Сказки Гретель

***

      Под дуновением ветра лепестки жасмина разлетались подобно первому снегу, падая на землю стремительно и тихо, опускались на голову, застревая в кудрявых волосах. Малыш Генри вдыхал сладкий аромат вместе с воздухом и ощущал себя таким умиротворенным, словно всего двадцать минут назад не убежал на улицу, расплакавшись. Его лицо оставалось каменным, но следы от слез на бледных щеках остались, подобно дорожкам от капель дождя на холодном мраморе.       Гретель всегда говорила, что нет ничего постыдного в том, что такой маленький мальчик, как он, плачет, но малыш Генри все равно испытывал непомерно тяжелую ношу стыда за самого себя. Словно, заплакав, он в очередной раз подвел всю свою семью. Глядя на белый куст жасмина, он поклялся, что однажды научится не показывать своей боли никому живому. Что ветер больше не разнесет по округе его сдавленный крик, разметая на части его душу подобно этим хрупким цветкам.       Внезапно на его голову водрузился подобно знамени венок. Малыш Генри ощутил, как прочность и твердость веток давит на него, а белые лепестки щекочут лоб. Один сучок даже оцарапал кожу, разорвав прядки волос. Мальчик на секунду представил, как весь тот беспорядок на голове превращается в точную копию гнезда. Птенцам уж наверняка пришлись бы по вкусу черные завитушки под хвостами.       Малыш Генри неуверенно приподнял руки, чтобы ухватиться за венок и содрать его с себя, но вдруг обе его маленькие ладошки захватило голое мокрое чудовище. Мальчик ощутил холод и влагу на коже, но не дернулся, хоть на секунду ему стало противно от этого прикосновения. Словно почувствовав недовольство, чудовище подняло руки малыша Генри чуть повыше и согрело их своими пухлыми губами. Они уж точно были горячими, сухими и мягкими: такими, какими крошка запомнил их на всю свою жизнь.       — Опять ты ходишь один, — произнесла Гретель голосом спокойным и сдержанным. Будто не знала она, почему малыш Генри очутился на улице в столь унылый серый день. Пусть солнце он тоже не особо любил, но осенью, когда его лучи не обжигали кожу, а лишь приветливо ласкали ее, было даже приятно высовывать нос из дома.       — Раз ты теперь здесь, значит, нас как минимум двое, — пробурчал себе под нос мальчик, освобождая захваченные руки и обнимая себя за плечи.       Венок так и остался на его голове, но он более не обращал на него внимания. Малыш Генри отошел немного от сестры и наконец обернулся. Гретель по-прежнему ходила в своем свободном бежевом платье, покрывавшим все ее тело, оставляя голыми только руки ниже локтя и ее длинную шею. А черные, совсем как у него, волосы точно так же потрепал прохладный ветер. Лицо ее не выражало никаких эмоций, только в глазах разгорался игривый огонек.       — Пойдем-ка, я тебе покажу кое-что.       В ней всегда было много энергии. Малыш Генри часто поражался тому, как бойко она зазывала его с собой, затягивала в маленькие приключения. В отличие от самого мальчика, Гретель всегда находила повод улыбнуться ему, скрыть следы усталости, которые проглядывались на ее лице время от времени. Малыш Генри чувствовал, как хочет ответить взаимностью на ее радостные возгласы. Но тревога и грусть редко оставляли его. Ведь он знал, что это все не по-настоящему.       — А идти далеко? — по правде говоря, малыш Генри не хотел куда-либо уходить. Эмоции его оставили, и он уже был готов вернуться домой. Лишь бы только не попадаться родне на глаза.       — Нет, но если будешь придавать этому слишком много значения, дорога покажется бесконечной.       Гретель подмигнула ему, после чего поспешила покинуть двор семейного поместья. Малыш Генри старался поспевать за сестрой, но ему то и дело приходилось срываться на бег. Это не слишком воодушевляло мальчика, но он знал, что должен быть крепким и выносливым, и оттого помалкивал, когда ноги его облизывала ноющая боль, а дыхание в очередной раз сбивалось. Гретель держалась не слишком далеко, а вскоре и вовсе поравнялась с братом, ухватив его за руку.       