Побег

      Селчу сидел на койке и, почти не мигая, смотрел на стену, и проходившие мимо камеры охранники не замечали в заключённом никакой перемены. Своим поведением он сейчас ничем не отличался от узников в соседних камерах: такой же пустой взгляд и полное безразличие к окружающему миру. И дело было не в том, что Тайко умышленно притворялся, дабы не выдать, что пришёл в себя, просто, погрузившись в свои мысли, он действительно не обращал внимания на происходящее вокруг, даже на расхаживающего из угла в угол и что-то бормочущего себе под нос сокамерника. Этому несчастному, в отличие от Селчу, уже никогда не суждено было вернуться в норму, поскольку он повредился в уме окончательно. Хотя, возможно, наоборот, он был счастлив, так как находился теперь в каком-то собственном мире и то, что происходило вокруг, его не особо задевало.       Тайко тяжело вздохнул. Отчасти он сейчас даже завидовал мельтешащему перед глазами сокамернику. Может быть, оно и к лучшему, когда ты не знаешь, кто ты, не понимаешь, где находишься, когда тебе всё безразлично. Про себя Селчу больше такого сказать не мог. Радость от того, что он всё вспомнил, быстро сменилась тоской и ощущением безысходности, поскольку следом за воспоминаниями пришло и осознание текущего положения. Да, к нему вернулось прошлое, но у него не было будущего, лишь бессчётное количество похожих друг на друга дней. Он заточён в имперском каземате. Голые серые стены, жёсткая койка, безвкусная тюремная похлёбка два раза в день — вот всё, что ждёт впереди героя Альянса. Сколько времени ему предстоит томиться в неволе: недели, месяцы, годы? Тайко не знал, к какому сроку приговорён, но подозревал, что к пожизненному. Он не питал никаких иллюзий на свой счет: скорей всего, ему никогда отсюда не выйти. Селчу понимал, что надежды на то, что кто-то придёт ему на помощь, нет. Никто не знает, что он здесь. Вероятно, его считают пропавшим без вести, а, возможно, уже и к числу погибших отнесли. Рассчитывать не на кого. Впереди ждёт лишь беспросветная тоска. И, как это ни грустно, даже если Империя утратит влияние на этой планете, нет гарантии, что что-то изменится. Директор тюрьмы может объявить себя здесь полноправным хозяином и, если он не будет вмешиваться в общегалактические вопросы, никому не будет дела до того, что он тут вытворяет.       — Почему я не погиб в каком-нибудь сражении, — пробормотал Селчу.       В груди защемило так, что захотелось завыть от отчаяния. Таким несчастным и одиноким Тайко до этого чувствовал себя только один раз, когда узнал о гибели близких. Только на этот раз никто не скажет слова поддержки. Другим заключённым нет до него дела, а охранники тем более не станут ему сочувствовать. Селчу прикусил губу, чтобы не дать воли эмоциям. Империя отняла у него всё: родную планету, семью, … а теперь и свободу, и надежду на будущее — всё, кроме жизни. И эту жизнь ему предстояло влачить запертым в клетке. Тайко обречённо опустил голову. Что ему теперь делать? Сдаться и покориться своей участи?       За своими размышлениями Тайко не заметил, как дверь в камеру открылась, и вошли два охранника. Один грубо тряхнул за плечо сидящего на койке узника. Селчу вздрогнул от неожиданности и поднял голову. Он только теперь понял, что рядом с ним стоит человек.       — Лёг на койку, и спать! — велел охранник.       Это в обычных бараках заключённым просто давали сигнал к отбою, после которого все должны были затихнуть. А тут многих узников приходилось чуть ли ни носом тыкать, чтобы они поняли, что от них хотят. Например, сокамерника Селчу второй охранник схватил за шкирку и, невзирая на жалкие попытки сопротивляться, уложил на койку. Сам Тайко подчинился безропотно. Он чувствовал себя очень измотанным, и дело было не только в том, что полдня пришлось мыть полы. Бесконечные допросы во время заключения в «Лусанкии» отняли все его силы, и на восстановление требовалось гораздо больше времени, чем три недели. Поэтому нужно было пользоваться каждой возможностью. Как только за охранниками закрылась дверь, и без того тусклый свет в камере погас совсем, остались только огни в коридоре. Тайко постарался поудобнее устроиться на койке и закрыл глаза. Он понимал, что лучше следовать установленным здесь правилам, а ещё решил, что сейчас самое разумное притворяться безвольным и беспомощным, чтобы никто не понял, что он пришёл в себя. А что будет дальше, время покажет.       

