Кислород

      — Том… — одними губами шепчет Гермиона больно ударяясь о что-то твердое. Её сжимают сильные теплые руки. Но запах кажется чужим, хотя она и сама прижимается к человеку. Нет, это не Риддл, он другой, он пахнет по-другому, он обнимает иначе.       — Рон, Гермиона! Слава Мерлину, я думал с вами что-то случилось! — Гарри бросается к друзьям сразу же, как они приземляются на холодную землю. — Вас не было минут пять, но для аппарации это вечность, я с ума успел сойти, представляя, что могло с вами случиться.       Грейнджер хватает ртом воздух.       — Гарри?.. Гарри… — и кусает губы. И плачет. — Гарри… — делает короткие вздохи, словно не может полноценно вдохнуть. — Мерлин… Гарри!       — Дружище, ты… ты не снишься… — руки Рона соскальзывают с тела Гермионы, оставляя её сидеть на земле. Уизли сгребает Поттера в охапку, приподнимая над землей. — Ты действительно живой? Быть не может…       Он сжимает ребра друга так сильно, что Гарри на секунду пугается, что он собирается вытряхнуть его легкие наружу.       — Кажется, и для вас эти пять минут были вечностью. — усмехается Поттер. — Рад, что мы трое смогли сбежать, надо узнать, как дела у остальных. — Уизли опускает друга на землю, разжимая руки. Он действительно отчаялся его когда-нибудь ещё увидеть.       Осознание, что его жизнь в сорок пятом закончилась, ещё не пришло. Пока в груди разливается только радость от встречи с другом, которого ему действительно не хватало.       — Дж… Рон… — в это время продолжает захлебываться в слезах Гермиона. — Рон… Небо… Мне нужно успокоительное.       Уизли возвращается к подруге. И через секунду они втроем сидят на земле обнимая друг друга. Как раньше. Как вчера для Гарри. Как целую вечность назад для Рона с Гермионой.       Это ведь не сон?       — Не представляю, что с вами случилось, ребята, но лучше вам отдохнуть, я пока наложу заклинания и поставлю палатку. — первым поднимается Поттер, решительно направляясь в темноту.       — Всё в порядке, если мы здесь, значит он остался жив. — Рон старается быть максимально милым.       — Если мы здесь, значит он не просто жив, а сошел с ума из-за моей смерти. — она практически воет. — Вал ещё утром была нормальной, но меня ведь убила Джин, а что с ней стало дальше, Дж…? Рон, я, я во всем виновата, Рон… Как я могла быть такой дурой?!       — Ты просто защищала любимого человека. — каждая мышца его тела напряжена. Постарайся не винить её за это. Или хотя бы сдержи это в себе.       — Я просто довела их до всего этого. Год пыталась защитить и привела за руку в ад.       Она сворачивается клубком, кладя голову на колени Уизли. Её тело трясет, пока пальцы впиваются в собственные плечи, оставляя синяки.       — Я убила Тома Риддла вместо Джин… И куда эффективнее.       И снова плачет, не моргая смотря в пустоту. И Рон бы даже пожалел её, если бы у него хватало на это сил. Он думает о Лане, которой обещал вернуться. И соврал. Интересно, кто заменил его?       — Надо рассказать Гарри. — тихо начинает Уизли, когда Грейнджер перестает трясти, теперь она просто лежит не шевелясь.       — Как ты это представляешь? Гарри, мы в эти пять минут почти на год отправились в прошлое, и я спала с Сам-Знаешь-Кем? А теперь ты должен убить его, но всё моё нутро протестует? А ещё у меня с ним связь через магию, но ты относись ко мне как раньше, хорошо? — выплевывает Гермиона.       — Он сейчас не тот человек, которого ты любишь. Не тот, ты должна это осознать. Если наши догадки верны, и мы были в прошлом не для того, чтобы его изменить, а для того, чтобы привести к тому, что мы видели в будущем, то Том Риддл действительно мертв, и у нас теперь есть знания, чтобы убить то, что от него осталось, Герм.       — Афелия, я хочу быть Афелией, я хочу к ним, я хотела состариться с ними, а не в лесу крестражи искать, я должна была быть рядом, потому что во всем этом дерьме им всем нужен друг. Им нужна я! — она колотит кулаком то по земле, то по ногам Рона.       — Ты нужна сейчас мне и Гарри. Если ты пока не готова рассказать, мы промолчим, но рано или поздно, это всплывет наружу. — спокойно продолжает Уизли, успокаивающе поглаживая.       — Почему тебе всё равно? — она поднимается, резко садясь, и впивается руками в плечи Рона, начиная его трясти. — Почему тебе всё равно?! Какого черта? Ты разве не понимаешь, как им там? Твой эмоциональный диапазон, как у…       И замолкает от пощечины, которую совсем не ожидала от Уизли. Но щека горит от звонкого удара. Обидного. Это уже было.       — Том за тебя мстит, а Лана вышла замуж и родила. Мне не всё равно. Я просто не привлекаю внимания и сдерживаю эмоции, как ты это делала весь последний год со своими друзьями. Я знаю, как тебе больно. Но сейчас здесь нужна не истеричная девчонка, хватит играть. Здесь нужна рассудительная Грейнджер и хладнокровная Лестрейндж. Давай!       Он сжимает её ладонь в своей, помогая подняться на ноги. И пока она прикасается к его коже, Гермиона чувствует, что всё было по-настоящему.

