Бывает ведь...

      Максим Максимыч согласился сыграть роль отвлекающего манёвра, заговорить Печорина и по-тихому отправиться с ним на охоту. Красивый сюжет в не очень красивом исполнении. Тот самый случай, когда актёр портит пьесу. Капитан медленно подкрался к задремавшему на софе Печорину и потрогал плечо, чтобы разбудить:       —На охоту поедешь?       Юноша соскочил как ужаленный. Ошалело уставился на Максима Максимыча, на окно, потом снова на Максима Максимыча:       —Так там же темно?       Ясное дело, он понятия не имел, какая охота может быть ночью. Ответ "ночная" вогнал его в ещё больший ступор. Максим Максимыч с видом знатока согласился поделиться с Печориным опытом мудрых предков и утащил в степь ещё сонного. Григорий Александрович посмотрел по сторонам, будто искал подвох, потом протер глаза и молча последовал за капитаном в сторону, противоположную дому Бэлы. Дело осталось за малым.       Лермонтов проводил парочку взглядом из окна столовой и ехидно улыбнулся. В кои-то веки план удался и Печорин отправился за борт, осталось только не оплошать в пункте "вытащить Бэлу из крепости". Ключевой этап. Ответственность целиком на плечах Лермонтова. Вдох. Выдох. Ключи Максим Максимыч благоразумно достал прямо из кармана Печорина, пока тот раздумывал над поразительно необычным видом охоты, и оставил на столике с бумагой и чернилами. Слишком легко для того, кто проклят богами... Рано радовался: Лермонтов и забыл, какой упёртый замок здесь стоит. Ключ никак не желал проворачиваться. Писатель долго возился со скважиной, сверлил дверь взглядом, наваливался на неё, но услышал заветный щелчок, лишь когда подсознание предложило воспользоваться топором. Когда зашёл, Бэла уже опасливо наблюдала за дверью, откуда доносился скрежет стараний Лермонтова, и прикрывалась подушкой (в её глазах – оружием массового поражения). Поэт обрадовался, что будить девушку не придётся.       —Сейчас отправимся к твоему отцу.—офицер гордо выпятил грудь, надеясь на слова восхищения.       —Что?       Лермонтов выругался. Ну конечно, как он мог забыть! Черкешенка так и не произнесла ничего кроме этого даже с Максимом Максимычем. Узкий диапазон доступных фраз немного усложнял дело. Вроде, по словам капитана, речь она понимала. Но если ему верить, то и сапоги разносились давно, а Лермонтов хромает абсолютно без причины. Юноша глубоко вздохнул и повторил:       —К отцу. Князю. В огромных глазах Бэлы отражался лунный свет, девушка в страхе дрожала. Губы приоткрылись, Лермонтов приготовился услышать "да, скорее, давай сбежим".       —Что?       Ясно-понятно, придётся действовать без объяснений.       —Ладно, я уверен, это было одобрение.       Офицер схватил Бэлу за локоть и поволок к выходу. Именно поволок: конечно, девушка стала упираться и орать что-то на своём языке, орать громко – Лермонтов чуть не оглох. Он мысленно радовался, что ор плавно не перетёк в визг, иначе бы наверняка оставил черкешенку умирать и свалил бы в степь один. По пути девушка грохнула какую-то вазу с цветами, порвала странное подобие шторы и чуть не стянула со стены цветастый ковёр. Несколько раз ударила Лермонтова подушкой, но случайно выронила и начала рыдать. Конец света, а не страдающая героиня романа. С таким упрямством она бы сама скорее завалила Казбича, чем он её.       