Как построить лучший мир

Первая ночь после ухода драконов выдаётся невероятно странной. Почти никто не спит: викинги разбиваются на маленькие компании, садятся у огня и тихо переговариваются. Никто не имеет настроения шумно праздновать победу над Гриммелем, каждый переживает личное горе от разлуки со своим драконом. Но вместе с тем – осознание в полной мере их ещё не настигло, и грусть какая-то приглушённая, слабая. Иккинг тоже испытывает нечто подобное. На душе селится тяжесть, но в то первое утро он ещё может ободрять соплеменников собственным энтузиазмом. Энергичные движения, улыбки, своевременные поручения. Нужно построить лестницы, чтобы было удобнее спускаться к воде. Начать засеивать поля, чтобы иметь, чем прокормиться зимой. Собрать и спрятать подальше всё снаряжение драконов, чтобы не занимало место и не отвлекало... Он всё делает правильно, очень старается и искренне верит, что их племени всё по плечу. Люди улыбаются, глядя на него, и тоже испытывают подъём духа. Однако выясняется очень быстро, что на одном желании новую деревню не построишь. Наступает день, и он наглядно показывает, насколько сильно отсутствие драконов выбивает их из привычного уклада даже – особенно – в самых бытовых вещах. – Иккинг, яки разбежались по всему острову! – Иккинг, нужно построить тележки и опоры, чтобы перемещать дерево… – Иккинг, поблизости нет подходящих полей для возделывания, вырубание рощи займёт несколько недель. – Иккинг... В конце дня у Иккинга голова идёт кругом. Викинги ведут себя, как малые дети, прибегая к нему по каждому поводу. Никто вслух не жаловался на отсутствие драконов, но упрямое нежелание вспоминать, как все проблемы решались задолго до появления в их жизнях крылатых друзей, лишает тех остатков воодушевления, что Иккинг в себе собирает. И хуже всего, что ему понятно, откуда идёт это нежелание. Как может он просить своё племя забыть о достигнутом прогрессе и вновь вернуться к изобретению колеса?.. Он сам тратит половину своей энергии, чтобы не отвлекаться на преследовавшие на каждом шагу неудобства. Тяжелая рука опускается на его плечи, когда солнце клонится к горизонту и молодой вождь надеется, что хотя бы ненадолго сможет спрятаться в своём шалаше. Не успевает. – Эй, Иккинг, не поможешь? – голос Плеваки заставляет вздрогнуть, и Хэддок едва удерживается от стона, справедливо опасаясь новых проблем. Он смотрит на небольшую кучу металлолома и думает, что легко отделался, если это единственное, что от него нужно Плеваке. Соглашаясь, он первым принимается сгребать железо в большой мешок, и едва не падает, когда перекидывает связку за плечо. Только в этот момент он вспоминает, что нести мешок придётся самостоятельно, а он явно переоценил собственные силы, ведь впереди не всего, а целых двести метров. Плевака отбирает у него ношу и вместо неё кладет на подставленные руки несколько поломанных мечей и копий. Иккинг благодарен, что тот никак не комментирует произошедший казус, хотя столь бесцеремонное напоминание о том, что теперь он вновь щуплый и слабый на фоне других викингов, мягко говоря, неприятно. Иккинг давно не испытывал сожалений или неудобств по этому поводу – но так было до тех пор, пока его всюду сопровождала Ночная фурия. – Знаешь, Иккинг, я тут подумал, – начинает Плевака, и юный вождь с одной стороны благодарен, что его отвлекают от неутешительных мыслей, а с другой – очень не хочет знать, что ему скажут. Он вздыхает. С кучей железа в руках далеко не убежишь. – Да, Плевака? – Может быть, ты выступишь перед нашими? Созовём собрание, ты скажешь пару ободряющих слов, опишешь наши ближайшие планы… Иккинг всё же ускоряет шаг и старается не показывать, что от предложения Плеваки его замутило. Нет, только не сейчас, он устал просто смертельно. Раньше ему не казалось, что остров настолько большой, но теперь, исходив его пешком... Всё, о чем он мог мечтать – это кубок воды и постель. И никаких расстроенных викингов, возлагающих на него огромную кучу надежд. Может быть, завтра Иккинг почувствует себя лучше. Теперь-то он представляет, чего ему ждать от ближайших пару лет жизни. От последней мысли ему снова дурнеет. Плевака, кажется, что-то замечает, потому что выражение лица у него вдруг становится смущённым. – Ну, или как-нибудь в другой раз… – Да, Плевака, отличная идея, – Иккинг с огромным облегчением сгружает металлолом на ближайшую ровную поверхность и принимается быстро отходить, – Нужно будет обязательно всех собрать. Как на счёт завтра или на следующей неделе?.. Но завтра легче вовсе не становится. Наоборот, первый энтузиазм сменяется насущными реалиями, и Иккинг с самого утра ощущает потребность скрыться – он уже сутки не имеет возможности даже на пару часов сбежать от суетливых викингов – и за неимением лучших альтернатив проводит время в кузнице, пытаясь придумать те самые рычаги и опоры, которые позволят быстрее и легче перемещать необходимые для строительства брёвна. Но даже там его не оставляют в покое, а окончательно сбивает с правильного настроя заглянувший Рыбьеног. – Привет, Иккинг, ты не слишком занят? Иккинг отвлекается от