***

      — Я сделал нам чай. — Гарри забирается с ногами в кресло. — Эй, вы чего словно пришибленные? Слушайте, у меня есть план, мы скоро вернёмся домой. И никто больше не погибнет зря. Нужно просто сделать так, как просил Дамблдор.       — План? — тянет Грейнджер, поднимая взгляд на друга, который сейчас кажется ей абсолютно чужим человеком. У Тома с Абраксасом тоже всегда были планы. И они говорили о них с таким же огнем в глазах, что и Поттер.       — Крестражи… нам нужно выяснить, что было дорого Тому, Дамблдор много показывал мне воспоминаний о нем, я думаю, что смогу вспомнить, и у директора были догадки… Где первый крестраж, мы уже знаем, осталось только проникнуть в министерство.       Гермиона громко втягивает воздух. Он их всё-таки сделал. Последняя надежда умерла. Действительно совсем ничего не изменилось… Сорок четвертый призвал их не для того, чтобы менять.

***

      Они расходятся по комнатам ближе к двум часам ночи. Весь вечер Грейнджер провела молча, сил разговаривать просто не было, хотя тем для разговоров было миллион. Все то, что они думали о Томе, все то, что они думали о его действиях и планах — было неправильным. Он бы так не поступил, так глупо себя не повёл. Они мыслили о нем слишком стереотипно.       Гермиона переодевается в свою старую пижаму, окрашивая её с помощью магии в темно-зеленый. Такая была у Афелии, в такой она спала в Хогвартсе. А потом забирается под одеяло с головой, ложась в позе эмбриона, обнимая колени. И закрывает глаза.       Они все уже умерли. Их всех нет.       «Однажды твои родители узнают о Томе, и если они его не примут, тебе нужен будет друг»       Но и родители мертвы, узнавать больше некому, а друг нужен до трясучки, тот друг, который не спросит лишнего и поймет без слов, который был там, и который знает, как это больно. Она искала в них черты детей, а теперь боится найти при встрече в их детях черты друзей.       «Я не готов тебя потерять»       Она тоже не готова. Только с той разницей, что Риддл похоронил её тело, а она должна с ним сражаться.       Но как сражаться и желать смерти человеку, которого любишь?       Она закрывает глаза, проваливаясь в воспоминания.       У Тома всегда были теплые мягкие руки. И всё её тело помнит, как он обнимал её ими, как пробегал кончиками пальцев по кистям, поднимаясь вверх, как проводил пальцами по шее, спускаясь к ключицам, вызывая мурашки. Как обжигал своим дыханием мочку уха, а потом неизменно целовал. Она помнит, как он прижимал её к себе и смеялся, что спрячет от всего мира и всех невзгод, что станет её стеной, если только она готова стать его смыслом.       Как тебе должно быть было больно? Как ты это пережил?       Гермиона чувствует, как по щеке бежит слеза. Во что ты превратилась? Разве пристало тебе плакать так часто.       Он был особенным, в этом она не сомневалась ни секунды. Он был особенным, когда сидя на диване, она закидывала ноги на него и читала им вслух книгу о древних рунах, и ему было интересно. Он был особенным, когда разжигал камин в Выручай-комнате спичками без помощи магии, и также вручную подкладывал дрова, а потом долго рассказывал ей, как много смысла можно найти в огне. Он был особенным, когда использовал сложные, темные заклинания, превращая всё это в искусство, двигаясь так, как будто танцует. Он был особенным, когда бегло пробегал взглядом по её эссе, в котором все остальные и слова разобрать не могли, и находил ошибки. Он был особенным, когда защищал ребят, стоящих у него за спиной. Он был особенным, когда сутки напролет без сна, работал с ней вместе над очередным зельем, потому что ему было также интересно, как и ей, увидеть результат. Он был особенным, когда увлеченно рассказывал о своих идеях несколько часов подряд. Он был особенным, заражая своими идеями, заставляя слепо следовать за ним.       Он был особенным, когда после тяжелого дня обнимал её, превращаясь в самого обычного романтика или когда, злясь, прижимал её к стене, впиваясь в её губы, и успокаивался с каждой секундой их поцелуя. Он был особенным, когда сводил её с ума своими прикосновениями, вызывая дрожь в теле. Он был особенным, когда смотрел на неё жадно и откровенно, и она чувствовала себя самой красивой женщиной во вселенной.       