Уйти нельзя остаться

      Кофе у Эммы снова остыл. Она сидела, оперевшись на спинку кровати Джонса, и читала рукопись. Две стопки страниц возвышались по обе стороны от Свон. Та, куда она складывала прочитанные листы, росла быстро. Поглощённая чтением, Свон пропустила мимо ушей ворчание Джоанны, которая принесла поднос с супом и сэндвичами. Эмма только рассеянно пообещала ей, что поест, но забыла обещание в то же мгновение, когда за домработницей закрылась дверь. Она забыла также, что это черновик книги Киллиана, хотя на страницах было много поправок и вставок, написанных его почерком. Сюжет и персонажи совершенно поглотили её внимание.       Эмма странствовала вместе с обычной, рядовой семьёй по дорогам её жизни в послевоенные годы, продиралась сквозь сложности и неурядицы простого быта… Росли дети, менялись ценности. Проходили годы, десятилетия. Чередовались неизбежные смерти и рождения, некоторые мечты осуществлялись, другие — разбивались. И уже новое поколение сражалось с трудностями.       Проходя вместе с ними через все события жизни, Эмма становилась как бы членом этой семьи. Ну, дальней родственницей или, наоборот, близкой подругой. Это были люди, которых она могла встретить.       Повествование шло своим чередом, иногда спокойно и мирно, но иногда слова как будто скрежетали в ярости, и у Свон сжималось сердце. Слишком ярки и узнаваемы были эти люди. Автор показывал ей такие стороны жизни, о которых ей не всегда хотелось бы знать, но она читала, ничего не пропуская.       Когда очередная глава закончилась, Эмма машинально, не глядя, потянулась за новой страницей, недоумённо взглянула вправо и увидела, что листов больше нет. Разочарованная, она поняла, что это всё. И впервые за три часа чтения до её слуха из соседней комнаты донёсся стук клавиш ноутбука Киллиана.       Светила полная луна. Сколько же прошло времени? Лунный свет заливал комнату, борясь с лучом, бросаемым на постель прикроватной лампой. Огонь в камине, который разжёг Джонс, когда она поднялась в комнату, догорел, остались лишь тлеющие угольки, подёрнутые пеплом. Эмма потянулась, чтобы расправить затёкшие мышцы и дать себе передышку, прежде чем подойти к Киллиану.       Когда Свон настояла на том, чтобы прочитать его рукопись, она не представляла, какое впечатление останется и как она будет об этом говорить с Джонсом. Она знала, что очень впечатлительна, и поэтому, конечно, найдёт в его романе какие-нибудь достоинства. Но теперь ей хотелось бы понять другое. Насколько её чувства к Киллиану повлияли на восприятие рукописи, которую она только что прочла. «Совсем не повлияли», — решила Эмма.       Она не успела дочитать до конца первую главу, как позабыла, почему, собственно, читает эту книгу. Свон приняла её всем сердцем. И теперь она куда лучше понимала самого Джонса.       Киллиан обладал такой проницательностью, о которой Эмма могла только мечтать, такой способностью понимать души людей, которой можно только позавидовать и восхищаться. Он был экономен в словах, но текст был полон внутреннего смысла. Сам Джонс был скуп в проявлении чувств, но его персонажи обладали такими духовными богатствами, которые они могли позаимствовать только у своего создателя.       Свон, несомненно, ошиблась, сказав как-то Киллиану, что он не знает женщин. Он знал их — пожалуй, даже слишком хорошо. Как много Джонс замечал и видел в Эмме такого, что она считала сугубо личным, недоступным постороннему взгляду. Сколь много он понимал, когда прикасался к ней, из того, что Эмма считала сокровенным, известным лишь ей самой?       Понимал ли Джонс, что она его любит? Эмма непроизвольно взглянула на дверь из спальни в гостиную. Джонс продолжал печатать. Нет, не может он знать, как глубоки её чувства. Свон слегка улыбнулась. Киллиан, конечно, и не подозревает, что она полна решимости не дать ему уйти из своей жизни, независимо от того, когда и как разрешится создавшаяся ситуация. О, если бы Джонс знал о её намерениях, он бы держал её на приличном расстоянии. Киллиан осторожный человек, который считал, что создан для одиночества. «Нет, — решила Эмма, — судьба приготовила ему кое-какие сюрпризы».       