Они ненадолго остановились, и малыш Генри воспользовался случаем, чтобы отдышаться. Тем временем Гретель что-то высматривала. Мальчик попытался проследить за ее взглядом, но ничего вызывающего интерес не заметил. С высоты ее роста, наверно, лучше видно, подумал он. В траве не стрекотал кузнечик, птицы летали вне зоны видимости малыша Генри, и в целом вокруг них все было тихо. До определенного момента.       Сосредоточившись, он услышал лай собаки вдалеке и немного напрягся. Оставалось только надеяться, что Гретель не потащит брата туда, откуда доносился этот неприятный для чувствительного уха звук. Малыш Генри недолюбливал собак и в глубине души побаивался их. Он был еще слишком маленьким, чтобы не падать, когда тяжелое шерстяное чудище опиралось на него своими лапами.       Однако лицо Гретель просияло, она взглянула на мальчика и, улыбнувшись ему, повела его за собой. Малышу Генри оставалось только догадываться, что именно задумала его сестра. Вскоре он увидел какого-то парня, селянина, судя по простой одежде, что укрывала его от холода и грязи, если присмотреться повнимательнее. Вокруг него и бегал этот ушастый источник шума. Однако собака была не одна. За ней, перебирая коротенькими лапками, спешили щенки, совсем еще крохотные. Неудивительно, что малыш Генри их заметил не сразу: они с легкостью могли спрятаться в траве и никто бы их не заметил, если бы они умели хоть на секунду замирать на одном месте.       — Кто это? — спросил он настороженно.       Гретель ходила к селянам, он знал это. Но малыш Генри ни за что бы не поверил, что она завела с кем-то из них дружбу. Парень казался мальчику ровесником сестры, и когда он оказался достаточно близко, заметил, как над верхней губой селянина пробиваются волоски, жухлые, как трава рядом с вытоптанной дорогой.       — Один мой приятель, — отмахнулась Гретель, кивая в знак приветствия юноше. Тот робко повторил за ней, подойдя чуть ближе. — Вот, что я хотела тебе показать. Месяц назад его сука ощенилась.       — Я тут ни при чем…       — Неужели? — сестра подавила вырвавшийся смешок.       Провела пальцами по шее малыша Генри, большим стерла прилипшую грязь. В сощуренных глазах вспыхивало озорство, но она не позволила себе повалить маленького братика в траву и затискать его на месте. Нет, Гретель пришла сюда явно не за этим, понял мальчик, и уж точно не за тем, чтобы показать ему щенков. Хоть их писк и вправду приманивал.       — Милый венок, — подал наконец свой еще не до конца сломавшийся голос селянин. У Хензеля погрубее будет, подумал кроха, но поспешил забыть об этом.       Малыш Генри впервые сталкивался с кем-то не из собственной семьи, и оттого какой-то неприятный страх вдруг проснулся в нем. Он держался позади Гретель и с подозрением глядел на парня. Весь красный, со странными пятнами на носу и под глазами, он казался малышу Генри таким чужим, совсем не похожим ни на кого из родни. У его ног стояла серая с белой грудью собака и, высунув язык, рассматривала мальчика. И трое детей ее, такие же бело-серые, кроме одного, у которого оказались черные пятна на лапах, вились вокруг своего хозяина.       Одним движением малыш Генри сорвал с себя проклятый венок, взглянул на увядающие белые цветы и швырнул его на дорогу, отвернувшись от всех. Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь увидел, как он поджимает губы, подавляя чувство стыда. Но теплая рука сестры опустилась на плечо, как обычно происходило, когда Гретель хотелось подбодрить своего обидчивого кроху. Щенки бросились за венком и, настигнув беззащитную жертву, впились в него своими маленькими зубками.       — Иди, поиграй с ними. Не переживай, я буду рядом.       