Не нужно было ругаться с ним, нужно было поговорить. Зачем были нужны эти эмоции? Почему она не нашла в себе сил услышать его? Сейчас все это казалось таким диким. Она ничего не успела.       А нужно было столько всего сделать…       Гермиона открывает глаза, садясь на кровати, а потом направляется почти бегом к Рону, находя его все так же сидящим в общей комнате в гостиной, только вот глаза у него закрыты, а дыхание слишком ровное для бодрствующего человека.       — Рон, Рон! — он хватает воздух ртом, открывая глаза.       — А? Что? Я Дж… Гермиона?!       — Всё в порядке, не волнуйся. — она дожидается, пока парень окончательно проснется, усаживаясь напротив него. — Я кое-что вспомнила, там в сорок пятом. И мы поругались с Томом перед моей смертью из-за этого, ты должен узнать, я хотела рассказать тебе, но не успела тебя найти. — Гермиона пересказывает Уизли свой сон о прошлом Афелии, стараясь не упустить ни одной детали, передать каждую эмоцию.       — То есть получается, что Джордан не случайная жертва? — тянет Рон. — И это он всё начал и привлек к этому Афелию. Но Лестрейндж перетянула весь удар на себя, считая, что, если вдруг что-то случится, он должен остаться и закончить. Поэтому ко мне никто не относился всерьез…       — Именно так.       — Моргану мне в бабки. — Рон закрывает лицо руками. — Мы же получается вообще ничего этот год не знали, толкая тебя вперед.       — Думаешь, это многое бы изменило?       — Я считал себя лишним, старался не отсвечивать, а должен был действовать… Мне нужно это переварить…       Повисает тишина. Уизли не в силах произнести вслух очевидное: они потратили свой шанс впустую. Он мог спасти Лану, но обрёк ее на жизнь в аду.       Ты должен думать обо всех. Но мысли упрямо возвращаются только к ней. Афелия просила у замка помощи, а замок дал им с Джорданом умереть, освободив место для них с Гермионой. И замок же напомнил об этом, подталкивая к ссоре с Томом ровно перед приближением Грин-де-Вальда…       — Сделаю нам снотворное. Нужно поспать. — Гермиона поднимается. Она знала, что Рон подтвердит её самые страшные догадки, но не хотела, чтобы он этого делал. Зачем лишний раз убеждать себя в том, что ты сломала людям жизни.       В походной плите с одной конфоркой загорается огонек, Грейнджер ставит поверх чайник, чтобы сделать горячий чай со снотворным. И, скрестив руки на груди, наблюдает, как закипает вода. Нужно научиться жить заново. Постараться забыть. Взять себя в руки, в конце концов, вспомнить, кто она есть на самом деле.       Со дна поднимаются маленькие пузырьки. Ты ведь скучала по Джинни, по Гарри, Фреду, Джорджу, Тонкс, Невиллу, Луне. Разве ты не сможешь найти и здесь смысл для существования? В конце концов, твои родители!       Вода начинает кипеть. Разве это не дар смерти? Вернуться обратно, вернуться домой. Ведь дом здесь. Забавно, а Тому смерть подарила гнев и силу. И отчаяние. Все предсказания на Остару сбылись.       Нужно научиться с этим жить.       Лу всегда находила что-то хорошее, цепляясь за это, и не замечала проблем, заставляя себя улыбаться даже в самые трудные времена.       Алектус, кажется, делал точно так же, выстраивая стену между собой и проблемами.       А Малфой болтал без устали, чтобы не замечать страх.       Вальбурге было проще заботиться об окружающих, только чтобы не видеть, как плохо ей самой.       Друэлла считала, что счастье в семье, что, если спрятаться за Сигнусом, всё будет в порядке.       Эдд заглядывал смерти в глаза и только тогда чувствовал себя живым и не боялся.       Нотт смотрел на Тома и садился ближе к нему, чтобы не чувствовать себя сиротой.       А Долохов начал читать, чтобы спрятаться от проблем.       Лана нашла свою тишину в Роне.       Гермиона закрывает чайник крышкой и от этого он начинает свистеть, оповещая, что закипел. А девушка снова плачет. Тебе просто нужно смириться, что ты не была спасителем в прошлом, ты была его частью. И если вспоминать о них, это никак не поможет унять боль.

