«Фамильяр — это живое существо, в котором маг отобразил частичку собственного духа для того, чтобы получить возможность наложения чар на самого себя без выгорания души (кроме этого, имеются и ещё некоторые преимущества в наличии фамилиара). Фамилиара также можно наделить определёнными дополнительными способностями, что также может оказаться полезным. Фамилиаром не может быть (точнее, сие весьма нежелательно) разумное существо (точнее, более высокоразвитое, нежели маг) — в противном случае их роли взаимно обратятся, однако маг не станет фамилиаром, просто инициировать либо прерывать связь самостоятельно и управлять ею он не сможет. Считается, что фамильяр служит и помогает колдунам и ведьмам по хозяйству в различных бытовых делах, но также при случае может помочь околдовать кого-нибудь…»
Хлоп. Книга закрывается, выпустив в стороны сноп пыли. Очередная детская сказка. В глубине души начинает скрести разочарование. Два чёртовых месяца беготни за палеотипом ради чтения какой-то редкостной туфты. Снова открываю книгу. Нет, ну это же смешно. Или четыреста лет назад магия была другой, или у автора просто фантазия богатая. Начиная с того, что по мере чтения всё меньше понятна разница между используемой магией, так ещё и идеи на грани фантастики. Знаем мы, чем такие идеи заканчиваются. От очередной перевёрнутой страницы разлетается вековая пыль, и приходится приложить немало усилий, чтобы не чихнуть. Вот оно, описание процесса. Ну, и где тут часть про раскол души и жертвоприношение? Пробегаю глазами поблёкшую писанину. Сварить зелье, прочитать заговор, а дальше? Что значит «ментально позвать»? И ни слова про человеческую жертву. Да и зелье плёвое, ни одного животного составляющего, одни травы да реактивы. Зато текста заговора накатали аж… аж на полторы страницы. Задумчиво кручу туда-сюда пожелтевший от времени лист. Бред какой-то. И вот это всё должно сотворить новую душу на основе моей, связанную со мной магически? Если бы в этом мире всё работало так просто. Снова хлопаю книгой, отодвигая её в сторону.***
Наверное, сколько бы тебе ни было лет, до самой гробовой плиты хочется верить в чудо. Особенно когда сам ты маг и знаешь эту кухню изнутри. Ничего в этом мире не создаётся вот так просто, невозможно создать себе помощника, которому можно доверять, как себе самому, и не заплатить за это. Тёмный лорд губил людей, чтобы расколоть душу и получить мнимое бессмертие, а тут предлагают зелье, которые дети первого курса к концу осени без труда сварят. И тем не менее, глупая книжка упорно не выходит из головы. Появляется давно забытое чувство детского любопытства. В конце концов, если всё-таки сварить это дурацкое зелье, у меня может появиться дух-спутник. Например, в обличии кота. А почему бы и нет? Вон, Филч везде со своей Миссис Норрис таскается, чем, собственно, я хуже? В конце концов, он будет ловить шоколадных лягушек и прочую дрянь. Хотя братья Уизли скоро и покинут школу, передышка обещает быть недолгой. Да и, судя по написанному, фамильяр может быть шпионом, что тоже было бы недурно. Да и… да и сидеть одному в подземелье, не будем себе врать, безумно тоскливо. В любом случае, с вероятностью в девяносто девять процентов, этот эксперимент обернётся обычным переводом ингредиентов. Невозможно создать такого рода магию, ничего не дав взамен. И тем не менее, перед выполнением обряда приходится пару раз потренироваться в сценической речи. Древнеанглийский без частой языковой практики если и читаем, то произносим сложно. Где-то за грудиной что-то сжимается с трепетом и предвкушением. Почти как при приготовлении первого настоящего зелья — хмыкаю сам себе под нос, раскладывая в нужном порядке ингредиенты. И какой бы абсурдной ни была затея, всё