37 недель

— С днём рождения, Наруто. Объятия настолько крепкие, что ему приходится жаловаться на свои старые кости, которые точно хрустнули под смешок стоящей рядом Сакуры. Хоть виновница торжества и не она, Какаши не может отделаться от мысли, насколько хорошо она выглядит. На ней новое красное платье, которое очень ей идёт, и кажется, что она просто сияет. Несмотря на то, что его сердце падко на стильные клише, больше всего ей добавляет привлекательности не замысловатая заколка в волосах и не отсвет солнца в ярких глазах, таких же, как и её улыбка, — ей к лицу именно беременность. Врать себе бессмысленно: она всё чаще цепляет его взгляд, знать бы только, в какой момент он вообще начал подмечать подобные вещи… — Спасибо, Сакура-чан. — Рёбра Какаши наконец-то выпускают из тисков, и он следит исподлобья, чтобы её, в отличие от него, этот балбес обнял аккуратно. — Какаши, Сакура, — здоровается Саске, вырастая за плечом у Наруто. Сакура округляет в шоке глаза и ахает, прикрывая рот ладонью. Какаши сам не скрывает удивления; он не ожидал его сегодня увидеть, хотя особо-то поражаться нечему: объявиться без предупреждения — вполне в его духе. — Теме, мог бы и подождать ещё минуту, не видишь, меня поздравляет Сакура-чан, ттебайо?! — возмущается Наруто, но его безапелляционно теснят. — Так, Наруто, мы с тобой можем увидеться, когда захочешь, дай Саске-куну пройти, — смеётся Сакура. — День рождения бывает только раз в году! — вполне обоснованно оскорбляется он. — Это уже на целый раз чаще, чем он появляется в деревне! — закатывает глаза она. — Саске, рад видеть тебя в Конохе, — у Какаши не выходит подавить ностальгическую улыбку при виде их троих вместе. — Спасибо. У меня есть кое-что для тебя, Сакура. — То есть ещё и подарки не мне?! — драматично восклицает Наруто, отступая в притворном неверии вглубь ресторана (того самого, где они ругались с Натсуми на его собственный день рождения). — Хината-ча-ан, ты где? Меня здесь никто не любит, кроме тебя! Саске тем временем достаёт из-за пазухи педантично запакованный бумажный свёрток, и пока Сакура бормочет что-то смущённое, раскрывая тот, картинка, а за ней и непрошеная мысль молнией ударяют Какаши по затылку. Сакура. Саске. Перелив колокольчиков какого-то украшения для детской кроватки. Её лицо, полное восторга… — Я не знаю, как называется эта штука, — признаëтся Саске, — но, когда её увидел, я сразу подумал о тебе. — Ками, Саске-кун, — вдохновлённо выдыхает она, а в его голове звучит её голос, повторяющий «Саске-кун» сотни раз с разными интонациями и настроениями, — это над кроваткой вешать… но таких красивых я у нас нигде не видела! Какаши всё ещё по инерции улыбается, но давление в висках на секунду становится почти невозможно вытерпеть… Откуда взялось это раздражение? Почему он злится? — Спасибо, Саске, — благодарит он, правда, звучит совершенно неискренне, и Какаши чертыхается про себя. — Хороший подарок для ребёнка. Где его самоконтроль? Не хватает только добавить «нашего ребёнка», но он сдерживается, и эти его усилия, к счастью или нет, замечает только Саске. Тот смотрит на него насмешливо, и в пронизывающей черноте его глаз можно разглядеть что-то вроде понимания, мол, прости, старик, но бесить тебя одно удовольствие. Не зря же в какой-то момент жизни ему казалось, что, смотря на Саске, он видит самого себя. — Потрясающий, мы как раз выбрали кроватку, — щебечет Сакура, вертя в руках безделушку. — Спасибо большое, это невероятно мило! — Пожалуйста, — Саске кивает не иначе как снисходительно и наконец-то разрывает зрительный контакт с ним. Какаши откашливается, засовывая руки в карманы. Под кадык будто иголку вогнали, и это бесит. — Думаю, можно оставить его пока на столе и поздороваться с