***

      — Доброе утро! — Гарри с самого утра жарит яичницу, взяв продукты из запасов, которые Гермиона прихватила с собой в дамской сумочке, оснащенной чарами незримого расширения. — Как себя чувствуешь?       — Лучше, чем вчера. — Грейнджер садится за обеденный стол, поджимая под себя ноги. — Тебе нужна помощь?       — Нет, меня успокаивает готовка. А если вы с Роном потом оцените мою стряпню, я точно буду счастлив.       Гермиона усмехается. Гарри кажется ей слишком взрослым, хотя, когда она его вспоминала в сорок пятом, этого не было в памяти. И ещё она не помнила, чтобы Гарри было страшно, но сегодня утром она вдруг ощутила всем своим нутром его страх, но не за себя, а за близких ему людей. Это тоже было чем-то новым.       — Пахнет вкусно. — Рон падает рядом с Грейнджер. — Ты в норме?       Гермиона одергивает себя от изучения Гарри. Она очень давно его не видела. Всё дело в этом.       — Да, планирую прочесть сборник сказок, который мне оставил директор и начать варить оборотное зелье. Если вы в это время почините радио, будет отлично.       — И снова этот приказной тон, она точно в норме. — тянет Гарри, раскладывая еду по тарелкам.       А ещё через неделю Грейнджер сидит на краю скалы в их новом месте остановки и наблюдает, как вдалеке летят птицы. Ей не столько интересен их полет, сколько хочется отвлечься. Опустошить свои мысли. Ещё пара дней и она встретится с крестражем Тома. А что если ей действительно придется его уничтожить?       — Не помешаю? — она оборачивается на голос, поеживаясь от холодного ветра.       — Нет, присаживайся, если хочешь. — она старается сделать максимально спокойное выражение лица. — Как ты меня нашел?       — Не знаю. — Поттер пожимает плечами. — Просто знал, что ты здесь и тебе холодно. — он протягивает ей плед, опускаясь рядом. — Угадал?       — Да, спасибо. — она улыбается, заворачиваясь в плед. Угадал.       Том тоже всегда угадывал. Гермиона опускает голову на плечо Гарри, пока тот обнимает её, делясь теплом. Невероятно спокойно. Теперь она действительно может наблюдать за птицами, не мучая себя раскаянием. И тоска по Тому развеивается, как будто он рядом, он здесь.       Она зажмуривается, а потом с усилием заставляет себя встать.       — Знаешь, думаю нам лучше вернуться. Будет нехорошо простудиться, у меня не так много трав с собой. И он может быть рядом. Мы, конечно, защищены, но кто знает. — что если он действительно рядом и тоже может её чувствовать?       — Хорошо. — он пару секунд всматривается в её лицо, прежде чем сдвинуться с места. Точно так же, как Том.       Нет, пожалуйста, не сравнивай. Ты не должна. Это просто тоска по Риддлу. Ты сходишь с ума, если действительно видишь его в Гарри, потому что его там нет. Они совершенно разные. Абсолютно разные.       В эту ночь её мучают кошмары, в каждом из которых она раз за разом умирает за Тома, помогая ему своей смертью сделать новый крестраж.       А утром она устанавливает для себя несколько правил, чтобы выжить. Первое, не сравнивать друзей из прошлого с нынешними. И не вспоминать о прошлом. Но Том вылезает буквально из каждой щели. Её не покидает ощущение, что он рядом. Постоянно рядом.       И каждую ночь он ей неизменно снится. Молодым, счастливым и влюбленным в неё.

