Пламя жизни

Тонкие ручейки воды стекают по прохладной поверхности окна. Мелкие водяные капельки словно прозрачные слёзы ребёнка застыли в ожидании момента, когда они смогут достичь поверхности земли, вдребезги разбившись о твёрдую поверхность. Эта водная пелена мешает наблюдать за ежесекундно мелькающими пейзажами за окном. Лишь небольшое нежно-рыжее пятно немного разбавляет водяные краски. Кажется, только теперь я поняла, почему Пит так любит этот цвет – он согревает, заставляет серость обыденных дней хоть на мгновение озариться нежностью и теплом, исходящим от солнечных лучей. Это один из моих последних закатов в роли незамужней девушки. Скоро всё изменится. Не потому что так хочу я. Не потому что так хочет Пит. Потому что так хочет Капитолий. Ненавижу этот город. Это место никогда не поменяет для меня своих красок. Никогда я не забуду эту жестокость, этот порок, эту людскую вездесущую грязь. Никогда не забуду слёзы, застывшие в глазах многих трибутов, и страх, истинный, всепоглощающий страх, который нельзя побороть. Никогда не забуду спонсоров, которые своими толстыми кошельками решали, кому жить, а кому нет. Никогда не забуду алые пятна из детской крови, пролитые просто так, лишь для того, чтобы повеселить никогда и ни в чём не нуждающихся капитолийцев. Никогда не забуду запах, которым пропитан город. Кровь и розы. Жестокость и власть. Никогда не забуду. Хочется плакать, но слёз давно нет. Быстрым рывком поднимаюсь с кресла, и нежно-розовая ваза, невинно стоящая до этого момента на небольшом столике, летит в ближайшую стену. Она с грохотом разбивается, разлетаясь фонтаном из мельчайших осколков фарфора. Ненавижу этот город. Ненавижу его дурацкие правила. Ненавижу эти наигранные чувства. «Мне нужно забыться, отключиться. Хоть на пару часов» - эта мысль, словно машина на большой скорости врывается в моё подсознание. Мне нужно выпить. И чем скорее, тем лучше! Быстрым шагом выхожу из купе, успев при этом несколько раз оглянуться. Не хочу, чтобы кто-то видел, как я пью. Не хочу, чтобы кто-то видел меня слабой. Алкоголь – это слабость. Алкоголь – это спасение для тех, кому жизнь не даёт поблажек. Алкоголь – это купол, отделяющий тебя от всего мира. Этим защитным «сооружением» уже почти тридцать лет без зазрения совести пользуется Хеймитч. Ярко освященные коридоры кажутся бесконечными. Я словно бреду в нескончаемом лабиринте. Кажется, что выхода нет, но это только кажется: глубоко вздохнув, я вплотную приближаюсь к последней видимой преграде, отделяющей меня от незабываемого и так горячо любимого Хеймитчем мира алкоголя. Дверь с небольшим скрипом распахивается, открывая довольно интересную картину. Кого-кого, а этого человека я не могла представить себе даже в самом странном и абсурдном сне, здесь в столь поздний час, да ещё и с наполненным почти до краёв бокалом горячительного. Закинув ногу на ногу, в самом углу ярко-рыжего кожаного дивана сидит Эффи. Хочется съязвить, напомнив капитолийке о том, что пора бы вытащить свои манеры на поверхность, но от увиденного я пребываю в таком шоке, что не могу вымолвить ни единого слова. - Китнисс, ты почему не спишь? – заметив меня, она лишь слегка смутилась, но затем приняла прежнее выражение лица. – Завтра трудный день, нас ждёт много дел, - уже мягче добавляет Эффи. В её голосе не слышно даже намёка на употреблённый алкоголь, в нём слышны немного непривычные для неё грусть и обеспокоенность. - Не спится, - честно отвечаю я. - Мне тоже. Будешь? – она протягивает мне фужер с ярко-бордовой жидкостью. Я не специалист в алкогольных делах, но, кажется, Хеймитч называет этот напиток «промывкой горла», или просто вином. Беру бокал из её