Awaken

      Она обещает Лето, что они обязательно пойдут гулять позже. Кидает на пол туфли и опирается плечом на стену в прихожей, всё ещё пытаясь осознать то, что произошло. Пёс крутится вокруг неё, виляет хвостом и не понимает, что происходит с хозяйкой. Гвендолин устало улыбается своему лучшему другу, треплет его по голове и проходит в кухню. Бокал достаётся из верхнего шкафчика, а вино, подаренное Чарльзом полгода назад, вытаскивается из холодильника и ставится на стол.       Красная жидкость бьётся о бока стеклянного сосуда, будто хочет пробить его и вылиться. Первый глоток идёт тяжко, напиток кислый и не слишком приятный на вкус, но надежда на то, что шум, гуляющий в голове, утихнет, возрастает с каждой секундой. Губы всё ещё горят, обжигаются алкоголем и слишком приятно саднят. Кристи берёт бутылку со стола и идёт в комнату. Ставит всё принесённое с собой на пол около кровати и расстёгивает замок на платье. Ткань приятно соскальзывает вниз по коже, она немного приподнимается и скидывает кусок ткани на пол.       Спину приятно холодит одеяло, когда она падает назад, разглядывая уже знакомый потолок. Потом поднимается, чтобы поднять бокал с пола и выпивает его почти залпом, морщась от привкуса. Вино лучше, чем ничего, потому что рассудок сходит с ума. О том, что напиток сделает только хуже, она не думает, просто наливает себе ещё и сидит.       В студенческие годы у неё был друг, обаятельный светлый парень, в котором она души не чаяла. Он был весёлым и добрым, таким простым и обаятельным, что не общаться с ним было невозможно. Удивление настигло в тот момент, когда он признался ей в симпатии.       — Почему? — единственный вопрос, который она могла задать тогда.       — Потому что ты сильная, высокая и даже немного мужественная, — ответ шокировал.       Гвендолин усмехается и делает ещё один глоток вина, вспоминая, что тогда не могла ответить взаимностью, потому что была влюблена в другого. И этот другой был королём из её снов. Какая, сука, ирония! Собственные пальцы убирают с лица светлые волосы, а она думает, что нужно что-то надеть, хотя это её квартира, она может ходить тут в чём хочет, даже если на ней помимо трусов ничего нет.       Её всегда шокировало, почему в неё влюблялись близкие люди, и не замечали те, в кого влюблялась она. Хотя, это же жизнь, принцип жизни, да? Её либо любили, либо ненавидели. Один раз как-то даже подруга призналась в том, что Кристи ей нравилась когда-то. Нравиться людям нормально, у всех есть симпатии, правда же? Гвендолин смотрит на оранжевое небо, от которого её ограждают белый тюль и окна балкона. Выходить на улицу обнажённой как-то…       — Если это сон, то я собственноручно отрублю Джейме голову.       Во сне она уже демонстрировала ему своё тело и не раз. Вино вливается в рот, касается языка и щиплет. Она пытается стереть жжение его прикосновений, но не получается. Он снова и снова предстаёт перед ней. Заключённый в золотые доспехи и белый плащ. Она может различать их по взгляду. По эмоциям. По движениям.       Разве это не помешательство? Разве так должно быть с тем, на кого ты работаешь? Это вообще законно? Лето реагирует поднятой головой на тихое хихиканье с кровати. Допивая бокал, Гвендолин снова падает на спину и вздыхает. После такого им точно не избежать разговора, им надо объясниться. Или нет? Суббота постепенно заканчивается. Вино растекается по венам и расслабляет, щёки начинает жечь.       Гвендолин даже не замечает, как засыпает на одеяле, положив бокал рядом с собой, последние капли которого каким-то образом попадают на ткань.       Ей снится Ренли. Прекрасный король с оленьей короной на голове, самый честный и самый добрый их всех людей, которых она когда-либо встречала. Он улыбается ей и протягивает руку, а потом вдруг исчезает. Воспоминания сна из снов слепят, кажутся такими яркими, режут глаза. Она пытается ухватиться за руку того, кто всегда был добр с ней. Влюбляться в человека из-за того, что он был единственным добрым… так глупо.       Ей снится бесконечный север. Всегда морозный, сегодня он какой-то тёплый. Она стоит на берегу озера, замечает на себе знакомое голубое платье, а потом поворачивает голову. Увиденное приводит то ли в непонимание происходящего, то ли в ужас, потому что она видит Бриенну и… Николая. Неужели? Красные листья скрывают её от посторонних глаз, она прячется за ними от своей реальности, когда слышит слова Бриенны.       — Проблема не в том, что вы не понимаете, а в том, что твоё сердце уже принадлежит ей.       Гвендолин вздрагивает, а потом поднимает голову, видя, как крона дерева, влажная и холодная обрушивается на неё, и она просыпается. Лето нагло бегает по кровати около хозяйки, периодически пытаясь разбудить девушку шершавым холодным языком, касающимся лица. Кристи морщится и останавливает пса, вспоминая, что не погуляла с ним вечером.       — О, чёрт, милый, прости, — тихо выдыхает Гвен, прижимая к себе питомца. Тот явно недоволен.

