно хотела убежать от злой правды о себе. — Да куда ж ты, глупая! Ой, пропадет! — запричитал полевой демонишка, предчувствуя поиски на ночь глядя. Но стоило ему подняться за посохом двух голов, чтобы немедленно отправиться вдогонку за беглянкой, как от дерева донёсся вкрадчивый голос Сесщемару-сама: — Оставь. Я сам. Загородившись локтями от хлестких веток, Рин продралась сквозь заросли молодого подлеска и выскочила на луг. После уютной тенистости опушки закатное солнце на миг ослепило девушку. Уняв сердцебиение, она с минуту постояла на месте, а потом неторопливо зашагала сквозь сочную траву навстречу закату. Лесная кромка осталась позади. Дальше, куда хватало глаз, тянулись заливные луга. Весной вода здесь разливалась до самого леса и сходила лишь под напором летнего жара. Поэтому трава осенью до последнего облетевшего листа стояла зелёной даже под слоем первого инея. День клонился к закату. Медным кругляшем уставшего солнца он касался глади шумевшей вдалеке реки. И наверное, лучи небесного светила были слишком яркими для карих глаз смертной девушки. Она утерла щеки краем рукава своего юката и, чуть помедлив, достала из запаха кимоно веер. «Может, Джакен-сан и прав… Может быть, все они окажутся правы! Но я никому не позволю чувствовать себя одиноким или покинутым! Никому и ничему!» Со странным трепетом в теле Рин раскрыла веер навстречу солнцу. Его полотнище закрыло ровно половину светила, а черная ветвь сосны, написанная тушью, ярче прежнего проступила на бумаге. Оги дрожал в девичьих пальцах, словно отзываясь на ее мысли. Бумажное полотно трепетало в воздухе подобно листку гинкго среди ветвей. Не иначе, как седьмым чувством, крестьянка поняла, что прежде этот веер исползовали для танцев. Нагревшийся от тепла солнца он так и рвался привычно порхать в воздухе из руки в руку, передавая сюжет записанной в танце истории. И Рин не устояла против этого желания. Сбивчиво, но по возможности верно стала она повторять движения, подсмотренные у артисток, исполнявших бон-одори на деревенском гулянье. Прикрыв глаза, временами подхватывая себя за рукава, девичий силуэт на фоне закатного светила плавно перетекал из позу в позу. А дрожавший на солнечном ветру веер трепетал в неумелой ладони, будто оторванное крыло бабочки-капустницы. До тех пор, пока другая рука не подхватила узкое запястье, дав ему опору, а вееру — благородную линию танца. — Не напрягай так руку. Расслабь кисть и почувствуй веер. Он должен стать продолжением тебя. Вкрадчивый голос тревожил сознание Рин, и тонкий локон у ее виска шевелился от чужого дыхания. Поверх расписанного цветами шелка на плечо ей легла длинная прядь жестких белых волос. Всё же, Сесщемару-сама был слишком высок, чтобы совсем не иметь нужды наклоняться к ней при разговоре. Его прохладная ладонь соскользнула на ее предплечье, позволяя девушке прочувствовать все то, о чем он только что говорил. И оробевшая Рин вдруг явственно ощутила правоту его слов. Настолько, что даже смущение от того, что он стоит так близко, и легче легкого сейчас почувствовать спиной исполненный силы мужской торс, ушло под напором эмоций. Демон-пес будто стал посредником между ней и веером. Рин закрыла глаза, и оги в ее руке перестал бестолково трепыхаться. Направляемая твердой ладонью Сесщемару-сама, она повела кистью, невероятно элегантно сложив веер, коснулась им другой своей руки, а следующим движением описала дугу в воздухе и с тихим треском снова раскрыла. В тот момент живущее внутри нее природное изящество наполнило собой сломанную безделушку, сделав ту похожей на присевшую на ладонь ласточку. — Теперь почувствуй, как любое движение на самом деле зарождается здесь, — левая, заново воссозданная в бою с Магацухи рука йокая легла на подпоясывавшее Рин оби напротив солнечного сплетения. И снова крестьянка ощутила неведомые токи, пронзавшие ее тело прямо из живота и отзывавшиеся в кончиках пальцев рук и ног. У нее просто не осталось сил стесняться нарочитого объятия Лорда Западных Собак, когда дух захлестывало невероятное единение: ее, Сесщемару-сама и веера. Хотя нет! Оги растворился, став частью сознания Рин, научив ее беседовать со своим покровителем без слов. Например, через игру заложенной зигзагами бумаги рассказать, как бурлива горная речка на порогах, совсем как кровь у нее в жилах от одного только взгляда йокая. А что же Сесщемару? В какой-то момент он почувствовал, что больше нет необходимости направлять Рин, но и отстраняться тоже не стал. Просто последовал за нею, повторяя вместе с девушкой каждый жест-предложение в ее танце-хайку. Начищенная кираса играла бликами в закатных лучах, оставленная хозяином в траве. А вместе с ней с демона-пса пала другая, невидимая броня, отделявшая его от всего, что способно смутить воина в бою. Память, привязанности, кровные узы — прошлое вернулось к нему через отработанные когда-то до чистоты жесты. То, что должно было стать простым уроком танца для смертной души, обернулось ностальгией по дням упражнений с боевым веером-гумбай. Руки мононокэ так и рвались подать веером, зажатым в девичьей ладони, сигнал несуществующим войскам, или развернуть хрупкий стан от попадания незримой стрелы. Но Рин! Она преображала его балладу о сражениях в свое собственное изящное стихотворение. Так они и двигались спиной к груди, рука в руке, сливаясь на фоне клонящегося к горизонту солнца в единый неделимый силуэт. До тех пор, пока неподалеку не раздался дребезжащий голосок полевого демона, призывавший господина и подопечную вспомнить про забытую обоими трапезу.