Веер раскрою — В складках глубокая тень. Помнишь ли зиму? Хербст Киршен
В тринадцатый день седьмого лунного месяца Рин поднялась по ступеням каменной лестницы и прошла под аркой алых ворот — тории, предварявших вход на территорию святилища синто. Конечно, она сделала полагающиеся подношения Ками и хорошенько помолилась, чтобы не прогневать богов в такой день. Но не столько храм интересовал сегодня молодую крестьянку, сколько располагавшийся в стороне от него скромный надгробный мемориал. По замощенной плитами дорожке Рин прошла на крошечный дворик с захоронением, огороженный с трёх сторон невысоким бортиком. Она вынула засохшие былинки из вазы на поминальной плите и поставила в нее букет, который принесла с собой. Россыпь кленовых листьев, самых красивых и резных, которые только смогла найти в округе. Сегодня, в первый день празднества Бон она пришла навестить почившую три года назад Каэде-сама. — Здравствуйте, бабушка Каэде! — поздоровалась Рин, глядя на каменную стелу перед собой, и улыбнулась, представив округлое морщинистое лицо пожилой жрицы. Десять лет минуло с тех пор, как случилась история с Нараку. Многое переменилось с того дня в деревне. Ушли, не оглядываясь, в другие края Инуяша с Кагомэ. Монах Хоши с семейством отбыл восстанавливать деревню охотников за демонами. Лишь Рин осталась подле хворавшей старушки, которую любовно звала Каэдэ-оба-сан, и ухаживала за ней до самой смерти жрицы. И вот теперь уже третий год подряд прибирает могилку опекавшей ее женщины, потому как усопшая не оставила после себя детей, на совести которых лежала бы почетная обязанность следить за местом упокоения своей родственницы. Со смертью Каэдэ-сама род Кикье пресекся окончательно. Но добрая слава о ее делах до сих пор приводила сюда людей. Кого за молитвой, кого за советом, кого за утешением. Лишь Рин приходила, чтобы почтить память умершей и просто рассказать, как ей живётся. — Сегодня в деревне начались празднования. Говорят, старосты даже пригласили танцоров исполнить традиционный бон-одори на площади. И фонарики в этом году будут запускать. Я тоже пойду посмотреть на минуточку. А вечером обещался приехать братец Кохаку, передать гостинцы от Санго-сан и Хоши-сама, — тихим голосом пересказывала Рин новости, выбирая жухлые листья из крашеной гальки освященной земли. Шум ветра в вышине отвлёк крестьянку от ее занятия. — А вот и он сам! — подняв голову, махнула она рукой мерцающей точке в небе. Со своего места Рин уже могла рассмотреть летевшую в окружении всполохов потустороннего огня двухвостую кошку и седлавшего ее наездника. — Кохаку-кун! Кирара! — приложив ладонь ко рту, позвала как можно громче девушка, чтобы путники не пронеслись мимо. Она поднялась на ноги, смахнула песок с колен, сложила руки в молитвенном жесте и поклонилась стеле: — Мне пора. Прощайте, бабушка Каэдэ. Я обязательно навещу Вас ещё раз. — Рин-чан! — почти тут же донеслось до крестьянки. Облаченный в нарядное юката, подпоясанный простым оби Кохаку спрыгнул на плиты храмовой площадки со спины приземлившейся кошки и подбежал к вышедшей ему навстречу девушке. — Братец! — радостно выдохнула Рин и засыпала своего гостя вопросами: — Как добрался? Не случилось чего в дороге? Как поживают Хоши-сама с женой? Все ли в здравии? — Все хорошо. Сестрица передает тебе привет, — отозвался Кохаку и протянул девушке свёрток, в котором оказались освященные четки. — Передавай Санго-сан мою благодарность, — улыбнулась Рин и тут же примерила подарок, надев бусы на шею и расправив поверх своего цветастого юката. — Тебе очень идёт, — улыбнулся Кохаку и отчего-то вспыхнул на миг, лишь взглянув на принарядившуюся к празднику девушку. К шестнадцати годам Рин расцвела подобно распустившемуся бутону белого шиповника. Стала она нежна лицом, мила приветливым взором и стройна, словно молоденькая сосенка в подлеске. Белое юката с вышитыми на шелке алыми бутонами гибискуса на диво шло ее темным глазам и издали делало крестьянку похожей на химэ. Но Кохаку казалось, что стоявшая перед ним девушка краше всех княжен и принцесс того и этого мира вместе взятых. — Спасибо, — улыбнулась в ответ Рин. — Что раньше не носила? — Берегла. — Он подарил? — спросил Кохаку, и так зная ответ. — Да. По весне. Всё в сундуке держала, жалела, а вот и пригодилось. Кохаку понятливо кивнул, исподволь бросив недоверчивый взгляд на девушку. Почему Рин