Долгая дорога к небесам

«Опасный для нее». Джагхед все еще думает об этом на следующее утро, когда она выходит из своей комнаты в семь утра, уже вернувшаяся с пробежки, принявшая душ и одетая. Он проводит большую часть ночи, обдумывая ее слова. Его грызет чувство вины, что когда она с ним, её сердце находится на грани. Вероника делится с ним своим телом, но одновременно рискует всем остальным. Он смущен достаточно сильно, поэтому она отрывает взгляд от тостов. — Если ты не пойдешь в душ в течение следующих тридцати секунд, мы опоздаем на автобус. Джагхед ворчит, но все равно подчиняется. Отчасти потому, что она права, а отчасти потому, что все, что он планировал сказать ей сегодня, начиналось со слов, что она уязвима. Так много дежа вю. Вероника сидит рядом с ним на грязном сиденье автобуса, читает новости по телефону, следя за состоянием мира, когда все, что её должно интересовать — это состояние их отношений — это все, о чем Джагхед может думать. К тому времени, когда они возвращаются домой после долгого школьного дня, наблюдая за ее легкой поступью по школьным коридорам, будто ничего необычного или значительного не произошло, Джагхед боится, что эмаль на его зубах может раскрошиться от того, как сильно он сжимает зубы, а пальцы сломаются от постоянно сжатых кулаков. — Ты закончил исторический очерк для мисс Уоллис? — спрашивает Вероника рассеянно, снимая пальто. Она такая крутая и спокойная, такая чертовски фальшивая, что он огрызается. — Значит, мы снова играем в эту игру? Отлично, — он чувствует раздражение и злость, зная, что выглядит по-детски перед лицом ее самообладания. — Просто прекрасно! Вероника поворачивается к нему, приподнимая бровь, и с надменным вопросительным взглядом, который заставляет его чувствовать себя глупо и разжигает его гнев еще сильнее: — Просто отлично, — рычит он. — Принцесса натрахалась? И теперь мы возвращаемся к притворству, будто ничего не произошло. Она смотрит на него взглядом «Ты закончил?», и Джагхед сжимает губы, чтобы не сказать больше ничего лишнего, желая сохранить хладнокровие. — Вообще то, — говорит она довольная, что её взгляд заставил его замолчать. — Я просто подумала, что коридоры школы, где все думают, что мы брат с сестрой, могут быть не лучшим местом для обсуждения жесткого отличного секса, что был у нас прошлой ночью. Вероника Лодж не боится дурной славы, но я не уверена, что хочу быть известной как Серсея Ланнистер из школы Уитмен. Он не может не посмеяться над этой удивительной и чудесной Вероникой. — Конечно, — Джагхед слегка ухмыляется. — Всем и так должно быть понятно, что ты ничто иное, как Дейенерис. — Очевидно, — Вероника кивает, выглядя довольной и удивленной одновременно, прежде чем выражение ее лица становится серьезным, и хмурая морщинка собирается между её бровями. — Ясно, что игнорировать случившегося бесполезно, не говоря уже о том, что я лишусь отличного секса, но… Я просто пытаюсь понять, что, черт возьми, нам со всем этим делать. У него нет ответа. Он действительно не задумывался над тем, что он хочет сделать, кроме как заставить её признать, что это вообще произошло. — На кону много чего, Джагхед, — говорит она, и ее голос звучит мягко и неуверенно. — Да, — это все, что он может сказать — слишком не уверен он сейчас. К счастью, пока он задумчиво размышлял над ее молчанием в течение дня, она формулировала реальные, последовательные мысли об их ситуации: — Часть меня думает, что если бы у нас были правила, возможно, мы смогли бы… Я не знаю, возможно, это сработало бы. — Правила? — спрашивает он, застревая между висящей в воздухе надеждой превратить эти два потрясающих секса в постоянную договоренность и вялой уверенностью, что ему вообще не понравятся ее правила. Она тараторит их с огромной скоростью: Они равны, они никому не говорят, они не ревнуют и не привязываются. — Мы оба свободные люди, — говорит Вероника, и он скрипит зубами, зная, куда это идет. — Мы можем встречаться с другими людьми. Его глаза сужаются, и Джагхед собирается