Брызги безумия

Кабинет профессора Клента казался чем-то нетленным и вечным, ни капли не меняясь в течение всех визитов Константина в клинику. Взгляду не на чем было задержаться, поэтому Константин печально рассматривал пейзаж за окном. Солнце нещадно жарило, слепя своим несносным по яркости светом случайных прохожих, раскаляя асфальт до состояния сковородки на газовой плите. - Доброе утро, Константин. День сегодня бесподобный, не правда ли? Молодой человек так тяжело посмотрел на жизнерадостного профессора красными после бессонной ночи глазами, что тот прикусил язык. На несчастного Константина жалко было смотреть – помятый и невыспавшийся, с посеревшей кожей, он исподлобья взирал на мир, а его пальцы ни на минуту не оставляли в покое так неудачно подвернувшийся под руку ремень джинсов с похожей на старинную монету круглой пряжкой. В движениях молодого человека сквозила нервозная энергия. - Я бы так не сказал, - начал он, - день такой же, как и всегда: душно, жарко, ухмылка у Вас мерзкая, замечания несносные, а дело наверняка скучное. - А ведь Билл давно предупреждал, - поучительным тоном заметил Клент, для какой-то своей надобности говоря о себе самом в третьем лице и подаваясь к собеседнику поближе, - что со временем бросить курить будет нестерпимо сложно. То-то у Вас сегодня небо не синее и дело не клеится… Какой день уже без единой затяжки, Константин? - Третий. - Верю. С таким синдромом хронического курильщика недолго и концы отдать. - Спасибо за лекцию, я и не знал, - саркастически отозвался Константин, очередной раз проводя рукой по воротнику рубашки в попытке его ослабить. Тот не поддавался. – Надеюсь, Вы великодушно оставите мне выбор, от какой именно страшной болезни и в какой канаве помереть. - Жаль, жаль. Мы уже такой вариант присмотрели – Ваш труп был бы неотразим. - Спасибо за заботу. Так кто у нас сегодня? - Алекс Морт, жертва редупликации, средняя форма сложности. Утверждает, что одновременно живет в двух мирах – лежит здесь, в нашей клинике, и учится где-то в штате Огайо, на своей родине, откуда переехал несколько месяцев назад. Десятая палата. И будьте поаккуратнее – в таком состоянии Вы можете наломать жутких дров. Константин зло двинул жалобно скрипнувший стул и молча вышел вон. В нем, вот уже три дня страдавшем без привычной дозы никотина, кипела и клокотала энергия, чуть не выплёскиваясь через край, и единственным лекарством могло послужить только дело. *** Дверь одиннадцатой палаты открылась тяжело, но бесшумно, придерживаемая тугой пружиной. Атмосфера в палате царила почти умиротворенная, однако вместо обещанного парня на кровати лежала в расслабленной позе женщина-шатенка лет тридцати пяти, с застывшей в серых глазах всепоглощающей печалью. Она подпирала коротко стриженную голову рукой и смотрела то в окно, то на молодого человека, от нечего делать внимательно изучая нежданное новое лицо. - Простите, разве Алекса перевели? – спросил Константин, не ожидавший такого поворота событий. Женщина вздохнула. - Тут нет никакого Алекса. Уже три месяца сюда никто не заходил – я да четыре стены, больше Вы тут никого не найдёте. «Неужели я перепутал палаты? – подумал молодой человек, глядя на бесстрастную пациентку и судорожно вспоминая свой путь. - Точно - десятая осталась позади. Впрочем, раз уж зашёл…» - Жалуетесь на что-нибудь? - Только на несправедливость жизни. - Ого, Вы тоже! Жаль, что тут я ничего сделать не могу. - Действительно жалко, - согласилась женщина. – Я Мария Стадфорт. Хотя… какая же я теперь, к черту, Стадфорт?.. Просто Мария. - Константин. Почему-то эта женщина притягивала к себе. В ней не было бесшабашной красоты, и на