Мара

Марина Романовна присела за стол, направив взгляд куда-то в пространство и заговорила вполголоса: — Раз уж на то пошло… Расскажу. Все, что знаю. Что было в начале, смутно я помню… Темной тенью скользила, в ущельях пряталась, на горных вершинах, в подземельях холодных… А боги, молодые да сильные, игрища устраивали, по небу катались, между Явью и Навью ходили, развлечения всякие затевали… И люди… Жили они в мире да согласии, лето вечное царило, теплынь, счастье да радость… А потом встретила я Чернобога. Такую же тень, прячущуюся подальше от прочих богов. И рассказал он мне, что сделать, чтобы Сил набраться. Вместе мы были… — Чернобог? — Спросила Вика, толчком ноги пытаясь отпихнуть кружащегося у нее под ногами кота. — Войны бог, — пожала плечами Мара, щелчком пальцев подзывая к себе марену. Кузя зашипел и попятился, но не удрал — очень уж ему любопытно было послушать дальше. — Война да Смерть всегда под руку идут, рядом держатся, не бывает одного без другого. — Я же говорил! — Самодовольно вставил Бор, но Мара, только бросив на него один взгляд, продолжила: — Недолгой первая война земная была, боги живо вмешались. Но сил мы оба набрались и… Наступила первая в мире зима. Похолодало, снег поля завалил, много людей да зверей тогда перемерло от голода — не ждал никто такого, люди ни запасов не делали, ни у огня греться не умели… — Мара мечтательно улыбнулась. Вика заметила подслушивающую из коридора Алину, но шугать ее не стала, и так понятно, что не уйдет, просто в другом месте спрячется, чтобы послушать. — Напилась я тогда смертью, налилась Силой… Перун да Даждьбог загнать меня в Навь попытались — а я их чуть не заморозила… Молода была, холодна, в решеньях поспешна… Богиня блаженно улыбнулась — было очевидно, что эти воспоминания доставляют ей удовольствие. Кузя потерся об ноги Бора и попытался влезть на колени домовому, но тот шлепком ладони отправил приятеля на пол. — Зануда! — Буркнул кот и снова устроился под столом. — Тише, не отвлекай! — Шикнул на него Бор. — Я сам не все знаю, только кое-что слышал от других домовых! Интересно же! — Долго мы боролись… Нежити тогда там собралось-расплодилось, Силой мы во всех стороны разбрасывались так, как сейчас и за столетие столько не выльем в Явь… Поняли боги, что со мной им не справиться вдвоем и договор мне предложили, чтоб только треть года на земле я царствовала, а потом снова лету место уступала. А я тогда счастья искала… — Взгляд Мары затуманился, довольная улыбка пропала. — Даждьбог обещал, что узнаю я, что такое — счастье это, если увижу, как моим дарам люди радуются… Дура была, послушалась… Смерть только легкую дарить старалась, чтоб в старости, да без страданий… Зимы мягкие стали, не мерз народ по ночам в полях, волки овец не рвали, детишки в сугробах весело возились, в снежки играли, поля, как одеялами, укрыты были снегами пушистыми, озимые хорошо восходили на земле, водой пропитанной… А мне за это что? Чучело мое жгли, сил лишали, ни разу слова теплого не молвили, жалели, что без меня не обойтись! — Масленица… — Забыв, что его не слышат, выдохнул Бор. Кузя сочувственно фыркнул. Мара кивнула домовому. — Масленица. Чучело Зимы, а зима — это я. Сжигали образ мой, а мне и вправду больно было. Не любили меня люди. — А что дальше? — Вика поняла, что завороженно трескает печенье из вазочки на столе и усилием воли убрала руки под стол. А потом встала и закрыла дверь на кухню, чтобы Алинка больше не подслушивала — словно почуяла, что не стоит дочери слушать конец истории. — Дальше… — Мара подняла глаза, слабо улыбнувшись. — Я наткнулась на камень преткновения всех женщин. Вика хихикнула, поняв, что богиня тоже не чужда массовой культуры, и Мара кивнула: — Мужчины. Домовой обиженно фыркнул и богиня, хмыкнув, потрепала его ладонью по плечу: — Ты не мужчина, ты бесплотный дух, не обижайся. Он был… Таким… Я влюбилась. Дала ему времени, чтоб быть со мной. Я сама Смерть, могу напитать человека Силой так, чтобы жил он долго, дольше, чем положено ему Судьбой. И он отвечал мне тем же… Я приходила лишь осенью и зимой… Весною я старухой неприглядной становилась в те времена, не умела еще облик принимать единый… Знал он, кто я, а деревенские только и слышали, что к нему девка красная по ночам тайком бегает… Кузя таки взгромоздился на колени, правда, уже к Вике. Та начала его тискать. — Счастливая я тогда была… — Вздохнула Мара. Дальнейшая ее речь напоминала короткие хрипы — видимо, ей по-прежнему было больно даже вспоминать. — Уговорила себе на голову один раз Весну пустить меня, всего на денек, в мае… Ночью заморозки устроила, снежком все припорошила, сама прихорошилась и пришла… А он… На печи… С девкой какой-то… Селянской… Спит… А между ними — ребенок новорожденный… А я и сама тогда о ребенке мечтала… Но какое дитя у Смерти может родиться? Вика осторожно коснулась сжавшейся в кулак руки богини (история богини на удивление сильно походила на ее историю с отцом Алинки, только тот не успел завести ребенка на стороне) и с шипением отдернула руку — кожа женщины была настолько холодна, что жалила почище раскаленной сковороды. Мара даже не заметила прикосновения. В воздухе разливался холод. — Озлобилась я. Сильно. Так сильно, что пожелала весь мир заморозить. За раз всю свою жатву снять. Никто не ждал от меня… Такой Силы. Ненависть застила разум. Вся деревня вымерзла. Ничто не могло остановить Зиму разъяренную. Я печи одним дуновением тушила… В избы входила… Люди вставать не успевали — сразу в лед обращались. Чернобога нашла… На помощь позвала. Он ритуалу меня научил… Который самому Небу был противен, забыт, заброшен… Как душу от Ирия отрезать, в плен взять, в вечное рабство… Ребенка того я первой мареной обратила с помощью ритуала… И пошла по селам… Деревья так и замерзали — прямо в листве, чтоб больше никогда не зацвести… Старики в домах отчих гибли, девушек молодых я с собой брала, в лесу бросала, к деревьям примороженных, волки их заживо пожирали, парней молодых на куски рвала, детей в снега закапывала и смеялась, когда они ревом заходились, мам звали, а потом затихали, чтобы навек заснуть и мне в плен попасть, дома по бревнышку раскатывала… — Мара тряхнула головой и стало чуть теплее, она явно взяла себя в руки. — Только волки, слуги мои, тому времени и радовались — много, много добычи я им дарила. Сколько лет так ходила, уж не упомню, как привидение неприкаянное, одной злобой, да ненавистью жила. А потом почуяли боги, что немного еще — и весь мир ледяной пустыней станет, лето да весну не пускала я в Явь, с каждым днем все больше земель под вечными снегами пряталось. Она отвернулась и быстро закончила: — Чернобог тоже испугался мощи моей, присоединился к остальным божествам. Все силы собрали, отовсюду богов собрали, армию подняли. Победили меня, наложили печать, чтоб пять тысяч лет я в Нави провела, чтоб в Яви Смерть и Зима сами приходили по своей воле. Буйствовала я сперва, вырваться пыталась, потом смирилась. Вот, кто у вас в гостях живет. Ни один убийца со мной не сравнится, моим жертвам счет на тысячи тысяч идет.