И когда её собственная жизнь снова будет принадлежать ей самой, Свон продемонстрирует ему, какие именно.       Эмма встала и подошла к двери. Киллиан сидел к ней спиной, пальцы бегали по клавиатуре. Он даже не услышал, как вошла Свон, настолько глубоко был погружён в свои мысли. Не желая ему мешать, Эмма прислонилась к дверному косяку. Пепельница у его локтя наполовину заполнилась окурками, в ней лежала ещё тлеющая забытая сигарета. Кофейная чашка была пуста, но к обеду Джонс так и не притронулся, и Свон вдруг почувствовала, что ей, как и Джоанне, хочется отчитать его за пренебрежительное отношение к еде. «Вот так всё может быть, — вдруг поняла Эмма, — если мы переживём этот кошмар. Киллиан бы стал здесь работать, а я бы слушала мерный стук клавиш, когда приходила домой. И иногда, по ночам, Джонс вставал бы и плотно прикрывал дверь, чтобы этот звук меня не будил. А по воскресеньям, утром, мы бы гуляли по берегу, а в дождливые ненастные дни сидели бы у камина, глядя на лижущие поленья языки пламени. Да, — подумала Свон, закрыв глаза, — это могло бы случиться. Когда-нибудь. Однажды…»       Устало вздохнув, Киллиан перестал печатать и потёр затёкшую от неподвижности шею. То, что вдохновляло, вело его три последних часа, вдруг исчезло, и он не знал, что делать дальше.       Джонс машинально потянулся к чашке, но та была пуста. Может быть, если спуститься вниз и попросить ещё, вдохновение вернётся. Пока он раздумывал над этим, подошла Эмма.       Обняв его руками за шею, она прислонилась щекой к его голове. Свон крепко обняла Киллиана, так и не сказав те слова, которые он, возможно, ещё не готов услышать. Есть другие, и ей тоже хочется их сказать. — Джонс, никогда не переставай делать то, к чему ты предназначен судьбой.       Не совсем уверенный в том, что Эмма имеет в виду, Киллиан нахмурился: — Сколько ты прочитала? — Всё, что ты мне дал, — и мне мало. Когда ты закончишь? Джонс, это просто чудесно! — тараторила Эмма, не давая ему заговорить. — Это прекрасное произведение, всё-всё: слова, чувства, люди…       Киллиан повернулся так, чтобы видеть её лицо. Ему не нужны банальности, пустые комплименты, особенно от Свон. Её зелёные глаза сияли, но его взгляд оставался холодным и настороженным. — Почему ты так думаешь? — Потому что ты рассказал о людях, которых мы все встречали или знали. — Эмма пошевелила пальцами, словно подбирая нужные слова. — Потому что ты заставил меня плакать, содрогаться от страха, смеяться. Там есть такие места — например, сцена на парковке. Я не хотела её читать. Она такая жестокая, дикая. Но я всё равно прочла, хотя мне это было больно. Джонс, никто из тех, кто прочтёт твой роман, не останется к нему равнодушным.       Свон положила руки ему на плечи. — А разве не для этого писатель пишет?       Киллиан в упор смотрел ей в глаза. Он ждал. Он взвешивал то, что услышал. Он сравнивал это с тем, что видел. — Знаешь, — признался Джонс, — я только сейчас понял, как испытывал судьбу, позволив тебе прочитать рукопись. — Испытывал судьбу? Почему? — Если бы ты осталась равнодушной, я не уверен, что смог бы закончить роман.       Большего он не мог бы сказать при всём желании. Эмма прижала его ладонь к своей щеке. Понимает ли Джонс, что значит для неё эта одна-единственная фраза? — Да, я была тронута, Киллиан. Когда это опубликуют и я прочту твою книгу, то всегда буду помнить, что её часть была написана здесь. — Собираешься в честь этого возвести монумент? — улыбнулся Джонс. — Нет, повесить скромную мемориальную дощечку, — и, нагнувшись, Эмма его поцеловала. — Не хочу, чтобы ты зазнался. А как с литературным агентом? У тебя есть такой? — неожиданно поинтересовалась Эмма.       