* * *

Четыре стандартные недели спустя       Селчу вздрогнул и открыл глаза. Пот градом тёк по его лицу, шее и спине. Сердце билось так, словно готово было выскочить из груди. Тяжело дыша и глядя в темноту, Тайко попытался понять, где он. Через пару мгновений он осознал, что находится в своей камере в акритʼтарской тюрьме. На другой койке мирно похрапывал во сне сосед. В пустом коридоре эхом отдавались шаги марширующих охранников. Из одной из соседних камер доносились сдавленные рыдания, а из другой — истерический смех. Все эти звуки, ставшие за последнее время привычными, помогли Селчу вернуться к реальности, да и кошмар почти полностью стёрся из памяти, стоило открыть глаза. И хотя сейчас Тайко не мог сказать, что именно ему привиделось, он не сомневался, что во сне снова находился в «Лусанкии». Селчу сел, потёр лицо и постарался успокоиться и убедить себя в том, что всё хорошо, и всё позади. Наверное, для человека в его положении такие мысли могли показаться странными, но условия содержания в этой тюрьме не шли ни в какое сравнение с тем, что пришлось пережить там. К большому для себя облегчению, Тайко по-прежнему мало что помнил о пребывании в «Лусанкии» и предпочёл бы совсем забыть тот ужас, но приходившие периодически кошмары служили напоминанием о тех днях.       Тайко не без оснований подозревал, что основной тюремный комплекс мало чем отличается от других имперских каторжных тюрем. Но, к счастью, пока он был избавлен от удовольствия там находиться, и совершенно не горел желанием туда попадать. А в этой части тюрьмы, где Селчу сейчас был заточён, условия содержания были относительно приемлемыми: ни тяжёлой, изнуряющей работы, ни серьёзных наказаний, даже охранники по отношению к заключённым были достаточно либеральными. Правда, и здесь персонал иногда терял терпение и срывался на беззащитных узниках по пустякам. Сам Селчу накануне получил оплеуху за то, что, по мнению охранника, пол после мытья был слишком скользким. Тайко, конечно, было трудно вывести из себя, но всё же тогда у него возникло желание огрызнуться и вылить в ответ ведро воды на голову имперца. Но, к счастью, он вовремя удержался, поскольку таким поступком сразу выдал бы, что прекрасно отражает действительность. А если говорить о мытье полов, то здесь не только в комнатах охраны, но и в камерах и остальных помещениях, где в течение дня могли находиться узники, было довольно чисто. Причина заключалась в том, что директор терпеть не мог грязь и боялся паразитов. Антисанитарные условия могли царить в бараках основной части тюрьмы, это мало волновало Йарейя, поскольку он редко самолично совершал осмотр своих владений, предпочитая руководить на расстоянии из кабинета. Но, в отличие от основного комплекса, помещения, отведённые для содержания «особых» заключённых, непосредственно примыкали к корпусу, где жил персонал, включая самого директора. И хотя тюремная часть была отделена перегородками, мощными дверями и переходами, во избежание заразы Йарей распорядился поддерживать в тюремных помещениях чистоту и порядок, в первую очередь усилиями самих заключённых. А дабы не разводились паразиты, все узники должны были быть коротко стриженными.       Но какими бы условия ни были, всё равно это оставалось тюрьмой, и человек, в своё время решивший связать свою жизнь с полётами, теперь ощущал себя, как птица, которой подрезали крылья и посадили в клетку. Тайко не знал, суждено ли ему когда-нибудь вновь испытать положительные эмоции: радоваться, улыбаться или смеяться. Слишком давно в его жизни не было ничего, кроме боли, страха, унижения, отчаяния и чувства безнадёжности. Правда, первые два пункта больше относились к заключению в «Лусанкии», сейчас ситуация была получше. Но всё равно Селчу здесь было тяжко.       Услышав приближающиеся по коридору шаги, Тайко поспешно лёг. Конечно, кошмары, крики и стоны по ночам тут были обычным делом, и, скорей всего, охранник не обратил бы внимания на то, что узник сидит, вместо того, чтобы спать. Но всё равно не стоило рисковать и привлекать к себе лишнее внимание, если притворяешься, что не в себе. А всё это время Селчу успешно справлялся со своей ролью. Он изображал покорность, держал себя в руках, старался ни на что не реагировать и безропотно исполнял то, что велели, и до сих пор ни у кого из охраны не возникало никаких подозрений. Отвернувшись к стене, Тайко прикрыл глаза. Прошествовавший мимо охранник заглянул в камеру и, удостоверившись, что всё в порядке, продолжил обход.       