Малыш Генри нерешительно подбежал к пушистым монстрикам и попытался вырвать венок из их пастей, но один из них, тот, у которого обнаружилось белое пятно прямо вокруг темного глаза, впился настолько сильно, что мальчик поднял его в воздух. Щенок никак не хотел отпускать свою добычу, но ни он, ни его братья (или сестры? Кроха не мог узнать) не залаяли и даже не зарычали. Это слегка воодушевило малыша Генри, и он слабо улыбнулся, посмотрев в глазки упертого зверя и углядев в них глупость. Дернул венок еще раз, и щенок наконец плюхнулся на землю, коротко пискнув. Ухмыльнувшись, мальчик потрепал его за ухом, погладил по голове, ощутив мягкость собачьей шерсти. Вот бы уснуть однажды рядом с таким забавным зверем, подумал он и, бросив венок к себе под ноги, уселся на землю и прижал к себе щенка. Тот вилял своим тоненьким хвостиком, как и два его собрата, которые пока только обнюхивали нового знакомого.       Вдруг щенок с пятнистыми лапками вскарабкался по щенку, которого трепал за серыми ушками малыш Генри. Кроха почувствовал, как шершавый язык размазывает по щеке слюни, а мокрый нос так и вовсе чуть ли не лезет в глаз.       — Эй! — воскликнул вдруг мальчик, но возмущения отчего-то не ощутил.       Ему было приятно такое внимание, пусть оно исходило со стороны маленьких глупых зверят. На какое-то время он позабыл о своих печалях и отдался любви, которую излучали эти щенки. Во всяком случае, двое из них, ведь третьему куда более интересной показалась штанина малыша Генри, от которой тот решил непременно оторвать кусочек и утащить в зубах своей маме. Но крошка совсем на него не обижался. Ему только захотелось поводить ногой из стороны в сторону, изваляв брюки в дорожной пыли, вынуждая озорника бежать за собой.       Чувствовать тепло и мягкость их шерсти в своих руках оказалось таким приятным и успокаивающим ощущением, что на какое время малыш Генри заулыбался, подставляя щенкам лицо, чтобы они облизывали его. Жаль нельзя будет забрать их с собой, огорченно подумал он. Отец наверняка был бы в ярости, увидев у мальчика в руках хотя бы один из этих сереньких комочков. Меньше всего хотелось расстаться с щенками при таких обстоятельствах.       Венок разорвали окончательно, когда Гретель наконец закончила оживленно разговаривать о чем-то с селянином и подошла к брату. На лице ее запечатлелась тревога, но она быстро исчезла, стоило ей присоединиться к поглаживанию щенков. Однако малыш Генри заметил это. Обдумав все хорошенько, он решил спросить сестру, что же это все-таки было.       — Ничего серьезного, Генри, — запустив одну руку в волосы мальчика, а другой почесывая шерстку на груди щенка с пятном на глазе, произнесла она. — Скучные взрослые дела, только и всего.       — Не такая уж ты и взрослая, — тихо ответил малыш Генри. Ему совсем не нравилась эта скрытность, и он решил спросить об этой встрече снова, когда Гретель будет укладывать его спать. Селянин по-прежнему стоял неподалеку, гладя свою собаку по голове. Мальчик беззвучно вздохнул: конечно, этот парень ждал, когда они закончат обнимать щенков.       — Если хочешь, будем приходить сюда до тех пор, пока наш старик не позволит забрать одного из них, — шепнула на ухо Гретель. Малыш Генри хотел было воскликнуть «Хочу!», но промолчал. Отец никогда не позволит, уж точно если он сам будет с ним говорить. Мать так и вовсе испарится, будто ее и не было рядом. Хотя ее и правда никогда нет рядом.       — Лучше не надо… Пойдем, я хочу домой.       От мысли, что однажды и щенки забудут о нем, возвращала грусть в его душу. Хоть они провели в компании друг друга совсем немного времени, они подарили ему столько любви, сколько он не видел от большей части семьи за всю жизнь. Но даже эта любовь ничего не стоила. Ведь в глазах щенков не было этого теплого чувства. В них застыла одна только глупость. И с нею они удалились в свой уголок, где укроются рядом с матерью.