Городская удача

Потускневшая трава, шуршащие листья, как и ветхое село, казались доктору ничтожными, высушенными жарой. Грязь мерзко чавкала под копытом худощавой лошади, сама она, уставшая от суточной работы, плелась вперед. Отшелушенная черная краска шрамами покрывала старый короб повозки, ее основание изредка трещало, будто что-то ломалось внутри. Из-за зудящего звука и еще одной причины, врач сидел на помосте рядом с кучером. Его дряхлые руки уверенно сжимали поводья, а сутулую спину прикрывала потертая накидка, чем-то напоминающая рубаху, или то, что от нее осталось. Голову покрывала изношенная грязная шапка, чуть плотнее его рубахи, тяжелые веки прятали под собой еле различимые глаза, седая борода продолжала длину морщинистого лица. Весь его образ был не разделим с каретой и лошадью настолько, что врач с трудом мог бы представить их отдельно друг от друга. — Мы бы двигались быстрее, если бы помладше была, — Кучер кивнул головой в сторону лошади, заметив, как врач зацепил взглядом облезлую плеть на крючке. — Помню, — продолжил он, оставшись без какого-либо ответа, — Как в былые времена мы с ней забирались и не в такие дебри! Ох, помню-помню, как-то раз мы попали с ней в такой ливень. Сколько воды было! Как будто над нами не небо, а растормошённая бочка. Ох и ветрище тогда был! Рубаха моя чуть ли не в клочья рвалась, сам то я парнем был крепким, силы то было хоть отбавляй, не то, что сейчас. Совсем не то… Старик смолк, сощурился, поправляя сползшую на глаза шапку. Врач ждал, ведь сегодняшний день забрал все его силы. Он мысленно был уже у себя в квартире, когда кучер застал его своим рассказом. Но лучше слушать хриплый голос старика, чем раздражающий скрип повозки. — Ехали мы тогда, не помню откуда, но повозка тогда была забита полностью. Узлов сверху куча было, перевязаны все бечёвкой, целая башня была, а не повозка! Да и внутри все занято было какими-то высокопоставленными чинами, сами здоровые, как пельмени, что бабка мне готовит. Словом, тяжела была ноша моей лошадки. Но мы то с ней вместе с самого начала, и тогда, я поводья схватил крепко, а она тянула, шла, без остановки, не сбавляя шаг, сквозь всю эту черноту, прямо до города дошли. Вот силы то было! И ведь всего то день отлежалась и снова готова. Ох, какой лошадью то была, все вокруг завидовали, даже купить хотели, мне столько денег тогда то предложили, я столько за всю жизнь не видал. Бабка тогда молодая еще была, говорила «продавай», но я посмотрел на эти деньги, деньги как деньги, ничего интересного, плюнул на это и не продал. Такую-то красавицу я никому не отдам. А сейчас совсем уж исхудала. Видно и ее хвора взяла… Старик помолчал, задумчиво проводя рукой по усам. Потом медленно, стараясь подобрать слова, сказал: — Дорога мимо дома моего идет. Ко мне проездом племянница заглянула. Молодая еще совсем, а заболела хворой этой, как в селах. Лежит в постели уж пару дней, бледная вся, не ест ничего, только воду изредка просит. Бабка уже вся извелась, говорит доктора звать нужно, а где у нас деньги то на него, — старик замолк и больше не говорил.