Поздно мы с тобой поняли...

Дни для Леси слились в одну пеструю ленту Мёбиуса. Она вскакивала по утрам, быстро собиралась, глотала обжигающий чай, заворачивала с собой наспех сделанный бутерброд и неслась в колледж. Лекции, семинары, зачеты, коллоквиумы, практические занятия, пленэр. В перерывах между учебой ещё и консультации с Ильей Сергеевичем, который взялся за неё всерьез и просто не давал спуску, заваливая её учебными материалами. В этот день она ухитрилась как-то легко сдать первый экзамен в академии по скайпу, отчего воодушевилась невероятно и, отключив компьютер, схватилась за телефон. Отчего-то мама долго не отвечала, и она позвонила Левандовскому. Тот ответил сразу и на её вопрос, куда подевалась мама, помолчав, ответил, что Лена в больнице. В голосе его было что-то такое, пугающее и тоскливое одновременно, что она мигом забыла, что хотела похвастаться экзаменом, и дрожащим голосом стала выспрашивать подробности произошедшего с мамой. Левандовский, видимо, взял себя в руки и сдержанно доложил, что с мамой всё уже хорошо. Просто легла на сохранение, врач посоветовал так сделать, чтобы понаблюдать. Но Леся между строк слышала его нервозность и беспокойство. Она даже вспылила: что от неё скрывают! Она передала свою мамочку Левандовскому с рук на руки здоровую, а теперь вон что! Больница. Сохранение. Беда. Евгений, откашлявшись, ответил, что вряд ли он повинен в этом, потом, со вздохом поправился: конечно, вина его велика, она в том, что её мама ждет от него ребенка. Леся тут же осеклась и торопливо попросила у него прощения за свои вспыльчивые слова. Они оба помолчали, потом Евгений поинтересовался её делами, и Леся, наконец, рассказала о своих успехах в учебе. Тот в ответ похвалил её и ответил, что непременно порадует маму сегодня. Положительные эмоции Лене сейчас жизненно необходимы. Леся попрощалась с ним и отложила трубку. Хорошее настроение испарилось, как из шарика воздух. Она даже всплакнула неожиданно даже для себя. Сказалась усталость и нервное напряжение последних дней. Телефон неожиданно запиликал и она, решив, что звонит мама, быстро нажала на отзыв, даже не взглянув на экран. - Леся? Здравствуй. Это.. это Никита. Первым порывом её было бросить трубку, и Никита, видимо, почувствовал это, потому что торопливо проговорил: - Лесь, выслушай меня, не клади трубку. Пожалуйста! Последнее слово он выговорил с такой мольбой, что она, поколебавшись, ответила: - Я слушаю. Она действительно выслушала его трепетную речь, в которой были все обещания, которые он мог ей дать, и ещё одна, самая главная вещь, он высказал её веско, как нечто давно обдуманное — им надо, просто необходимо дать их семье еще один шанс, попробовать начать всё сначала. Правда в том, что строить совместную жизнь после всех тех ошибок, что они, - вольно или невольно, - наделали, строить эту самую жизнь, наверное, будет не очень легко. Но он почтет за честь (он прямо так и сказал – этим оборотом речи из девятнадцатого века, и у неё даже горло сжалось от какого-то непонятного чувства) быть рядом с ней, сделать её счастливой, отдать ей всего себя без остатка. Он говорил и говорил, - долго, горячо. Она слушала, волнуясь, чем дальше, тем больше. Когда он, наконец, умолк, Леся не могла выговорить и слова и тоже молча дышала в трубку. В конце концов пауза затянулась, и Никита несмело спросил: - Ну, что скажешь? - Никит, - начала Леся, - я… - Постой, - вдруг перебил он. – Погоди. Не говори сейчас ничего. Подумай. А я тебе перезвоню… ну, например, завтра. Хорошо. - Договорились, - сдержанно ответила она. – До завтра. - До свидания, Олеся. Она отложила трубку и потрогала щеки: они были мокрыми от слез, а она даже и не заметила, что плачет. Она тут же сердито вытерла слёзы - прямо барышня кисейная, ни дать ни взять - потом подошла к окну, за которым зажглись вечерние фонари, немногочисленные пешеходы спешили через двор к своим квартирам, к семьям к теплу и уюту. А она тут сидит одна-одинёшенька, а дом её пуст. Семейная её жизнь с Никитой закончилась, даже не начавшись. У неё не вышло. Не получилось. А ведь она так мечтала: мечтала доказать своей матери, бабушке, что уж она-то лучше всех знает, как надо строить отношения. Что уж с ней-то ни за что не произойдет такое, что муж сбежит с какой-нибудь длинноногой моделью. И уж точно не станет увлекаться юными музыкантшами. Об этом в их доме взрослые говорили обиняками, полунамеками, умолкая при ней. Она, как девица любопытная с буйной фантазией молодости, все эти намеки, обрывки фраз обрабатывала в своей светловолосой голове и делала выводы. Жизнь, в конце концов, оказалась не так проста. Прописные истины про "гладко было на бумаге, да забыли про овраги" были избитыми и навязшими в зубах и раздражали невероятно, когда кто-то их произносил с глубокомысленным видом. Но не зря они назывались истинами. В итоге всё так и получилось. А вернее - не получилось. Может быть...? Она потрясла головой, потом, закусив