даму с глянцевой обложки она никак не походила, но вот глаза… Константин вздрогнул – на него смотрели его собственные глаза. Серые, грустные, немного жесткие глаза человека, прошедшего счастье и угнетение, смирившегося с неизбежным сидением в клетке, даже немного обозлённого на мир. Вот и сейчас они смотрели насмешливо, но настороженно – не упустить выпада, ответить атакой на возможную атаку. Алекс Морт тут же забылся Константину, и он одним махом снял очки, готовясь погрузиться в мир Марии с головой. *** И Константин увидел. Он смотрел на пробегающих мимо него, по аллее ухоженного, будто обнятого лучами майского солнца, сада, детей - семилетнюю девочку в съехавшей на затылок яркой панаме, и мальчишку, старшего брата, несущегося следом. Они летели со всех ног навстречу своей матери, Марии, смеющейся довольной женщине, чей унылый призрак лежал теперь перед ним в палате психбольницы, и смеялись. Позади открывался вид на уютную усадьбу с открытой верандой, где таяло под солнцем мраморное мороженое в вафельных стаканах… Константин видел резкое и будто вытесанное из гранита лицо мужчины в деловом костюме, подошедшего к счастливому семейству с дипломатом в руках. Взглянув на чужака, Мария встревоженно выступила вперед, и радость в её глазах погасла. Конечно, появление судебного пристава не сулит ничего хорошего, тем более что здесь его явно не ждали. Всё случилось так быстро, что молодой человек, наблюдавший эту сцену чуть в стороне, несколько растерялся. Письмо, врученное приставом одинокой – это Константин понял сразу же – женщине, было мгновенно прочитано, и Мария вдруг ощерилась, как загнанный в угол зверь. Она рассмеялась и бросила бумагу под ноги холодному, как айсберг, судебному агенту. «Не беспокойтесь, я приду на суд! – раздался её внезапно окрепший голос. – Раз Генри требует развода, пусть катится ко всем чертям – он его получит». Мужчина что-то негромко ответил ей и с большим достоинством удалился вон. Боевой настрой тут же спал с женщины, и она обняла детей, с беспокойством и нарастающим страхом глядя мужчине вслед. Белый лист письма лениво трепыхался на земле от ветра… Место действия изменилось, и вот Константин стоит за спиной Марии, уже не такой уверенной, в небольшом зале со скамьями и тумбами. В углу зала суда мозолит глаза большая смолисто-чёрная клетка, на которую страшно смотреть, и женщина старательно отводит от неё глаза. На помосте возвышается пожилой судья в чёрной мантии, и его гнусавый голос вибрирует в помещении, свинцом заливаясь в уши едва держащейся на ногах ответчицы: «Именем закона бракоразводный процесс завершен в пользу Генри Стадфорта, а миссис Стадфорт приговаривается…». Он все говорит и говорит, но уже и так понятно, чем закончится этот фарс. «Я невиновна! – вдруг вскрикивает Мария, и по лицу её пробегает болезненная судорога. – Никакой комиссии я не проходила! Я вменяема, господин судья! Меня подставили!!!». «Протест отклонен», - сухо вещает прокурор, и мир перед глазами миссис Стадфорт рушится, ускользая во мрак, всё смешивается и несется куда-то во тьму – дом, дети, работа, торжествующая ухмылка бывшего мужа, выставившего её сумасшедшей ради денег и той самой усадьбы (провались она пропадом!). Она может произнести только сдавленное: «Нет» и падает на пол, и Константин падает следом, в последний момент заметив довольную ухмылку на лице Генри Стадфорта... Молодой человек с отвращением вырвался из душного зала в реальный мир. Он сидел на полу в метре от кровати Марии, прислонившись к стене спиной и дрожащей рукой пытаясь вернуть очки на переносицу. Грудь болела и ныла, словно кто-то насыпал в лёгкие немилосердного красного