Киллиан хмыкнул и усадил Свон к себе на колени. — Да, есть, но пока наши отношения не слишком выгодны для нас обоих. Он продал несколько моих рассказов и делает всё, что полагается делать агентам, стараясь продать один мой роман. — Один твой роман? — Эмма отстранилась и встала, потому что Киллиан стал игриво покусывать мочку её уха. — Так у тебя есть и законченное произведение? — Ага. Иди ко мне. — Ему очень хотелось прижаться губами к укромному и очень чувствительному местечку, где шея переходит в плечо. — О чём он? — Эмма опять отстранилась. — Когда я смогу его прочитать? Он такой же интересный, как этот? — Тебе кто-нибудь говорил, что ты задаешь слишком много вопросов? — Нет, — прошептала Эмма, зачарованно наблюдая, как Киллиан, тоже поднявшись, склоняется к её губам. Глаза сами собой закрылись, и ощущение мягких, слегка обветренных губ на своих напрочь лишило разума. В голове вспыхивали яркие искры, ноги подгибались, а внизу живота порхали бабочки. Киллиан осторожно притянул её к себе, положив руки на талию. Эмма слабо выдохнула и потянулась к нему, касаясь шеи, бездумно перебирая отросшие волосы на затылке. Джонс целовал её мягко, бережно, будто боялся спугнуть. Снова и снова пробовал на вкус каждую губу, почти невесомо касаясь их языком. И, просунув руку под рубашку, Джонс накрыл ладонью её грудь. Он тут же почувствовал, как сильно у неё забилось сердце. — Вот это мне нравится, — пробормотал Киллиан, целуя её в шею. — Стоит только прикоснуться к тебе, и пульс твой пускается вскачь.       Джонс провёл руками сверху вниз до талии. — А ты похудела, Свон, — нахмурился Киллиан. — Ты вообще когда-нибудь ешь? — А тебе когда-нибудь говорили, что ты слишком много болтаешь? — ехидно спросила Эмма и поцеловала его в губы.       Сейчас Киллиан зарывался носом в её волосах, убирал их назад и целовал шею сбоку, поднимаясь от плеча до уха и неторопливо спускаясь обратно вниз, и его руки продолжали нежно сминать и гладить восхитительную грудь.       Киллиан расстегнул её рубашку, оторвав при этом несколько пуговиц. Он посмотрел вниз — на упругую грудь, которая бурно вздымалась. Сегодня на Эмме был тонкий кружевной лифчик, поэтому Джонс мог отлично видеть, насколько напряжены её соски, какими острыми они стали. Киллиан уже скользнул рукой под кружево бюстгальтера, отодвинул прозрачную ткань, нежно накрыл грудь ладонью. Эмма подняла руки и запустила пальцы в его густую шевелюру, взъерошила тёмную чёлку, и она тут же упала ему на глаза. Киллиан продолжал ласкать грудь Эммы и в то же время склонился, чтобы покрыть поцелуями шею и спуститься к плечу. Распахнутая рубашка Свон ему не мешала, тонкий лифчик он оттянул вниз и сдвинул под грудь.       Стоило Эмме прижаться к Киллиану, как в низ живота упёрлось очевидное доказательство его возбуждения.       Свон помогла ему стащить футболку и, проведя ногтями вниз от груди до живота, нащупала пряжку ремня. Эмма расстегнула джинсы и, стянув боксёры, выпустила наружу член. Одна ладонь Эммы ощущала твёрдость возбуждённого члена, а вторая — бархатистую нежность мошонки. Грудь болезненно ныла, а между ног давно разгорелся самый настоящий пожар.       Пшеничные волосы упали на грудь шёлковым водопадом, но Киллиан тут же собрал их в хвост и сжал в кулаке. Эмма медленно сползла спиной вниз по стене, пока возбуждённый член не оказался на уровне её лица, и начала миллиметр за миллиметром вбирать его в рот, плотно обхватив губами и одновременно щекоча языком набухшую атласную головку.       Киллиан продолжал крепко сжимать волосы Эммы, но не делал никаких попыток вмешаться в процесс, полностью доверившись Свон в эту минуту.       Эмма посмотрела наверх и увидела, что Джонс упёрся одной рукой в стену, уткнулся в запястье лбом и прикрыл глаза. По его лицу пробегала судорога блаженства пополам с болью. Сейчас Киллиан показался Свон таким уязвимым, беззащитным. Он был полностью в её власти.       