равно теплится надежда на то, что этот странный обряд всё-таки удастся. Вдох-выдох. Ну что ж, начнём. Собственный голос в пустом помещении кажется на удивление громким, эхом отскакивающим от стен. Жидкость под волшебной палочкой вдруг вскипает, повалив голубыми клубами. На миг кажется, что сейчас она выльется на стол, залив и конфорку, и книгу, но вместо этого пенистые барашки, наплевав на законы притяжения, вдруг устремляются вверх, взмывая к самому потолку. Пена сменяется густым дымом с промелькивающими зелёными искрами. Бросаю нервный взгляд на книгу. В этот момент можно заложить свои пожелания в существо. Кошка. И пусть глаза будут зелёные. Дымка вдруг сжимается в пульсирующий клубок, а в следующее мгновение падает, разливаясь о стол, и исчезает. И что это за хрень только что была?«Призовите вашего фамильяра»
— Ладно, фамильяр, я хочу, чтобы ты появился. Осторожно оглядываюсь по сторонам. Ни-че-го. Абсолютно. Ну, собственно, чего и следовало ожидать. В конце концов, уже не маленький, чтобы верить в счастливые сказки. Ну какой у меня может быть фамильяр, самому ли не смешно? Со мной вон даже тараканы не живут, а тут душа, готовая всегда быть рядом, быть другом и всячески помогать. И всё же где-то внутри противно колет разочарование. Очередная глупая надежда. Из задумчивого созерцания чёрных стеллажей наконец выводит нервное клокотание пустого разогретого котла. Пора возвращаться в реальность.***
— Какой занятный эксперимент. И как успехи? — красные глаза напротив не мигая следят за каждым движением. — Провальный. Мой господин, вы сами видели. — Действительно, прискорбно. — Чуть шипящий голос звучит так тихо и при этом явственно, что непонятно, раздаётся он прямо в голове, или же Тёмный лорд просто беседует. — А как поживает та милая дама в розовом? По непонятной причине что-то в этой «даме в розовом» Тёмному лорду определённо импонирует. То ли то, как она методично тиранит всех жителей Хогвартса, то ли ещё какие-то личностные качества. И тем не менее, кажется, этот год оказался самым сложным для всех. Где взять силы на то, чтобы дожить до июля, совершенно не понятно. Неожиданно, видимо, на фоне полного нервного истощения, вспомнившийся летний эксперимент, как и полгода назад, не даёт никакого результата. Только разве что Волан_де_Морт и Дамблдор теперь в курсе.***
Звук шагов эхом прокатывается по пустому тёмному коридору. От обострившейся в последнее время мигрени хочется забиться в самый тёмный угол и притвориться мёртвым, но с Альбусом такой номер вряд ли пройдёт. А тем временем окружающий мир уверенно несётся в непроглядную задницу. Такое чувство, словно сидишь в террариуме со змеями и пытаешься как-то с ними договориться принять себя за своего, при этом не владея парселтангом. Эх, фамильяр, и где ты? Сейчас бы твоя помощь определённо пригодилась. Надо как-то вытащить младшего Малфоя из той задницы, в которую его загнал Тёмный лорд. Непреложный обет, будь он неладен. Так ещё и сопляк отпирается и всячески пытается делать вид, что у него всё получается. Малолетний идиот. А ещё Поттер… Но додумать свою мысль я не успеваю, потому-то за стеной раздаётся какой-то жуткий грохот. Тихо ругнувшись под нос, подлетаю к ближайшей двери. — Алохомора! Замок вспыхивает. В груди начинает вскипать бешенство. Поттер. Малолетнее чудовище, как обычно, в сопровождении Уизли и Грейнджер. То, что эти трое постоянно во что-то влипают, кажется, уже не удивляет. От бешенства начинает потряхивать. Опять они за своё?! Поттер же блеет что-то нечленораздельное, продолжая тыкать палочкой куда-то в сторону. Сердце падает, кажется, пропуская несколько ударов. В голове начинает плыть. Весь мир вмиг сжимается до неё. Медленно она поднимает взгляд, от