Юный гений

      Снова продолжаю. Выдался у меня выходной день, и то он был занят делами. В прошлый раз я остановился на том, что меня привезли в Берлин на проведение сложной операции. Какой именно, думаю, вы и так знаете. Утром меня разбудила медсестра. По-немецки я говорить не умею, но медсестра оказалась моей соотечественницей и в Берлине проходила стажировку. Хорошо, что не пришлось выглядеть глупо. Она мне рассказала, что операция предстоит долгая и трудная, но по состоянию здоровья, я должен перенести ее легко. Если так, то по ее словам, я оказался первым ребенком, которому будут делать такую операцию. Доктор Шмидт, если опять же брать во внимание его слова, если человеку оторвало конечность и она не повреждена, старается пришить ее обратно. Но если уж все безнадежно, то приходится ставить протезы. Мой случай именно таким и был. Вчера я ничего ни ел и не пил весь день, так что мое утро началось не только с переживания, но и с громкого урчания в желудке. Мне предстояло пройти перед операцией одну неприятную процедуру - клизму. Отвратительная вещь, скажу я вам. Медсестра (забыл упомянуть ее имя. Ее зовут Анна) помогла мне одеться и отвела в ванную комнату, где была кушетка и сказала:       - Сейчас придет санитарка и поможет тебе.       Она ушла, а я остался ждать. Санитарка оказалась пожилой дородной женщиной с грубыми чертами лица. Со мной она говорила по-немецки и я не понял ни единого ее слова. Ей пришлось делать все самой: уложить меня правильно, промыть кишечник, а потом усадить на унитаз. Эээээххх...неловко мне об этом рассказывать, но что естественно, то не безобразно. Про другие неприятные моменты этого дела я не буду рассказывать. Я никак не мог привыкнуть, что у меня нет рук. Но когда эта пытка клизмой закончилась, я, голодный и перепуганный, снова ждал в своей палате, когда за мной придут. Больше всего меня тревожило, что я был совсем один. Мне было страшно. Я знал, что пока буду спать, в моем теле будут копаться врачи. От этого становилось жутко. Но еще ужаснее были воспоминания о том, как мне оторвало руки. Если говорить совсем откровенно, мне по ночам иногда это снится. Во сне я слышу работающий механизм, слышу, как отрываются мои руки, как эта махина перемалывает их, и как я истекаю кровью. Это мой пожизненный ночной кошмар, от которого я просыпаюсь среди ночи и не могу потом долго уснуть.       Я сидел и ждал, а минуты тянулись как часы. К зеркалу не хотелось подходить. Свое отражение я уже видел и назвал себя "червяк". Пока не подошло время операции, я думал о своем будущем. Доктор Шмидт сказал, что у меня будут новые руки и я смогу вернуться к нормальной жизни. Это успокаивало. Только будет ли кто мне таким потом любить? И смогу ли я писать и рисовать? Может, что-то делать еще смогу, а вот в плане написать пару строчек на уроке чешского языка или нарисовать домик на уроке рисования смогу ли? Там надо чувствовать пальцами ручку и кисть. У меня этого не будет. Доктор Шмидт сказал, что я смогу работать руками, но не сказал, что можно будет учиться на ровне с остальными детьми. Но я был готов к такому, лишь бы не быть обузой для родителей. И кстати, почему они не идут? Они ведь прекрасно знают, что мне и так очень страшно. Так почему они не поторопятся? Их я, скорее всего, не дождусь. За мной пришла моя соотечественница и провела в перевязочную. Предстояла еще одна неприятная вещь - поставить катетер для сбора мочи. Если клизму еще вытерпеть можно, то катетер в мочевой канал для меня был равносилен тому, когда под ногти загоняют раскаленные иглы. После этого издевательства медсестра взяла меня на руки (я был легкий) и положила на каталку. Она накрыла меня белой простыней и повезла в операционную. В коридоре перед операционным отделом я увидел на скамейке своих родителей. Мама заплакала при виде меня, отец был мрачен. Перед тем, как меня увезти, медсестра позволила им меня поцеловать и сказать несколько слов.       - Все будет хорошо, Вацлав! - сквозь слезы проговорила мама. - Я очень тебя люблю, мой дорогой мальчик!       - Не волнуйся, сынок! Не волнуйся. Мы будет тебя ждать, - попытался улыбнуться мне отец.       Но его улыбка была измученной. Видно было, что он едва сдерживается, чтобы не зарыдать вместе с мамой. Я прослезился и мама утерла мне слезы:       - Не надо, сынок! Не плачь! Будь сильным! Будь мужчиной! Ты сильный, сынок. Все будет хорошо! Мы обещаем тебе!       Меня повезли дальше, а я продолжал смотреть на родителей, пока они пропали из виду. Как только медсестра ввезла меня в операционную, мое тело сковал такой холод, что я задрожал. Вокруг были врачи и медсестры, пахло лекарствами, рядом стоял кардиоаппарат и много другой медицинской техники. Но что меня реально ввело в панику, так это стол с медицинскими инструментами, где я увидел скальпель, ножницы, щипцы и даже пилу для костей. Я попытался кричать, но голос у меня все еще был охрипший и из моего горла послышался жалкий "х-р-р-а-а-а-а...".       - Спокойно, малыш! Ты ничего почувствуешь! - подошел ко мне доктор Шмидт. Я его узнал только по голосу, так как на его лице была медицинская повязка. - Ты сейчас уснешь, а потом проснешься в реанимационной с новыми руками.       Но спокойнее мне не стало и я прохрипел:       - А если я не проснусь?       Доктору пришлось наклониться, чтобы расслышать меня и я повторил свой вопрос. За маской он улыбнулся и сказал:       - Проснешься! Тебе будет все казаться просто дурным сном. А теперь постарайся расслабиться, чтобы облегчить нам работу. Мы сделаем тебе укол и ты быстро уснешь.       И снова начали мучить мою шею, чтобы поставить капельницу. Рука медсестры оказалась легкой и я почти не почувствовал, как она воткнула в вену котетор, а потом ввела что-то из шприца и я быстро начал ощущать, как теряю силу, тело стремительно охватывает приятная слабость, а глаза, как я ни пытался, закрывались сами по себе. Я уснул! Что со мной было? Ничего не помню, но, как сказал доктор Шмидт, я просто уснул крепким сном. Только вот мне ничего не снилось. Меня как будто выключили.       Что ж, просто спать от какого-то укола - это здорово, но вот только мне никто не говорил, что пробуждение после такого будет малоприятным. В себя я приходил долго. То есть...как бы так сказать? Ну, скажу так, как могу. Проснуться-то я проснулся, слышал голос медсестры, что меня шлепала по щекам, но вот отрыть глаза не мог, так как сил не было вообще. Не понимаю, как такое может быть, чтобы человек не мог даже просто открыть глаза. Она несколько раз подходила ко мне, шлепала по лицу и звала меня. Помню, мне очень не нравилось, что меня так шлепают и чтобы она прекратила издеваться надо мной, я слабо пошевелил губами. Это не было для нее убедительным и она снова меня пошлепала по щекам. Меня, хоть я и был никакой, стало это раздражать. Как дать ей знать, что я проснулся? И я сделал то, что было для меня самого удивительным - пошевелил своей новой рукой! Я это понял, когда почувствовал на своем бедре легкое щекочущее прикосновение.       - Ну, наконец-то, проснулся! С добрым утром! - услышал я довольный голос медсестры. - Слава Богу! Твои родители извелись уже!       Хорошо, что она оставила меня в покое и ушла. В себя я приходил очень долго. Мне было очень холодно и я дрожал, а во рту так сухо, будто туда мне насыпали песок. Когда сознание стало более-менее проясняться, я смог открыть глаза, но почти ничего не видел, как будто мой взор закрывала белая пелена, а еще в затылочной части ощущалась какая-то тяжесть. Мне показалось, что туда зашили камень. Когда силы начали возвращаться ко мне, я застонал и стал звать маму.       - Вацлав, сынок! - услышал я ее голос.       Мама и папа вбежали в реанимационную и я, сквозь белую пелену, что туманила мой взор, увидел их. Против воли из моих глаз потекли слезы и я...опять же, это был либо мой бред, либо еще наркоз не прошел, протянул к ним свою руку! Свою новую руку!       - Что это такое? А ну-ка вон из палаты! - рассердилась медсестра и выгнала моих родителей.       Я продолжал тянуть свою новую руку к ним, но медсестра их уже выпроводила.       - Все хорошо, малыш! Все хорошо! - сказала она и вколола мне аж два укола.       Тупая боль, что охватила все тело после наркоза, через несколько минут должна отступить. После двух уколов она снова оставила меня одного, а я погрузился в сон. Проснулся я на следующий день и пробуждение не было таким тяжелым, как в прошлый раз. Я открыл глаза и смог видеть все четко. Да, я в палате. Рядом тихо пикает кардиоаппарат, а во рту уже не так сухо. Пить и есть все равно хотелось, но попросить было некого. Я понял, что операция прошла и я, как сказал доктор Шмидт, проснулся как после дурного сна. Жаль только что пошевелиться не мог, а точнее боялся. Не мог даже голову повернуть. Спину уже отлежал. Вот бы на бок повернуться. Но я не рискнул. Делать было нечего, спать я не хотел. Все, чем можно было занять себя, так это попыткой вспомнить, что произошло. Первое, что пришло в голову, это ощущение после наркоза. Я постарался об этом не думать. Это мало приятно. Но вот то, что я, приходя в себя, смог пошевелить "рукой", забыть не удалось. Это я помню очень точно. Еще больше в память врезался момент, как я тянул "руку" к маме. Так значит, мне поставили протезы и я могу ими шевелить? Немыслимо!       Я загорелся желанием посмотреть на свои новые руки, но побоялся ими пошевелить. Как бы снова не стало больно. Надо тогда попытаться привлечь к себе внимание. Рядом на стене была кнопка вызова медсестры, только я не мог до нее дотянуться. Позвать ее я также не мог. Пришлось стучать ногой по кушетке и по стене. Не слышит! И что делать? Ногой я столкнул с себя одеяло и приподнял голову. Вот так зрелище! Я увидел свои новые руки. Они больше походили на руки робота. Мне сказали, что я смогу ими сам шевелить. Но в одиночку это сделать побоялся. Мне ничего не оставалось, как просто лежать и ждать, когда ко мне подойдет медсестра. Ну, думаю, что в следующий раз расскажу, как начал жить заново и учиться пользоваться своими протезами.