Член во рту Эммы звенел от напряжения. Она ощущала губами и языком тугие вены под шёлковой кожей… Киллиан издал сдавленный стон. Джонс уже едва сдерживался, все его мышцы превратились в камень. Он запрокинул голову и шумно втягивал воздух сквозь сжатые зубы, пока Эмма продолжала уверенно вести его к пику наслаждения.       Её язык танцующий вокруг налитой кровью плоти, дарил невероятное ощущение. — Нет, Эмма, постой, — вдруг остановил её Киллиан. — Давай по-другому.       Киллиан уже поднял Эмму, взяв за локти, потом задрал юбку до пояса. Секунда у него ушла на то, чтобы оставить Свон без трусиков. Джонс приподнял её и снова прижал к стене. Эмма обхватила его ногами и скрестила у него за спиной, и в этот момент Киллиан одним рывком насадил её на свой член. Свон едва не закричала от удовольствия, испытывая в этот момент прилив нежности. Сейчас Эмме хотелось признаться Киллиану, что он потрясающий, невероятный, что она никогда не испытывала подобных ощущений с другими мужчинами.       Джонс двигался в ней, а Свон следовала за этим яростным невероятным ритмом, всё больше погружаясь в раскалённый океан. Киллиан не прекращал движений, он прижимал Эмму к стене и яростно вколачивался между её бёдер.       Тишину комнаты нарушало лишь напряжённое дыхание, звук соприкасающихся тел, сдавленные стоны. Эмма вцепилась в плечи Киллиана, впиваясь в его кожу ногтями.       Наконец всплеск безумного наслаждения опалил их тела, и они синхронно содрогнулись, достигнув пика, а потом ещё некоторое время прислушивались к сладким стонам.       Но всё закончилось и в голове Свон сразу зашумело, затрещало от нахлынувших мыслей.       Киллиан опустил Эмму на пол. Она ещё чувствовала на ягодицах и бёдрах жар его ладоней, как будто он до сих пор сжимал её кожу.       Когда они наконец добрались до кровати Джонса, Киллиан попытался привести мысли в порядок, но оказалось, что всеми его мыслями завладела Эмма. Они лежали, обнявшись. Сейчас Свон обессилела, и тело её было почти невесомым. Киллиан совсем не ощущал её тяжести, но Эмма всё равно сохраняла над ним власть. Джонс хотел отодвинуться и, возможно, доказать и ей, и себе, что он ещё сохраняет свободу выбора, но его пальцы только глубже зарылись в её волосах. Хотя Свон лежала неподвижно, почти бездыханно, Киллиан ощущал грудью сильное биение её сердца. И никаким усилием воли Джонс не мог утихомирить свой собственный пульс, хотя его желание, казалось, было полностью удовлетворено. Нет, он хотел её, он хотел только, чтобы она была рядом. — Эмма… — Киллиан всмотрелся в её лицо, но не знал, что сказать. Веки отяжелели, и глаза Свон закрывались. Лицо было усталое, ещё хранившее жар отпылавшей страсти. «У меня нет права, — подумал Джонс, остро ощутив свою вину, — нет никакого права доводить её до такого изнеможения. На ней просто лица нет». — Не надо, — сказала Свон, увидев, что выражение его лица изменилось и Киллиан уже хочет взять обратно то, что совсем недавно подарил. — Не отгораживайся от меня, — тихо попросила она.       Джонс обвёл контур её губ большим пальцем. — Останься здесь со мной ночью, — только это Киллиан и смог сказать.       Джонс немного подождал, пока не убедился, что Эмма уснула, и лишь тогда аккуратно поднялся с постели. Глядя на Свон, он стал одеваться, стараясь делать это как можно тише. Слабый свет луны заливал его лицо и голые плечи. Иногда наступала полная тьма, когда облако закрывало луну. «Если повезёт, — рассуждал Джонс, — то после тщательной проверки первого этажа я смогу провести в гостиной пару часов и потом вернуться к Эмме. Она будет мирно спать, не подозревая, что я уходил».       Взглянув на Свон в последний раз, Киллиан выскользнул из комнаты. Ловко, без малейшего шума — следствие многолетних тренировок, — Джонс обследовал множество дверей и окон. С большим неудовольствием он отметил ненадежность бесхитростных замков, которые могли воспрепятствовать только самым заурядным новичкам-взломщикам. «В доме полно серебра, много небольших ценных вещей, которые просто унести, — негодовал Киллиан. — Просто рай для грабителя! И всё это богатство Свон запирает на замки, которые легко открываются кредитной карточкой или шпилькой для волос. Надо обязательно проследить, чтобы до моего отъезда Эмма поменяла всё это убожество».       