Уйти нельзя остаться

      Для Эммы день тянулся неимоверно долго, словно черепашьим шагом ползли часы. Уже само по себе сидение в четырёх стенах было для неё мукой. Свон доставляло настоящее страдание видеть, как солнечный свет щедро заливает место её заточения. Даже берег моря был ей недоступен, хотя вряд ли она смогла бы гулять, не оглядываясь всё время по сторонам. Мысли о магазине вызывали у Эммы тупую головную боль. Единственное, что она умела и знала, что создала собственными усилиями, было у неё отнято. А что хуже всего — безмерная усталость граничила с равнодушием к тому, чем Свон так дорожила.       Эмма ненавидела болезни, её обычное средство от физической немощи было полнейшее её игнорирование. Она не могла, да и не хотела поступать иначе. Но теперь у неё не было выбора. Библиотечная тишина и монотонная работа, которую ей поручил Киллиан, выводили её из себя. Наконец Эмма швырнула ручку на стол и вскочила. — Я больше так не могу… — Свон картинно обвела рукой свою «тюрьму». — Не могу всего этого вынести! Джонс, если я напишу ещё хоть одно-единственное слово, то немедленно сойду с ума. Неужели мы не можем заняться чем-нибудь другим? Хоть чем-нибудь? Это тупое ожидание просто невыносимо.       Киллиан откинулся на спинку кресла, спокойно слушая её жалобы. Он давно заметил, что Эмма всё утро борется с раздражением, скукой и усталостью, и мог лишь удивляться, что она не взорвалась раньше. Да, уметь ждать тихо и спокойно — эта способность не относилась к достоинствам Эммы Свон. Он отодвинул в сторону стопку книг. — Джин, — заявил безапелляционно Джонс.       Эмма сунула руки в карманы брюк. — Чёрт возьми, Киллиан, я не хочу пить. Мне нужно что-то делать. — Рамми, — уточнил Киллиан, вставая. — Рамми? Джин Рамми? * — С минуту Эмма очень удивлённо смотрела на Джонса, потом выдохнула: — Карты? Я готова биться головой о стену, а ты хочешь усадить меня за карточную игру! — Да. У тебя карты есть? — Полагаю, что есть, — Эмма заправила непослушную прядь за ухо, чтобы не лезла в глаза, затем опустила руку. — Это самое лучшее, что пришло тебе в голову? — Нет, — Джонс подошёл ближе и внимательно посмотрел на тёмные круги у неё под глазами, — но, я полагаю, сегодня мы уже достаточно шокировали Джоанну.       Эмма неохотно уступила. — Ладно, давай играть в карты. — Подойдя к столу, Свон выдвинула один из ящиков. — Какая ставка? — спросила она, шаря в нижнем ящике. — Твой капитал побольше моего будет, так что давай начнём с десяти баксов. — Хорошо, мистер Расточительный. — Эмма нащупала колоду и вытащила ее. — Считай, что ты проиграл.       Киллиан торжественно заверил Эмму, что готов к самому худшему.       Они обосновались в гостиной.       Мягкий диван, треск горящих поленьев в камине, тепло от огня помогут Эмме расслабиться, а длинная и скучная игра, возможно, усыпит. Киллиан уже понял, что сон — это единственная возможность для Свон не сойти с ума от монотонности ожидания. А что касается игры, то она, конечно, играет не важно, и поэтому вряд ли стоит опасаться. — Итак, джин, — весело возвестила Эмма, а Киллиан с отвращением посмотрел на разложенные ею карты. — Никогда ещё не видел, чтобы кому-то так везло. — Это не везение, а искусство, — поправила Свон, собирая карты, чтобы сдать ещё раз.       Джонс проглотил ругательство. — Заметь, Эмма, я не люблю, когда мошенничают, и вижу это сразу. Я вообще не склонен потакать порокам. — Неужели? Это очень интересно.       Киллиан нахмурился, глядя, как она ловко тасует колоду. — А ты в каком отделе полиции работаешь? — легко спросила Эмма. — В отделе самоубийств. — Оу, — Эмма сглотнула комок в горле, ухитрившись ответить легко и беспечно, — полагаю, и это не лишено интереса.       Киллиан что-то проворчал, очевидно, соглашаясь, и сбросил несколько карт. Свон немедленно приобщила их к своим. Джонс презрительно сощурился, но взгляд Эммы был ясен и чист. — Наверное, работая в таком отделе, ты встречался с самыми разными людьми, — она внимательно изучала карты, которые держала в руке, затем выложила одну. — Вот почему твои персонажи выписаны с такой точностью.       