Лермонтов быстро посадил её на коня, она так же быстро спустилась обратно на землю и бросилась наутёк. Ладно бы к крепости как умный человек, так нет же, рванула в степь. Лермонтов, забыв про лошадь, помчался следом. Слава богам, на небе светила луна, и он смог различить знакомый силуэт. А ещё неожиданно пару силуэтов всадников где-то правее. Естественно, ведь Максим Максимыч и Печорин исчезли именно в этом направлении. Лермонтов с досады стукнул по лбу кулаком и припустил быстрее. Хорошо, что Бэла не славилась достижениями в беге и писатель быстро её настиг. Повалил в траву и закрыл рот ладонью, чтобы не привлекла внимание товарищей, которые почему-то никак не хотели двигаться дальше и застыли на одном месте. Бэла поражённо не могла выдавить даже мычание.       —Вы уверены, что ночью вообще можно кого-то убить? Негодующий голос Печорина писатель узнал без труда. Бэла тоже, и, видимо, именно поэтому прекратила попытки сопротивления. Он её пугал куда больше Лермонтова.       —Конечно. Недавно где-то здесь поймал кабана.       "Если так продолжится, вы поймаете кого-то покрупнее."—Лермонтов начал медленно отползать назад, Бэла последовала его примеру. Наконец у них с писателем совпала цель.       —"Где-то здесь" – это где?—Печорин, кажется, недоверчиво всплеснул руками.       —Где-то здесь.—Максим Максимыч, по всей видимости истративший запас вранья, покрутил головой и показал в сторону леса.—Или там. Не уверен точно-с.       —Так трудно отличить деревья от пустыря!—Григорий Александрович с сарказмом закивал.—Понимаю.       Глаза капитана сверкнули в голубоватом свете, он пожал плечами и попытался выбраться из паутины лжи:       —Это был пустырь. Поляна. Где-то в лесу.       —Даже если там и есть такие огромные поляны, что по краям не видно деревьев, мы ни за что не найдём их ночью.—Печорин истощённо дёрнул за поводья.—Давайте вернёмся в крепость.       Лермонтов знал, что за этим предложением, которое бы определённо последовало за бессмысленным скитанием по пустой степи, непременно последует запасной план. Максим Максимыч хихикнул в кулак. Печорин медленно обернулся:       —В чём дело?       —Ей богу, как дитя малое.       Запрещённый приём, точный удар по самолюбию Печорина (будто выбора Бэлы на свадьбе не хватило). Лермонтов бы отдал горы золота, чтобы увидеть перекошенное от злости лицо офицера, только вот у него их не имелось. Очень жаль. Григорий Александрович помолчал, раздумывая, стоит ли затевать драку.       —Почему это?!       Если в округе и бегали кабаны, после восклика офицера они явно предпочли удрать отсюда подальше.       —Неужто вы боитесь темноты?       Насмешливое замечание попало в цель – Печорин с бурчанием "ещё чего..." рьяно замотал головой и сам направился к лесу, не дождавшись Максима Максимыча. Парочка исчезла за деревьями. Лермонтов подождал, пока голоса утихнут, и медленно поднялся с земли, после чего помог Бэле встать на ноги.       —Видишь?—писатель отряхнул с себя грязь, которую и видно-то особо не было. — Нужно убираться отсюда, пока он занят.       Девушка согласно закивала и подтолкнула Лермонтова к крепости. За вспышкой адреналина последовала трезвость ума; как обычно бывает в квестах, "+5 к интеллекту". В данном случае +150, не меньше.       Неслись обратно напролом, видели только свет горящего на каменной стене факела и тень коня, в непонятках топчущегося на месте. Молились, чтобы Печорин ненароком заблудился в лесу хотя бы до рассвета. В этот раз Лермонтов первым забрался в седло и подтянул Бэлу следом. Она сразу вцепилась в сюртук офицера мертвой хваткой и замерла, боясь упасть. Ещё бы, вскоре они уже на всей скорости неслись через степь. Лермонтов прислушивался к каждому шороху, раздававшемуся в ночи; опасение быть пойманным заставляло кровь стыть в его жилах. Конь слишком громко фыркал, разрезая ночную тишину, привлекая ненужное внимание.       