***

      — У нас уже есть медальон и кольцо, дневник уничтожен, осталось ещё два. Змея рядом с ним. — Рон и Гермиона сидят вдвоем у входа в палатку, согреваясь чарами.       — Думаю, что один из них в Выручай-комнате. — выдыхает Гермиона. — Он был уверен, что никто кроме нас не найдёт это место. А второй, должно быть у кого-то из Пожирателей. — они привыкли обсуждать прошлое сидя вдвоем на улице, пока Гарри спит.       — Я бы даже сказал, что у кого-то из Лестрейнджей. Это было бы символично, отдать часть души твоей семье. — продолжает мысль Рон.       — И если Алектус мертв, то вероятнее всего он отдал крестраж не кому-то конкретному, а всем. Может быть он хранится в семейном поместье, думаю поместье ещё осталось.       — Ээээ… я вам не помешаю? — тянет Поттер. — Не спалось. Почему вы об этом говорите так, словно… словно знаете намного больше, чем я. И Герм, что значит «кроме нас» и «твоя семья»?       Друзья быстро переглядываются, а Гермиона набирает воздух в легкие, чтобы соврать. Уж что-что, а этому она хорошо научилась.       — Думаю, нам пора сознаться. — выдыхает Уизли, не давая ей вставить слово. — Ты ведь заметил, что мы немного изменились после перемещения?       — Было бы интересно послушать. — колко произносит Поттер, опускаясь рядом с ними на землю.       Гермиона и Рон пускаются в рассказ, то ускоряясь, то наоборот говоря слишком медленно и попутно всхлипывая.       — То есть, те пять минут, что я вас ждал, вы провели почти год на седьмом курсе с Томом, Абраксасом, Вальбургой, моим дедом и другими? — Гарри хлопает глазами, впиваясь пальцами в колени.       — В общем, да. — Гермиона поджимает губы с опаской глядя на друга.       — И ты боялась мне рассказать, что всё это время ты влюблена в Сама-Знаешь-Кого, была лучшей подругой Вальбурги и Малфоя, и умерла, защищая Риддла?       — Он любил, Гарри, я это чувствовала, до сих пор чувствую. — она срывается. — Я была для него как кислород. И умерла, бросила его одного. Их всех. Понимаешь, я как будто превратилась в спасательный круг, а потом просто исчезла. Я сделала всё, чтобы они зависели от меня, потому что думала, что я их спасу, и не смогла. Прости, возможно, нужно было рассказать сразу… просто, тебя ведь там не было…       — Я не осуждаю. — он поднимается со своего места. — По крайней мере теперь понятно, откуда ты знаешь, что он сделает дальше. Мне нужно время, чтобы это переварить. И завтра начнем готовиться к походу в Годрикову Впадину.       — Он знает, что ты туда пойдешь. — как само собой разумеющееся выдыхает Гермиона.       — Но даже я этого не знал. Это точно безопасно!       — Он вернулся к дому своих родителей, когда был загнан в угол. Он знает, что ты тоже так поступишь. Что все так или иначе брошенные дети так поступают!       — Значит мы пойдем под мантией невидимкой и будем очень аккуратны. — Гарри кивает и скрывается за тканевой перегородкой палатки.       — Ты упомянула, что он сравнивал тебя с кислородом? — оживляется Рон, когда они остаются вдвоем.       — Да, он так говорил и часто. А что?       — Я говорил так Лане… Слушай, я думаю, нет, я знаю, я должен выяснить историю Ханны Аббот, кто её родители, и что стало с Ланой. Это чертовски важно. — Уизли пытается найти поддержку в глазах Гермионы, но девушка только больше хмурится.       — Рон, ты серьёзно? Сейчас? Когда мы в середине своей миссии? Когда Гарри нужна помощь? Это безрассудно!       — Если бы Том умер и о нем ничего не было бы известно, ты бы не стала искать? Мне это важно. Она мне снится каждую ночь, я места себе не нахожу. В поиске крестражей я вам все равно пока не нужен, в таком состоянии, а это… это может быть важно.       — Рональд, не глупи, пожалуйста! Её наверняка выдали замуж, может за родственника, как Вал, это все может подождать, мы должны… — она зажмуривается, сжимая кулаки. — Найти крестражи и убить его. Другого варианта нет. И ты мне нужен здесь.       — Шахматы, Гермиона, шахматы, все ходы связаны, все связано. И сейчас я должен уйти. — он снимает с шеи медальон, с силой вручая его Грейнджер. — Если перестать быть эгоисткой и думать, что всё что было только ради тебя, ты сможешь меня понять.       — Как я объясню твое исчезновение утром Гарри? — чуть спокойнее уточняет Грейнджер.       — Придумай что-нибудь, это ты у нас почти год общалась с лучшими лжецами Хогвартса. — пытается пошутить Рон, но выходит совсем не смешно.       Между ними повисает пауза, звоном отдающаяся в ушах своей тишиной.       — Мне нужно кое в чем признаться, прежде, чем ты уйдешь. — она кусает губы, вертя крестраж в руке.       Он хмурится, начало не радует от слова совсем, последний раз она так рассказала о своем сне.       — Меня тянет к Гарри, и…       — Знаешь, мне не нравится, что они начали встречаться с Джинни, но я не уверен, что позволю тебе увести парня у сестры. — он хмурится. — Это плохая замена Тому.       — Дослушай до конца. — огрызается Грейнджер. — Меня тянет к Гарри точно так же, как тянуло к Тому, во много раз слабее, но суть одна. — она переводит дыхание, взгляд бегает по земле, в поисках поддержки и наконец, ухватившись за пожухлую травнику, она продолжает. — Я думала, что это проекция, вызванная болью, а мне действительно очень больно. Моя связь с ним это… ты не поймешь, она очень сильная. Но потом появился медальон. Рон, я могу ошибаться, я хочу ошибаться. Гарри крестраж.       — Что прости?       — Он вызывает во мне те же чувства, что и медальон. Я абсолютно уверена в том, что говорю. — она заминается. — И мы не будем ему об этом рассказывать. Ты добудешь нам книгу о крестражах, и мы найдем выход, это не та информация, которая ему сейчас нужна.       Уизли кивает, закрывая глаза. А может всё это случилось, чтобы Гарри остался жив? Чтобы они нашли способ разделить его душу от крестража?       Когда силуэт Рона исчезает в темноте, Гермиона притягивает к себе ноги, обнимая колени, и рыдает. Если бы умер Том, она бы нашла о нем всю возможную информацию, она бы узнала всё о его детях и внуках, она бы знала, как он провел каждый день своей жизни, и осуждать Уизли за его решение было глупо. Она бы сделала так же. Но, к сожалению или счастью, Том был всё ещё жив. А она даже просто увидеть его не могла без риска для собственной жизни.