остальными, — примирительно предлагает он. Мирится он исключительно с собой, потому что Сакура уже давно не страдает по Саске, в их истории давно расставлены все точки, включая самую последнюю. Она дописана, и смысла ворошить прошлое, а тем более волноваться и строить в голове сценарии «а что, если» — нет. И даже если у неё всё ещё остались к нему чувства — это не его дело. Как не его дело и её свидания с гражданскими и кем-либо ещё, если, конечно, те не норовят закончиться так плачевно, как последнее. — Да, конечно, пойдёмте все внутрь, чего мы встали перед входом, — легко соглашается она и оборачивается к нему. — Какаши? — Прости, задумался, — он наигранно неловко чешет затылок, проходя следом. — Ты голодная? Воды? Чаю? — Я бы не отказалась от рамена, — тихо вздыхает Сакура, — только Наруто не говори, а то он в депрессию впадёт. Какаши кивает. Бесспорно, это решение для Наруто выдалось болезненно непростым. Вопреки традиции празднуют они не в раменной: в Коноху съехались делегации разных деревень, и, несмотря на то что Ичираку после войны отстроился в два раза больше, все бы там всё равно не поместились. Даже здесь большинству гостей пришлось стоять. Ближе всего ко входу были шиноби из Ивы и Аме, с последними после войны Коноха начала налаживать дипломатические связи, ещё когда он был Хокаге. Это было справедливо по отношению к настрадавшимся людям этой маленькой деревни, зажатой между сильными странами. Он здоровается со всеми знакомыми и новыми лицами, задерживаясь, чтобы перекинуться парой вежливых фраз, а Сакура и Саске идут дальше к углу, откуда им уже машут Ино и Хината. Какаши старается не выпускать её из поля зрения — абсурдно, учитывая то, что здесь ей ничего не угрожает, но ситуация с тем ублюдком из госпиталя говорила сама за себя. Никогда нельзя быть уверенным в чём-то на все сто процентов. Все столы были сдвинуты к стенам и накрыты для фуршета. Казалось бы, смена обстановки к этому не располагает, но неприятные воспоминания всё равно заполняют голову, вытесняя собой даже остатки ярости, бурлящей в нём в последние дни. Да. Расставание с Натсуми было сложным. Грустным, выматывающим, оглушающим, как апперкот Цунаде-сама в челюсть. Но… Он испытал облегчение, когда всё закончилось. Звучит ужасно, ощущается горечью во рту. Тем не менее не видеть в этом знак, что всё было только к лучшему, не выходило. Все его правильные и неправильные решения и цепочка неотвратимых и выбивающих землю из-под ног событий, что привели к этому, были к лучшему. Потому что когда тебе кажется — тебе не кажется. Ему казалось, что всё у них было хорошо до беременности Сакуры, — всё и было хорошо. А ещё ему казалось, что на сердце лежала странная тяжесть, не дававшая ему вздохнуть полной грудью, и, как оказалось, та действительно присутствовала. А после он её снял, и жизнь вдруг стала слаще на вкус. Ответственность, волнение, опасения, усталость всё ещё были его неизменными спутниками, но горы непонимания и упрёков, склоняющих его книзу, больше не было. И он был волен поступать так, как чувствует, без оглядки на кого-либо. Кроме Сакуры, естественно, но искать её глазами в толпе и наедине почему-то теперь было так же легко, как и дышать. — Шестой-сама. — Пара справа от него вырастает словно из-под земли. — Шикамару, пожалуйста, ты же знаешь, как я не люблю эти титулы, — Какаши преувеличено измождённо щиплет переносицу и здоровается: — Темари, рад видеть. Та улыбается и выпускает руку вечно сутулого (не то чтобы его собственная повседневная осанка была примером для подражания) Нара, чтобы поприветствовать остальные делегации. Дипломатия всегда была её коньком, но за предельно вежливым выражением лица он всё ещё может разглядеть остаточное напряжение от их