Киллиан вспомнил своих подопечных, людей с улицы: дилеров и проституток, мелких воришек и их жертвы.       Да, она неплохо играет — с её точки зрения. К тому моменту, как у него собралась тридцатка, Джонс считал, что всё, что надо видеть, он видит, и тем не менее ежеминутно убеждался, что видит далеко не всё. — Да, я повидал много людей, — рассеянно произнёс он.       Киллиан опять сбросил несколько карт, и Эмма безропотно их приняла. — В частности, профессиональных карточных шулеров, это настоящие акулы.       Свон простодушно удивилась: — Да что ты говоришь? — Была среди них одна красавица-блондинка, — сымпровизировал он на ходу, — вела большую игру в нескольких лучших гостиницах Нью-Йорка. Мягкий акцент, быстрые руки и краплёные карты… — Киллиан с видом знатока посмотрел одну карту на свет, прежде чем её сбросить. — Заработала три года. — Ух ты! — Эмма покачала головой и взяла сброшенную карту. — У меня джин. — Ну нет, Свон, этого не может быть!       С извиняющимся видом Эмма разложила на столе свои карты. — Да нет, вроде, всё правильно.       Быстро оглядев её карты, Киллиан чертыхнулся: — Да, выходит, так. Остаётся подсчитать мои убытки. Свон, я разорён дотла. — Ладно, сейчас посмотрим. — Эмма, грызя кончик карандаша, занялась подсчётами. — Итог таков: ты мне должен пятьсот шестьдесят четыре доллара. — И, положив на стол блокнот, улыбнулась. — Ну для ровного счёта я сброшу четыре доллара. Итого: пятьсот шестьдесят баксов. — У тебя золотое сердце, Эмма. — Гони должок, Джонс, — Свон протянула руку вверх ладонью. — Если, конечно, не хочешь удвоить проигрыш, пытаясь отыграться. — Не имею ни малейшей возможности. — Киллиан вынул из кармана бумажник и швырнул на стол шесть сотен: — У меня нет мелочи. Ты мне должна сорок баксов.       Эмма, усмехнувшись, поднялась и принесла кошелек. — Десять, двадцать, тридцать, — считала она, входя в гостиную и перебирая купюры, — сорок.       Вложив банкноты в его протянутую руку, Свон, вполне довольная, заявила: — Мы в расчёте. — Не совсем… — Киллиан схватил Эмму и запечатлел на её губах долгий поцелуй. — Если ты мошенническим образом выманила у меня такую огромную сумму, — и он захватил прядь её волос, — ты должна, по крайней мере, за это расплатиться. — Ну что ж, звучит убедительно, — согласилась Эмма и охотно подставила ему губы.       Господи, как же он её хочет. И не только сейчас, и не на день, не на год, а навсегда. На целую вечность. Киллиан не позволял себе думать об этом. Между ними стоит стена — тонкая непробиваемая стена. Разное социальное положение! Но он начисто забывал об этом, когда обнимал Эмму. Ему не положено думать о том, о чём он думает, и желать того, чего желает. Но она такая нежная и так страстно отвечает на его поцелуи. — Эмма… — Молчи, Джонс, — и обняла его покрепче. — Просто поцелуй меня опять.       Её губы снова прильнули к его рту, задушив слова, которые просились быть сказанными. И чем дольше продолжался поцелуй, тем тоньше становилась стена между ними. Киллиану даже почудилось, будто она треснула и беззвучно разлетелась на осколки. — Эмма, — пробормотал он снова и зарылся лицом в её волосах, — я хочу…       Но тут прозвенел звонок на входной двери, Свон вздрогнула, а Джонс выругался. — Я открою, — сказала Эмма. — Нет, пусть откроет Джоанна.       Ещё минуту Киллиан стоял, обнимая её и слушая, как сильно стучит у его груди её сердце.       Эмма с радостной готовностью кивнула. А когда Киллиан выпустил её из объятий, упала в кресло. — Это глупо… — начала она и осеклась, потому что в гостиную вошёл Нил. — Эмма, — и, не обращая внимания на Джонса, Кэссиди взял её за руку. — Ты такая бледная. Тебе надо лечь в постель.       