⚔ ⚔ ⚔

      После долгой утренней прогулки, они возвращаются домой. Завтракать, а точнее уже почти обедать не хочется. Гвендолин только наливает себе чай и думает, что нужно убраться дома. Образы из сна не выходят из головы, она прокручивает их в своей голове, понимая, как Бриенна с Николаем… не сочетаются. Из совершенно разных миров. Кристи, пока прибирается в шкафу, думает об этом. Думает. Думает. Думает. Лучше переключиться на что-то более нейтральное, например, подумать о работе и документах, о Софи, Эмилии, о чём угодно, лишь бы перед глазами не вставали последние кадры сна.       Она поцеловала его или нет? Смогла ли она это сделать? Гвендолин замирает, понимая, что, кажется, ревнует к себе другой. Лето напрягается вслед за хозяйкой, которая замирает и не двигается.       — Блядь, серьёзно?! — почти кричит Кристи, ударяя кулаком по стенке шкафа и понимая, что боль расходится по всей руке. Зажимая запястье пальцами, она отходит, разворачивается и прижимается спиной к холодной стене. — Ты серьёзно думаешь об этом? Совсем с ума сошла? — разговаривать самой с собой… попахивает не очень хорошим диагнозом. Гвендолин выдыхает и захлопывает дверь шкафа, после бредовых мыслей, вызванных сном, вспоминает произошедшее вчерашним вечером.       Она помнит его дыхание, помнит широкие ладони, обхватывающие её талию. Закрывая лицо руками, Кристи съезжает вниз по стене, тут же замечая Лето, направляющегося к ней. Сидеть и страдать, вместо того, чтобы что-то делать — так типично и не ново, что аж тошнит.       С другой стороны, что она может сделать? Им нужно поговорить о вчерашнем? Кажется, да. Взрослые люди разговаривают о волнующих их случаях, они разговаривают и приходят к чему-то. Гвендолин смотрит в потолок. К чему в итоге они оба придут, когда обсудят всё? Телефон начинает звонить в гостиной, поэтому она поднимается.       На дисплее знакомое имя, сразу же вызывающее дрожь пальцев. Так было, когда она впервые встретила его. Дрожь стекала от шеи к пояснице, вибрировала во всём теле, пока она видела, замечала, наблюдала за ним. Она так часто видела его, так часто они ругались, пытаясь каждый защититься. Друг от друга.       — Да?       — Ты дома? — слышится щелчок зажигалки.       — Да? — вопросительно отвечает она, слыша в ответ смешок.       — Ты не знаешь дома ли ты? — смеётся Николай. — Я заеду скоро. — Гвендолин поджимает губы, оглядывая разбросанные вещи и вспоминая о таком беспорядке по всей квартире.       — Ладно.       Режим: быстрая уборка всего и вся включается, как только вызов заканчивается. Лето с непониманием смотрит на вдруг нервничающую хозяйку.