***

      Время тянется слишком медленно. Рождество ничем не отличается от пятницы любой недели, а Новый год, ставший для Гермионы особенным праздником, превращается в самую стандартную среду.       Она старается держать дистанцию с Гарри, есть вещи, которым лучше никогда не случаться, особенно, если к одному из людей они не имеют никакого отношения, и, кажется, Поттер её в этом более, чем поддерживает.       А потом возвращается Рон, и в их палатке становится чуть веселее, по крайней мере для Гермионы, в руках у которой оказывается редкая книга, и она уходит в её изучение с головой, бросая попытки расспросить по-человечески друга о результатах его поиска. Она довольствуется его отговоркой, что информации о Лане ничтожно мало. И Гермиона верит, решая не замечать, что его лицо стало старше, а в глазах появилось что-то новое.       Он всё чаще пропадает в одиночестве, синяки под глазами становятся все больше и больше. И хотя Рон по-прежнему старается уделять достаточно времени друзьям, шуток в его речи становится меньше.       А к концу марта, когда от былого Рона остается едва ли не только тень, он выходит на кухню раньше обычного и накрывает на стол.       — Нам нужно в Малфой-мэнор. — заявляет Уизли вместо того, чтобы пожелать приятного аппетита друзьям, когда они втроем садятся.       — С ума сошел? — тут же ощетинивается Гермиона.       — Погоди, мне просто интересно послушать ход его мыслей… — одергивает подругу Гарри.       — Я думаю, что крестраж там, нужно его забрать. Гермиона его почувствует. — спокойно кивает Рон.       — А ещё там может быть он. И мы принесем ему Гарри на блюдечке! Потому что он тоже может меня почувствовать. — Грейнджер откладывает вилку. — А дом Малфоев, это крепость. Туда можно прийти и выйти только по приглашению.       — Но у тебя ведь оно есть? — Рон поднимает бровь.       — У Афелии… Мы не знаем, передаётся это с душой или нет. — она опускает взгляд, но потом снова ощетинивается. — Брось эти мысли. Там нет крестража. Я бы не доверила его Люциусу и он тоже.       Гарри качает головой, а потом меняет тему. Он согласен с Гермионой, соваться в Малфой-мэнор — самоубийство.       — Мы должны действовать, сколько мы уже прячемся в палатке, не вылезая. — после десяти минут сидения в тишине взрывается Рон, снова переводя тему на обсуждение Того-кого-нельзя-называть. — Он убивает и терроризирует людей. Мы единственные, кто может его остановить.       — Мы этим и занимаемся. — сводит брови Гермиона. — Сегодня мы нашли меч и вот-вот уничтожим первый крестраж, если бы мы их не спрятали подальше от лагеря по твоей идее, сделали бы это раньше. Разве этого мало? — внутри вскипает злость, к тому же она убила больше месяца и не счесть сколько сил на то, чтобы справиться с крестражем внутри Гарри, найти способ, оставить друга в живых, а Рон вот так просто это обесценивает.       — Этого недостаточно! Такими темпами он скоро решит, что мы сдались. Что Гарри его испугался и сбежал. Нам надо проникнуть в поместье.       — Может просто выйдем к Министерству и позовем Волан-де-Морта? Чего мелочиться? — взрывается Поттер.       — Твою мать. — закрывает рот рукой Грейнджер. — Надеюсь, вы оба довольны. — она вскидывает палочку, искажая лицо Гарри.       Не успевает пройти и секунды, как их окружают егеря.