Свон улыбнулась, но пальцы, чувствуя его пожатие, невольно напряглись. — Но ты же знаешь, я с ума сойду, если буду лежать. Нил, я просила тебя не беспокоиться. — Но как я мог не прийти? — Кэссиди нежно поглаживал её тонкие пальцы. — Особенно если Август всё время бормочет, что ты не умеешь сама о себе позаботиться. — Ну да, — Эмма быстро взглянула на Киллиана, — мы просто немного повздорили с ним сегодня утром, но я чувствую себя хорошо. — Однако выглядишь ты совсем не хорошо. У тебя измученный вид.       И Нил, хмуро проследив её взгляд, тоже посмотрел на Джонса. Сочувствие уступило место гневу и раздражению. Кэссиди недовольно произнёс, вроде бы ни к кому не обращаясь: — Эмма должна лежать в постели, а не развлекать гостей.       Киллиан пожал плечами: — Это не моё дело — указывать Эмме, какой у неё должен быть распорядок дня. — А в чём именно заключается ваше дело? — Нил, пожалуйста…       Эмма оборвала Киллиана, уже готового ответить, и поспешно встала: — Я скоро уйду наверх. Я устала.       И с молчаливой просьбой повернулась к Джонсу: — Я слишком долго задержала вас сегодня. Вы не написали ни строчки. — Не важно, — Киллиан достал сигарету. — Наверстаю сегодня вечером.       Нил стоял между ними, явно не желая уходить и зная, что нет причины оставаться. — Ну, я пойду, — сказал он наконец, — если ты пообещаешь сейчас же лечь в постель. — Да, обещаю, Нил. — И Эмма обняла его и вдохнула лёгкий, отдающий морем запах его одеколона. — Вы с Августом очень много для меня значите. — Август и я, — вздохнул Нил и погладил Эмму по голове. — Да, это я знаю.       И, прежде чем отпустить её, взглянул на Джонса и сказал: — Спокойной ночи, Эмма. — Спокойной ночи, Нил.       Когда входная дверь захлопнулась, Киллиан спросил: — А о чём это вы повздорили с Августом? — Это не имеет никакого отношения к тому, что происходит. Это личное. — Никаких личных дел сейчас быть не может! — Но это было именно так, — Эмма повернулась и устало на него взглянула, однако между бровями залегла упрямая складка. — Джонс, у меня есть право иметь кое-какие личные проблемы. — Я же просил тебя не встречаться ни с кем из них наедине. — Ну, оштрафуй меня, — отрезала Эмма. — Не стоит искушать меня, Свон, — Киллиан прямо встретил её негодующий взгляд. — И не делай этого впредь. — Да, сержант, — и, недовольно вздохнув, Эмма провела рукой по волосам. — Извини… — Не извиняйся. Просто выполняй то, о чём тебя просят. — Ну, мне, наверное, надо идти спать. Я устала, — добавила Эмма, не глядя на Киллиана. — Хорошо. — Но сам он не встал с места и всё так же пристально глядел на неё. — Поспи. — Да-да, обязательно. Спокойной ночи.       Он слушал, как она поднимается по лестнице, потом швырнул сигарету в камин.       Наверху Эмма наполнила ванну. «Всё, что мне сейчас надо, — подумала она, — таблетка аспирина от головной боли и горячая ванна, чтобы снять напряжение. А потом спать».       Она должна выспаться, всё тело этого требует. Впервые в жизни Эмма почувствовала, что истинная усталость невесома. Свон подождала, пока ванну окутал горячий пар, и затем легла в воду.       Эмма знала, что ей не удалось обмануть Киллиана. Она была не так глупа, чтобы думать, будто Джонс поверил в её крайнюю усталость. Он так же хорошо знал, что происходит у неё в голове, как она сама. И приход Нила был последним штрихом в картине дня, до краёв заполненного невысказанными страхами и бьющим по нервам напряжением. «Да ведь ничего не случилось, — думала в отчаянии Эмма, слушая шум льющейся воды. — И сколько мне придётся ждать? День? Неделю? Две недели?»       Издав долгий вздох, Свон закрыла глаза. Эмма слишком хорошо знала саму себя. Если повезёт, она выдержит ещё ночь, ну, может быть, неделю такой жизни. «Сосредоточь свои силы на каждом отдельно взятом часе, — сказала она себе. — Сейчас семь. Так сделай всё возможное, чтобы дожить до восьми».       В двадцать минут девятого Киллиан уже тщательно и последовательно осмотрел первый этаж, проверив все замки. Он ждал весь день звонка, который известил бы, что его служебные обязанности окончены. Про себя Джонс помянул незлым тихим словом Интерпол, ФБР и комиссара полиции Локсли. По его мнению, все они были виноваты в равной степени. У Эммы больше не было сил выносить такое напряжение, совершенно очевидное доказательство этому Джонс получил во время визита Нила.       