Долгая дорога к небесам

Вероника не проводит эту смену, путая заказы и проливая кофе. Она не смотрит задумчиво вдаль, переливая сливки через край кружки, будто в плохом фильме. Она не ругается себе под нос, и никто из ее коллег, даже милая и заботливая Джейни, не спрашивает её, что случилось. Она — Вероника Лодж, и она чертовски хорошо умеет держать себя в руках и делать несколько дел одновременно. Вероника более чем способна подавать кофе и одновременно обдумывать что, черт возьми, только что произошло с ее соседом по квартире. Ее бывшим любовником. Ее самым лучшим другом. Итак, она заканчивает свою смену, запирает дверь кафе и направляется домой, так и не ответив ни на один из вопросов, что роятся в её голове. Дождь все еще идет, и когда Вероника доходит до дома, она промокла до нитки. Ледяная вода стекает по её лицу и попадает в глаза, раздражая и причиняя боль. Джагхеда дома нет и нет ответа, когда она зовет его по имени. Что-то шевелится внутри неё, то ли гнев, то ли тревога, такое же темное и зловещее, как низкое серое небо за окном. Она подавляет это чувство, напрягает волю, борясь со своими эмоциями и идет в душ, включая горячую воду, чтобы смыть холод со своей кожи. Когда она заканчивает, Джагхеда все еще нет. Мысль о том, что может он уехал, собрал вещи и вернулся в Ривердейл с Бетти поглощает её без остатка. — Я так скучала по нему, Ви, — сказала ей Бетти со слезами на глазах, честно и без лукавства. — Я просто хочу, чтобы он вернулся домой. Вы оба должны вернуться домой. Для нее это невозможно, но для Джагхеда возможно все. Шанс вернуться к своей семье, к своему лучшему другу и к пастельно-идеальной любви всей его жизни. Ее собственное отсутствие ревности удивляет. Это должно быть больно. Тем не менее, почему-то неизбежность этого кажется ошеломляющей, почти успокаивающей. Чувство того, что все возвращается на круги своя, смягчает боль от его потери. Тогда, несколько дней назад, когда они расставались, она чувствовала себя праведной. С мученическим достоинством и нежной решимостью подняла на него глаза и велела ему быть счастливым любой ценой. В тот момент она чувствовала себя сильной и чувствовала себя (очень редкое чувство) хорошим человеком и хорошим другом. А потом он пришел к ней. Бежал по городу под ледяным дождем, как какой-нибудь герой третьесортной любовной драмы? И пытался сказать что? Что-то, что она не позволила ему сказать, что-то, во что она не могла поверить. Внутри неё снова закипает гнев, какого черта Джагхед от нее ожидал? Предполагалось, что она упадет в его объятия, как Энди МакДауэлл в «Четыре свадьбы и одни похороны»? Ее желудок урчит от голода, и меланхолия поглощает её, сменяя гнев. В любой другой день Вероника пришла бы домой, и её бы ждал полноценный ужин. Джагхед оглянулся бы на неё через плечо, волосы упали ему на глаза, когда он бы улыбнулся ей «еда почти готова». Она не готовила себе месяцами. Если он действительно ушел, если Бетти посмотрела на него глазами принцессы Диснея, искрящимися любовью и слезами, и он последовал за ней домой, тогда ей придется к этому привыкнуть. Придется найти квартиру поменьше, ходить по магазинам и купить собственный ноутбук. Перспектива одиночества падает на Веронику, как лавина, холод наваливается на ее плечи, когда она стоит в месте, что когда-то было их квартирой, их домом, но теперь кажется хрупким и пустым. Нет! Она — Лодж, и она не будет барахтаться в этом болоте жалости к себе. Насколько сложно приготовить гребаный ужин? Ее момент силы длится ровно до тех пор, пока Вероника не открывает холодильник, где лежит дешевый кусок свинины, редис и кинза, что должны были стать её любимым блюдом — острым рагу, что Джагхед пытался воспроизвести с тех пор, как она рассказала ему о рецепте своей бабушки и обо всех приятных воспоминаниях, что у неё сохранились. И все же она