Как только шаги стихли, Селчу открыл глаза и постарался прикинуть, какой теперь может быть час. Судя по всему, до конца отбоя оставалось ещё много времени, так что самым разумным было бы постараться снова забыться. Только вот сна у Тайко не было ни в одном глазу. Этот факт не очень его беспокоил: даже если он проворочается до утра, у него, скорей всего, будет возможность отоспаться днём. Селчу быстро усвоил местный распорядок: если накануне работал, значит, следующий день проведёшь в камере. Единственное только, сосед, с которым совпадала смена, мог помешать спать. Надо отдать должное, сокамерник был смирный и совершенно неконфликтный. Он мог подолгу ходить из угла в угол и тихо разговаривать сам с собой. И хотя большую часть времени сосед и пребывал в возбуждённом состоянии, обычно он не замечал наличие Селчу, но всё же иногда отражал, что находится в камере не один. И тогда Тайко был вынужден часами выслушивать всякий бред. Кроме того, один раз сокамерник напугал Селчу тем, что без всякой причины начал кричать, в ужасе глядя на стену, и полез под койку. А так, по большей части, сосед не беспокоил, и Тайко старался не обращать на него внимания.       Разглядывая в темноте потолок, Селчу в очередной раз думал о том дне, когда попал в плен, и гадал, могло ли всё сложиться иначе. Наверное могло, если бы он сам добровольно не вызвался на то задание… Но история не имеет сослагательного наклонения: нельзя вернуться в прошлое и всё изменить. Гадать о том, как в ином случае развернулись бы события, можно сколько угодно, только легче от этого не станет. Что случилось, то случилось, нет смысла корить себя или винить кого-то, ведь это был его собственный выбор, и Тайко осознавал, на что шёл. И, в конце концов, жизнь, какой бы она ни была, продолжается.       Как обычно бывало в те моменты, когда в голову лезли только мрачные мысли, Селчу попытался найти утешение в хороших воспоминаниях. Он представил лица друзей и Винтер. Воспоминания о тех, кто был ему дорог, помогали Тайко не соскользнуть в бездну отчаяния и служили ему утешением. Как сейчас ему не хватало шуточек Уэса, недовольного ворчания Хобби и надёжного плеча лучшего друга. На Веджа всегда можно было положиться. Селчу печально вздохнул: если бы Ведж знал, где он находится, то сделал бы всё, чтобы вызволить друга. Но на помощь друзей Тайко не рассчитывал. Он понимал, что, скорей всего, никогда больше их не увидит. Он даже не знал, живы ли они. Гибель друзей тоже иногда являлась Селчу в кошмарах, но он старался отгонять подобные мысли, предпочитая верить в то, что с друзьями всё в порядке.       Будучи отрезанным от внешнего мира, Тайко практически не имел представления о том, что сейчас происходит в Галактике. В каком-нибудь другом месте, в том числе и в основном комплексе акритʼтарской тюрьмы, сведения приносили новые заключённые. Но здесь кого-либо о чём-то спрашивать было бесполезно. Половина вообще не услышит вопрос, а те, кто поймут, что к ним обращаются, возможно, и ответят, но будет ли то, что они скажут правдой или плодом больного воображения, останется только гадать. К тому же все заключённые оказались здесь раньше него. Поэтому Тайко даже не пытался разговаривать с другими узниками, за исключением редких моментов с сокамерником, и то разговором это трудно было назвать, поскольку сосед нёс какую-то ерунду, а Селчу только рассеянно кивал. Из разговоров охранников тоже мало что удавалось узнать, поскольку надзиратели в основном обсуждали всякие сплетни, болтали о своей жизни или жаловались на судьбу. Складывалось ощущение, что происходящие во внешнем мире их не трогает, или просто новости не доходили до такой глуши. И даже, когда в разговорах охранников и проскальзывали обрывки каких-то новостей, не было гарантии, что они не основаны на имперской пропаганде. Так что Селчу не был склонен им доверять и вообще не особо прислушивался к подобным вещам.       