решительно возразить, но она просто продолжает говорить, будто не замечая его злобного взгляда. — Все сексуальные контакты происходят только в этой квартире, в идеале лишь в вечернее время. Таким образом, ничто не поменяется в нашей повседневной жизни, — продолжает она, и Джагхед хмурится еще сильнее. — Любой из нас может выдернуть штепсель в любое время. Один из нас говорит, что все кончено, и все кончено, договорились? Никаких объяснений и никакого чувства вины. — Какая же ты молодец, — бормочет он. Ее правила заставляют его гореть от обиды. — Построила себе план побега на всякий случай. Умница, Лодж, папа бы гордился тобой. Ее кошачьи глаза сужаются от его слов, а рот каменеет. — В чем твоя проблема? — Я понял, ты хочешь остаться при своем, когда на одном из тех свиданий, на которые ты планируешь ходить, наконец, найдешь своего очаровательного принца. — Да пошел ты, Джагхед! Ты думаешь, что эти правила о каком-то гипотетическом будущем? Если все пойдет не так… Если мы испортим то, что имеем, ты сможешь вернуться домой. Твой отец, твоя банда, даже Бетти и Арчи, они все встретят тебя с распростертыми объятиями. А я… — она качает головой, её ярость трансформируется во что-то пугающее. — Я встала на сторону врага моего отца. Он не всепрощающий и не милосердный человек. Я никогда не смогу вернуться назад. Если я проиграю здесь, то я проиграла в принципе. Если ты уедешь, то вместе с тобой уедет половины арендной платы за квартиру, а значит я облажалась. У меня не останется ничего. Ни дома, ни друзей, ничего. — Вероника… — Так что можешь судить меня, — она не позволяет ему высказаться, пока не закончит основную мысль. — За попытку смягчить эти риски. Потому что здесь я — единственная, кто рискует. А что потеряешь ты? — Тебя, — это самый честный, грубый и бездумный ответ, который у него есть. — Тебя, Вероника, я могу потерять тебя, а ты мой лучший друг. — Тогда мы не должны так рисковать, — Вероника трет лоб тонкими пальцами. — Просто забудь об этом, хорошо? Это была плохая идея. — Вероника, — Джагхед ловит ее за руку, когда она пытается отвернуться. — Я могу следовать твоим правилам. Я сделаю все, что ты хочешь, — он знает, что выглядит жалко, почти умоляя ее не отзывать свое предложение, но ему все равно. Мысль о том, что он больше никогда к ней не прикоснется неприемлема. — Я хочу тебя, — признается Джонс, надеясь, что честность повлияет на нее. — Я просто хочу тебя. Она замирает — физическое воплощение нерешительности. Джагхед подходит ближе и кладет одну руку на её плечо, а другую на талию, лаская обнаженную кожу. И да, он знает, что это нечестно. — Пожалуйста, Вероника. — Джагхед, не надо. Но она не отстраняется, и он продолжает. Его рука скользит дальше под ее блузку, и Джагхед склоняет голову, чтобы быстро поцеловать ее в шею. — Я не откажусь от тебя, — шепчет обещания он ей на ухо. — Что бы ни случилось, мы заставим это работать. Обещаю. Вероника отталкивает его и бросает на него тяжелый оценивающий взгляд. — Хорошо, — говорит она и делает два шага к своей комнате. — Еще одно правило, — останавливается она у двери, поворачиваясь к нему и тыкая в него пальцем. — Мой массаж все еще на тебе, даже не думай это сексуализировать. — Договорились, — Джагхед кивает и наблюдает, как она исчезает в своей комнате, чувствуя себя изумленным и взволнованным, немного виноватым и чертовски испуганным. *** Он готовит для них ужин, и они обедают на кухне, потому что сегодня тако, и они полностью измажутся, если будут есть на диване. Она добавляет в свою порцию дополнительный острый соус, несмотря на то, что он уже добавил достаточно перца чили, чтобы его глаза покраснели от жжения, и рассказывает ему о своем тесте по истории и оценке три с минусом. — Мистер МакФэй ненавидит меня. — Или, возможно, ты слишком увлеклась просмотром «Острова холостяка», вместо подготовки к тесту, — возражает он, слизывая соус с пальцев. — Ты прекрасно знаешь, что это «Остров любви»! Кроме того, все знают, что реалити-шоу требует менее