расправляет плечи, смахивает первую слезу и шагает в его спальню. Если он ушел, если Джагхед действительно бросил её, не сказав ни слова, Вероника лично убедится в этом пустыми ящиками и отсутствием книг. Она готовится к горькому холоду одиночества, когда открывает дверь, но вместо этого чувствует лишь реальный холод — воздух кажется ледяным на её обнаженной коже, когда она заходит в его комнату. Батарея выключена, а на застеленной кровати вместе с клетчатой пижамой лежит шерстяной свитер и пара толстых носков. Её осеняет, и Вероника бежит в свою комнату, где радиатор работает на полную мощность. Она недавно заметила, что в ее комнате не так уж и холодно. С тех пор, как они провели одну и единственную ночь в ее постели, их последнюю ночь вместе, она перестала чувствовать холод по ночам. Ее глаза широко распахнуты, когда она садится на свою кровать и позволяет мыслям поглотить её. Она обращается к своему сердцу и взвешивает все, что он делал ради нее даже не смотря на эгоистичные и глупые попытки причинить ей боль. Его слова, что он сказал ей недавно снова и снова звучат в её голове. Может быть, — думает Вероника испуганно и одновременно с надеждой. — Вероника, — голос Джагхеда разрывает тишину, и её пульс учащается. — Ви, ты здесь? Ви? — выдыхает он, нерешительно делая шаг к ней. — Эй, ты в порядке? Она кивает, будто в замедленной съёмке, и его хмурый взгляд становится еще темнее, когда он стягивает шапку с головы и крутит ее в руках. — Я… я поговорил с Бетти, она позвонит тебе, как только вернется домой. Она пообещала никому не говорить, что нашла нас, даже Арчи, пока не поговорит с тобой, — Вероника лишь кивает. — Она просто хочет снова стать друзьями. С тобой, со мной тоже, наверное. То, что она хотела… Я не могу ей дать, не теперь, — его пальцы тревожно сжимают шапку, ожидая от нее хоть какой-то реакции. — Возможно, — размышляет она, наконец, переводя свой взгляд с его нервных рук на его лицо. — Любовь — это четыре попытки приготовить мое любимое блюдо. Ему действительно нужно перестать так сильно хмуриться, думает она, а то у него появятся морщины раньше, чем он закончит школу. — Что? — А может любовь — это батарея, что выключена в его комнате, чтобы он мог включить ту, что в твоей. Джагхед выглядит так, будто его поймали с поличным. Будто она разозлится на него за его заботу. Он сглатывает и бросает свою шапку на комод, отбрасывая от себя свою последнюю защиту. — Или может быть, любовь — это кофе, который он ненавидит, чтобы позволить тебе купить вино, которое он ненавидит еще больше. Вероника слегка неуверенно улыбается ему, и он в ответ натянуто смеется: — Ви, все ненавидят это вино. Она хлопает по кровати рядом с собой, и он осторожно присаживается рядом. Забавно, что Джагхед так не уверен, когда она становится увереннее с каждой секундой. — Может любовь в этих в мелочах. Может так было всегда. Вероника видит, как его рука слегка дрожит, когда он нерешительно прикасается к её щеке, и она утыкается носом в его ладонь, как сделала когда-то давно, в больничной палате, когда призналась ему в своих чувствах. На этот раз он не отстраняется, а судорожно вздыхает и наклоняется вперед, чтобы прижаться своим лбом к ее. — Мне так жаль. Я… Боже, Вероника, я был таким идиотом. — Еще каким идиотом. Он нервно смеется, отстраняясь, чтобы посмотреть ей в глаза: — Ты уверена? — Я уверена, что это твой последний шанс, Джагхед. Я серьезно. Я и так дала тебе слишком много. — Согласен, и принял к сведению. Тишина, что повисает между ними, почти ощутима. Кто-то должен сделать следующий ход, они все равно на обрыве, одному из них нужно прыгнуть. Это делает он. — Могу я… — Джагхед сглатывает и поднимает глаза, чтобы окинуть ее взглядом. — Могу я поцеловать тебя сейчас? Ее сердцебиение учащается при мысли о близости, которой она никогда не рисковала с ним, даже когда