последней встречи в Суне. Само собой, он знал, что её братья тоже будут здесь, но эту информацию ему удавалось вполне успешно игнорировать до этой самой минуты. Несмотря на то, что он не имел и не имеет ничего против них, осадочек, как говорится, остался. Какаши снова сканирует помещение краем глаза: оставшихся членов семьи нигде не видать. Шикамару шагает вперёд с непринуждённой улыбкой и говорит так, чтобы было слышно только ему: — Я видел Казекаге-сама у входа в сад. Какаши хмыкает, встречаясь с не менее цепким, чем его собственный, взглядом. — Тебе когда-нибудь говорили, что ты бываешь слишком умным? — Однажды меня даже назвали гением, — ухмыляется Нара и по-дружески хлопает его по плечу. Люди снова обступают их: всем кровь из носу нужно завести с ним пусть короткую, но беседу, даром что он больше не Хокаге. Он всё понимает, но факта это не меняет: он ненавидит политику, вот только такие фигуры, как он, никогда не убираются с доски почёта «на пенсию». Только в ящик. Если повезёт, конечно, и от него останется, что туда положить. — Я прошу меня простить, — задумчиво произносит он спустя полчаса ничего не значащего трёпа. Тот словно погрузил его в транс, потому что, моргнув в один прекрасный (нет) момент, он понимает, что Сакура словно испарилась. Её не видно рядом с Саске, Ино или Наруто. Нет её и в радиусе его слуха: за гомоном гостей он отлично различает каждую знакомую ему интонацию — и Сакуры среди них нет. Кончики пальцев дёргаются, и он машинально ведёт носом: его нюх всегда был острее, чем остальные чувства. Она, бесспорно, где-то поблизости, но неприятные мысли всё равно захватывают голову. Не настолько, чтобы молнией пронестись между людьми, заглядывать в лица и спрашивать, не видели ли они её, но достаточно для того, чтобы уверенным шагом пройтись по залу, а затем распахнуть каждую служебную дверь. Через пару минут поисков Сакура всё же находится, когда Какаши под недовольные взгляды поваров проходит через кухню и выходит во внутренний двор ресторана. В сад. Конечно же. Кто бы мог сомневаться, чёрт возьми? Зная свою удачу, начинать нужно было именно с него. Он слышит её смех, но внутреннее облегчение не приходит, потому что рядом с ней чужой маячок внушительной чакры, и за переливом её голоса звучит другой. Оба (и чакра, и голос) знакомы и с некоторых пор раздражают его до зубовного скрежета. — …И ты всегда можешь на меня рассчитывать, — самоуверенно заявляет он, и Какаши не выдерживает — выходит из-за угла. Как-никак приветствовать Каге дружественной Скрытой Деревни его обязывает протокол. Магнитом его взгляд сразу притягивает к ладони Гаары, заботливо лапающей Сакуру за лопатку. И что ещё хуже — стыдливо одёргивать ту никто не собирается. Напротив — Какаши кажется, что Гаара как можно издевательски медленнее складывает руки на груди, замирая в своей коронной позе. Ему неожиданно очень сильно хочется повторить свой недавний подвиг, но вместо этого он выговаривает, чеканя каждое слово: — Думаю, что у Сакуры достаточно близких людей, Казекаге-сама, но рад, что вы теперь тоже с нами, — выходит язвительнее, чем того позволяют нормы приличия, и Гаара натягивает на себя самую доброжелательную физиономию из тех, что Какаши когда-либо на нём видел. — Шестой, — здоровается он, и Сакура тепло ему улыбается — всего на миг раздражение отступает, но только чтобы набраться силы и штормовой волной вновь накрыть его. — А мы тут одну идею обсуждаем, — радостно сообщает она, — а ты чего? Сбежал от Мизукаге? — Просто вышел подышать. Идеей не поделитесь? — фальшиво улыбается он, расслабленно опираясь на дверной косяк. — Сакура-сан рассказала мне о необходимости создания отделения реанимации и патологии новорождённых в Скрытых