пяти процентов концентрации внимания человека. С подготовкой все было в порядке. Просто МакФэй — подлый старик, который ненавидит болельщиц в принципе. — Мне нравится МакФэй, — он защищает учителя, который никогда не ставил ему меньше пятерки, и чьи наблюдения всегда поражали Джагхеда как глубокие и проницательные. Вероника закатывает глаза в ответ: — Конечно же, он — это ты через сорок лет. — Ого, спасибо, Ви, — ворчит он, убирая тарелки, им действительно нужно поговорить о правильном разделении труда. — Я не знал, что ты возлагаешь такие большие надежды на мое будущее. Она покаянно пожимает плечами и уходит в гостиную, садясь на диван, пролистывая Амазон и тихо напевая старую джазовую песню, из которой он не может разобрать ни слова. Когда он присоединяется к ней, Вероника кладет ноги ему на колени, и он снимает усталость с ее ножек, пока они жалуются друг другу на то, как трудно найти что-то стоящее на Нетфликс Обычно она ложится спать не позже одиннадцати вечера, а он ложится чуть позже, но Джагхед не уверен, как их новая договоренность вяжется со всем этим, и он не хочет упустить её приход. Тем более что он уже нарушил ее последнее правило и провел все время, массируя ее ноги и борясь с желанием запустить руки под её шорты. Джагхед идет в свою комнату, надеясь, что она присоединится к нему. К полуночи он сдается и, наконец, засыпает. На улице еще темно, когда он просыпается от ощущения, как его матрас пружинит под её весом. — Ви? — он размышляет о том, чтобы дотянуться до своего телефона или спросить у нее сколько времени, но потом Вероника включает свет, и он решает, что ему плевать. — Господи, — он задыхается, увидев, что она одета в черное кружевное боди со стратегическими вырезами в нужных местах, и перебрасывает через него одну гладкую голую ногу, чтобы оседлать его. — Боже, Ви, парни точно будут думать не головой, если ты будешь выглядеть так. — О, это кое-что из прошлой жизни, — шутит она, явно удивляясь тому, что превратила вечно отстраненного Джагхеда Джонса в слюнявого идиота. — Тебе нравится? — Черт, да, — он хватает ее за талию, наслаждаясь кружевом на ее коже и ее удивленным вздохом, когда он тянет ее к своей мгновенной эрекции. Она уже мокрая, он чувствует это через ткань боксеров, и он задается вопросом, представляла ли она его реакцию, выбирая этот наряд для него. — Оставь его, — приказывает он, когда ее пальцы скользят по ремешкам. — Я хочу трахнуть тебя в нем. Она стонет в ответ и скользит пальцами между их телами, чтобы освободить его от боксеров и направить его между ног. — Черт, — шипит он в знак благодарности, жадными глазами и руками прослеживая линии её тела за черным кружевом. — Боже, Ви, ты такая красивая. Она прикусывает губу, явно довольная тем, как вознаградились её усилия, и откидывается назад, двигаясь на нем. Вероника изгибается в спине и её темные соски проступают сквозь черное кружево. У Джагхеда кружится голова. Когда она начинает говорить, он почти кончает прямо там. Ее слова не такие уж грязные, но она говорит ему, что любой мужчина, которого трахает такая богиня, как она, захочет услышать. То, что он так хорош внутри неё, что его член наполняет ее и что она любит чувствовать его внутри. — Господи, Ви, — он продолжает двигаться, его руки сжимают ее бедра до синяков. — Перестань говорить такие вещи, иначе все закончится слишком быстро. Это признание заставляет ее стонать и двигаться все быстрее. О, ей это нравится, понимает Джагхед. Она хочет, чтобы он сдался ей на милость, удовлетворил ее прихоти. Хорошо, для него это совсем не сложно. — Вероника… Ты слишком, слишком чертовски великолепная. Давай, детка. Ты заставишь меня кончить, слишком быстро, ты такая тугая. Слишком идеальная, — он отвечает на ее толчки резким движением бедер. — И такая чертовски мокрая для меня. Она скулит и насаживается на его член сильнее. — Для тебя, Джагхед. — Черт, да, для меня, — рычит он, теряя себя в этой игре. Но если он потонет, Джагхед заберет ее с собой. — Одевалась ради