снова и снова отдавала ему свое тело. И все что Вероника может сделать это неуверенно кивнуть. Его руки обхватывают её лицо (как никогда он не делал с Бетти), зарываются в волосы, пока его взгляд скользит по её лицу. Его имя слетает с ее губ, прежде чем его губы, теплые и жадные, касаются ее. То, что Вероника стонет так быстро и так жадно ему в рот, стыдит ее лишь на долю секунды, прежде чем он отвечает ей таким же беспомощным и жадным стоном. Симметрия, думает она, наконец-то что-то взаимное. Они целуются и целуются, ее тело становится податливым, когда Джагхед толкает их на мягкое темно-синее одеяло, которое он купил много месяцев назад в надежде, что Вероника почувствует себя здесь как дома. Ни одна кровать никогда не казалась ей более родной, чем эта, в этот момент, когда он был рядом с ней. — Боже, Ви, — выдыхает он, когда они отстраняются, чтобы глотнуть воздуха. — Как это заняло у меня так чертовски много времени? — Ты идиот, помнишь? — дразнит она его, затаив дыхание, когда Джагхед целует ее в челюсть. Он издает невнятное мычание в знак согласия и вновь возвращается к её губам. Целовать его так не похоже ни на что, что она когда-либо чувствовала раньше. Поцелуи с ним заставляют ее чувствовать себя настойчивой и ленивой, нуждающейся и могущественной, а также сотней других изменчивых противоречий. Его губы сильнее прижимаются к ее губам, его язык проникает глубже в ее рот, чтобы пройтись по зубам. Вероника вздрагивает, чувствуя его желание. Симметрия. Между ними проскальзывают искры, миниатюрные искры желаний с его кожи на ее. Но ни он, ни она не сокращают эту пропасть между ними. Вероника понимает, что это его эндшпиль — просто целовать её, и они просто наверстывают упущенное. Вероника сдается первой — поддается эмоциональному истощению дня и засыпает, просыпаясь утром с Джагхедом, лежащим рядом и обнимающим её за талию. Он выглядит расслабленным и совсем мальчишкой — хмурый взгляд, который искажает его черты, уходит, а полные губы слегка приоткрыты. Слово «красивый» мелькает в её голове. Не идеальный — не с этими кругами под глазами, острым носом и не точечным прессом — но красивый, Вероника никогда бы не подумала, что оценит его с этой точки зрения. Прошлой ночью воздух между ними казался совершенно новым. Любовь, что она столько сдерживала внутри своего сердца, наконец, обрела свободу. Вероника нашла её в его нежных и жадных поцелуях, в его судорожных вздохах, в шепоте ее имени на его губах. Она уснула в новом мире. Просыпаясь в нечетком золотисто-сером свете зимнего утра, эта новая земля кажется более знакомой. Вероника иронично думает, что пора установить здесь свой флаг. Она будит его воздушными ласками и поцелуями, легкими, словно падающий за окном снег. — Привет. — Привет, — отвечает она, и ее поцелуи становятся глубже, оставляя следы на бледной коже его горла. — С добрым утром. — Похоже оно действительно доброе, — бормочет Джагхед, неуклюже пытаясь притянуть ее ближе. Он теплый, сонный и такой домашний, что в ее груди расцветают цветы при мысли о таком будущем. Но сейчас ей нужно кое-что еще. Вероника приподнимает ногу, закидывая её на его бедро, слегка прижимаясь к его медленно пробуждающемуся члену. Джагхед издает еще один стон и поднимает голову: — Привет, — бормочет он снова и наклоняется, чтобы поцеловать ее. — Подожди, — приказывает она и неловко выворачивается из его объятий, чтобы достать свою сумочку с прикроватной тумбочки. — Открой рот, — вновь следует приказ. Он хмурится и слегка косит глазами, пытаясь увидеть, чем она пытается его накормить. — Либо это, — Вероника кладет себе в рот леденец, бросая на него нетерпеливый взгляд. — Или встаем с постели, чтобы почистить зубы. Он сразу же приоткрывает рот: — Я так и думала, — самодовольно говорит она, перекидывая через него ногу, покачивая бедрами и трясь о его вставший