не надевала подаренные ей кимоно, он уже догадывался. Только не знал, отчего она до сих пор молчала и не говорила ему ни о чем? Может быть, заступись он за нее раньше, Рин решила бы по-другому… Каэдэ-сама всегда привечала Рин и любила как родную. С уходом из деревни Инуяши, Кагомэ и Санго с мужем, единственным, что удерживало деревенских от косых взглядов на подраставшую сиротку, был авторитет жрицы. Но с её смертью Рин лишилась всякого щита от злословия. За три года паутина сплетен прочно обвилась вокруг девушки. Припомнили ей и дружбу с чистокровным демоном, и его частые визиты к ней в деревню, и про дорогие его подарки тоже не забыли. На свою беду, статью и кротким нравом Рин выделясь среди круглолицых коренастых товарок по играм, словно лебедь среди воронья. Оттого злые языки, одолеваемые завистью, сочиняли небылицы за ее спиной, прочно отвадив от нее друзей и подруг. Последний год в деревне Рин доживала до того дня, когда смогла бы покинуть место, к которому благодаря людской молве не лежало больше ее сердце. Но на все вопросы, обижают ли ее в деревне или нет, она упрямо молчала либо отшучивалась в ответ. Узнай Кохаку раньше, возможно, успел бы с предложением перебраться к ним в деревню истребителей демонов под кров Хоши-сама. А так… — Ты точно решила? Не передумаешь? — медленно вышагивал рядом с Рин по замшелым ступеням Кохаку. Позади, изредка подавая голос, по лестнице семенила преображенная в котенка Кирара. — Да. Уже завтра, на рассвете, — ответила девушка и вдруг неловко взмахнула рукавами, оступившись на скользком мхе. — Осторожно! Сильные, натренированные в боях с демонами руки поймали падающую крестьянку за талию, а загорелое молодецкое лицо с россыпью веснушек на носу оказалось так непривычно близко, что у Рин перехватило дыхание. — Все хорошо? — преодолев неловкое мгновение, спросил Кохаку, насилу разомкнув случайное обьятие. — Да… Все в порядке… Вот я растяпа! — немного нервно рассмеялась Рин и поспешила отстраниться от молодого охотника, сбежав вниз по ступеням. — Рин!.. — поддавшись порыву, Кохаку поймал убегающую девушку за руку и развернул к себе. После того, как сегодня заглянул ей в глаза, он почувствовал, что не сможет просто так отпустить ее, даже не попытавшись ни разу. — Не уходи! — шевельнулись в сумерках губы на побледневшем его лице. Рин опустила глаза, когда поняла, что было на сердце у Кохаку все это время. — Не могу, братец. Слишком долго ждала я этого дня, чтобы в один миг передумать, — сделавшись серьезной, твердо ответила она, разом разбив все его надежды. — Хорошо… — пересилив себя, отозвался отвергнутый поклонник. — Да… — совсем невпопад выдохнула девушка и крепко пожала державшую ее за запястье руку, — Все будет хорошо, старший братец! А теперь давай поспешим. Я не хочу пропустить запуск фонариков. Задорно улыбнувшись, она потянула парня за собой вниз по лестнице. Остаток вечера Кохаку, Рин и Кирара провели на деревенском празднике. Присутствие плечистого малого и демонической кошки надёжно защищало девушку от недружелюбных взглядов и шушуканья за спиной. Но Рин уже не волновалась об этом. Просто провожала в кругу друзей и веселья свой последний вечер среди людей. А утром поднявшийся накануне ветер споро заметал ее следы на дороге, ведущей прочь из деревни.***
Прошел месяц с той поры, как Рин присоединилась к Сесщемару-сама в его странствиях. Впервые за последние три года ей дышалось легко и свободно рядом с йокаем в сопровождавшей его крохотной свите. Как будто вернулись те счастливые моменты из ее детства, когда они путешествовали все вместе в поисках Нараку. Снова природа гостеприимно распахнула ей свои объятия, вот только Рин всё не спешила вернуться в ее лоно. Жизнь среди людей неумолимо извратила девушку своим благополучием и сытостью. С неприятным удивлением в первые же дни она осознала, что отвыкла спать на холодной земле, есть сырые корешки с грибами и совершать омовение в ледяном ручье. От долгих переходов по каменистым тропам у нее ломило ноги, да и широко шагать в длинном, по щиколотку кимоно не получалось. Но Рин молча терпела неудобства, лишь бы и дальше жить подле Сесщемару-сама. Даже научилась готовить привычную желудку еду на костре, разведенном от огня Нинтоджо. Вот только никакие душевные силы не помогали ей одолеть тоску по людям. Прежде уйти казалось ей самым лучшим решением, но изо дня в день