И ещё одно Киллиану стало совершенно очевидно. Он сам подошёл к самому краю запретной черты. Если бы не прозвенел входной звонок, он бы сказал Свон обо всём, о чём лучше не говорить, и просил бы о том, о чём нельзя просить беспомощную и такую ранимую женщину. «Ведь Эмма могла бы согласиться, — подумал Джонс, перешагивая через храпящего Улисса, — и быстро пожалела бы о своём согласии, когда её жизнь вернулась бы в привычное русло».       А что, если бы он сделал предложение, Эмма бы его приняла, и они поженились бы, пока она ещё не успела как следует успокоиться? Ничего себе, отличный способ испортить сразу две жизни. Нет, лучше порвать именно сейчас и снова вернуться на исходную позицию: он — полицейский, она — его подопечная, нуждающаяся в защите. Вот и всё.       По крайней мере, Эмма сейчас отдыхает наверху, а не торчит рядом с ним, ежеминутно искушая его желанием вновь переступить черту. Без неё, не имея возможности дотронуться до неё, гораздо легче видеть всё в должной перспективе.       Слуги уже ушли в своё помещение. Киллиан мог слышать негромкие звуки телевизоров, стук посуды. Окончив осмотр замков, он пойдёт наверх и сядет за письменный стол. Джонс потёр шею там, где чувствовалось наибольшее напряжение. И затем ляжёт спать. Один.       Направляясь к кухонной двери, Киллиан увидел, как дверная ручка медленно поворачивается. Он отступил в темноту и стал ждать.       Эмма, шагая по спальне, взглянула на часы. Половина девятого. Ни ванна, ни аспирин не принесли желанного расслабления. «Вот если бы пришёл Киллиан», — подумала Свон и замотала головой. Она становится очень от него зависимой, и это так на неё не похоже. Всё же она бы немного успокоилась, если бы могла слышать, как он стучит по клавиатуре ноутбука. «Надо уметь терпеливо проживать каждый час», — напомнила себе Эмма, снова посмотрев на часы. Ну что ж, от семи до восьми она прожила. Но так же мучительно ожидать, когда будет девять, она не собирается. И, признав своё поражение, Свон вышла из комнаты и стала спускаться по лестнице.       Если Киллиан рассердится, она постарается уговорить его. Ведь одно то, что она не смеет выйти из дома, уже невыносимо, зачем же ещё держать её в комнате. Уж лучше, наверное, снова заполнять эти скучные, глупые карточки — хоть чем-то можно занять себя.       Поток её мыслей прервался, как только она спустилась с лестницы. Двери гостиной снова были закрыты. Дрожь пробежала по её телу, вынуждая бежать прочь, к себе, и притвориться, что ничего не происходит. Эмма уже сделала шаг назад и остановилась.       Разве она не сказала Киллиану, что бежать не собирается? Это её дом. Что бы ни происходило там, за дверями гостиной, это прежде всего её дело. Сделав глубоким вдох, Эмма открыла двери и быстро включила свет.       Киллиан ждал, наблюдая за тем, как медленно открывается дверь, ведущая из кухни во двор. Сначала Джонс видел только тень, но очертания фигуры были знакомы, и он с облегчением шагнул в полосу лунного света. Август испуганно повернулся и выругался. — Ты меня до чёртиков напугал, — сказал Бут, и дверь за ним захлопнулась. — Что ты здесь делаешь, в полной темноте? — Да вот, замки проверяю, — небрежно ответил Киллиан. — И очень кстати, — пробормотал Август.       Включив свет, он подошёл к плите. — Кофе хочешь? — ворчливо осведомился Бут. — Не откажусь.       Киллиан оседлал стул и стал ждать, что Август скажет дальше. Судя по донесению Хамберта, Бут чист. Его имя, внешность, отпечатки пальцев были проведены через самые тщательные экспертизы и проверки. Каждый его шаг был под самым тщательным наблюдением Джефферсона целый месяц. Август Бут был именно тем, кем казался, — молодым, слегка застенчивым человеком, прекрасно ладящим с цифрами и питающим нежность к антиквариату. У него была также тайная для всех, как он полагал, любовная интрижка со студенткой медицинского колледжа. Киллиан вспомнил, как Грэм выражал почти отечески снисходительное отношение к этому увлечению.       