⚔ ⚔ ⚔

      Он стоит на её пороге, уже не в костюме и даже не в брюках, обычный тонкий пуловер и тёмные джинсы, держит в руках что-то похожее на пирожные, объясняясь, мол, в гости с пустыми руками не принято ходить. Гвендолин фыркает и тихо благодарит, забирая десерт из чужих рук и говоря проходить. Когда она оборачивается в кухне, чтобы позвать гостя, видит, как Лето доверительно утыкается мордой в широкие ладони и виляет хвостом. Кристи как-то нервно выдыхает.       Ничего ведь не случилось, всё хорошо. Он просто зашёл к ней, но что конкретно он хочет от неё, она не знает. Почему он должен что-то хотеть? Бред. Её внешний вид оставляет желать лучшего, потому что она вообще не ждала гостей, а пока он ехал, она убиралась, потом не успела переодеться и…       — Можно кофе? — тихо спрашивает он, когда заходит в кухню.       — Да, конечно.       Она доливает воду в чайник и вытаскивает банку с растворимым из шкафчика, вытаскивая две кружки уже из другого. Ей нужен ромашковый чай и немного самовнушения, потому что волнение внутри уже касается глотки и её начинает трясти. С чего бы она так разнервничалась? Всё же хорошо, он пришёл просто поговорить.       — Я пришёл поговорить.       Вот видишь!       — Говори, — отвечает она, вспоминая, пьёт он с сахаром или без. Вроде бы без.       — Всё произошедшее с нами за последние недели очень странно, — он кашляет, кажется, присаживаясь на край кухонного диванчика, поближе к ней. — Сначала всё это казалось таким бредом, но теперь мы здесь. Ты могла подумать, что человек, недавно разведённый, не может так быстро… ну… — ему всё ещё неловко говорить это.       — Я поняла, — она всё-таки оборачивается к нему, опирается на тумбу, скрещивая руки на груди. Так люди защищаются от человека, с которым ведут диалог. Почему она защищается от него?       — В общем, я думаю, что это всё следствие наших снов, мы знакомы заочно, то есть, до нашей реальной встречи мы уже виделись и… — он оглядывает её с ног до головы. Подметил ещё в прихожей забавный маленький хвостик светлых волос, порванную в некоторых местах майку и шорты. Боже, она не похожа на себя, а ещё как-то странно жмётся, и Николай сам начинает нервничать. — Так вот, я… ты боишься меня? — она округляет глаза в удивлении, будто и впрямь не понимает, о чём он говорит. Но он видит, и ему не нравится картина перед глазами. Ему хватает лишь пары сантиметров, чтобы приподняться и ухватиться за её запястье.       — Всё нормально, — криво улыбается она. Нет, не нормально. Николай вздыхает и тянет её на себя, почти насильно открывая её перед собой, заставляя руки разжаться. Теперь её ладони находятся в его пальцах, а он смотрит на неё снизу-вверх. Ей неловко, ей хочется сбежать. Возможно, он пришёл для того, чтобы сказать…       — Когда мы встретились, все твои коллеги, ладно, почти все, — вспоминая Чарльза, Вальдау улыбается. — Они говорили мне, что ты особенная, — Гвендолин дёргает уголком губ, не совсем понимая. — Для них ты хороший друг и коллега, для них ты девушка, на которую можно положиться, я и сам проверил это, ты надёжная и очень ответственная, у меня, наверное, никогда не было подчинённых, которым бы я настолько доверял.       — Ты кричал на меня, когда я сделала ошибку, — фыркает она, пытаясь освободить свои руки из горячего плена. Кажется, что Николай горит.       — Это было для профилактики, — улыбается мужчина, и она хочет улыбнуться в ответ, но почему-то внутри всё замирает. — Я не об этом, ты и правда особенная, — улыбка больше не появляется на её лице. Чайник сзади уже давно вскипел и нужно налить чай с кофе, но он не отпускает. — Ты тот человек, которого я ни разу не встречал в своей жизни. Моя бывшая жена… наш брак был скорее задумкой родителей, нежели нашим желанием.       — Но у тебя двое прекрасных детей.       — Да, у меня двое прекрасных детей, и в какой-то момент я даже любил свою жену, пытался точнее... — он видит, что она скованная, до сих пор. Это не вызывает злости или раздражения, скорее беспокойство. Волнение постепенно начинает закипать внутри. Температура повышается. — У меня вообще много грехов, которые я пытаюсь искупить. И теперь, кажется, мне нужно искупать ещё и чужой.       Она понимает, о чём он говорит. Гвендолин просто не может смотреть ему в глаза, вздрагивает, когда подбородка касаются горячие пальцы.       — Посмотри на меня, а то мне как-то неловко без зрительного контакта, — она пытается. — Ты и впрямь стала особенной. Для меня, — он не отпускает её. Только не сейчас. Может быть, возможности больше не представится. Он попал в ловушку, которая начинается со светлых волос и кончается на длинных ногах. Это так бредово, что даже смешно. Взрослые люди должны контролировать свои эмоции. — Я не отказываюсь от своих слов. Я боюсь, что цена, которую придётся заплатить за чужой хороший конец, будет стоить нам многого.       — Но та реальность не отражается на нас.       — Ты права, но мы не знаем, что будет дальше, — она вздрагивает, чувствуя на своих ладонях тёплые губы. Это вызывает недоумение, удивление и, едва различимый среди колких эмоций, трепет. Обычно в такие моменты у героев книги или сериалов в животе порхают бабочки, у неё же под кожу забираются скорпионы. Они впиваются в вены жалами и пускают по крови яд. — А я не хочу тебя потерять, могу повторить это сотню раз. Я бы мог сказать, что люблю тебя, но это будет ложью. То, что есть сейчас, можно было бы списать на то, что я влюбился в Бриенну, потому что с ней я знаком дольше и немного ближе, — он смеётся, а Гвендолин покрывается розовыми пятнами. — Но я не влюблялся в Бриенну, потому что влюбился в тебя. — Ещё одна попытка вырваться сопровождается едва ощутимыми поцелуями по пальцам. Что же он, чёрт возьми, делает? — Ты другая. Ты лучше. Ты эмоциональнее, ты красивее. Ты живая сейчас прямо передо мной и смотришь так, будто я собираюсь тебя убить.       Кажется, что ещё немного и её колени сломаются. Она, абсолютно шокированная, смотрит на него, не понимая, что делать, не знает, что сказать. Николай хмыкает чему-то, а потом тянет её руки вниз, и Кристи ничего не остаётся, кроме как присесть. Он смотрит на неё пару секунд, а потом убирает за ухо пару выбившихся из маленького хвоста прядей.       — Я не буду извиняться за то, что говорил, за то, что пытался задеть, — его ладонь ложится на её щёку, а потом спускается ниже, удобно устраиваясь на шее. — Потому что если бы я не говорил этого всего, я бы не узнал тебя.       — Я сейчас сознание потеряю, — тихо отвечает Гвендолин, впиваясь своими пальцами в чужое колено. Улыбка трогает губы перед ней, он будто подвигается ближе и притягивает её к себе, крепко обнимая. Её подбородок касается его плеча.       — Только после того, как я услышу ответ, — она тут же захлопывает рот, неуверенно обнимая его в ответ. Они похожи на неловких подростков. — Если он мне не понравится, я открою окно и…       — О боже, заткнись, — она бьёт его ладонью по спине, и он смеётся, прижимая её к себе ещё крепче.       — Такой ответ меня тоже устраивает.       Она разглядывает висящие на стене часы, а потом закрывает глаза, вставая на колени, чтобы было удобнее. Время снова останавливается, Лето лежит на пороге кухни, со скучающим видом наблюдая за представшей перед ним картиной. Через несколько секунд или минут, или, может быть, часов, Гвендолин отстраняется.       — Что бы ты хотел услышать от меня? Потому что я не знаю, я… — он снова хватается за её ладони и как-то странно улыбается.       — Твой недовольный голос и красное лицо — лучший ответ, — Николай вдруг слегка приподнимается и целует её в лоб.       — Как целомудренно, — фыркает она, а он приглаживает её светлые волосы и только улыбается. И улыбается. И улыбается.       — Мой кофе скоро остынет.