Грудой белого меха возвышался, слегка похрапывая, на полу, выложенном мраморной плиткой, спящий Улисс. Пёс даже не пошевелился, когда Киллиан перешагнул через него. Джонс легонько стукнув, повернул ручку задней двери. Улисс по-прежнему спокойно похрапывал. — Ты, негодный пёс, проснись!       Услышав команду, собака открыла один мутный от сна карий глаз, два раза вяло шлепнула хвостом по полу и опять заснула.       Взъерошив волосы, Джонс напомнил себе, что в данном случае его заботит отнюдь не сбежавший из тюрьмы вор. Он снова переступил через пса, предоставив ему возможность храпеть сколько влезет.       Киллиан двигался осторожно, стараясь ступать как можно тише, по тому крылу особняка, которое занимали слуги. Из-под одной двери пробивался свет и слышался приглушённый смех, кто-то смотрел юмористическое шоу, начинавшееся после полуночи. Во всех других комнатах было тихо. Взглянув на часы, Киллиан увидел, что всего несколько минут первого. Он направился в гостиную. Сев в кресло с высокой выгнутой спинкой, незаметное в темноте, Джонс стал ждать. Ничего другого он сейчас сделать не мог, хотя его так и разбирало желание как-нибудь продвинуть расследование и поскорее довести его до конца. Наверное, комиссар сделал неправильный выбор. «Что-то маловато от меня толку», — подумал Киллиан.       Но, кто бы ни нанял киллера, он заплатит за это сполна, в этом Джонс не сомневался. И что скрывать, Киллиан хотел бы поймать его лично.       Женщина, лежавшая сейчас в его кровати, только она имела для него значение. Бриллианты — это так, ерунда, это просто блестящие камни, имеющие рыночную стоимость. А Свон бесценна. Улыбнувшись, Киллиан вытянул ноги. Вряд ли комиссар Локсли предполагал, что его тщательно отобранный телохранитель влюбится в свою подопечную. Киллиан ведь пользовался репутацией человека проницательного, расчётливого и хладнокровного.       Да, вот так, пользовался и вдруг утратил всю свою хладнокровность при первой же встрече с этим смерчем в юбке, маленькой, хрупкой блондинкой. Сейчас Джонс торчал тут, чувствуя себя не полицейским, а мужчиной, жаждущим мести. А это опасно. Пока Киллиан работает в полиции, он должен играть по правилам. И первейшее из них — никакой личной заинтересованности.       И тут Джонс едва не рассмеялся вслух. Это правило уже давно им отправлено на ближайшую помойку, так что нечего притворяться. Киллиан уже влюбился в эту женщину, он уже её любовник. Куда уж больше! Говорить о большем — значит, жениться на ней и нарожать детей. «А вот об этом думать не следует», — холодно приказал себе Киллиан.       Нельзя позволять своим мыслям подобных вольностей. Эмма не для него. Их дороги разойдутся, как только расследование закончится. У него своя жизнь, у него есть профессия, обязательства, его литературный труд. Даже если бы в его жизни нашлось место для женщины, это не может быть Эмма. Они встретились совершенно случайно, обстоятельства толкнули их друг к другу. Да, возникла привязанность, бóльшая, чем хотелось бы. Но Киллиан её забудет. И Джонс ущипнул себя за переносицу. Чёрта с два, он забудет! «Неужели мужчине нельзя и помечтать? — возмутился Киллиан, сидя в комнате, где пахло мастикой для пола с лимонной отдушкой и осенними горькими цветами. — Неужели нельзя помечтать о будущем с женщиной, которая лежит в твоей постели? Неужели нельзя позволить себе иногда быть немного эгоистом?»       И, тихо вздохнув, Джонс откинулся на спинку кресла. Мужчина может, а полицейский — нет. А Эмма, напомнил он себе, нуждается сейчас именно в полицейском, что бы она сама на этот счёт ни думала.       