которого перехватывает дыхание, а ноги вдруг становятся ватными. Лили… Поперёк груди словно ударяет ржавым серпом. Лили… Ком застревает в горле, не давая говорить. Лили… Броситься ей в ноги и умолять, умолять простить за всё, за то, что не сумел, не уберёг… — Профессор Снейп, что у вас тут происходит? — кажется, словно на меня выливают ведро ледяной воды. Нервно дергаюсь, оборачиваясь к невесть откуда взявшемуся директору. Альбус, там Лили… Девушка бросает суровый взгляд из-под сведённых бровей. Кто это, черт возьми? Сердце снова начинает бешено колотиться, отдавая шумом в висках.***
— Интересная девушка, не так ли? И ты совсем не знаешь, откуда она тут взялась? Бросаю на директора недовольный взгляд. — Надо быть абсолютно слепым, чтобы не заметить отсутствие у неё метки. И магии в ней совершенно не чувствуется. — Но я же спросил не об этом. — Дамблдор хитро улыбается, бросая взгляд поверх очков. — Откуда я могу это знать, я её вижу впервые в жизни. В голове начинает неприятно печь. Чёртов старик, неужели он до сих пор не понял, что его легилименция уж очень ощутима?***
От быстрого листания страниц воздух над столом тут же наполняется трухой и пылью. Если эта маггловская девица действительно каким-то непостижимым образом оказалась фамильяром, она тут проживёт недолго. Горько усмехаюсь. Бред. Как вообще маггл может быть фамильяром? Ага, вот оно. Откладываю в сторону книгу. Ладно, если эта бредятина с фамильяром сработала, кто знает, может, и это зачаровывание окажется рабочим. А то девочка и неделю не продержится педагогом. Ещё и так удачно Альбус подкинул ей чуть ли не через день седьмой курс Слизерина, которые себя тут вообще царями и богами считают и сожрут эту малолетку с потрохами. Выуживаю из-под стола клетку с весничкой. Всё лучше, чем ничего. Если получится связать этих двоих, с птицы проклятье снять проще, чем с девицы. Ну и пусть эта малявка ей путь показывает, раз наша госпожа маггловед в трёх соснах путается. Пусть приглядывает за ней, что ли.***
— Северус, мне срочно нужно с тобой поговорить! — раздаётся знакомый голос из камина. Хочется чем-то швырнуть в зелёное пламя, но даже думать о необходимости шевельнуться больно. — Римус, какого дементора тебе от меня нужно? Видимо, решив, что начало года было слишком спокойным, проблемы решили начать закручиваться сейчас снежным комом. Причём со всех сторон: Драко продолжает упорно скалиться и отбрыкиваться, Тёмный лорд подливает масло в огонь, а Альбус… Альбус явно заинтересовался Рунцис. А та, на радость директору, пропуская мимо ушей все колкие замечания и попытку довести до слёз, чуть ли не поселилась под дверью, задалбывая расспросами о своей птице. К слову, птица сработала, как и задумывалось, собрав на себя насланное на профессора-малолетку проклятие. Причём задолбала эта малолетка настолько, что вместо первоначальной идеи умертвить пичугу, чтоб не мучилась, пришлось её лечить. Перевернуть библиотеку Малфоев и родить противоядие. — Снейп, ты должен это увидеть сам, буду тебя ждать.***
Морозный ветер приятно пощипывает кожу. Кажется, здесь, за пределами замка, даже дышится свободнее. Возвращаться в своё уютное подземелье почему-то совершенно не хочется, ведь возвращение ознаменует начало мозгового штурма: девчонка похоже что действительно фамильяр. Никакого другого объяснения тому, что Римус в полнолуние остался человеком, упорно не находится. Только эта Рунцис, околачивающаяся всё время около кабинета, пока зелье готовилось. Правда, звучит всё это на грани бреда. Неужели это действительно вот так работает? Это же… не знаю, это сильнее, чем Тёмный лорд, можно стать… Раньше, чем я успеваю понять, что произошло, прямо над ухом раздаётся пронзительный писк, а в