член. Он закатывает глаза, но его руки скользят по ней, помогая ей устроиться поудобнее. Мягкая улыбка играет на его губах, и он смотрит на неё, будто Вероника какое-то божество. Джагхед — каждая фантазия, которую она подавляла в себе все это время. Лодж счастлива, и у нее кружится голова от переполнявших чувств. Она стягивает рубашку, в которой спала, не обращая внимания на легкую прохладу в воздухе, и Джагхед ведет руками по ее телу, слегка касаясь ее обнаженной груди. Она чувствует, что некоторые части его тела уже окончательно проснулись, но его глаза все еще тяжелые от сна, а движения слегка неуклюжие. Джагхед не успевший выпить первую чашку кофе просто очарователен, решает она, дергая его за футболку, и он неловко снимает её. Вероника чуть отстраняется, чтобы стянуть и его и свои трусы и вновь садится на него. Теперь он выглядит более проснувшимся, его глаза полны похоти, а его руки более нетерпеливо касаются мягкой кожи на ее бедрах. — Боже Ви, — бормочет он, блуждая взглядом по ее обнаженному телу. — Ты чертовски великолепна. Она более чем готова и устала ждать. Вчерашний ночной марафон поцелуев оставил ее нуждающейся в чем-то большем. Они стонут в унисон, когда она медленно опускается на его член. — Вероника, — выдыхает Джагхед, когда она начинает медленно двигаться, смакуя момент. То, как он заполняет её, и то, как он явно оценил вид ее обнаженной груди, заставляет ее чувствовать себя самой сексуальной женщиной на свете, но этого недостаточно, и теперь она может целовать его столько раз, сколько того пожелает. Что ж, так она и делает. Вероника склоняется к нему, наслаждаясь тем, как его рука оставляет ее бедра и сжимает грудь, когда она впивается в его губы. Она конечно знала, что он отличный любовник, но он еще и невероятно целуется. Более того наконец-то это не просто секс, это — занятие любовью, соединяющее не только их тела, но и их сердца. Эту мысль она особенно смакует. Вероника скользит языком по его губам, заставляя его застонать и двигать бедрами в унисон её движениям. О да, думает она, этим она могла бы заниматься весь день. Она проводит языком по зубам, прежде чем коснуться его языка. Его пальцы сжимаются на ее бедрах, его тело напрягается, когда Джагхед беспомощно стонет ей в рот, и она чувствует тепло глубоко внутри. — Твою мать, — выдыхает он, когда Вероника отстраняется и удивленно смотрит на него. — Черт, прости. Он выглядит совершенно подавленным. Говорят, такое может случиться с любым мужчиной. Но исходя из её опыта такого никогда не было с Джагхедом Джонсом, но его красные щеки довольно милы, как и его неуклюжие извинения. — Черт, прости, я… Боже, я просто мечтал об этом так чертовски долго. Мысль о том, что он хотел этого, этой связи, которая намного больше, чем просто секс, заставляет ее чувствовать себя одновременно застенчивой и наглой, и она прикусывает губу: — Я думаю, тебе придется вернуть долг. — Ты читаешь мои мысли, — он переворачивает их, подгребая её под себя и сразу же начинает оставлять влажные поцелуи на её груди, щекочущие и нежные на её животе, от которых она восхитительно извивается и нетерпеливо сжимает его плечи направляя ниже. Джагхед смеется и хоронит лицо между ее ног, слегка поддразнивания клитор, прежде чем перейти к её входу. Осознание того, что она все еще полна его спермы кажется восхитительно непристойной. Вкус её тела заставляет его стонать, и она отвечает тем же, требовательно вплетая пальцы в его густые волосы. Он ласкает её, слизывая и её и свои соки, и дразнит пальцами ее задницу, и Вероника хочет сказать ему, что когда-нибудь позволит ему взять ее так. Что она думает, что нет ничего, чего бы она не попробовала вместе с ним. Грязные разговорчики, немного грубости, глубокий минет. Они будут пробовать, Вероника точно это знает. Она будет жадно вставать перед ним на колени и умолять его