Усилием воли Киллиан отринул все посторонние мысли и продолжал сидеть, не шелохнувшись, ожидая в темноте. Прошло примерно часа три. Инстинкт ему подсказывал, что он даром теряет время. Но ему необходимы хотя бы несколько часов сна, если Джонс хочет оставаться достаточно бодрым, чтобы обеспечить Эмме защиту и работать в течение дня. Тело у него затекло от долгого неподвижного сидения в кресле, и Киллиан рассеянно разминал суставы, направляясь к лестнице. «Ещё день, — размышлял он, — самое бóльшее два, если агент Хамберт действительно на хвосте у преступников, как он меня заверил».       Как только Киллиан встал и позволил мышцам расслабиться, он почувствовал навалившуюся усталость. Четырехчасовой сон восстановит его силы. Случалось обходиться и меньшим. Джонс тихо повернул дверную ручку и остановился на пороге спальни.       Эмма, сжавшись в комок, сидела на середине кровати. Она дышала тяжело и прерывисто, словно утопающая, которая борется за последний глоток воздуха. Залитая бледным светом луны, Свон не могла унять дрожь. — Эмма?       В горле Свон закипал крик. Она резко подняла голову, и Киллиан увидел, как блестят страхом её глаза. Но вот Эмма всмотрелась в темноту и узнала Киллиана. Свон сумела не закричать, но её всё ещё бил озноб. Джонс быстро подошёл к ней. Кожа у нее была липкая от пота, а лицо мокрое от слёз. Киллиан подумал, что кто-то сумел проскочить мимо него, пробраться на второй этаж к Эмме и сильно её напугать. Но сразу же отмёл эту мысль. — Что такое? — крикнул Джонс. — Что случилось? — Ничего… — Эмма отчаянно старалась подавить дрожь.       Ей опять приснился кошмар. Такой ужасающе яркий, до омерзения натуральный. Он ударил по её и без того расшатанным за последние дни нервам. Холодный ветер, солёный запах моря, рёв прибоя — и чьи-то тяжёлые шаги позаади. Кто-то бежал за ней. Облака закрывали солнце, и во рту у неё появился железный привкус ужаса. И, что самое страшное, Эмма боялась обернуться, боялась увидеть лицо преследователя, потому что это кто-то из тех, кого она любит. — Я проснулась, — еле-еле выдавила из себя Свон, — и, наверное, очень испугалась, увидев, что тебя нет.       Отчасти это соответствовало действительности, и Свон тут ни капли не лукавила. Но ей трудно было сознаться во всём. Она не могла допустить и мысли, что может так испугаться сна. — Да я вниз спустился, только и всего. — Киллиан откинул влажную и потемневшую от пота прядь волос с её щеки. — Хотел убедиться, что всё закрыто. — Профессиональная привычка? — Эмма почти улыбнулась и положила голову на его плечо. — Ага.       Несмотря на то что Киллиан обнимал её, Свон всё ещё дрожала. «Сейчас не время читать ей нотации насчёт ненадёжных замков, цепочек, отсутствующей сигнализации и того, что охранник из пса ни к чёрту», — решил Киллиан. — Спущусь и принесу тебе воды. — Нет! — Эмма даже прикусила губу, так страстно вырвалось это восклицание. — Нет, пожалуйста, я уже и так чувствую себя полной идиоткой. — Успокойся, Эмма, — Киллиан нежно поцеловал её в макушку.       Свон хотелось прижаться к нему и умолять не оставлять её в одиночестве ни на миг. Она хотела рассказать ему обо всех своих страхах, фантазиях и кошмарах. Но Эмма не стала этого делать, и ради него тоже. — Я стараюсь. У меня в доме личный полицейский, мне не о чем беспокоиться.       Свон, откинув голову назад, внимательно на него посмотрела. — Ложись в постель, Эмма. Ты очень устала.       Свон, собрав нервы в кулак, выдавила из себя улыбку: — Как одному человеку, сержант, удаётся справляться с двумя столь разными профессиями?       Джонс усмехнулся и стал массировать её плечи, чтобы снять напряжение. — Справляюсь как-то. Но скажи, как женщина может выглядеть такой прекрасной в три часа ночи? — Мама утверждает, что всё зависит от строения черепа, — Эмма, улыбнувшись, повеселела и почувствовала себя легче и свободней. — Но я предпочитаю менее научную теорию… Просто я родилась во время лунного затмения.       