Мой любимый Дориан Грей

За несколько дней до того... - Шеннон, я зря тебе о ней рассказал. - Нет, не зря. - Зря. Мне уже за сороковник перевалило, а я веду себя, как двенадцатилетняя девочка. - Да, но всё равно не зря. Джаред, застонав, вновь принялся биться головой о стену. - А вот сотрясение ничего не изменит. Ты лучше скажи: почему убиваешься так? Ты её разве любишь? - Шеннон внимательно взглянул на замершего брата. - Странно. - Что "странно"? - наклонился Шеннон вперёд, подперев подбородок рукой. - Я не задавался этим вопросом. Будто бы и не должно было возникнуть этого вопроса. Я просто... просто жил рядом с ней. Остальное меня не волновало. Шеннон кивнул и, выдержав паузу, спросил: - А сейчас? Джаред упал в кресло, что стояло напротив, и, откинув голову назад, впал в раздумья. В какой-то момент Шеннону показалось, что брат уснул, но нет - Джаред так же внезапно начал говорить, как и замолчал: - Мне странно находиться рядом с ней. Я не должен. Она не должна. Но всё же нас связывает необъяснимое, неправильное чувство долга друг перед другом. Такое происходит, когда мы с ней порознь: я хочу немедленно приехать и запереться вместе с ней в её квартире... Мне вечно её не хватает. Она... она похожа на ветер, что ускользает между пальцами. Я ощущаю её присутствие, появись она вблизи, даже не видя её. Но едва ли мы расстаёмся, как я оказываюсь в замкнутой комнате, в которой нет места ни ветру, ни даже самому слабому сквозняку. Никогда, Шеннон, никогда я ещё так явно не ощущал одиночества - одиночества, что убивает меня и её хрупкий образ в моей голове. В комнате повисла тишина. Шеннону показалось, что брат и вовсе забыл о его присутствии. Понаблюдав за обездвиженным телом брата ещё с минуту, Шеннон тихо произнёс: - Это просто привязанность. - Это болезнь. Болезнь неизлечимая, всепоглощающая, фатальная. Когда я не слышу её шагов, не чувствую аромата её духов, не ощущаю её прикосновений, мне начинает казаться, что это навсегда. Это чувство болезненное; оно сдавливает мои виски и кричит, кричит... Я представляю её в объятиях других. Их было немало - я знаю это почти наверняка. Я бы не рассказывал об этом кому-либо, Шеннон, но эта болезнь разрушает меня. Несколько дней назад я задумался о смерти... - Все когда-нибудь думают об этом, Джаред. - Но не я. Не я "до знакомства с ней". Не я. Она убивает меня на расстоянии. Я вижу в ней что-то неуловимое, но до боли знакомое. Иногда мне кажется, что я знаю её вечность, но при этой мысли я яростно проклинаю день нашего знакомства. Я боюсь, что я начинаю её ненавидеть, Шеннон. И даже слабое осознание того, что в основе этого чувства лежит мой собственный эгоизм и нежелание потерять эту девушку, меня не спасает. Ещё хуже оттого, что она вечно молчит. Я спрашиваю, любит ли она меня, но она молчит. Почему? Может, она ненавидит меня так же страстно, как и я ненавижу тот факт, что могу в любой момент её потерять? Может, она играет со мной? Но я не могу, не могу продолжать эту злобную и бессмысленную игру. Шеннон в изумлении слушал тихий вдумчивый голос брата. Слушал и не узнавал былого Джареда Лето. - Кто она, Джа? - Вирус. - Нет... Нет. Я имею в виду её профессию. - Когда мы познакомились, она была журналистом. Теперь она снова журналист, но в другом издании. Шеннон вскочил с кресла и диким взглядом посмотрел на спокойного брата. И былая умиротворённость лица Джареда теперь приняла облик не огромной печали и боли, а всемирной глупости. - Джаред, ты тупица! - злобно сверкнул глазами Шеннон. - Она журналист! Журналист! Она собирает о тебе информацию из самого верного источника - тебя самого! Джа, каким кретином нужно быть, чтобы повестись на журналистку?! Слова брата пробудили Джареда. Во всяком случае, он соизволил подняться и произнести: - Но она уволилась... - С той информацией, которая у неё теперь, её в любое издательство возьмут. Ещё десять минут Шеннон щедро одаривал брата