Я выбираю тебя

      Даже будучи еще ребенком, я ничего не боялся: ни змей, ни огромных пауков, ни высоты, ни темной морской глубины. И сейчас, в достаточно зрелом возрасте — двадцати двух лет — я не испытываю страха ни к прыжкам с парашютом, ни к инструментам дантиста, даже смогу запросто вбежать в горящее здание, если в нем все еще находятся люди. Я ничего никогда не боялся. За единственным малым исключением…       Однажды мы с семьей попали в аварию — несерьезную, но вся проблема в том, что я был мал (не старше шести лет) и очень впечатлителен. Я всегда любил томатный сок и обязательно брал его с собой в любую поездку. Он мне нравился всем — начиная от вкуса, заканчивая его насыщенным цветом. Втайне от мамы я взбирался на высокий барный стул, что стоял у нас дома, с него вскарабкивался на столешницу и доставал с полки нужную мне приправу: добавлял в сок несколько капель жгучего красного перца (да, я и в детстве был «горячим» мальчишкой). А еще очень любил подшучивать над всеми. И, смотря в окна проезжающих машин, улыбался, оголяя свои накладные неестественно белые зубы для розыгрышей с длинными клыками, и пускал струйки красной жидкости с уголков рта. Было забавно наблюдать за переменой в выражении лиц людей, когда они за всем этим наблюдали. Я чувствовал себя сильным и страшным вампиром из фильмов ужасов, которые часто пересматривал мой отец, и я, представляя себя ниндзей, весь в черном и с обмотанным вокруг головы шарфом — лишь глаза были видны в оставленном тканевом просвете — подглядывал из-за угла дверного проема родительской комнаты (мне не разрешали смотреть такие фильмы, но все, что под запретом — то слишком соблазнительно, не так ли?!). Так вот, в тот день мы ехали загород на пикник; я, как впрочем и всегда, взял томатный сок и даже набрал его полный рот — почти до раздутых щек — как вдруг, почувствовал резкий сильный толчок и, потеряв равновесие, прямо впечатался лицом в боковую стойку задней пассажирской двери. Я чудом не проглотил вставные челюсти вампира, про которые в шоковом состоянии успел забыть, но инстинктивно все же выплюнул. Все, что помню, это сильная боль в голове, неприятное жжение глаз и как что-то теплое капало из моего носа. Это было первое, что я почувствовал после удара. А первое, что увидел — артериально-красные стекающие мокрые пятна на стекле и руках и испуганное лицо матери на переднем сиденье: она плакала и что-то спрашивала о моем самочувствии. Я ее не особо слышал, ведь дальше мое внимание приковало отражение в зеркале заднего вида. В нем был я. Весь в ярко-красной крови. А потом — я просто отключился.       Да, в итоге это оказалась совсем не кровь, а томатный сок (про который я тоже успел забыть) и все мои полученные увечья — лишь шишка на лбу и ушибленный нос. Но после той аварии у меня появился панический страх к крови — не чужой, а именно своей!       И вот сегодня — самый страшный день в моей жизни: день, когда мой лучший (хотя это уже спорно!) друг Грей силком притащил поучаствовать в благотворительности. Вы не подумайте, я не жадный и всегда первым иду на помощь людям: для благих целей жертвуя всем, чем угодно (в разумных пределах, конечно). По крайней мере, пока это не касается моих драгоценных вен!       — Не переживай, Нацу. У этой медсестры просто золотые руки, ты ничего не почувствуешь, — попробовал успокоить меня Грей, скажу честно: у него это как-то фигово получилось.       — Я не боюсь боли, я страдаю малокровием! — ответил ему я. Не важно, что это самодиагноз, но о таких мелочах ему знать не обязательно. И вообще, слышал, что если ты во что-то свято веришь, то это необратимо и становится явью. — Какой тогда смысл в ее «волшебных» руках? — я наигранно сделал воздушные кавычки и скривился, показывая, что не уверен в способностях его «мега-медсестры». — Давай по-честному: ты просто смерти моей захотел?!       — Не утрируй. Я заранее поговорил с твоей мамой — она дала добро и сказала, что это пойдет на пользу не только всем, но и в частности тебе.       