Киллиан нежно коснулся губами её шеи: — Неужели? — Да, а мой отец говорил, что именно поэтому у меня кошачьи глаза, чтобы видеть в темноте.       Киллиан легонько её поцеловал, отстранил от себя и поднялся. — Но если ты не поспишь, они у тебя нальются кровью, как у вампира. — Очень учтиво с вашей стороны, сержант Джонс, — Эмма нахмурилась, а Киллиан стал раздеваться. — А ты как? — Ну, я способен довольствоваться всего тремя-четырьмя часами.       Свон фыркнула: — Храбрость и мужественность так и прут из тебя, Джонс.       Киллиан повернулся, и в лунном свете Эмма увидела мимолетную усмешку. У Свон сердце подпрыгнуло в груди. Ведь она уже должна бы к нему привыкнуть. Переменчивые настроения, мальчишеская весёлость сменялась чрезмерной мужской серьёзностью. «Он о тебе позаботится, — шептал Эмме внутренний голос. — Просто верь ему, и всё».       Но следы усталости и постоянного напряжения уже были видны и на лице Киллиана. «Ты тоже о нём позаботься», — прибавил тот же голос.       И, улыбнувшись, Эмма протянула Киллиану руки. — Идём спать.       Лежа рядом с Эммой, Киллиан притянул её поближе к себе. Им руководила не физическая потребность обладать. Нет, он ощущал умиротворение, а это случалось с ним очень и очень редко, отчего это чувство становилось ещё драгоценнее. Несколько часов они будут просто мужчиной и женщиной, делящими интимность сна вдвоём. Эмма свернулась калачиком, чтобы поскорее согреться и погрузиться в царство Морфея. Больше они не разговаривали.       Но сон не шёл, и Эмма лежала тихо, заставляя себя дышать глубоко и ровно, и вскоре почувствовала, что Киллиан заснул. Зелёные глаза были открыты, и страх всё ещё гнездился где-то на краю сознания. Свон смотрела, как лунный свет дрожит на плече Киллиана, и заснула только в туманный предрассветный час.

***

      Когда зазвонил телефон, он вздрогнул, внезапно вынырнув из беспокойного сна. На лбу выступил крупный пот. Он боялся ответить на звонок, но ещё больше боялся не ответить и наконец взял трубку. — Да, алло. — Твоё время истекло. — Возникли непредвиденные обстоятельства, — поспешно ответил он. Зная, что, если выкажет слабость, ему этого не простят, и усилием воли заставил голос не дрожать. — Ещё несколько дней… Бриллианты нелегко достать, когда в доме столько народу… — Надо ли мне напоминать, что тебе платят не за лёгкие поручения? — Я пытался прошлой ночью. Меня едва не поймали. — Значит, ты был неосторожен, а мне неосторожные люди без надобности.       Но всё же нужнее, чем слабые, мелькнуло у него в голове, и он облизал пересохшие губы. — Дело в том, что Эмма… нездорова.       Он потянулся за сигаретой, чтобы успокоить нервы. Сейчас надо думать чётко и говорить спокойно, если он хочет остаться в живых. — Эмма не может сейчас работать в магазине. Через пару дней я сумею убедить её взять отпуск. Она ко мне прислушивается.       Он жадно затянулся, надеясь, что не ошибается. — А когда она уедет, я смогу беспрепятственно достать бриллианты. — Пот выступил на верхней губе, и он вытер его тыльной стороной кисти. — Вы получите их в конце недели. Пара дней роли не играет.       Сквозь пространство, по телефонному проводу, донёсся вздох, от которого у него в жилах застыла кровь. — Ты ошибаешься, мой юный друг. Помнишь моего лондонского соратника? Он тоже совершал ошибки.       Трубка едва не выскользнула из влажной руки. Он вспомнил о теле, выловленном из Темзы. — Сегодня вечером, — сказал он в отчаянии. — Я достану их сегодня вечером. — И в десять встретимся в магазине. — Собеседник помедлил, чтобы убедиться — орудие страха подействовало. Тихое прерывистое дыхание напуганного человека доставляло удовольствие. — Если ты снова не сумеешь достать камни, я больше не стану проявлять… понимание. Ты пока очень хорошо справлялся со своими обязанностями, и мне бы не хотелось потерять тебя. — Я принесу бриллианты. Но потом я… я хочу выйти из дела. — Мы это обсудим. В магазине. Ровно в десять. — И с лёгким щелчком связь оборвалась.