рук, чуть не пролив небольшое количество напитка на пол. Да, всё же аккуратность не мой конёк. В столовой повисает долгая пауза, которая неприятно играет на моих нервах, поэтому я пытаюсь её прервать, задав интересующий меня вопрос: - Не думала, что ты… - я не знаю какое слово лучше подобрать. - Пью? – не дав придумать мне более мягкое слово, произносит она, а затем немного загадочно добавляет: - Китнисс, я, конечно, не напиваюсь, как твой ментор, но это не отменяет тот факт, что иногда и я могу выпить немного. Порой, алкоголь – единственный способ убить боль. - Хоть я и не до конца понимаю её последнюю фразу, но точно знаю, что сейчас она говорит искренне. До сих пор не верится, что передо мной сидит не разукрашенная во все цвета радуги кукла, а обычная, простая, такая, как и все, женщина. Она изменилась, и это ей, определённо, пошло на пользу. - Расскажи мне о себе. О себе настоящей, - теперь мне действительно интересно, кто скрывается за этим милым личиком изменившейся Эффи Бряк. - Хорошо, - её голос стал непривычно сух, и я уже пожалела, что решила спросить об этом. Она словно чувствует моё состояние, поэтому спешит прервать его своим рассказом, - Китнисс, я много лет была обычной никому не нужной девчонкой, заброшенной в Двенадцатый дистрикт, чтобы каждый год своими руками лишать кого-то жизни. До того, как имя Прим и Пита выпало на Жатве, у ваших трибутов просто не было шансов на выживание, я это знала, поэтому было в двойне страшно, вытянув чьё-то имя, смотреть этой паре ни в чём не виноватых детей прямо в глаза. Они ведь уже понимали, что их ждёт. И именно я обрекала их на это. Это было просто ужасно, знать, что ты виновата в том, что они больше не вернутся домой, не увидят своих близких, возможно, даже не доживут до первой ночи на Арене. Тогда я ещё не знала, что на предпоследней Жатве выпадет имя Прим, - она на мгновение словно уходит в себя, но затем, опомнившись, продолжает свою историю: - Какое же было моё удивление, когда я увидела тебя. Глаза горят, ты готова была пожертвовать целым миром ради спасения этой маленькой светловолосой девочки. И ты пожертвовала. Своей жизнью. Ради неё… Тогда-то я и поняла, что в этом году в самом убогом и невзрачном Дистрикте Панема будет победитель. Потом, как ты знаешь, выпало имя Пита. В его голубых, насквозь пропитанном страхом глазах уже тогда можно было увидеть небольшую, но всё же решимость. Теперь я точно знала, что эти игры изменят мою жизнь. Они и изменили. Навсегда. - По её частым вздохам я поняла, что она сдерживает себя из последних сил, чтобы не расплакаться прямо сейчас. - Знаешь, Китнисс, когда вы вернулись с первой Арены, я поняла, что привязалась к вам, возможно, даже полюбила, как любят сёстры и матери одновременно. Вы стали моей семьёй. Настоящей семьёй. - Она не выдерживает, и вот уже пара невольных капель поблескивает на её щеках, - Но потом настало время Квартальной Бойни. Я до дрожи в коленках боялась того, что мне придётся сделать, вновь подставить вас под удар смерти. Всех троих. Даже этот пьяница Хеймитч оказался мне дорог. Даже больше, чем просто дорог... - кажется, она поняла, что в порыве чувств, усугубляемом алкоголем, сболтнула лишнего, поэтому женщина спешно меняет тему. - Когда ты взорвала Арену, в Капитолии начался хаос. Все были не в себе. Ещё никто и никогда не позволял себе такого. Некоторые, конечно, думали, что это просто очередной «подарок» от искусных распорядителей, но те, кто поумнее уже тогда все поняли. Я тоже поняла весь смысл, но слишком поздно… Той же ночью в мой дом ворвались миротворцы. Они разгромили всю квартиру, убили моих родителей и младшую сестру. Мы с отцом и матерью редко могли