Сказки Гретель

***

      Малыш Генри приложил ладошку к стеклу и застыл. Он разглядывал свои пальцы; с коротенькими ногтями, столь криво и грубо обгрызанными, что вокруг были видны заусенцы, часть из которых до сих пор кровоточила. По другую сторону руки было прохладно и влажно. За окном вечерело, а дождь лил уже несколько часов.       Малыш Генри убрал ладонь и задумчиво посмотрел вдаль сквозь появившиеся очертания на стекле. Как блекло и тоскливо. Во время солнечных дней взглянуть в окно хотя бы приятно. Беззвучно вздохнул и спрыгнул с подоконника. Подошел к креслу тихо, словно подкрадывался на цыпочках, и настойчиво подергал платье за подол. Гретель задремала еще около часа назад, укутавшись в мамин платок. Будить ее было бы преступлением, но для малыша Генри куда более важной проблемой казалась собственная скука, нежели покой сестры.       Дернул резче. А после и вовсе ткнул пальцем в лоб. Гретель шумно вдохнула, потянулась, изгибаясь словно кошка, и наконец открыла глаза.       — Ты чего? — спросила сонно, но не раздраженно, поглядев сперва на языки огня, подобно ей будто задремавшие, а затем на мальчика.       Почесала щеку и слабо улыбнулась. До чего славным казался ей малыш Генри в те нередкие моменты, когда он был чем-то недоволен. По правде говоря, Гретель особо не волновало, каким было выражение лица брата; она наслаждалась им в любом состоянии.       — Мне скучно, — буркнул малыш Генри недовольно, — дождь все льет и льет, ты еще уснула.       — А что с той книжкой, которую я дала тебе почитать?       — Де Пейрака сожгли. Я воспринял это как намек и… — малыш Генри незатейливо поковырял кочергой в камине.       — Ну что же ты! — с чувством воскликнула Гретель, — И не жалко тебе?       — Она была дурацкой, а огонь потухал. Давай займемся чем-нибудь поинтересней. Смотри, я приложил ладонь, а след до сих пор остался, — малыш Генри слабо улыбнулся сам себе и вновь подбежал к окну.       Гретель еще немного погоревала по бедной книге, а после последовала примеру малыша: спрыгнула с кресла и будто подлетела к Генри. Опустила руки ему на плечи и притянула к себе.       — У нас тут целый холст, — с наслаждением протянула она. — Ну, маленький разрушитель чужого творения, что хочешь нарисовать?       Малыш Генри задумчиво наклонил голову, хлопая глазами. А мгновеньем позже, когда Гретель уже думала запустить пальцы в кудри брата, он подскочил, взобрался на подоконник и в творческом порыве начал выводить указательным пальцем линии, одну за другой. Они вздымались верх, сперва несколько потолще, а между ними и чуть выше — более тонкие.       — Это костер, — довольно заключил малыш Генри, оборачиваясь на Гретель, — теперь человечка нарисовать?       — А может что-то более безобидное? Кажется, ты все-таки впечатлился.       — Чуть-чуть, — кивнул малыш Генри, — это немного забавно. А у нас тут кого-нибудь жгли?       Гретель все же добралась до кудряшек мальчика и теперь поглаживала его по голове. Этот живой интерес так удивлял и смешил. Она не могла до конца понять, осознает ли малыш Генри на самом деле, о каких вещах он говорит с таким упоением, что обычный человек ужаснулся бы.       — Твоего двоюродного прадеда, разве что. Нас в основном не сжигают. Хм… — в задумчивости Гретель приблизилась к окну и начала водить пальцем над рисунком малыша Генри. Вскоре она закончила и вновь заулыбалась. — Ну вот. Теперь у нас есть костер и котелок. Осталось придумать, для кого это все сделано.       — Для ведьмы? Для людоеда? — сверкая глазками, малыш Генри потянулся к рисунку, протягивая палец, но Гретель вдруг захватила его в объятия. Чмокнув мальчика в щеку, она с радостью лицезрела недовольное смущенное личико.       — Не надо все омрачать, малыш. Пусть котелок будет для зверушек. Ты умеешь рисовать лисичек?       Малыш Генри надулся. Ну вот, теперь и на стекле нельзя изображать результаты живого воображения. Кругом несправедливость. Как в таком мире оставаться добрым ребенком, если даже акт сожжения показать запрещают? Тем более никаких лисичек рисовать он не умел.       Гретель провела холодными пальцами по шее малыша Генри, пробудив на его бледной от рождения коже мурашки, и сама взялась за несуществующие кисти. Пусть подуется немного, подумала она. Вскоре на стекле появились мордочки разного зверья: и лисиц, и волков, и оживших висельников. Мальчик понуро наблюдал за тем, как уверенно Гретель прорисовывала линии, с таким спокойствием и сосредоточением. Но смотреть ему, как и всегда, надоело слишком быстро, оттого он и присоединился к сестре. Встал с колен, чтобы дотягиваться повыше, и с чувством непреодолимой гордости за себя начертал над всей этой вакханалией круг.       — Это солнце или луна? — усмехнулась Гретель, протягивая руки брату.       — Это на них звезда упала, — обиженно фыркнул малыш Генри, но потянулся к Гретель, позволив взять себя на руки.       Она донесла его до кресла, куда и плюхнулась с чувством выполненного долга. Ее крошка все еще выглядел обиженным, и потому она легонько подергала его за щечки, надеясь увидеть его скупую улыбку. Огонь все еще приятно похрустывал истлевшими страницами, а за окном постукивали капли дождя. Малыш Генри завороженно смотрел в камин, а Гретель прижимала его к груди, одной рукой закопавшись в его кудрях, и думала о чем-то серьезном и важном. О чем-то, что маленьким мальчикам знать не полагалось.