Рин всё чаще с грустью думала о покинутых друзьях. «Интересно, как там Хоши-сама? Близнецы, наверное, уже совсем большие. Хлопот у Кохаку-куна с ними точно прибавится,» — мыслями возвращалась в родные края девушка. Но каждый раз, когда внутри поднималось желание наведаться в гости к воспитавшим ее людям, Рин хватало одного лишь взгляда на чеканный профиль Сесщемару-сама, чтобы вновь смолчать. Перед ликом демона-пса меркла и отступала даже самая одолевающая ностальгия. Слишком сильной оказалась ее привязанность к беловолосому йокаю, чтобы рисковать ею ради сиюминутного желания повидать друзей. Не иначе как в кошмарах Рин снилось, будто Сесщемару-сама видит счастье, написанное у нее на лице при встрече с близкими, и решает оставить ее в деревне навсегда. В такие моменты она неизменно просыпалась с мокрой от страха спиной и незаметно перебиралась со своего места поближе к отдыхавшему демону. Лишь убедившись в том, что он не уйдет, не потревожив ее, девушка успокаивалась и засыпала, свернувшись клубком у его ног. А однажды, в день, когда Рин показалось, что она окончательно обвыклась и больше никакие искушения ей не страшны, крестьянку ждал неприятный сюрприз. На рассвете умывшись у ручья, вернулась она с расстерянным видом. Против обыкновения не разделила трапезу со своими спутниками и не участвовала в разговоре (если можно считать разговором болтовню полевого демона под снисходительное молчание его господина). Напротив, будто сторонясь, присела поодаль от покровителей в тени ветвистого вяза. Первым всполошился болотный демонишка. — Что такое, Рин-чан? Не ешь ничего, молчишь. Не прихворнула ли ты часом? — распереживался он и захлопотал вокруг непривычно тихой подопечной. — Все хорошо, Джакен-сан! — поспешила отозваться Рин и как будто еще сильнее сьежилась, почувствовав на себе испытующий взгляд Сесщемару-сама. — Рин, — донесся до ее слуха оклик демона-пса, — ты поранилась? Застыв на месте, будто пойманная с поличным, девушка стыдливо опустила глаза долу и сбивчиво поспешила оправдаться: — Нет, Сесщемару-сама! Со мной все в порядке, не стоит беспокоиться! — Я чувствую запах твоей крови, — обличил крестьянку во лжи демон, по-прежнему не отводя от нее пристального взгляда. Рин осознала, что ее подловили на неумелом вранье, и покраснела с головы до пят. Такого невыносимого чувства стыда доселе ей никогда в жизни не приходилось испытывать. Она почти ненавидела собственное тело за этот мучительный допрос. Ведь сказать наследнику Ину-но-тайчо правду было выше ее сил и понятий о девичьей скромности. Чувствуя, что вот-вот расплачется, Рин вскочила и бросилась со всех ног в чащу, на ходу крикнув сквозь слезы: — Я в порядке!.. В порядке! — Не ходи одна! — поднялся со своего места демон-пес. Посох Нинтоджо перегородил дорогу решившему преследовать девушку Сесщемару. Сметливый Джакен был лучше осведомлен о человеческой природе, нежели его суровый господин. — Не ходите за ней, Сесщемару-сама, — покачал он головой в ответ на немой вопрос, застывший в янтарных глазах демона-пса, — Она вернется. Беловолосый мононокэ с озадаченным выражением на лице проводил взглядом яркое пятно цветастого кимоно Рин, мелькнувшее среди зарослей дикой ежевики. Коротко вздохнув, Джакен украдкой подосадовал про себя на непонятливость будущего правителя Западных Собак и на миг призадумался, как бы поделикатнее намекнуть господину о том, что произошло с девушкой? — Просто наша Рин выросла, Сесщемару-сама. Демон в ответ непонимающе нахмурил брови. — Она больше не ребенок, — принялся растолковывать очевидные вещи Джакен, особым тоном выделив слово «ребенок» и заговорчески подмигнув господину. Ясности это Сесщемару, вопреки всем ожиданиям полевого демонишки, не добавило. — Ну же! В ее возрасте уже замуж выдают! — исчерпав все запасы двусмысленностей, как можно очевиднее подсказал Джакен. «Да уж, это Вам не Бакусайгой махать на поле брани. Тут надо с чуткостью да с лаской… Хотя о чем это я?!» — с долей ехидства подумал болотный демонишка и тут же осекся под проницательным взором господских глаз. Как будто Сесщемару по выражению лягушачьей рожицы прислужника понял, что тот помыслил непристойность в его адрес. Но, судя по тому, с каким спокойствием демон-пес вновь занял свое место у костра, Джакен решил, что его старания не прошли даром, и он таки донес до господина верную мысль. Рин и в самом деле