⚔ ⚔ ⚔

      Они прощаются около восьми часов вечера. Он долго возится со шнурками, потом выпрямляется и смотрит на неё. О чём-то думает.       — Я могу заехать за тобой завтра утром, — Гвендолин качает головой и улыбается.       — Я сама доеду, не нужно, это вызовет слишком много вопросов снова, в прошлый раз я еле отбилась от Софи, — Николай закатывает глаза.       — Вот хочешь побыть джентльменом хоть раз в жизни, и то обламывают, что за люди?! — это вызывает тихий смех со стороны девушки. — Я даже двери тебе открыл бы.       — Иди уже, джентльмен, — фыркает Гвендолин, она поднимает руку, смахивая с пуловера мужчины невидимую соринку. Прощаться неловко, что она должна сделать? Николай смотрит на неё ещё пару минут и разворачивается, открывая дверь.       — До завтра, миледи, — кажется, дверь оглушительно захлопывается, на самом деле же просто тихо прикрываясь гостем. Кристи упирается лбом в стену и хочет кричать. Лето сидит около ног хозяйки, смотрит на неё заинтересованно и тыкается носом в ногу.

⚔ ⚔ ⚔

      Прогулка проходит в мыслях. Их так много, что за каждой не уследишь. Гвендолин думает о случившемся разговоре, думает, встречаются ли они теперь после такого, думает, думает, думает, так ни к чему и не придя особо. Бессмысленные размышления о будущем тонут в сумерках. Небо на закате было почти красным, значит, завтра должно быть жарко. Лето, пытаясь скрыться от духоты квартиры, убегает на балкон, а она опускается на кровать.       Будильник заведён ещё с утра, на всякий случай, потому что она может просто вырубиться и забыть обо всём. Перед глазами образы смешиваются с двумя мирами, не дают распознать, что есть реальность, а что правда. Джейме не признавался Бриенне в любви, он просто уехал, оставив её одну. Кристи падает на спину, смотря в потолок. Ни трещинки, ни пятнышка, перед глазами бесконечное белое полотно, которое накрывает с головой, когда она закрывает глаза.       Джейме не клялся в верности, не признавался в чувствах, он просто пришёл. Стоит на пороге так, будто и надо это, а она смотрит на него, немного пьяного и слегка растерянного. Зимой лучше, чтобы в комнатах было жарко, есть шанс замёрзнуть и больше не проснуться, но она не думает об этом, когда впускает.       В свою душу, что никогда не чувствовала нежности, элементарной ласки. Она никогда не спала с мужчинами, и это пугает. Он ведёт себя так, будто планировал это, ставит чёртовы бокалы с вином, будто не знает, что она не любит этого. Правда в том, что он всё знает. Всё видит и всё понимает. И почему-то на этот раз… всё идёт не так. Движения не резкие, не дёрганые. Она смотрит на него немного сверху вниз. Пришёл к женщине, которую изначально и женщиной-то не считал. Он путается и говорит что-то, но она не слышит.       Это её последний шаг в бездну, из которой потом не будет выхода. Когда он прикасается к ней, бездна взрывается, пол уходит из-под ног, и она уже ничего не слышит. В этот раз всё по-другому, поцелуй не жёсткий и не быстрый, наоборот, замедляется. Губы стукаются друг о друга, зубы о зубы, слышится скрежет дерева под ногами, вой волков за окном. Становится почему-то страшно, когда она остаётся почти обнажённой перед ним. Его пальцы холодные, оставляют ледяные ожоги на коже.       