Джонса немного мучили угрызения совести. Ведь он скрыл от Эммы, что Август вне подозрений. Но всё же Киллиан так поступил для её же блага. Ей и так трудно себя сдерживать. Пусть уж Свон подозревает обоих своих помощников и не знает, что это Нил Кэссиди по уши увяз в контрабандных операциях. — Нил? — Эмма уже поняла, в чём дело, но не хотела верить своим глазам. — Эмма?..       Нил стоял, держа в руках разрозненные части письменного столика времён королевы Анны, отчаянно силясь найти хоть какое-то более или менее убедительное объяснение своего присутствия. — Я не хотел тебя беспокоить. Надеялся, что ты уже спишь. — Да, уверена, ты так и думал, — тихо, обречённо вздохнув, Эмма закрыла за собой дверь. — Тут одна проблема с этим столом… — начал было Нил. — Перестань, не надо.       Эмма подошла к столику, плеснула в стакан коньяк и выпила до дна. — Я знаю о контрабанде, Нил, — ровным голосом объявила Свон. — И я знаю, что ты для этих целей используешь мой магазин. — О контрабанде? Право, Эмма… — Я сказала — не надо! — Свон резко повернулась к Кэссиди. — Я знаю, Нил. И полиция тоже знает. — О господи, — Кэссиди смертельно побледнел и оглянулся с безумным видом: «Куда бежать?» — Но я хочу знать, зачем ты это делаешь? — Свон говорила уверенно, спокойно. — Ты обязан мне это сказать. — Я попал в ловушку… — Нил что-то уронил на пол и свободной рукой стал искать сигарету. — Он обещал, что тебя это не коснётся и что ты никогда ни о чём не узнаешь. Ты должна мне поверить, что, если бы у меня был выбор, я бы ни за что не впутал тебя в это дело. — Выбор? — задумчиво прошептала Эмма, вспомнив о Киллиане. — У нас у всех есть выбор, Нил. Какой же выбор сделал ты? — В Европе два года назад я… — Нил жадно затянулся. — Тогда я проиграл деньги. Много денег. Больше, чем у меня есть, и оказался должен дурному человеку.       Нил бросил на Эмму быстрый умоляющий взгляд. — Он меня как следует обработал. Помнишь, когда я попросил дать мне ещё две недели в Риме…       Кэссиди быстро затянулся и выдохнул облачко сизого дыма. — Это профессионалы. Я только через две недели снова смог ходить. Когда он пригрозил, что изувечит меня навсегда, я согласился.       Пригладив волосы, Нил подошёл к бару. Дрожащей рукой налил себе бурбон и осушил стакан одним глотком. — Он, конечно, знал обо мне всё: о моей семье, о сложных отношениях с отцом, о моей работе в магазине, о твоей безупречной репутации…       Алкоголь его оживил. Голос перестал дрожать. — Всё ему прекрасно подходило. Я не из-за денег согласился, Эмма. Я просто хотел остаться в живых. А потом я уже слишком погряз в этом деле.       Свон почувствовала, что смягчается, и резко приказала себе: «никакой жалости». Нил не заставит её пожалеть его. Во всяком случае, не сейчас. — Кто он, Нил? — Нет, — Кэссиди покачал головой и повернулся к Эмме. — Этого я тебе не скажу. Если он узнает, что тебе известно его имя, ты просто погибнешь.       Она коротко рассмеялась. — Если тебя так заботит моя безопасность, ты вряд ли допустил бы, чтобы я гуляла по берегу, когда кто-то хотел меня застрелить. — За… застрелить?.. Боже милостивый, Эмма, я не думал, что он… Он угрожал, но я никогда не верил, что он действительно что-нибудь подобное сделает.       Рука Нила дрогнула, пепел посыпался на ковёр. Судорожным движением он бросил сигарету в огонь. — Я его умолял не впутывать тебя, я поклялся, что буду всё исполнять, если он оставит тебя в покое. Я люблю тебя, Эмма! — Не смей говорить мне о любви.       И Эмма, гораздо лучше владея собою внешне, чем в душе, нагнулась и подняла то, что уронил Кэссиди — внутреннюю распорку. — Что спрятано в столе, Нил? — Бриллианты, — сказал он и с трудом проглотил комок в горле. — На пятьсот миллионов долларов. Если я не принесу их ему сегодня вечером… — Куда? — перебила Эмма. — В магазин, в десять часов. — Покажи их.       