меня. Такая мокрая и жаждущая моего члена. Хорошая девочка, тебе же так нравится это, я прав? — Да, — Вероника задыхается, цепляясь за его плечи, регулируя угол наклона, чтобы он чувствовал, как сильно она сжимает его. — Ты любишь, как я трахаю тебя своим членом? — его голос низкий, почти заглушенный ее стонами. — Любишь, когда я двигаюсь в своей сочной девочке? — Да. Боже, черт возьми! — Умница, вот так. Хорошая девочка, кончи для меня, — Вероника так близко, отчаянно подпрыгивает на нем, ее тело натянуто тугой тетивой, и все, что ему нужно сделать, это позволить ей освободиться. Джагхед грубо хватает ее за задницу и помогает ей двигаться еще быстрее. Они оба стонут и тяжело дышат, и, вероятнее всего, выглядят ужасно, потому что их лица растворяются в гримасах удовольствия, их ритм ломается из-за отчаянной нужды. — Боже, черт возьми, я собираюсь… — больше нет никаких препятствий, Джагхед просто надеется, что она последует за ним. Она тут же визжит одновременно с его низким ворчанием, когда они достигают вершины удовольствия вместе, настолько идеально совпадая, что его отуманенный оргазмом мозг думает, что они созданы друг для друга. Она падает ему на грудь, потная, и тяжело дышащая. Если ее голова кружится так же, как у него, ей определенно понадобится минута, прежде чем она сможет сбежать. Джагхед пользуется случаем, чтобы нежно погладить липкую кожу ее спины, прижимая её к себе. Спустя несколько минут, она целует его — впервые — в щеку, прежде чем оттолкнуть и уйти без слов. Его влажная кожа быстро остывает в холодном воздухе квартиры, но место, где она поцеловала его, все еще теплое, и пока этого достаточно. *** Утро приносит очередное приветствие, кофе и нормальность. Вечером он сидит на диване Мисси, ожидая, когда Вероника вернется домой. Они пьют дешевое какао быстрого приготовления, пока он делает правки в ее эссе. — Спасибо, — говорит она, посылая ему благодарную улыбку. — Просто знать материал недостаточно для профессора Нортона, ему нужно эссе уровня хотя бы профессора английского, — улыбка отражается в её глазах, теплых и темно-коричневых, как напиток в его руках. — К счастью, один из них живет за стенкой. Он улыбается ей в ответ, чувствуя себя наполовину застенчивым от похвалы, наполовину виноватым за то, что Джагхед продолжает позволять ей верить, что он уже учится в колледже. — К твоим услугам, я все равно мало сплю. Ее улыбка становится хитрой. — Вероника не дает тебе отдохнуть, да? Его внутренности сжимаются от страха. Он знал, что стены у них очень тонкие, но гостиная отделяет их комнаты друг от друга, Джагхед не думал, что она что-нибудь услышит. Черт, их соседка же думает, что они брат с сестрой. Что она подумает о них? Но выражение лица Мисси лишь дразнящее: — Твое лицо! Если бы мой брат был таким громким… Фу, — она вздрагивает. Он заставляет себя ответить ей: — Вот для чего нужны наушники, подавляющие шум и непоколебимое отрицание. Я ничего не слышу, значит этого нет. Мисси усмехается и гладит его по руке. — Конечно, нет. Этим вечером он вновь пробует приготовить посоле, который готовила ее бабушка в детстве, но Вероника заявляет, что он получился недостаточно «уютным». Джагхед разочарован — это его четвертая попытка, и ее отзывы типично бесполезны, он скрещивает руки и бросает на нее усталый взгляд. — Отлично, — ворчит он. — В супермаркете нужно будет хорошенько поискать пакетик «уютных» приправ. Вероника, как всегда, равнодушна, к его надутым щекам, она добавляет себе в тарелку немного масла чили, и они едят в тишине, пока он мысленно решает, что изменить в рецепте, прежде чем попробовать снова его приготовить. Когда Вероника направляется спать, она проводит рукой по его плечам, перегибаясь через спинку дивана. — Не ложись спать слишком поздно, — говорит она ему голосом, полным обещаний. Естественно, Джагхед сразу же направляется в постель. Она приходит к нему через несколько минут, не отрывая глаз от его лица, снимает нижнее белье, оставаясь совершенно голой. Он прижимает ее к матрасу