Деревнях. — Неужели? — Какаши вздёргивает бровь, резко переводя взгляд обратно на Гаару. Проклятые натасканные управленческими годами мозги было уже не остановить: Какаши уже знал, что она сказала, что Гаара ответил, о чём она даже не задумалась и к чему это может привести. — Да, а ещё можно организовать фонд для дальнейшей помощи, ну, после выписки… — не замечая обострившегося враз напряжения, кажется, исходящего из каждой его поры, продолжает щебетать Сакура. — Надо же, просто превосходно, Сакура-чан, — перебивает он её, и судя по тому, как она поджимает губы, до неё наконец-то начинает доходить, что что-то не так. Он не зря использовал этот уменьшительно-ласкательный суффикс, как если бы она всё ещё была его генином. — Я тоже так подумал и предложил ей свою помощь, — как ни в чём не бывало говорит Гаара, но ничьего ответа за этим не следует, и между ними виснет тишина, перебиваемая только стуком мерзкого бамбукового фонтана. «Тук» — Сакура вопросительно поднимает брови, нервно опуская ладонь на живот. Подсознательно она, очевидно, уже начала анализировать ситуацию с другой стороны. Она не глупая, чёрт, нет — это ужасное преуменьшение: из её поколения у неё второе самое высокое значение IQ после Шикамару. Она была помощницей двух Хокаге, и если бы не Наруто, скорее всего это её лицо сейчас бы красовалось на монументе рядом с его. Поэтому Какаши винит не её, а беременность и связанный с этим стресс, немного притупившие её возможности, но больше всего, конечно же, себя самого. — Думаю, это лишнее, — тянет он в итоге, вновь по привычке засовывая руки в карманы. — Почему? — всё-таки звучит от неё, и Какаши едва заметно морщится: должно быть, личная привязанность перевесила в ней здравый смысл. — Потому что Казекаге-сама — Каге Суны, а не Конохи. Подобные проекты сперва обсуждаются с Хокаге-сама, или в крайнем случае со мной, — его убивает то, что этот очевидный факт нужно произносить вслух, но другого выхода она ему не оставила. Он сам хорош — так облажаться ещё надо уметь. Нет ничего опаснее, чем недооценить противника. Как он тогда подумал? Вчерашний мальчишка? Ах. Хах. Ками. Какой же он идиот… Разница в возрасте сыграла свою роль: у него было достаточно времени, чтобы начать воспринимать Наруто, Саске и Сакуру как взрослых, но Гаара в его голове до сегодняшнего дня так и завис в двадцатилетнем возрасте, наверное, потому что ему столько и было, когда Какаши занимал пост Хокаге, а позже они едва пересекались. Однако Гааре тоже уже за тридцать, у него есть ребёнок и, что самое главное, он Казекаге уже почти два десятка лет. Да, он друг Наруто и его сестра гордо носит эмблему Нара на своём кимоно, но сути это не меняет: никто не остаётся милым и пушистым за столько лет в политике, особенно стоя на высшей ступеньке иерархии. Если Какаши ещё тогда показалось, что он преследует личные или не совсем личные интересы в отношении Сакуры, то сейчас он в этом убедился наверняка. Когда тебе кажется — тебе не кажется. — Вполне логично, что Сакура рассказала мне о проекте, — спокойно замечает Гаара. Он, похоже, даже не моргал за последние пару минут, Какаши в свою очередь тоже не сводит с него глаз. — Я как раз-таки из таких детей — рождённых раньше срока. И я не понаслышке знаю, какие бюрократические проволочки могут устроить ваши старейшины, поэтому и предложил свою помощь. Суна всегда благоволит нестандартным проектам и продвигает науку. И если понадобится, я лично могу выступать перед сомневающимися в таких детях людьми. Не находись они сейчас по разные стороны баррикад, Какаши бы такое прямое заявление непременно улыбнуло. Подумать только — какая ошеломляющая наглость! — То есть вы даже не скрываете того, что предложили? — Какаши… — шепчет Сакура, но хватает