волосы влетает бог знает откуда появившаяся птица. Какого… Кася, как назвала её Рунцис, вьётся кругами, заходясь истошным визгом и, по всей видимости, требуя куда-то идти. Снег под ногами жалобно хрустит, а танцующий рядом шарик света отражается от корки наста мелкими бликами. Птица продолжает виться, но хотя бы не орёт, а потом вдруг исчезает за каким-то сугробом. Сердце ухает, ругательство застревает в горле, а от адреналина начинает бешено колотится сердце. Рунцис, которая должна в это время мирно бродить по замку, каким-то немыслимым образом оказывается здесь, на берегу реки, да ещё и больше мёртвой, чем живой. Как-то, создавая птицу я совершенно не продумал варианты физических методов воздействия. Мозг вскипает в судорожной попытке решить проблему. Трансгрессировать в замок при всем желании не получится, никто не сможет это сделать, кроме Дамблдора. На мгновение в груди вскипает бешенство: и кроме Дамблдора и профессоров-магов, никто не может покинуть ночью пределы замка, а значит… Взмахом палочки расчищаю поляну от снега и зажигаю костёр. Рванув этот полуживой сугроб, выясняю, что девушка, мокрая с ног до головы, почти не дышит. — Дементор тебя побери, Рунцис! — рявкаю, тряханув псевдофамильяра за плечи, в глупой надежде на то, что от этого она очнётся. Чуда, ожидаемо, не происходит, и девица мешком оседает в руках. Надо срочно её отогреть. Нервно озираюсь по сторонам, перебирая возможные варианты. А вариантов практически и нет. На ней нельзя использовать магию, потому что от обычного зелья, после которого должно быть лёгкое чувство дурмана, эта малявка уплыла в обморок. До Хогвартса тащить её пешком не вариант, да и времени нет, судя по синим губам, ещё чуть-чуть - и она попросту помрёт. От всплывшей когда-то фразы Эванс о том, что греться лучше о кого-то тёплого, брошенной давным-давно и совершенно по другому поводу, на мгновение бросает в жар. Но ведь действительно, когда во времена Гриндевальда ставили эксперименты на магглах, было какое-то исследование, что лучше всего согреть замёрзшего человека может не магия, не костёр и не баня, а именно другой человек. Кожа к коже. Но от вида покрывшихся инеем ресниц и скрюченных холодом пальцев мысли о самокопании и самобичевании решительно отбрасываются на потом. Пусть потом говорит про старого извращенца и ещё что-нибудь, но это лучше, чем очередной труп.***
— Фамильяр, я хочу, чтоб ты появился… лась, — тихо бурчу себе под нос, гипнотизируя мелко остеклённое окно. В конце концов, если эта девица действительно фамильяр, она придёт. План оказался до глупого прост: создать максимально невыгодные условия для появления и позвать. По крайней мере, если верить книге, она должна появиться в любом случае. И то, что Рунцис будет просто так гулять ночью по замку после четырёх пар на арене и вчерашнего ночного дежурства, очень сомнительно, а значит, есть шанс, что эксперимент пройдёт при идеальных условиях. Но в коридоре стоит звенящая тишина. А, ну всё это… Наконец отхожу от окна. В конце концов, впереди ещё целая ночь дежурства на грани нервного истощения. Зажигать свет как-то совершенно нет желания, поэтому я уже успеваю сделать уверенный шаг в темноту поворота. Твою мать! Падение навзничь останавливаю в последний момент, благо волшебная палочка была в руках. В лицо лезут пахнущие каким-то карамельным шампунем космы. — Рунцис!***