Впереди снова замелькали силуэты всадников, Лермонтов инстинктивно пригнулся и прислушался. Неясный гомон, да ещё на другом языке. Именно на нём Бэла кричала, грозясь лишить Михаила слуха. Одна лошадь выбилась из линии и шла чуть поодаль, ближе к беглецам. Да это же ночь возмездия, убийства князя!       —Отец!       Лермонтов чуть с коня не свалился от удивления. Он не понял, что поразило его больше – то, что они по огромнейшей случайности действительно наткнулись на князя, то, что он ещё жив, или то, что Бэла произнесла не её коронное "Что?". Где-то справа в пышных кустах хрустнула ветка. Офицер обернулся, но не заметил двух светящихся зрачков хищника, готового к прыжку. Казбич с перекошенным от злости лицом выскочил из своего временного укрытия прямиком к Бэле. В свете луны в его руке отчётливо блеснула сталь кинжала. Лермонтов среагировал молниеносно, помогла военная выучка. Он кинулся наперерез разъярённому Казбичу, пытаясь предотвратить нападение. Бэла громко охнула, конь встал на дыбы. Мужчины грохнулись на землю как мешки с картошкой. Казбич схватился с Лермонтовым в рукопашном бою, Михаил всеми силами выкручивал оружие из его руки, пока та не соскользнула. Лермонтов покачнулся. По ушам ударил оглушительный визг Бэлы.       Холодная сталь вошла в грудь словно в масло, прямиком в сердце, обжигая, причиняя сильную боль. Мужчина упал на землю. Краем глаза писатель заметил мелькнувшую тень Казбича, удирающего обратно в кусты. Кто-то бросился за ним, кто-то подскочил к Лермонтову, попытался нащупать затухающий пульс. Писатель не видел их лиц, видел только рыдающую Бэлу. Девушка по-прежнему хватала его офицерский сюртук и истошно вопила, зовя на помощь, но ей никто не отвечал.       Рана глубока как реки Кавказа. Уже поздно спасать Лермонтову жизнь.       Вдали прогремел выстрел. Радостные крики известили о смерти Казбича. Сюжет повернул в новое русло. История получила своих жертв, но не по канону. Теперь погибшие в оригинале Бэла и её отец оплакивали потерю. Храбрый офицер, приятель Печорина, товарищ Максима Максимыча истекал кровью.       В глазах потемнело. Михаил Юрьевич с достоинством героя покидал этот мир. Он чувствовал облегчение, чувствовал, что Высшие силы оставили его в покое. Занавес, плач Бэлы утих. Его смерть – финальная сцена в пьесе. Неразборчивые голоса постепенно прояснились.       —Живой, живой!       Живее всех живых, как же. Вокруг огромная лужа крови, в сердце кинжал. Куда уж живее?       —Дышит, слава богу.       Боль от раны ушла, но Лермонтов не успел порадоваться – тут же загудела голова, будто на неё свалился кирпич. Увесистый такой кирпич. Не веря своему счастью, писатель потрогал место удара, откуда торчала ручка кинжала. Пусто, главное – одежда сухая. И чистая, никакой крови. Вот и зрение вернулось.       Над ним возвышался Ковалев, офигевший не меньше Лермонтова.       —Точно живой!—офицер в чувствах прижал к себе очухавшегося товарища.—Я уже думал, всё...       —Что со мной было?—писатель озадаченно потёр ушибленный затылок.       —Да так, ничего...—Ковалев отстранился и нервно покрутил в руках канделябр.—Небольшое недоразумение.       —Как же, недоразумение...—Пудов где-то рядом раздражённо фыркнул и словил полный ярости взгляд Ковалева.       —Можешь зажечь свечи?—Лермонтов, не заметив конфуза, кивнул на канделябр, всё ещё не веря в случившееся.       —Да, конечно,—Ковалев поднялся на ноги,—только зачем?       —Мне нужно кое-что спалить.—писатель нервно оглянулся, рассматривая лица обступивших его офицеров и надеясь не увидеть среди них Печорина. —Рукопись. Будет лучше, если её уничтожить.