Эмма смотрела, как Нил коснулся стенки стола. Приподняв тонкую дощечку, он показал ей углубление и вынул из него маленький, туго набитый мешочек. — Это в последний раз, — начал Кэссиди, сжимая мешочек в руке. — Я уже сказал, что заканчиваю с этим. Как только отдам бриллианты, я собираюсь уехать из страны. — Да, это в последний раз, — согласилась Эмма и протянула руку. — Но ты их никому не отдашь. Я возьму бриллианты, Нил. Они вернутся туда, откуда прибыли, а ты отправишься в полицию. — Но ты с таким же успехом можешь приставить мне к голове пистолет, — Нил провёл дрожащей рукой по губам. — Если он узнает, что я пошёл в полицию, он достанет меня и в тюремной камере. Он убьёт меня, Эмма. А если узнает о твоём участии, то убьёт и тебя тоже. — Не будь идиотом, Нил, — сверкнув глазами, Свон выхватила из его руки мешочек. — Он убьёт тебя в любом случае. И меня заодно. Неужели он настолько глуп, что не догадывается. Полиция давно идёт по следу. Неужели он настолько глуп, чтобы оставить в живых свидетеля своих махинаций? Ну подумай! — нетерпеливо выкрикнула Эмма. — Твой единственный шанс спастись — пойти в полицию, Нил.       Слова Эммы пробудили глубоко затаённый страх. В глубине души Нил всегда знал, что его участие в преступлении закончится именно так. Но страх гораздо сильнее, чем большие деньги, заставлял его молчать и подчиняться. — Только не полиция, — Кэссиди вновь окинул полубезумным взглядом гостиную. — Я должен исчезнуть, скрыться. Неужели ты не понимаешь, Эмма. Наверняка есть какое-нибудь место, где он меня не найдёт! Отдай мне бриллианты. Я их употреблю с пользой. — Нет, — и Свон крепко сжала мешочек, — это ты меня употребил с пользой, и этого больше не будет. — Ради бога, Эмма, неужели ты желаешь моей смерти? — Нил дышал прерывисто и говорил, запинаясь. — У меня же нет времени, чтобы заработать деньги. Если я сумею убежать, я начну жизнь заново.       Эмма пристально смотрела на Нила. Всё его лицо «бисером» покрывали мелкие капли пота. В глазах застыл ужас. Да, он её использовал, подумала Свон, но она-то испытывала к нему прежние чувства. Если Нил решил бежать, она ему поможет. Эмма подошла к картине, изображавшей французский пейзаж, повернула её на потайных петлях, и взгляду открылся стенной сейф. Она быстро нажала нужные кнопки. — Вот возьми, — Эмма протянула Нилу пачку банкнот. — Конечно, эта сумма не покрывает стоимости бриллиантов, но в любом случае безопаснее иметь при себе наличные. Конечно, эта сумма не даст тебе широко развернуться, Нил, — сказала Эмма тихо, когда он протянул руку, чтобы взять деньги, — но ты сможешь выбирать и решать, что делать. — Я только одно и умею, — Нил сунул деньги во внутренний карман пиджака. — Прости, Эмма…       Она кивнула и отвернулась. Когда Кэссиди уже подошёл к двери, Эмма спросила: — Нил, а Август тоже замешан в этом деле? — Нет, Август только выполнял распоряжения, которые считал необходимыми для работы магазина. Он ничего не знал.       Всё, что Нил когда-то хотел, всё, что было для него дорого, — он всё потерял. — Эмма… — Тебе надо уходить, Нил. Если ты собрался бежать, то бежать надо очень быстро.       Услышав, как закрылась входная дверь, Свон развязала мешочек и высыпала содержимое. На ладони холодным блеском засверкали бриллианты. — Значит, вот во сколько оценили мою жизнь, — прошептала Эмма. Она тщательно и аккуратно пересыпала их обратно и посмотрела на то, что осталось от письменного столика времён королевы Анны. — И всё из-за чистой случайности, из-за внезапного каприза, — с горечью проговорила она. Если бы у неё не возникло спонтанное желание привезти стол домой, тогда…       Яростно встряхнув головой, Эмма отогнала прочь эту мысль. В жизни не бывает «если». Ей необходимо поскорее увидеть Киллиана, но сначала она побудет минуту наедине с собой. Свон вздохнула, опустилась в кресло и уронила мешочек с бриллиантами на колени. — Наверное, Эмма рассказала вам о нашем утреннем разговоре.       Кофе был уже на плите, и Август достал чашки.       