и целует шею и грудь Вероники, пока трахает её. Громкость её стонов начинает расти, и Джонс прижимает руку ко рту, чтобы заставить ее замолчать. Ее глаза расширяются, и она издает шум протеста. — Тише, — приказывает он, двигая бедрами, так как ей нравится, и Вероника бросает на него последний яростный взгляд, прежде чем сдаться на милость его рук. Он чувствует себя чертовым Богом, когда входит в ее дрожащее, побежденное тело. — Мисси слышала тебя прошлой ночью, — объясняет Джагхед, отпуская руку и ведя дорожку примирительных поцелуев по плечу. На миг ее лицо напрягается, прежде чем она начинает смеяться. — Ты мог просто сказать мне об этом, вместо того, чтобы вести себя, как пещерный человек. — Ну… — тянет он, прижимая её к груди, а потом смотрит на нее сквозь ресницы. — Думаю, тебе понравилось, — еще один поцелуй в ее мягкую, вздымающуюся грудь и дразнящая улыбка. — А ты феминистка. Она сильно толкает его в грудь, но тут же обхватывает руками его шею, когда он отстраняется и притягивает его к себе. — Может быть, — кокетливо шепчет Вероника, и образ других способов, в которых она будет верховодить, заставляет его стонать. — Это определенно требует дальнейшего изучения… — Определенно, — соглашается она, на мгновение, становясь такой девичьей и такой уступчивой в его руках, прежде чем оттолкнуть его и выползти из-под его тела. — Но не сегодня. Она уходит, оставляя его в одиночестве, с полувставшим членом. *** И, конечно же, они нарушают правила. Проходит всего пару дней, прежде чем ее «после наступления темноты» вылетает в окно. В субботу утром, когда у них обоих есть пару часов до работы, он, не раздумывая, кладет руку ей на талию, чтобы взять чашку, и в итоге они трахаются на кухонном столе. То, что их могут увидеть, перестает её волновать на следующей пятничной игре, когда она видит, как на Джагхеда смотрят её подруги по команде. Он находит ее во второй половине игры, но это Вероника тащит его в раздевалку для девочек. — Тебе нравятся эти взгляды, ведь так? — спрашивает она почти обвинительно, засунув руку в задний карман его джинс, чтобы притянуть его ближе. — Это против правил, Вероника, — говорит он, наклоняясь, чтобы прикусить ее мочку уха. — Не говоря уже о лицемерии. Я вижу только тебя. Она отворачивается от него и кладет ладони на стену, чтобы он смог задрать ее расклешенную юбку и стянуть с нее шорты. Он трахает ее, быстро и тихо, одной рукой лаская клитор, а другой закрывая ей рот, шепча грязные словечки на ухо, о том, что отправит ее обратно на игру, с пропитанными его спермой шортами, чтобы все ее поклонники увидели. У него сохраняются следы от её зубов на ладони в течение нескольких часов. Правила, говорит он себе, не имеют значения. Несмотря на это, его челюсть буквально сводит от желания поцеловать ее. Не только во время эйфорического секса, но и в моменты, когда Вероника поражает его своей красотой, яркостью или энергией, и Джагхед хочет, чтобы он имел право просто наклониться и поцеловать её. Это не важно, что Вероника все еще отказывается спать в его постели. Не важно, что каждую ночь ему все труднее и труднее не цепляться за нее и не умолять остаться рядом с ним. Какое это может иметь значение, когда утром она на их кухне, протягивает ему его обычную кружку с кофе, и Джагхед знает, что она специально встала пораньше и приготовила его ему, встречая его с теплой легкой улыбкой, будто он имеет полное право находиться в ее жизни. Разве он в конце концов не получил все, о чем желал? Она все еще здесь, смеется рядом ним, беспокоиться о нем и управляет их скудными средствами. Вероника все еще выбирает его компанию в школе и заставляет Джагхеда смотреть легкие реалити-шоу. Он не потерял ничего из всего того, что они построили здесь в Нью-Йорке, так чему же тогда ему возмущаться? Если он ничего не теряет и может трахнуть её в любой удобный момент, тогда он только выигрывает. В четверг вечером, когда они оба слишком устали от работы и учебы, Вероника засыпает на диване, пока он читает ей. И