всеми упрёками, ругательствами и бранью, которые только были уместны в данной ситуации. Уместными оказались все. Шеннон кричал, а Джаред смутно осознавал правоту его слов. Боже, как он был слеп! Музыкант почувствовал стыд и некоторое смятение - сколько информации может предоставить Дорис Фаулер? Шеннон же, высказавшись, успокоился и сжалился над растоптанным собственной глупостью Джаредом. - Значит так. Ты пригласишь её на вечеринку в честь нового альбома. - Зачем? - Заткнись! - рявкнул Шеннон, всё ещё невероятно злясь на брата. - На сцене ты представишь всем свою девушку, с которой встречаешься уже месяц. - Кого я представлю?! - вдруг протрезвел Джаред. - Сьюзен. Помнишь, её агент приходил к нам? Она модель, и ей нужна реклама. А тебе - алиби. Если у мисс Фаулер не будет существенных доказательств ваших с ней отношений, то её информация пригодится разве что жёлтой прессе. Если есть - придётся выкупить. Джаред молчал. Несмотря на то, что сердце его отчаянно стучало в грудную клетку, не желая соглашаться ни с одним словом Шеннона, разум подсказывал, что он прав. Теперь все её слова, поступки и странные типы у её дома сложились в один пазл - пазл, который вновь захотелось разорвать на мелкие кусочки и рассматривать каждый из них, наслаждаясь крохотными частичками того, что теперь называлось разбитым сердцем. Спустя два дня после вечеринки... Идиот. Я потерял её. Идиот. Почему? Почему? Почему?! Почему она ушла? Зачем она поверила во весь этот спектакль? Когда-то она сказала, что чувствует меня на расстоянии. Почему она не почувствовала моё безразличие к той девушке на сцене?! Она ушла. Шеннона винить не могу. Он, видимо, хотел как лучше. Теперь я на грани сумасшествия. Это финал? Я не знал, каким он будет. Когда я представлял её уход, я не думал, что будет так больно. А теперь все кости сломаны. Теперь моя душа разлагается. Это финал. Свет погас, кто-то безразличный воскликнул "Занавес!". А я кто? Актёр? Зритель? Может, я тот самый Безразличный? Я снова вижу её. Целый день сплю, не желая встречать вещи, что будут о ней напоминать. Но она бессердечная, безжалостная - является мне во снах. И никогда не подходит. Ускользает сквозь пальцы ветром. Вечером я отправляюсь на одну из станций. Здесь грязно, сыро и дождь хлещет без остановки. Может, подхвачу воспаление лёгких. Может, у меня внутри только лёгкие, а сердца и нет? Ими я вдыхаю ветер, запах её духов и люблю. Остального мне и не надо. Сидя на обшарпанной скамейке на вокзале и скрывая лицо за высокими воротниками, я вдруг подумал о том, как бы я хотел умереть. Некоторые бы бросились под поезд (и начищенные до блеска рельсы, которые и чистили только для того, чтобы смыть останки самоубийц, говорили о том, что эти самые "некоторые" - не редкость). Некоторые бы затянули петлю на шее. Кто-то любит резать вены, а кто-то страдает манией к высоким балконам и прыжкам. Я бы принял любую из этих смертей, лишь бы рядом гулял ветер. Тот самый - с запахом её духов и звуком её шагов. Я понял, кто она. Она не вирус. Она - отражение. Отражение моей молодости, которая (я теперь вижу) ушла и превратилась в неё. В ней заключена моя былая глупость, мои былые ошибки и страсть, которую теперь я умею контролировать. И все те качества были мне противны раньше, но они заключены в ней - и я в них влюбился. Я говорил, что мне кажется, будто я знаю её? Она - это я. Она - это мои мысли, моё дыхание, стук моего несуществующего сердца. Может, поэтому я без неё и еле-еле выживаю. Вернуть её? Сомнения, сомнения... Она однажды мне сказала: "Женщины живут воспоминаниями, мужчины - тем, что забыто. Чья это цитата, Джаред? Наверное, тому, кто её сказал, пришлось многое забыть...". Забыть. Забыть о ней. Но как о ней забыть, если собственное дыхание - это напоминание о ней?! О том, что она существует. О том, что она живёт теперь независимо от меня. Мне кажется, я умираю. Дорис, ты слышишь меня? Я умираю!