Киллиан удивлённо вздёрнул бровь. Интересно. — А что Эмма должна была рассказать? — спросил Джонс. — Послушайте, я ничего против вас не имею. Я вас даже не знаю, — Август повернулся к Киллиану и откинул волосы, упавшие на лоб. — Но Эмма мне дорога. Когда я увидел сегодня утром, что она выходит из вашей спальни, мне это не понравилось.       Август смерил взглядом человека напротив и понял, что проиграл, но сдаваться так уж сразу не хотелось. — И мне это по-прежнему не нравится, — продолжил Бут.       Киллиан посмотрел в глаза за стёклами очков. Значит, вот каков был её личный разговор. Эмма умела быть верной и ждала того же от окружающих. — Ну я бы сказал, что это не ваше дело, — ответил Джонс, — но Эмма чувствует иначе.       Смутившись под его прямым, пронзительным взглядом, Август, потоптавшись, немного переменил положение. — Но я не хочу, чтобы она страдала. — Я тоже.       Август нахмурился. Киллиан произнёс это так, что он ему сразу поверил. — Она такая ранимая и щедрая.       Злоба метнулась в серых глазах Киллиана, да так неожиданно, что Август попятился. Но когда Джонс заговорил, слова были тихими и совершенно спокойными. — Меня не интересуют её деньги. — О’кей. Извините.       Немного успокоившись, Бут пожал плечами: — Я к тому, что её уже обманывали раньше. Она же всем верит. Нет, она, конечно, очень умна и сообразительна. Способна делать двадцать дел сразу. Но в отношениях с людьми она словно зашорена, ничего не видит.       За спиной Августа закипал кофе. Бут молниеносно повернулся и погасил горелку. — Послушайте, забудьте то, что я вам наговорил. Эмма мне утром сама сказала, что это не моё дело, и так оно и есть. Вот только… Ну, понимаете, я её люблю, — промямлил Август. — А как она себя чувствует? — Ей скоро будет лучше. — Я надеюсь, чёрт возьми! — Август поставил кофе на стол. — Не хочу, чтобы она меня слышала, но её присутствие в магазине не помешало бы. Пришло новое поступление, надо всё проверить, а Нил какой-то сам не свой. — Август поморщился и добавил в свой кофе сливки. — Нил? — небрежно переспросил Джонс. — Ага. Ну, я так думаю, что у всех бывают приступы раздражения и капризы, хотя у Нила вроде совсем нет характера, он никогда не сердится.       Август усмехнулся, посмотрев на Киллиана. — Эмма называет это следствием благородного происхождения. — Ну, может быть, его что-нибудь особенно беспокоит?       Бут рассеянно пожал плечами: — Но я не видел его в таком дурном настроении с тех пор, как в прошлом году произошла путаница с одним антикварным шкафом. — Что? «Некоторые источники, — подумал Киллиан, — не надо искать. Они сами себя обнаруживают. Право, это удача». — Да, это моя ошибка, — продолжал рассказывать Август, — но я не знал, что шкаф предназначен для определённого клиента. Мы иногда так делаем, но Нил всегда ставит нас с Эммой в известность заранее. А шкаф был — красота, загляденье. Из палисандрового дерева самых тёмных тонов, с великолепной инкрустацией. Миссис Доусон купила его в ту же минуту, как его распаковали. Она была в магазине, когда прибыл груз. Один раз взглянула и тут же выписала чек. Нил приехал из Европы в тот день, когда мы упаковывали шкаф для отправки. Он всё твердил, что шкаф уже продан и что ему заплатили аванс ещё в Европе. Да с Кэссиди просто припадок случился!       Август сделал глоток, нашёл, что кофе, пожалуй, слишком горячий, но, смирившись, стал пить. — Наверное, накладную тогда потеряли, — рассказывал Август. — И это чуднó. Эмма очень внимательна насчёт предварительных заказов, и квитанции у неё всегда в порядке. Да уж, миссис Доусон тоже не очень была обрадована такой путаницей, — Бут ухмыльнулся. — Эмма тогда по дешёвке уступила ей туалетный столик, только чтобы успокоить её нервы. — А кто же купил тот шкаф? — внезапно спросил Киллиан. — Что? Шкаф-то? — Август поправил очки на носу. — Господи, да не всё ли равно? Нил, мне кажется, никого не называл. Он, знаете ли, пребывал в таком настроении, что спрашивать как-то не хотелось. — А чек остался? — Конечно, — Август удивлённо посмотрел на Киллиана сквозь очки. — В