чертежа и улыбается другу. В руках у того какая-то книга, и выглядит он сосредоточенным. – Привет, Рыбьеног. Как у тебя дела? – Да вот, решил уточнить кое-какие свои записи. Ты не мог бы вспомнить, язык Ночной фурии, на что похожа его шершавость? И перечисли, пожалуйста, абсолютно все случаи применения клейкой слюны. Иккинг растерянно моргает. – Э, ну, я никогда не обращал внимания на язык Беззубика. Зачем вообще тебе такая информация? – О, я решил создать новый справочник о драконах. Самый-самый полный, где будут учтены даже малейшие детали, – Рыбьеног на секунду сбивается, но уверенно продолжает. – Мы ведь последнее поколение, которое видело драконов вживую, и ради наших потомков мы обязаны не потерять эти знания. Иккинг вздрагивает. Тон Рыбьенога совершенно обыденный, даже беззаботный, но по тому, как тот опускает глаза и неловко дергает плечами, Иккинг мгновенно перенимает его настроение. Последнее поколение, значит. – Вот что, давай я напишу тебе список с качествами слюны, – предлагает Иккинг, улыбаясь через силу. – И вообще, перенесу на бумагу все мелочи, какие смогу вспомнить, и не только о Ночных фуриях. Рыбьеног сияет. – Спасибо, Иккинг! Той ночью Хэддок впервые сидит на берегу до утра, вглядываясь в усеянное звездами небо. Он не ждёт ничего особенного, но по примеру Рыбьенога понимает, что ему тоже необходим персональный способ отвлекаться. Небо бередит душу просто невыносимо, но отказаться от него невыносимее вдвойне. Когда на смену ночи приходит рассвет, Иккинг идёт за собственными крыльями. Облачается в костюм, разбегается, прыгает с обрыва. Ветер привычно подхватывает тело, со всех сторон окружает невесомость, и Иккинг вновь испытывает то чувство, что за шесть лет стало ему привычнее дыхания. Великий Один, как же он будет скучать! Уже скучает. В голове что-то меняется. Собственное тело вдруг кажется безумно неуклюжим, руки покидают правильное положение и, глупо дёрнув здоровой ногой, Иккинг начинает падать. Океан приближается с чудовищной скоростью, восстановить равновесие не получается. Хэддок больно ударяется о поверхность и сразу уходит глубоко под воду. В первый момент Иккингу не хочется всплывать. Но затем он злится на себя и с силой взмахивает руками, выталкивая тело на поверхность. Легкие наполняет первый вдох, глаза режет солнце. Иккинг совершенно один на несколько миль вокруг, и отныне его жизнь только в его руках. Стоило приложить усилия, чтобы не лишиться её по такой глупости, как падение с обрыва. Иккинг вздыхает и запрокидывает голову. Ну да, теперь это считалось глупостью. Как-то очень быстро всё летит по наклонной. Викинги сводят своего вождя с ума. Очень быстро устав от рутинных обязанностей, которыми большую часть жизни занимался его отец и которых он сам всей душой надеялся избежать, Иккинг просто не понимает, что ему делать. Он знает, что должен позаботиться о своём племени, об этом ему каждый день напоминают Плевака и Астрид, и Иккинг цепляется за эту мысль как может, надеясь, что она вытащит его на поверхность. Помогает не особо. Уныние очень быстро распространяется над всем островом. Даже Забияка и Задирка ведут себя намного тише, растеряв всё желание шутить. Сморкала храбрится, во всеуслышание заявляя, что ничуть не скучает по Кривоклыку, но временами Иккингу его откровенно жалко. Рыбьеног не показывает носа из-за своей книги, а Астрид… Единственная причина, по которой молодой вождь не сошёл с ума окончательно, носит имя лучшей воительницы Олуха. Иккинг благодарен Одину, что у него осталась его невеста – одна из немногих адекватных людей на острове. Астрид всегда есть до него дело, и она демонстрирует такую преданность, что порой Иккинг всерьез раздумывает, что никогда не сможет её отблагодарить. Существует лишь одно «но». Астрид – его любовь, девочка, что нравилась ему с детства, кем он восхищается в бою и когда её лицо замирает на расстоянии в несколько миллиметров. Но она – не Ночная фурия, не его лучший друг. Астрид не сможет заменить ему Беззубика, как он никогда не заменит ей Громгильду. И это тоже следовало учитывать. Дело вовсе не в том, что Иккингу не хватает скорости перемещений или всех тех благ, что давала дружба с драконом - хотя и их, конечно, тоже – больше всего молодому вождю неспокойного племени не хватает чувства неодиночества. Он пытается вспомнить, когда вообще разлучался с Беззубиком дольше, чем на пару часов – и не может, потому что не было такого. Беззубик никогда не требовал от него большего, чем он мог дать. Не давил ответственностью, приличествующим поведением, не давал наставлений. Беззубик просто... был рядом. Мог выслушать. Поднять настроение. Помочь – насколько мог, имея четыре лапы и крылья. Несмотря на очевидные различия, Ночная фурия – его брат, его родственная душа. А теперь он очень далеко, и Иккинг стоит перед необходимостью создавать какую-то новую жизнь. Хотя на самом деле, он понятия не имеет, что ему делать, когда всё, что он любил в жизни, исчезло вместе с драконами. Отчаяние погубит Олух, это понимал буквально каждый. И Иккинг не отчаивался, честно. Он просто заново искал свой путь.