Слова, сказанные ранее, вдруг забываются. Это её самый правильный шаг из всех возможных, потому что либо сейчас, либо уже никогда. Они вжимаются друг в друга так, будто замерзают. Лёд идёт по коже, словно её касаются руки Короля ночи. Он рассыпался не так давно, исчез, не оставляя после себя ничего.       Что же после себя оставят они? Она хватается за него, целует так, будто вот эта ночь — точно последняя. В этой реальности, в этом мире. Перед глазами кровавая пелена, её руки в крови, его руки тоже. Именно этими руками он цепляется за неё, прижимает к себе. Спина чувствует мягкий мех шкур, но вдруг ощущения сменяются, вдруг мягкость превращается в иглы и она выгибается в его руках.       В отличие от неё, он столько раз занимался сексом, но тогда всё было по-другому. Сестра была ниже, меньше, не такой поломанной, как она. Она пахнет потом и кровью, несмотря ни на что, этот запах её. А ещё она пахнет зимой — вечной, словно смерть, она пахнет морозом и льдом, покрывающим тело. Сестра была другой, её хотелось сжимать до побеления кожи, впиваться пальцами, но именно с ней всё меняется.       Она другая. Она смотрит на него взглядом голубых глаз, и морская бездна бьётся о скалы. Сапфиры горят, разгораются настолько ярко, что, кажется, между лопаток входит меч. Валирийская сталь способна справиться даже с мёртвыми, но они оба живы. Они всё ещё здесь, среди бесконечного севера.       Она тянет его на себя, на этот раз целуя отчаянно, словно боится отпустить и потерять. Словно не боялась множество раз до этого, словно они не прощались ранее. Они прощались, прощались и снова прощались. Десятки раз до этого момента, потому что теперь прощаться не придётся. Он не знает это тело руками, только глазами, увидев раз, он заметил, что оно… не такое.       Резкость и жёсткость, сопровождающие тогда, в прошлый раз, вдруг становятся лёгкостью, вдруг перестают волновать, когда она выгибается в его руках. Совершенно неожиданно изгибается так, что он удивляется, возможно ли это вообще, хотя всё перед глазами плывёт и она ничего не видит.       Она доверяет ему свою душу, доверяет своё тело, она доверяет ему самое ценное, что у неё есть. Свои клятвы, свою верность и свою честь, она опускает в его ладони вместе со своим телом, с мягкой тонкой кожей и первым стоном, разрывающим внутренности. Она чувствует его дыхание на своём лице и открывает глаза. Он видит на глубине сапфирового моря ужас, и она вдруг отталкивается. Он непонимающе смотрит на неё.       — Бриенна? — это имя, обращённое к ней и человек, сидящий на краю постели, это не то. Не та реальность. Гвендолин в ужасе оглядывает комнату и почти врезается спиной в стену, пытаясь прикрыть собственную наготу. — Миледи? — он тянет к ней руки, а она зажимается ещё больше, чувствуя на себе чужие прикосновения.       Это не он. Не его лицо, не его руки, не его запах. Ужас скребётся внутри глотки, а потом вдруг врывается в глаза, смеясь и издеваясь над больным сознанием. Крик вырывается из горла неожиданно, впивается в язык и выталкивается, когда она зажимает голову рукой и…       просыпается.       Пот стекает по виску и между лопаток, когда она вскакивает с постели, запинаясь об одеяло. Истерика бьётся внутри, когда она понимает, что только что могло произойти. Она всегда свои сны видела со стороны. Будто со стороны. Она видела всё глазами Бриенны и в прошлый раз, на постели с Джейме была Бриенна. Но в этом сне, она была там. Её тела касались чужие руки, её целовали чужие холодные губы.       