кончить ей на лицо или на грудь. Она полностью одержима им, так же, как он одержим ей. Она представляет себе минет, который еще не успела сделать ему, и это подливает бензина в пламя ее возбуждения. Теряя себя в ощущении его рта на своем теле, Вероника вызывает в воображении образы того, как берет в рот его член, как будет почти задыхаться, когда он неосознанно двинется навстречу, как будет смотреть на него снизу-вверх широко раскрытыми слезящимися глазами. Он конечно попытается остановиться — Джагхед даже в такой ситуации остался бы джентльменом, но она просто положит руки ему на бедра, притягивая его ближе и глядя в глаза, умоляя не останавливаться. Его рот переключается на клитор, и он скользит пальцами в её влажное тепло. В своем воображении Вероника представляет, как он задыхается от вида, как она сглатывает каждую каплю спермы, которую он выпускает глубоко в ее горло. Ее тело дергается и изгибается от удовольствия, крича его имя. У нее звенит в ушах, и она обмякает на кровати, когда Джагхед вновь нависает над ней. У него вновь стоит (Боже, благослови подростковое либидо), он легко проскальзывает внутрь нее. Она чувствует себя почти в бреду, оглушенная эндорфинами, циркулирующими в её теле, эйфория окутывает её, когда Джагхед начинает двигаться. — Вероника, — его голос возвращает ее к реальности, и она понимает, что он перестал двигаться. — Ви, посмотри на меня. Вероника смотрит на его лицо — на его красивые голубые глаза и волнистую прядь цвета черного дерева, спадающую на лоб. Его глаза — прозрачные озера, наполненные любовью. — Ты со мной? Она протягивает руку и ловит его непослушную прядь, накручивая ее вокруг пальца и наблюдая за тем, как она играет миллионом оттенков черного в утреннем свете. Настолько глубоко черная, что кажется почти синей, как блестящие перья на крыле ворона. Она задается вопросом, станет ли он седым — немного соли и перца, как его отец, когда станет старше. Вероника хочет остаться с ним на всю жизнь, чтобы узнать это. — Всегда. Джагхед сглатывает от искренности в ее голосе и тяжести в ее глазах и наклоняется вперед, чтобы прижаться своим лбом к ее. — Я люблю тебя, — шепчет он, ища ее взгляд, а его бедра начинают двигаться в медленном ровном ритме, от которого ее глаза закрываются. — Я люблю тебя, — выдыхает она, её глаза все еще закрыты. — Посмотри на меня. Вероника едва может заставить себя открыть глаза. Она чувствует себя такой уязвимой, такой совершенно беззащитной после столь долгого пребывания в своей крепости. Но когда их взгляды встречаются, она видит, что он тоже без охраны. Это не те слова, что он готов бросить на ветер. Эти слова значат все. — Я люблю тебя, — повторяет она с большей уверенностью, глядя ему в глаза и двигая бедрами, побуждая его двигаться быстрее. — Вероника, — Джагхед быстро ускоряется, и она вместе с ним, выдыхая его имя и встречая каждое движение его бедер своими. Это безумно и небрежно. Их руки нащупывают и тянут друг друга ближе, дыхание становится прерывистым, а поцелуи беспорядочными. Каждое «я люблю тебя» ведет их все ближе к краю. — Вероника, я сейчас… — Да, да, да, я тоже, пожалуйста, да. — Я люблю тебя, — выдыхает Джагхед. — Я тоже, я… — он прерывает ее отчаянным поцелуем, когда Вероника разлетается на миллионы осколков. Он выскальзывает из нее, они оба липкие и потные, и ей обязательно нужно сходить в ванную и привести себя в порядок. Но Джагхед притягивает ее и прижимает к себе так, как она никогда раньше не позволяла, утыкаясь носом в её шею, и она не может заставить себя пошевелиться. Позже он приносит ей кофе и рогалики в постель и говорит, как он рад, что Вероника дала ему шанс. Как будто у нее действительно был выбор… Тем не менее приятно осознавать, что он не принимает все, что с ними происходит как должное, когда шепчет «спасибо» ей в волосы. — Только не облажайся, Джонс.