найти общий язык, но что бы с нами не случалось, как бы мы не ругали, как бы не спорили, кричали и устраивали ужасные сцены, говоря друг другу невесть что, они навсегда остались в моём сердце. А Клея… Я никогда не смогу простить себе её смерть. Ей было всего пятнадцать. Хрупкая девушка с большими жёлто-зелёными глазами, курносым носиком и золотисто-каштановыми прядями волос, ниспадающими на изящные тонкие плечи... Теперь она никогда не покидает мои мысли. Клея была особенной, совсем не такой, как обычные капитолийские дети. Она была добра ко всем, не играла на публику, пытаясь привлечь как можно больше внимания к себе, совсем не пользовалась косметикой, хотя в нашем доме её было всегда много, и предпочитала в выборе одежды постельные тона, не обращая внимание на всеобщее непонимания со стороны одноклассников. - Немного трясущимися руками Эффи подносит наполненный до краёв бокал к губам и быстро выпивает все без остатка, - а потом я попала в казематы. Каждый день слышать чужие душераздирающие крики, ждать, когда наступит час пыток, твоих пыток, знать, что, возможно, где-то за стеной сейчас в полуобморочном состоянии лежит твой друг или просто знакомый, было невыносимо. Казалось, что этому нет конца. Но всё закончилось, оставив на моём теле лишь лёгкие шрамы, вот только с тех самых пор сердце упрямо болит при каждом напоминании о прошлом. Как бы плохо мне порой не было и как бы абсурдно это сейчас не звучало – я благодарна судьбе за каждый такой момент. Потому что я поняла, что для меня действительно важно, кто мне действительно нужен и то, что я никому не позволю больше сделать больно мои любимым людям, которые смогли выжить, пройдя через все круги ада на этой войне. Я сижу в полном недоумении. Я всегда думала, что Эффи – пустышка, обычная ничего не умеющая, кроме как краситься и одеваться в немыслимые наряды, женщина, но оказалось это не так. Её жизнь не была такой уж сладкой. Она изменилась. Она заставила себя раскрыться для других, понять себя и повернуть свою жизнь в нужное русло. Это заслуживает уважения. В порыве чувств обнимаю её. Кажется, пришла моя очередь удивлять женщину, ведь объятья - это то, что выражает людские эмоции, а это уже противоречит моей негласной на первый взгляд, но уже давно известной близким «конституции». Чувствую, что она приходит в себя и обнимает в ответ. - Ущипните меня, кажется, я сплю! – В дверном проёме появляется Хеймитч и, видя весьма необычную картину, усмехается. Почему-то слова ментора задевают меня. Он даже не пытается узнать её, понять, что той Эффи, которая вытянула имя Прим на Жатве, уже нет и никогда не будет. Да, в женщине остались отголоски прошлой жизни, но она изменилась не только внешне, но, похоже, и внутренне. Он видит лишь картинку, поэтому я должна чуть-чуть приоткрыть ему завесу к этой спрятанной довольно далеко тайне. - Прости, Эффи, я, пожалуй, пойду. Завтра и правда тяжёлый день, - встаю с дивана, ставлю уже пустой бокал на стол и иду к выходу. Проходя мимо стоящего у двери Хеймитча, еле слышно шепчу, так, чтобы услышал лишь он: - Узнай её настоящую, - уже почти выйдя из комнаты, я оборачиваюсь и добавляю также тихо: - Только попробуй её обидеть, и твоим запасам алкоголя придёт конец. - И тебе спокойной ночи, солнышко. То, что ты так отчаянно пытаешься выдать за правду, иногда оказывается лишь глупой иллюзией. Порой, то, как ты видишь человека – всего лишь необоснованная выдумка твоего воображения. Может и то, как ты видишь свою дальнейшую жизнь, тоже является лишь плодом твоей плодом бурной фантазии? Кто знает. Но теперь я могу точно сказать, что время как всегда расставит всё на свои места, открыв истинную правду.