губу, осторожно додумала эту верткую, влетевшую в её голову мыслишку: может быть, Никита прав? Им стоит попробовать всё начать сначала? И, может быть, у неё ещё всё может получиться? Вернее - у них. И она ещё сможет... Что она там ещё сможет, додумать Леся не успела: её телефон вздрогнул и поехал по столу, заливаясь новеньким рингтоном, который она установила буквально на днях. Она прислушалась и обомлела: телефон настойчиво допрашивал её: "How deep is your love?" - "Как глубока твоя любовь?" Телефон всё звонил и звонил и она, очнувшись от ступора схватила трубку и быстро нажала на отзыв. В трубке что-то скрипело, булькало и шуршало. Она несколько раз позвала "алло-алло", но безрезультатно. Она посмотрела на экранчик: номер скрыт. Снова послушала. Телефон наконец бросил попытки соединения и разразился нервным "ту-ту-ту". Нет, так совсем не годится! Надо как-то собраться, пробежаться по городу, забежать к бабуле, уж та точно сможет поднять ей настроение. Говорить же ей о своих сомнениях Леся не очень-то хотела: представила бабушкину реакцию после того, как та кое-как примирилась с появлением в её жизни Артема. Но просто поболтать о том, о сем, о маме, в конце концов, она же может! Леся решительно выскочила в коридорчик, натянула куртку, замотала шарф, напялила на свои буйные кудри шапочку с помпоном и выскочила за дверь. Телефон остался лежать на столе. Молчал он недолго, потом вздрогнул и запел. Но ответом ему была тишина пустого дома. Бодрым галопом она проскакала до ближайшего скверика, перебежала его, завернула за угол и едва не столкнулась с бегущей ей навстречу Галкой. Та взвизгнула от неожиданности, потом расхохоталась, и они обнялись. - Леська, привет! За кем гонишься? - Привет, Галка! Ни за кем не гонюсь, так, бегу к бабуле. Галка поправила стильную кепочку: - Ну, как ты вообще? Сто лет тебя не видела. Как твои дела? - Всё хорошо. Учусь пока здесь. Получила приглашение в Московскую архитектурную академию. С Нового года перевожусь туда. - Здорово! - восхитилась Галка. - Наконец-то ваша семья опять будет вместе. - В смысле, какая семья? - не поняла Леся. - Здрасьте! Твоя с Никитой, конечно! Нет, всё-таки повезло тебе с ним, - мечтательно завела глаза Галка. - Это же надо: ради любимой девушки такие подвиги совершать! - Какие подвиги? Ты о чем вообще? - Ну, я про фотик, который он тогда купил тебе. Нет, он мне ничего не говорил, конечно, не такой он человек, - заторопилась Галка. - Но я-то всё слышала: и как он выбирал в интернете, какой лучше, и как эту работу искал, и как планшет свой продал. - Галка, подожди! Я вообще ничего не понимаю! Объясни толком! - схватила за руки приятельницу Леся. - Так ты что, ничего не знаешь? - удивленно распахнула та голубые свои очи. - Да говорю же тебе! - сердито ответила Леся. - Короче, слушай. Никита тогда захотел купить для тебя хороший фотоаппарат. Ну, говорил - тебе для учёбы надо, для работы. А зарплаты в поликлинике, сама знаешь! Даже с его дежурствами бесконечными в бюджет такой покупки вписаться очень тяжело. И он устроился работать грузчиком в строительный магазин: я подслушала, как он по телефону договаривался с - как его? - прорабом или кладовщиком, что ли! Так вот, разгружал всякие стройматериалы, сантехнику по вечерам, по выходным, между дежурствами. Ходил тогда весь измотанный, один раз даже заснул над амбулаторными картами. А когда денег не хватило, попытался у меня занять, но у меня с деньгами, сама знаешь: мама из рейса приезжает, тогда я богата, а в перерывах - увы! - И что? - Что: продал свой планшет. Леся слушала эту историю, раскрыв рот. Кусочки разрозненной мозаики в голове вдруг одним махом сложились в стройную и понятную картину: и как он убегал всё время на бесконечные дежурства. И как, смутившись, ответил на её вопрос, что разбил свой новенький планшет. И как опоздал тогда в кино, прибежал запыленный, и она сказала ещё, что он словно бы мешки разгружал. И потом пришел к ней в колледж и торжественно отдал фотокамеру. А она ещё, - вот дура-то! - ляпнула, что объектив слабоват. А потом... Она даже губу закусила от расстройства: так обрадовалась подарку от Левандовского и весь вечер тогда восхищалась новой игрушкой, забросив Никитин подарок куда-то на шкаф. А он ни слова тогда не сказал: ни как ему достался этот аппарат, ни как ему было больно слышать её слова о новом подарке. Галка что-то еще рассказывала, размахивая руками. Леся остановила её жестом: - Галка, извини, мне правда пора. И спасибо, что рассказала мне эту историю. - Лесь, я и не подозревала, что ты не знаешь ни о чем, - горячо заговорила Галка. - Ты уж тогда Никите не говори, что я тебе рассказала. Он ведь хотел это все в тайне сохранить. Да-а, - снова мечтательно протянула она, - мне бы такого Никиту... Леся, попрощавшись с Галкой, повернула домой: к бабушке ей идти расхотелось. Дома она обнаружила забытый телефон и открыв его увидела несколько пропущенных: номер был опять не определен...