если Джагхед медленно, осторожно, чтобы не разбудить ее, и прижимает спящую к себе, обхватывая ее тело руками, то это просто симптом слишком долгого отсутствия физической близости, к которой он привык в отношениях с Бетти. В последнее время он думает о Бетти все чаще и чаще. Невозможно не думать, теперь, когда он спит с Вероникой, просто потому, что этот опыт настолько другой. Все с Бетти было взвешено и разложено по полочкам. Занимались ли они нежной трепетной любовью или баловались намеками на БДСМ с черным париком, Бетти все взвешивала, анализировала и объясняла ему. Вероника же подходит к сексу с неуемной энергией. В ней собралась вся страсть и инстинкты, когда у Бетти всегда преобладали глубокие эмоции и контроль. С Вероникой он жадный и ненасытный, каким не был никогда и ни с кем. Джагхед воображает о разных вещах с Вероникой, о которых бы никогда не подумал с Бетти. Его фантазии не слишком странные, но они полностью пронизаны сексуальностью, а он никогда не считал себя сексуальным. Возможно, потому, что с Бетти каждая мысль и действие рассматривалось под бременем их любви, или, может быть, все проще — сложно дрочить на кого-то, кого ты помнишь с тугими косичками и подростковыми брекетами. В любом случае, он думает о Бетти, что неизбежно приводит к тому, что он начинает скучать по Бетти. Джагхед скучает по ее быстрому, ловкому уму и сладости, которую она смогла в себе удержать, несмотря на постоянные приливы тьмы. Скучать по Бетти опять же, неизбежно приводит к тому, что он скучает по Арчи и простым радостям дружбы. Он скучает по видеоиграм и пицце. По поддразниваниям и ночным разговорам. Больше всего он скучает по их встречам в Попс, когда он и Вероника ссорились и соперничали, и каждая из их вторых половинок, многострадально и снисходительно пыталась сохранить мир. Странно, думает Джагхед, что сейчас он скучает по ним, когда нуждается в них меньше. Теперь, когда Нью-Йорк меньше похож на побег, а больше похож на дом. Вероника смеется над какой-то глупой комедией, которую он включил. Она тоже скучает по ним, Джагхед это знает, и это знание пульсирует сожалением в его голове. Может ли он это сделать? Через месяцы и мили снова позвонить их друзьями, несмотря на разбитое сердце? Вероника снова смеется. Если ей это нужно, то он сделает это, решает Джагхед. В конце концов, попытка сделать Веронику счастливой — это самое меньшее, что он должен ей. Итак, он думает о Бетти и Арчи, о Ривердейле и заключении мира. Джагхед думает насколько далеко он готов пойти, чтобы Вероника была счастлива. Это иронично, и Джагхед презирает иронию, но он больше не видит в этом ни юмора, ни хитрости, что эти мысли — причина, по которой он снова причинит ей боль. Потому что Бетти присутствует в его мыслях, когда Вероника начинает говорить о зимних играх и школьных танцах. — Что скажешь? — Вероника требует ответа на свой вопрос, который он даже не услышал. — Социальный дебют брата и сестры Джонс в Нью-Йорке. — Танцы, Ви, — он смотрит на нее, надеясь, что она шутит. — Шутки в сторону? — Почему бы и нет? — тянет Вероника, и он понимает, что ему предстоит битва. — Я видела почти достойный костюм в витрине благотворительного магазина рядом с моей работой, а у меня еще осталось великолепное шелковое платье от Валентино, которое определенно разобьет пару сердце. Давай, Джаг, я хочу повеселиться. — Вероника, ты вообще помнишь, кто я такой? — он приподнимает бровь. — Танцы на самом деле совсем не мое. — Ерунда, — отмахивается она, слегка ухмыляясь. — Я лично была свидетелем того, как ты надевал костюм и посещал школьные танцы. Джагхед совершенно не думает, когда отвечает: — Да, с Бетти. Выражение ее лица меняется, боль танцует в ее глазах, и его сердце сжимается от сожаления, но прежде чем, Джагхед успевает извиниться, Вероника резко меняет тему. «Дерьмо», — думает он, наблюдая в парализованном молчании, как она собирает вещи и уходит на работу. — «Молодец, Джагхед. Отличная работа, ты прям начинаешь делать ее счастливой. Вот черт!»