Грей достал свой смартфон, несколькими быстрыми движениями провел по сенсору и показал мне экран с их смс-перепиской. Похоже, это было хорошо спланированное покушение на мое убийство! Интересно, мама ему заплатила, или это работа чисто за его моральное удовлетворение? Я лишь поджал губы и скрестил руки на груди. Думаю, недовольная гримаса на моем лице была красноречивее любых слов. Он с ухмылкой сущего дьявола убрал телефон в карман своей черной кожанки и, скрестив ноги, растянулся на мягкой обивке больничной лавочки.       Но, если так подумать, меня ведь никто насильно не сможет затащить в кабинет. Я просто скажу, что пришел поддержать друга, не более.       И теперь уже я почувствовал себя победителем по жизни и с широкой улыбкой удовлетворенно покачал головой своим гениальным мыслям, — вторя его движениям, но для пущей наглядности своего превосходства, еще больше вытягивая ноги и мыски любимых кроссовок: даже из-под джинсов показались не только белые носки, но и тонкая полоска кожи. Я занял практически весь проход коридора под дверью процедурного кабинета — да я прям как «Мистер Фантастика» (никогда и подумать не мог, что у меня настолько длинные ноги). Вот кто в итоге выиграет! Грей лишь едва слышно хмыкнул и на уровне телепатии сказал мне, что принимает вызов.       — Та ладно тебе, не тушуйся. Сначала у тебя возьмут кровь из пальца, потом накормят печеньками, а затем уже и сделают все остальное. — я не понял: это он сейчас подбадривает? «Все остальное»?!       — Знаешь, это звучит так, словно меня сначала откормят, а потом пустят на сосиски.       Обычно во всех фильмах в такие моменты, когда герои находятся в непринужденной обстановке, подшучивают между собой, начинает что-то происходить — какое-то действие, чтобы накалить обстановку. Интересно, потрескивание и редкое мерцание люминесцентной лампы дневного света у нас над головами и есть начало неизбежного и моего конца или у нее просто плохой контакт? А то как-то банально и немного обидно умирать под столь дешевые спецэффекты!       Грей что-то хотел сказать, но прямо мимо нас «пролетел» белый халат (именно пролетел, потому что я совершенно не услышал звука шагов, хотя, возможно, просто глубоко задумался): незастегнутые подолы развивались от быстрой ходьбы и создавали ветерок в проходе, где не было окон и прямого выхода на улицу. Я отвел взгляд от потолка и решил посмотреть, кто же еще входил в безжалостную банду моего (заочно бывшего) друга и должен был выполнять самую грязную работу — мучить меня сегодня — но дверь захлопнулась и «страшный» человек исчез так же быстро, как и появился. Я совершенно не почувствовал разочарование от потраченного времени в ожидании своей очереди и спокойно мог подождать ещё — до следующей жизни, например.       Не успел я мысленно выдохнуть, как ручка снова щелкнула (вместе с моими венами и аортой — щелкнули и порвались, срывая сердце с его привычного места: оно ухнуло прямо в кроссовки) и появилась медсестра — человек-садист или просто кровосос, к которому люди приходят добровольно помучиться (в моем случае не совсем добровольно). Невысокая, но и не низкая, в полностью застегнутом белом халате; светлая кожа, длинные пальцы и коротко подстриженные ухоженные ногти. Я не видел ее лица, лишь белокурые локоны длинной челки из-под белого чепчика: она вчитывалась в бумаги. В руках медсестра держала истории с именами пациентов — с нашими именами. Девушка подняла взгляд и осмотрела присутствующих (я заметил, что она примерно моего возраста — ну точно не старше): нас было четверо, включая и меня. Я завис. Думаю, все могут представить, как происходит сбой в компьютерной системе и появление синего экрана? Сейчас я почувствовал, что моя операционка полетела к чертям. Она что-то спросила, но я не расслышал. Ведь…       — Мы первые! — выкрикнул я и пихнул в плечо вздрогнувшего Грея.       Похоже, теперь он завис и немного окосел от шока. «О, друг, ты не представляешь, как я удивлен!» — подумал я и подскочил с места, не забыв пнуть ногой его ступню.       — Просыпайся, нам пора творить добрые дела! — наверное, я выглядел полным идиотом, но девушка улыбнулась одним уголком губ, и мне этого было достаточно. Грей выругался. Она опустила руки с бумагами вниз и уточнила мое имя, наверное, чтобы убедиться, не лезу ли я вперед нашей небольшой очереди. Она как-то, оценивающе что-ли, приподняла светлую бровь и осмотрела меня с ног до головы (мне захотелось поправить ворот футболки — а лучше переодеться во что-нибудь поприличнее — потому что он необъяснимо начал давить), снова улыбнулась и пригласила пройти за ней в кабинет, но по одному.       Я шел как завороженный, просто плывя по течению, смутно помня, как вообще вошел и как сел на стул, как положил вытянутую руку на столешницу: я делал все, что мне говорили и постоянно наблюдал за ней. Вы верите в любовь с первого взгляда? Я — нет. И сейчас не верю, и не думаю, что поверю, ведь никогда не был этим чертовым романтиком! Но… Я готов был закричать во весь голос и не важно что — настолько меня распирали неизвестно откуда взявшиеся эмоции!       Она вымыла руки в маленькой раковине, что стояла в углу кабинета, надела латексные одноразовые перчатки и, щёлкнув ими, присела напротив. За свои мысли я посчитал себя тем ещё извращенцем, но я оценил этот жест, как очень сексуальный: возможно даже слегка покраснел, уши горели жутко. Я надеялся, что это не вина моей бурной фантазии, а всего лишь Грей вспоминал недобрым словом.       Она мягко взяла в свои руки мою левую кисть и зажала безымянный палец. И тут я заметил ее нагрудный бейдж. Я не славился хорошей памятью на имена — она была, скорее, выборочной (лишь важные мне люди запоминались и их было немного — очень немного!), но «Люси Хартфилия» мне показалось уж слишком знакомым. Я не почувствовал влагу и холодок на пальце, даже резкий секундный укол не привлек моего внимания: сейчас я смотрел на бейдж и на ее глаза. Большие карие глаза, выделенные тоненькой ровной полоской подводки, и длинные черные ресницы, остальное она скрыла под голубой медицинской маской. Я без преувеличения пялился на нее и, уж поверьте, мне не было стыдно. Никто ведь не стыдится часами разглядывать понравившиеся картины?! Так почему я должен? Не то чтобы я сравнивал ее с произведением искусства, но все же…       Большие карие глаза. Мама мне часто напоминала — да и по сей день при удобном случае троллит — о девочке с круглым личиком, двумя светлыми хвостиками и ясными карими глазками из моего детства. Как бы это смешно ни звучало, но она была моей первой любовью. Это было ещё до аварии: мы ходили с ней в один садик, а после того, как устроил всем воспитателям мозговыносящий разнос, ещё и в одну группу. Я не был балованным ребенком, но своего добиться мог. Я делил и отдавал ей все: любимую машинку, единственные грабельки в песочнице, творожную запеканку, которую она любила; ловил бабочек и постоянно держал ее за руку. Она была как маленькая садовая фея в своих (каждый день разных) платьицах: с цветочками, звёздочками и сердечками. Веселая и очень милая. Нас жестоко разлучили, когда нам было по пять — ее родителям пришлось переехать в другой город, подробностей я не помню, да и признаться честно, не знал. Это было моим первым ощутимым разочарованием. Это было в первый раз, когда разбилось мое тогда еще маленькое сердце. Я долго скучал по ней и плакал. Ее звали: напрягся и задумался.       Как же ее звали?!       К пальцу приложили влажную салфетку, сильно пахнущую спиртом, и сказали подержать несколько минут. Я слабо кивнул, как по заложенной установке делая то, что велят. В руках медсестра держала тоненькую стеклянную палочку с алой жидкостью и клеила на нее стикер с кодом.       — Что это? — спросил я, указывая на палочку.       Она явно не ожидала такого вопроса и с замешательством ответила: — Ваша кровь.       — Моя? — глупо переспросил я.       — Ваша, — повторила она, все ещё удивленно смотря на меня, скорее, как на умалишенного, чем на здорового человека.       Нужно ли теперь делать анализ?       И тут снизашло озарение. Мою первую детскую любовь — девочку, которая первой разбила мое сердце — звали Люси Хартфилия. Голова загудела и резко потяжелела, в глазах начало темнеть. Горло сдавило так, словно в него попал теннисный мяч — стало сложно дышать; попытался сглотнуть, но вышло не очень. Я улыбнулся ей и отключился.