Закрыв глаза, прислушиваюсь к тишине. Вот бы все ночи в замке были настолько умиротворёнными. За окном медленно танцуют снежинки. Наверное, это последний снег в этом учебном году. В астрономической башне гуляет ветер, наметая белые разводы на полу. Прекрасная ночь. Облокотившись на холодную металлическую ограду, рассеянно оглядываю такой приевшийся за эти годы пейзаж. Замри, умри и вновь воскресни, а эти горы так и будут стоять величественно и непреклонно. Через тишину до слуха вдруг доносятся какие-то обрывки фраз, видимо, принесённые ветром. Въевшиеся за годы рефлексы заставляют обернуться на звук, насторожиться и, перестав дышать, вслушаться в странное звучание голоса. Песня. Рунцис поёт.— Коли в жизни далёкой другой Князь серебряный был бы мне мил, Он ходил бы студёной рекой, На уздечке бы солнце водил, На узде золотой…
Внутри захлёстывает какое-то абсолютно детское любопытство. Быстрыми шагами подлетаю к лестнице. Хочется услышать полностью. Пролёт, из первого оконного проема вдруг вылетает Кася. Птица зависает на уровне глаз, быстро хлопая крылышками, а потом опускается на каменный подоконник. Замираю рядом с Касей.— Так гряди из-за гор, из-за гневного моря, И у этого мира её забирай, и навеки её Забирай! Забирай! Пропади оно пропадом! Звенит на ветрах из травы тетива — Забирай! Забирай! Крылья вспыхнули золотом, Да остались в крови рукава…
Девушка кружит по внутреннему дворику, взметая длинной юбкой хлопья снега. Звонкий голос разливается по холодному замку, болезненно отдавая куда-то под рёбра. Дышать становится тяжелее. Словно и не маггл, а какая-нибудь сказочная сирин. В каждом движении, в каждом слове и интонации чувствуется какая-то странная девичья душевная боль. Вдруг пляска заканчивается, и девушка замирает перед одной из украшающих фонтан статуй.— А за морем на чёрной скале Змей серебряный кольца плетет. Самоцветы горят в серебре, Змей крылатый желанную ждет, Он свою наречённую ждет. Обречённую ждет.
Обречённая — наречённая, — хмыкаю, закрывая глаза. От песни почему-то по спине пробегают мурашки.— Кто летит за пургой из обители молний, Тот единственный в силах шагнуть через край. Так гряди из-за гор, из-за синего моря, И у этого мира меня — забирай эту ложь, Горе, нежить и небыль, Я — стеклянный сосуд со свечою внутри; Мы отвержены — что ж, упади же из неба И у этого мира меня забери!
Какая-то странная сила бьет под дых. Пальцы больно обдирает шершавый камень кладки. Охватывает дикое, почти животное желание откликнуться на призыв.— И навеки меня забери! Слышишь, в небо меня забери!
С трудом задавливаю стремление броситься вниз, схватить это рыжее безумие, сжать до боли и забрать. Всё равно куда и непонятно зачем, лишь бы оказаться рядом. Вдыхаю обжигающий воздух через до боли сжатые зубы. От вдруг раздавшегося голоса Альбуса вздрагиваю, снова открывая глаза. А ему-то что тут понадобилось? — Саша! Саша, ты не я, слышишь?! Не я, ты слышишь? Ну? Комната пляшет перед глазами, словно в калейдоскопе. К горлу моментально подкатывает тошнота, а от вдруг возникшей невозможности нормально вдохнуть захожусь кашлем. — Саша? — Я замечаю наклонившегося ко мне Северуса. На моё неопределённое движение головой мужчина тяжело вздыхает. Осознание произошедшего бьёт в основание черепа вместе с прилившей кровью. Начинает больно пульсировать в шее и закладывать уши. Я только что прожила куски жизни Северуса! От закружившихся в памяти воспоминаний снова подкатывает тошнота, а на глаза наворачиваются слёзы. Северус реагирует молниеносно. Моё лицо вдруг оказывается крепко зажато в ладонях, и маг заставляет посмотреть себе в глаза. На мгновение взгляд мужчины становится менее осмысленным, а в следующую секунду Снейп притягивает меня к себе, крепко обнимая за плечи и гладя по спине. Закусываю губу в попытке не расплакаться. Кажется, словно душу вывернули наизнанку и выскоблили железным скребком. — Все хорошо, — раздаётся тихий шёпот над ухом, и я, снова хлюпнув носом, всё-таки заливаюсь слезами. Человек, за которого так больно, ещё и успокаивает меня. Какое же я всё-таки ничтожество.