одного прищура, чтобы она осеклась и взяла больше времени подумать над тем, что теперь можно и нельзя говорить. Банальное «давайте не будем» уже точно не поможет. — Каге одной Скрытой Деревни в приватной обстановке предлагает главе госпиталя другой Скрытой Деревни свои услуги для реализации проектов — ничего странного не замечаете? Или ты перестала быть шиноби, Са-ку-ра? Она рвано выдыхает и выпрямляет спину, словно палку проглотила. О, похоже, он снова перегнул? Ну что ж, социальные взаимодействия никогда не были его сильной стороной, к тому же… раньше нужно было думать, кому и что она треплет. Ещё в Академии тебе вбивают в мозги, что подавляющее большинство государственных тайн выбалтывают не в пыточных, как можно предположить, а во время дружеской беседы. — Вы утрируете, Шестой, — Гаара шагает вперёд, прикрывая Сакуру одним плечом, и это мгновенно повышает градус раздражения до «ты охренел?». В неё что, вместе с его сыном поместили какой-то магнит для неприятностей, обещающих свести его в могилу? — Я ни о чём таком и не думал. — Искренне надеюсь, что вами двигало лишь благородство, — Какаши делает значимую паузу, — или же желание порисоваться перед красивой женщиной, а не намерение переманить нашего лучшего медика. — Какаши, сейчас не военное время, чтобы ты подозревал всех и вся в заговоре и шпионаже! — предсказуемо возмущается-таки Сакура, безапелляционно отодвигая Гаару обратно в сторону, что не может не порадовать его на задворках сознания. — О вас, Шестой, ходят легенды, как-никак единственный Хокаге, который смог ликвидировать Корень и все труды Данзо. И только теперь я понимаю, почему, — Гаара опасно сужает глаза, и Какаши успевает только отметить в них странный хитрый блеск, но никак не сгруппироваться для удара ниже пояса вселенского масштаба, который не заставляет себя ждать: — Подозрения, слежка — никогда не ослабляете хватку, да? Какаши задерживает дыхание, полностью пресекая любое невербальное проявление своих эмоций, но урон уже нанесён. — Слежка? О чём вы вообще говорите? — Сакура непонимающе сникает и хмурится. Ублюдок. Ему приходится экстренно напоминать себе, что он ходит даже не с половиной, а с третью своего резерва чакры. Он прикрывает глаза на секунду и выдыхает. У него в рукаве всегда припрятана пара козырей, но тут и дураку ясно, что если он поддастся на эту провокацию, конфликт закончится не в его пользу при любом из раскладов. В самом лучшем из тут же просчитанных вариантов ему уготовано сожрать с килограмм песка, а в худшем Сакура будет игнорировать его примерно целую вечность. — Хм, простите, Шестой, — уголки губ Гаары приподнимаются, складываясь на мгновение в жёсткую усмешку, — учитывая близость ваших отношений, я думал, что Сакура в курсе, но похоже, что я ошибся, и это уже не моё дело. Если вы не против, я пойду внутрь. Он невозмутимо проходит вперёд и мимо застывшего Какаши, в свою очередь с ужасом наблюдающего за проступающим на лице Сакуры пониманием. Никаких нарочных столкновений плечами или чего-либо агрессивного в подобном духе не происходит. Этого не требуется: они оба прекрасно понимают, кто только что вышел победителем, не пролив при этом ни капли крови. Уже в коридоре Гаара оборачивается и улыбается: — Был рад видеть тебя снова так скоро, Сакура. Все мои предложения в силе, надеюсь, мы успеем ещё пообщаться в спокойной обстановке до моего отъезда. Она возвращает ему явно вымученную улыбку, и как только отпечаток его чакры мешается с остальными в глубине ресторана, обращает всё своё требовательное внимание обратно на Какаши. — Какаши, скажи, что это не то, о чём я подумала, — слово в слово повторяет она реакцию Натсуми, и он досадно морщится, морально готовясь к очередному эпичному скандалу.