магазине. А что? — Мне надо срочно уйти, — Киллиан быстро встал и направился к лестнице чёрного хода. — Будь здесь, пока я не вернусь. — Что вы задумали? — Август осёкся, когда Джонс исчез наверху. «Нет, он, наверное, всё-таки сумасшедший, — нахмурившись, размышлял Бут, глядя на опустевший стул, на котором только что сидел Киллиан. — Идёт себе неспешный разговор, а он вдруг срывается с места…» — И чтобы Эмма не высовывалась из своей комнаты, — приказал Джонс, спустившись в кухню уже с пистолетом под курткой. — Не высовывалась? — И никого не впускай в дом, — Киллиан помолчал, сверля Августа острым, жёстким взглядом. — Чтобы ни единая душа не могла войти, понял?       Что-то в этом взгляде заставило Августа утвердительно кивнуть, не задавая никаких вопросов.       Киллиан схватил бумажную салфетку и нацарапал на ней номер телефона. — Если я не вернусь через час, позвони по этому номеру. Человеку, который ответит, расскажи про шкаф. Он поймёт. — Шкаф? — Август тупо поглядел на салфетку, которую Киллиан сунул ему в руку. — Но я не понимаю. — Понимать не обязательно. Просто сделай, как я говорю, и всё.       Дверь чёрного хода гулко захлопнулась за Киллианом. — Ну конечно, — проворчал Август, — зачем мне вообще что-то понимать? Странный какой-то, вот и всё.         Бут в сердцах сунул салфетку в карман. Может, все писатели такие, помешанные, и у Эммы, наверное, глаз на них намётан. Взглянув на часы, Август решил проверить, как она. Может, писатель и наговорил сейчас лишнего, но ему удалось заставить Бута беспокоиться. Он уже шёл по коридору. Неожиданно распахнулись двери гостиной. — Август! — Эмма бегом устремилась к нему, словно хотела поскорее сократить расстояние между ними, и упала прямо ему на грудь. — Эй, ну ты даёшь… — Бут попытался освободиться из её цепких рук, а потом встряхнул за плечи. — Это что, такая разновидность гриппозного вируса, которая влияет на мозги? — Я люблю тебя, Август, — и, едва не плача, Эмма обхватила его лицо руками.       Бут вспыхнул и переступил с ноги на ногу. — Ну да, и я тебя люблю тоже. Знаешь, ты меня извини за сегодняшнее утро. — Мы об этом потом поговорим. Мне тебе о многом надо рассказать, но сначала мне нужно увидеть Киллиана. — Он уехал. — Как?! — Эмма вцепилась пальцами в руки Августа. — Куда? — Не знаю, — Бут внимательно вгляделся в неё. — Эмма, ты действительно больна. Давай я отведу тебя наверх. — Нет, Август, это очень важно, — голос Свон из безумного стал строгим и решительным. Такому тону Бут привык повиноваться. — Ты должен иметь хоть малейшее представление, куда поехал Киллиан. — Но я не имею, — возразил Август, несколько раздражённо. — Мы сидели и разговаривали, а он вдруг вскочил и убежал. — О чём вы разговаривали? — Эмма весьма нетерпеливо тряхнула его за руку. — О чём вы говорили, Август? — Да так, о том о сём. Я сказал, что Нил последнее время в плохом настроении. Как в прошлом году, когда произошла путаница со шкафом из палисандрового дерева. — Палисандрового дерева… — Эмма прижала руки к щекам. — О господи! Ну конечно же! — Киллиан мне велел никого не впускать в дом и позвонить вот по этому номеру, если он не вернётся через час… Эй, ты куда?!       Эмма схватила сумочку, лежащую на столике у лестницы, и стала лихорадочно перебирать содержимое. — Он поехал в магазин. В магазин, и уже почти десять вечера. Где мои ключи? Звони, звони в магазин — может, он ответит.       Свон быстро вывернула содержимое сумки на пол. — Звони! — закричала она на Августа, разинувшего рот от изумления.       Эмма расшвыряла в стороны всё, что высыпалось из сумки. — Не могу найти. Да они же в пальто, — вспомнила она и кинулась к встроенному шкафу. — Не отвечает, — сообщил Август. — Может, ещё едет. Позвони ему на мобильный. — У меня нет его номера. — Зачем вообще туда ехать? Магазин закрыт… Эмма, ты куда? Киллиан сказал, что ты не должна выходить из дома. Чёрт возьми, ты забыла надеть пальто. Ну подожди же хоть минуту!       Но Свон уже сбегала по ступенькам к своей машине…