***

      Крик отскакивает от стен Малфой-мэнора. Крик разрывает барабанные перепонки. Крик звучит так правильно для этого времени, для этого места.       А тело девушки выгибается, дергается, дрожит. Пальцы впиваются в каменный пол. Ногти ломаются и из-под них сочится кровь. Но это такая мелочь, кровь везде, у неё во рту в том числе. Она мешает дышать, наполняя рот привкусом железа.       И смех Беллатрикс. И слышатся мужские крики из темницы. И мерзко, ужасно мерзко, от того что всё это происходит.       — Мерзкая грязнокровка! Как вы узнали про меч? И что ещё вы украли из банка? — Лестрейндж смеется, ее голос безобразно высок. Но Гермиона слышит не её. В ушах отдается голос Друэллы, ещё живой, ещё свободной. Как она кричит во время квиддича, как взвизгивает, когда Сигнус пугает ее, подходя сзади. У Беллатрикс могли бы быть такие же теплые глаза, как у матери, но ими сейчас смотрит на все происходящее Нарцисса и морщит нос, в точности как Друэлла.       И Гермиону тошнит от этого сходства.       — Ничего мы не брали… — хрипит девушка. Неестественно для человека. Неестественно для живого существа.       А потом туман.       Она приходит в себя от голоса Абраксаса. Дергается вперед, открывает глаза, но к своему ужасу видит только Драко. У него вздернуты вверх плечи, взгляд мечется по комнате, волосы в беспорядке, как будто он только что провел по ним рукой.       Почему ты не Абраксас? Небо, почему его здесь нет. Он ведь всегда знал что делать, он бы и сейчас знал, он бы не оставил её умирать на холодном каменном полу собственного дома, в который звал их с Томом.       Гермиона готова разрыдаться, но слез внутри не находится. Скорее всего, ей придется сегодня сдохнуть в Малфой-мэноре. В доме, приехав в который в сорок пятом, она должна была нежиться под летним солнцем с друзьями, где они хотели отметить предложение Тома. Но теперь она может только сдохнуть здесь среди детей её друзей и знакомых. Рядом с собственным племянником.       Ох, зачем ты об этом подумала? Она находит глазами Лестрейнджа, который стоит прижавшись спиной к колонне, он на неё не смотрит, и не пытает вместе с остальными. И так похож на отца…       Ал, на ком ты женил своего сына? Как ты мог быть так слеп? Хотя… ты ведь всего лишь женил его на дочери Друэллы и Сигнуса, всего лишь. А вторая их дочь вышла за сына Абраксаса. Это ведь было так просто и так предсказуемо.       До Гермионы снова доносится голос Малфоя, что перед ним не Поттер, что он его не узнал. И причитания миссис Малфой. И сдавленный рык Рона.       Но кто-то из присутствующих всё равно прикасается к метке, Грейнджер снова выгибается от невыносимой боли, словно она сама привязана к черному рисунку на предплечье, словно это он на ней загорается, зовя.       А потом к ней приходит, пожалуй, худшая за весь день, а может жизнь, мысль. Они опоздали. Даже призрачного шанса спастись больше нет.       Девушка отползает к колонне и вжимается в неё спиной, пока внимание Пожирателей переключается на дверь. Шум и треск, запах пыли от разрушенного камня и ненавистный привкус железа. Неужели это всё, что она запомнит? Неужели так все и закончится?       Она чувствует его приближение и его злость, расползающуюся по телу.