скоро вернулась. И не с пустыми руками, а с полным рукавом спелой ежевики и извинениями за свою несдержанность. Больше об этой истории никто не вспоминал вслух. Лишь единожды, когда Рин уже спала, Джакен позволил себе заронить зерно сомнения в разум Сесщемару осторожной фразой: — Впереди на пути перевал. Да и прохладно уже по ночам. В горах, надо понимать, уже снег лежит. Тяжело Рин придется в дороге. И демон-пес задумался… Дни шли своим чередом, а веселее Рин не становилась. Как девушка ни старалась, но от внимательного взора Сесщемару не укрылась тоска, снедавшее человеческое сердце. Только вмешиваться открыто демон не посчитал нужным. Просто приказал Джакену присматривать за девушкой, ибо хлопотать о смертной душе самому было занятием недостойным великого демона. Рассудив так, Сесщемару подумал, что решил щекотливый вопрос с Рин раз и навсегда. Но так ему только казалось. Чаще прежнего стал искать он повод бросить взгляд себе за спину и убедиться, что человеческая девушка следует за ним по пятам. Пока в один прекрасный день демон не понял, что каменное его сердце непривычно замирает каждый раз, стоит ему повернуть голову в сторону Рин. Как будто он и в самом деле переживает, что ее не окажется рядом. Но вот однажды нечто подобное едва не приключилось на самом деле. Рин замерла посреди дороги, взглядом зацепившись за алую шапку листвы, пламеневшую среди прочих лесных крон. Словно заколдованная, стояла она, глядя на яркие резные листья, напомнившие о чём-то очень важном и известном только ей одной. Губы на ее лице едва заметно шевельнулись, прошептав: «Красный клен». — Каэде-баба! — тихо вскрикнула девушка, наконец-то, крепко ухватив верную мысль за хвост, словно скользкую рыбку в пруду. А потом разом побледнела, когда услышала шаги совсем рядом с собой. — Что случилось? — спросил Сесщемару, остановившись рядом с девушкой и окинув настороженным взглядом лесную чащобу. Ладонь его привычным жестом упреждающе легла на рукоять клинка на поясе, а зоркий взгляд обвел периметр: не притаился ли среди деревьев хитрый враг, которого приметила глазастая девушка? Но единственным, кто прогуливался между вековых стволов, был лишь ветер. А Рин непривычно низко опустила голову и понурила плечи. На загорелые ее ладони, прижатые к высокой груди, с дрожащих девичьих ресниц неожиданно упала слеза. — Сесщемару-сама? — прерывающимся голосом прошептала девушка так, будто готовилась признаться демону в чем-то постыдном. — Прошу… Отпустите меня? — Рин подняла заплаканные глаза на беловолосого самурая и, будучи не в силах совладать со своей тоской, взмолилась: — В деревню. Всего на денек!.. Я так скучаю по бабушке Каэде! Просьба Рин отозвалась уколом в груди Сесщемару. Как будто вздрогнуло что-то в невозмутимой душе демона, едва заслышал он обращенную к нему мольбу. — Разве она не умерла? — непонимающе свел брови на переносице мононокэ, силясь постичь загадочную смертную душу. Рин кивнула в ответ и суетливым движением обтерла горящие щеки от соленой влаги. — Да. Накануне третий год сравняется, а могилку и прибрать некому… — прошептала девушка и против воли снова всхлипнула. «Странные существа эти люди! Привязываться всей душой к тлеющим в земле костям! Какая нелепость!» — подумал будущий властитель западных собак, но вслух промолчал о своих мыслях. — Делай как знаешь, — отозвался Сесщемару и повернулся было уйти, но вдруг слабые человеческие руки обхватили его со спины. Это Рин в порыве благодарности обняла своего опекуна и зашептала в ответ сбивчивые слова: — Спасибо, Сесщемару-сама! И снова что-то кольнуло у демона под лопаткой, и такое непривычное тепло человеческой плоти достигло его потустороннего тела, закованного в доспех. Это был первый раз, когда Рин оказалась так близко к нему с тех пор, как перестала быть ребенком. Настолько, что он чувствовал плечом жар ее дыхания. — В другой раз не подкрадывайся ко мне со спины. — Прохладная когтистая ладонь опустилась на теплые запястья девушки, отведя их в сторону, и Сесщемару ушел далеко вперед, оставляя обрадованную Рин с ее мыслями о предстоящем путешествии на родину. Следующим утром над долиной далеко вперед разносился дребезжащий недовольством голосок полевого демона: — Экая глупость! Делать крюк в две сотни ри, чтобы сорняки из могилы подергать!.. Да где это видано — тратить время Сесщемару-сама на такую ерунду! Ох уж эта Рин!