Дрожащими руками она дотягивается до телефона и еле нажимает на нужный ей номер.       — Я, конечно, влюбился, но сейчас пятый час…       — Ник, пожалуйста, — рыдания разрывают горло изнутри. Острыми копьями впиваются в дыхательные пути, и Гвендолин почти задыхается. — Пожалуйста, приезжай.       Телефон выпадает из рук, а она почти падает на колени около кровати, позволяя и так влажной простыне заглушать рвущийся наружу крик. Слёзы бегут и бегут, бегут и бегут, бесконечным потоком пачкают кожу, забираются в нос и рот. Она чувствует соль на языке и сжимает пальцами одеяло, кричит, что есть сил в свою постель, чтобы соседи не вызвали полицию или скорую.       Через долгое количество минут или часов, время теряется на фоне воспоминаний, без конца гуляющих по голове. Это не её воспоминания. Она пытается убедить себя в этом, когда слышит дверной звонок. Лето тихо скулит и бежит в прихожую, а она еле поднимается на ноги, отталкивается от кровати руками. Шаги даются трудно, ноги дрожат, и она почти падает в руки Николая.       Он держит её на себе, делает шаг в квартиру и захлопывает за собой дверь, пытаясь не уронить безвольное тело. Она потеряла сознание. Боже. Он опускается на колени прямо в прихожей, на пыльном полу, осторожно укладывает её в своих руках, убирая с лица влажные от пота волосы.       — Гвен… — тихо шепчет он, пытаясь придумать, что можно сделать. Поднимается через пару минут, поддерживая расслабленное тело. Он укладывает её на диван и смотрит на время, а потом слышит стук в дверь. Лето поднимает голову, тихо рыча.       На пороге обнаруживается знакомая женщина, которую он, почему-то, без лишних вопросов впускает внутрь, понимая, что тоже видел её. Он должен был убить её.       — Где она? — он кивает ей на гостиную, и включает лампу на тумбочке, как только старушка заходит в комнату. Она присаживается на диван рядом с девушкой, улыбается как-то странно. — Если ты здесь, значит, всё нормально.       — Серьёзно? — тихо шипит он. — Нормально? Она позвонила мне в истерике и попросила приехать, а когда я приехал, она упала мне в руки без сознания. Вы это называете нормальным? — он похож на змею, но не вызывает у женщины ни страха, ни волнения.       — Но ты здесь, значит, всё хорошо. Не оставляй её одну, — Дайана поднимается. — Спокойной ночи.       — И всё? Вы так просто уйдёте? — в замешательстве спрашивает Николай. — Может, скажете хотя бы, что это за херня и когда наконец кончится это?       — Осталось пару мгновений. Спокойной ночи, Николай, — входная дверь закрывается, а он с кресла пересаживается на диван, злясь на себя и на старуху, которая… впрочем, чёрт со старухой, чёрт с ним. Дыхание Гвендолин через пару минут становится ровным, и она успокаивается, слёзы на щеках высыхают. Вальдау вздыхает и закрывает лицо ладонями, проводя ими вверх, а потом убирая волосы со лба. Он так точно с ума сойдёт.       Решив, что лучше самому поспать, он сначала идёт в комнату, забирает телефон девушки и отключает на нём будильник, а потом достаёт свой, набирая Чарльзу сообщение. После того, как свет везде гаснет, он садится на диване, в ногах девушки, думая, что спина утром будет болеть, но нужно потерпеть. Ради неё. Николай опускает ладонь на острое колено и вздыхает.       — Нет ничего отвратительнее, чем не суметь защитить того, кого любишь.       Сон приходит через три долгих минуты.