***

      Том почти что плывет по коридорам старого дома Малфоев. Ненавистные портреты, ненавистный габардин, ненавистные вазы… Впереди ненавистные тени его друзей. И впервые за все это время внутри сжимает чувство тревоги. Ты боишься встретиться с Поттером? Нет, ему наплевать на него. Всё чего он хочет — это жить. Потому что где-то в будущем есть Миа.       Однажды, кто-то из чистокровных приспешников приведёт к нему свою дочь, и он узнает её. А она его?       И тогда всё не зря.       Дверь открывается внезапно, хотя Гермиона точно знает, что он сейчас войдет, чувствует его приближение каждой клеточкой своего тела. Как раньше.       Память не врала о воспоминаниях из Министерства. Высокий, худой, с серой кожей, змеиным носом и красными глазами. Он плывет над полом, словно ног нет. И вокруг становится холодно, а следом за ним ползет огромная, страшная змея. Та самая, что была в Годриковой впадине, та самая близость которой она ощущала. Та самая, что дала ей уйти, пытаясь убить Поттера.       Том окидывает взглядом присутствующих Пожирателей. Он хотел бы поморщиться, да давно лишился каких-либо эмоций. Последние ушли от него со смертью Алектуса, это случилось через год после того как они похоронили Малфоя. С тех пор прошло достаточно времени, а он все пытается найти их черты в детях. Всматривается, ждет, и не находит. Ни одной.       Риддл помнит безумие в глазах Лестрейнджа, безумие, в котором отражались глаза его сестры в последнюю минуту её жизни. И преданность. Он был одержим, но ещё важнее, он был крепок, силен и умен. И мог разговаривать с ним не отводя глаз, долго и пронзительно, вспоминая школьные годы.       Он переводит взгляд на Люциуса, который стоит так, словно проглотил железный прут, но смотрит в пол, и лицо его серо. Смотрит на его сына, его осанка куда хуже, не удивительно, его не муштровал Абраксас. Они оба здесь потому что так нужно и так безопаснее. Том очень хочет разглядеть в Драко как можно больше черт от его деда, разочаровавшись в Малфое среднем. Хоть что-то, хоть мелочь. Он вполне мог бы походить на деда, если бы только Абраксас занимался его воспитанием…       Нет.       Они все оставили его здесь совершенно одного. В полном одиночестве, окруженным непутевыми детьми, озлобленными, безумными, страшными. Он и сам давно начал походить на них. В кого он превратился за время своего существования? Где этот долбанный мир, который он так хотел построить? Почему никак не строится и смогут ли в нем жить его Пожиратели? Вряд ли. Он и сам не сможет. Все что у него осталось внутри это жажда мести. Кому, зачем? Не важно. Это все, что он чувствует со смерти Афелии.       И ещё есть желание дожить до встречи с ней. С тех пор, как Алектус на смертном одре признался, что она из будущего, что она знала его в будущем, все чего хочет Том, это дожить до встречи с ней. И уж точно ему в этом не помешает какой-то ребенок.       — Поттер, вот мы и встретились… — он шепчет, но будь эта фраза сказана чуть громче, она разорвала бы Гермионе перепонки. Девушка на полу притягивает ноги к себе, и издает тихий стон, из-за боли, которая словно лезвие проходится по телу от резкого движения.       Грейнджер готова сорваться к Гарри с Роном. Закрыть их собой, чтобы у них была возможность уйти. Это она во всем виновата. Она и только она. Нет, еще ее самонадеянность. Но тело не слушается, оно будто приковано к месту, на котором сидит.       Девушка закрывает рот рукой, пожалуйста, не обращай внимания. Не сейчас. Она не хочет быть убитой, а он ведь убьет её, если заметит. Гермиона продолжает верить, что может успеть вмешаться, что у нее получится их вытащить.       Она сильнее вжимается в каменную колонну за спиной, желая с ней слиться, стать незаметной ровно до тех пор, пока не представится возможность вытащить Гарри с Роном из этого дома.       А потом понимает, что Тёмный Лорд буравит её взглядом. И она невольно отвечает ему, стараясь не моргать лишний раз. Её лицо не выражает ничего, кроме ненависти. Это не тот Том, который целовал тебя и прижимал к себе. Не тот, что признавался в любви в Выручай-комнате. Не тот, что обещал построить лучший мир. Возненавидь его всем своим нутром.       Он даже не подозревает, что это ты. Да и как он может узнать тебя, здесь сейчас, живущую на пятьдесят лет позже. Грязную, испуганную. Гермиона едва ли походила на ту Афелию, которую Риддл мог запомнить.       Если запомнил вообще.       Но он смотрит, не отрываясь, не шевелясь. И Грейнджер начинает прощаться с жизнью. Он узнал. И судя по холоду во взгляде не простит, что она утаила от него такую малость, что она была подругой его врага, что она делала всё, чтобы убить его. Не сказала самого главного.       — Кто её пытал? — так же тихо, так же мерзко, так же забираясь под кожу звучит его голос.       — Я, мой Господин! — радостно отзывается Беллатрикс, делая шаг вперед, вильнув бедрами и победно поднимая палочку. Она гордится. Её Лорд тоже будет гордиться ей. Она пытала грязнокровку.       Он медленно поворачивает к ней лицо, на губах появляется усмешка. Беллатрикс похожа на Друэллу, но ещё больше она похожа на отца. Он тоже любил похвалиться. Он тоже умел быть безжалостным.       Волан-де-Морт возвращается взглядом к девчонке, сидящей на полу. Вся помятая, в крови, едва ли на ней найдется живое место. Если бы нужно было поставить Лестрейндж оценку за эту пытку, он бы поставил ей высший балл и начислил очки её факультету. Жертва подавлена, разбита, испугана, измучена.       И если бы это была не его Миа, то вероятнее всего она бы уже была мертва, потому что любой нормальный человек, кроме нее, предпочел бы смерть борьбе в этой ситуации. Жаль, что он осознал это так поздно. Жаль, что так поздно разглядел в ней бойца.       Ему было мерзко смотреть на неё в таком состоянии. И он совсем не так представлял себе встречу с ней. И уж точно он не был готов к тому, что она окажется Гермионой Грейнджер.       Том вскидывает руку с волшебной палочкой вверх.       — Авада Кедавра! — и Гермиона зажмуривается.