Тайко казалось, что он томится в имперском плену уже целую вечность. Когда он был заточён в «Лусанкии», Селчу очень быстро потерял счёт дням и не представлял, сколько времени там провёл, но подозревал, что несколько месяцев. На Акритʼтаре ситуация несколько изменилась. В комнате отдыха охраны, где Тайко регулярно приходилось мыть пол, висел хронометр, показывающий не только местное и стандартное время, но и день недели. На основании этого Селчу прикинул, что с учётом дней беспамятства, находится в новом месте заключения около месяца. Только подобные подсчёты мало что давали, поскольку не было надежды когда-нибудь оказаться на свободе.       Селчу видел два возможных варианта своей дальнейшей судьбы: либо выяснится, что он притворяется, и его переведут в основной тюремный комплекс. (То, что туда переводят всех, кто пришёл в себя, Тайко уже выяснил: неделю назад как раз забрали одного человека). Или же, находясь изо дня в день в обществе умалишённых, он действительно сойдёт с ума, и для него, как и для сокамерника, станет безразлично, где он находится: в неволе или на свободе. Селчу поёжился, хотя холодно в камере не было. Перспективы, мягко скажем, не радовали, от них становилось не по себе. Получается, что и в первом и во втором случае ему суждено сгинуть в этой тюрьме. Или есть ещё третий вариант?       Перед мысленным взором Тайко возникло лицо старика (одно из немногих воспоминаний о заключении в «Лусанкии»), и на ум пришли его слова: «Ты не умрёшь здесь». Слова относились к «Лусанкии», но что от этого меняется? Если уж Селчу не сгинул там, так почему сейчас должен сдаваться? Ещё не всё потеряно, и не стоит хоронить себя заживо раньше времени. Если он сейчас смирится со своей участью, значит, он позволит Империи одержать верх и сломать себя. Нет, он должен выбраться отсюда ради общего дела, ради свободы угнетённых народов Галактики, ради друзей, ради любимой девушки, которая, хотелось верить, его непременно ждёт. При этой мысли в голубых глазах вновь начал тлеть огонь давно угасшей надежды.       Тот порыв отчаяния и безразличие к своему существованию (теперешнею жизнь можно было назвать только так) в первые недели были вызваны физическим и психическим истощением — результатом заключения в «Лусанкии». Но за этот месяц, благодаря щадящему режиму и сносному питанию, многое изменилось. Конечно, энергия не била из него ключом, но Тайко определённо чувствовал себя гораздо лучше, чем в первые дни. Правда, о полном восстановлении говорить пока было рано. Он по-прежнему ощущал слабость и быстро уставал, порой замечал за собой какую-то рассеянность, временами туго соображал и память иногда подводила… Поэтому в ближайшее время не стоило и думать о побеге. Сначала нужно восстановить силы, иначе далеко не уйдёшь. Полагаться на одну лишь удачу в ожидании удобного момента не имело смысла. Дальнейшая судьба находиться в его руках. Селчу понимал, что, если он хочет выбраться отсюда, ему нужно разработать чёткий план. Пока можно начать с того, что разведать обстановку и узнать побольше обустройстве здания. Эти сведения, наверняка, можно почерпнуть из разговоров охраны, ведь надзиратели прямо при заключённых беседовали на всевозможные темы. Вспомнив, кто он, Селчу быстро перестал обращать внимания на эту болтовню, поскольку большую часть времени охранники трепались о всякой ерунде, но иногда кое-что занятное проскальзывало. Поэтому, начиная со следующего дня, Тайко решил исправить свою ошибку и вновь начать прислушиваться к разговорам охраны. А ещё что-то подсказывало Селчу, если он хочет сбежать, то нужно делать это отсюда, выбраться из основного тюремного комплекса будет гораздо сложнее. А единственный верный способ там не оказаться — это продолжать притворяться. Чем дольше правда не вскроется, тем больше шансов, что Тайко успеет сбежать. Но, поскольку в ближайшем будущем угроза оказаться в основном комплексе не нависала, время в запасе было. Так что об этой проблеме можно было пока не думать.       В данный момент лучше было вообще и о чём грандиозном не думать, а всё-таки постараться уснуть вместо того, чтобы рассчитывать на день отдыха. Вдруг на сокамерника в очередной раз найдёт желание поболтать? Тогда об отдыхе придётся забыть. Поэтому нужно спать тогда, когда есть законная возможность. С этой мыслью Селчу перевернулся на бок и закрыл глаза.