⚔ ⚔ ⚔

      Первое, что он видит, проснувшись, это открытые голубые глаза и пустой взгляд куда-то в сторону телевизора. Гвендолин лежит, положив руку на живот, и вздрагивает, когда он приподнимается. Она поворачивает к нему голову, с припухшими губами и слегка отёкшими веками. Николай подсаживается ближе, прикасаясь пальцами к ещё дрожащим рукам.       — Мне снилась та самая ночь после битвы с белыми ходоками, — без эмоций произносит она. — Мне снилась та ночь, когда Джейме пришёл к Бриенне, когда… — она поворачивает к нему голову и вдруг резко поднимается. Теперь она сидит на коленях и двигается ближе. — Мне снилось, как я выгибаюсь под его руками. В этом сне я не смотрела на себя со стороны, — она склоняет голову и он видит дрожащие плечи. — В этом сне на месте Бриенны была я.       Гнев поднимается к глазам. Если бы только это было в реальности, он бы нашёл Джейме и порвал бы глотку. Гвендолин начинает плакать.       — Я сначала не понимала, а потом вдруг дошло, и мне стало так больно, — Николай вздыхает и тянет её на себя, снова обнимая. — Я не должна была быть на её месте, не с ним, — он касается губами виска девушки. — Я хочу, чтобы это всё поскорее закончилось, я уже не могу.       — Посмотри на меня, — он цепляется пальцами за её подбородок и пытается поднять голову, но она упирается.       — Я не могу смотреть на тебя сейчас.       — Можешь, — сапфировое море тонет в слезах, когда она смотрит на него. — Ты можешь на меня смотреть, потому что там была не ты. С ним была не ты, — Гвендолин кусает и так искусанные губы, а он касается большим пальцем нижней губы, чувствуя раненую мягкость. — Мы здесь, настоящие мы в этой реальности. И сейчас я, — он убирает волосы с её лица, вздыхает. — Сейчас я, настоящий и самый реальный, прикасаюсь к тебе. И я убью его, буду убивать снова и снова, если ещё раз произойдёт что-то подобное.       Гвендолин поджимает губы, утыкаясь носом в его шею, Николай продолжает гладить её по спине. Слышится стук зубов и короткая боль идёт по верхней губе, а потом она приоткрывает рот и позволяет себя целовать. И он не отказывается, потому что так правильно. Сейчас. Бриенна говорила, что люди теряют слишком много времени и потом становится поздно. Он ведёт ладонью по её плечу, стирая своими прикосновения ночной сон. Бриенна говорила, что они могут быть счастливы здесь и сейчас. Он стягивает с неё чужие касания, он стирает с её губ чужое дыхание. Они оба решают, молча и без лишних слов, что лучше попытаться и рискнуть один раз, чем жалеть о несделанном всю жизнь.       Кристи вздрагивает, когда её слегка толкают в плечи, и она позволяет уложить себя на спину. Он наклоняется над ней, совершенно другой, без грамма боли в глазах, только с тихой злостью и странным блеском. Она смотрит на него.       — Скоро всё закончится, — шепчет Николай и целует снова.       — Откуда ты знаешь? — отвечает она, поднимая руки и притягивая его к себе совсем близко. Он почти падает на неё, как небо на голову. Звёзды сыпятся сверху, обжигают и касаются высохших дорожек слёз. Он вжимается в неё, обнимает крепко, будто защищая, оберегая.       — Я просто знаю.       В другой реальности её не нужно было защищать, потому что она могла справиться сама. В другой реальности она защищала его, беззащитного калеку, думающего, что вся жизнь и все люди постоянно будут крутиться вокруг него. В другой реальности они оба делали то, чего не сделали бы в этом мире. В их единственном правильном мире.       Где сейчас он касается её своими горячими пальцами, а она не пахнет кровью и морозом. Она пахнет теплом, по-летнему жгучим и слегка горьковатым. В другой реальности он не возвращается, умирая под камнями, в объятьях любимой женщины. Словно кто-то меняет сценарий. Больной шизофренией человек переписывает их историю.       В этой реальности они сами переписывают историю. Шаг за шагом, прикасаясь друг к другу и сталкиваясь душами, телами, губами, они пишут свою историю заново. Они перечёркивают конец, словно его не было. Стирают его своими касаниями, тихими выдохами и вдохами, сталкиваясь на краю бездны и взрываясь. Бездна пахнет морем и золотом, путается в светлых волосах и замирает в горячих ладонях.       — Для таких, как мы, никогда не настанет зима. Если мы падём в битве, о нас будут петь, а в песнях всегда стоит лето. В песнях все рыцари благородны, все девы прекрасны и солнце никогда не заходит.       В их реальности, в их мыслях и глазах… лето будет длится вечно.