перца. - Нет… - выдохнул Константин, и в его движениях засквозила сдавленная волей ярость, - не может быть… *** Дверь кабинета профессора с оглушительным грохотом распахнулась, ударившись ручкой о выбеленную стену. Крайне разозлённый Константин, за которым неловко тащилась миссис Стадфорт, напуганная и бледная, но еще каким-то чудом сохраняющая самообладание, ворвался в комнату как смерч. Взгляд женщины перебегал от стола Клента к Константину и обратно, особенно часто задерживаясь на вдруг ставших каменными и холодными пальцах молодого человека, грубо сжимавших ей запястье. Никакой надежды вырваться она уже не видела. - Клент! Профессор даже не поднял головы, записывая чьи-то слова, которые ему диктовал в трубку синего стационарного телефона неведомый собеседник. Текст неспешно и расслабленно ложился на бумагу, впрочем, от этого не становясь понятнее – будто по пресловутой врачебной традиции. - Клент! Какого дьявола здесь происходит? Профессор покосился на странную парочку и, зажав плечом трубку, переменил исписанный лист на чистый. - Зайдите позже, я занят. Глаза Константина странно сверкнули, и он со звериным рыком вырвал средство коммуникации из рук профессора, сбросив вызов и оперевшись руками о стол. Теперь он угрожающе нависал над профессором, всё так же флегматично водящим ручкой по листу. Раздался вздох облегчения – молодой человек наконец выпустил руку Марии, и та поспешила отойти поближе к дверям. - Это что такое, я Вас спрашиваю?! Клент, Вы меня за дурака держите? Неужели так сложно отличить нормального человека от больного! Она здорова, слышите! - Мы ведь посылали Вас в десятую палату. Константин, что Вы забыли в одиннадцатой? - Что я забыл? Спросите лучше, где Вы забыли свою совесть, профессор! – Голос Константина ещё более укрепился, и перепуганная женщина за его спиной вжалась в стену, явно мечтая провалиться сквозь землю. – Какая разница, какой номер палаты, койки и больничной карты? Вы, - молодой человек яростно ткнул в сторону Клента отобранной телефонной трубкой, всё ещё уныло испускающей гудки, - заточили в этот ад здорового человека! Клент ухмыльнулся, поигрывая ручкой в сухих пальцах. - Ну и кто поверит Вам? Что скажете, изгой общества? Константин, Ваша фамилия как клеймо разбойника – никто не послушает убийцу и предателя. - Убийцу? На Вашей совести целое кладбище, Клент! Вы помните Селену Смит? А Ванессу Раймон? А того мужчину с тремя детьми, на котором Вы тестировали новое лекарство? А эта женщина? Сколько Вам заплатили, профессор, чтобы Мария Стадфорт провела в этих стенах остаток своих дней? Давайте же, я слушаю! Я бандит, она псих – не от кого скрывать свои карты! Профессор уже открыл было рот для какой-то безапелляционной едкости, но что-то вдруг неуловимо изменило его. Вместо уверенного тона босса из груди Клента вырвался сдавленный хрип, потом еще и еще, и только с четвертой попытки словам удалось прорваться наружу. Мария подалась вперед, к столу, но Константин удержал её, перехватив за локоть. Как часто видел он начало таких припадков раньше и как же хорошо знал, что последует за этим началом… - Деньги! Да, конечно! Не дождёшься от них денег! – Клент гримасничал, и выражение его обычно доброжелательного или ехидного лица менялось со скоростью ветра – то злобное, то игривое, то безмятежное, словно профессор примерял сотни театральных масок за минуту. - Просто Генри знает о нас. А ну как Константин догадается? Нет, он умен, но ему не понять, никогда нас не понять! Стадфорт знает… - Он сейчас в себе, - пояснил молодой человек обескураженной Марии. – Ваш муж не подкупал его, миссис Стадфорт. Он просто знал, что у профессора прогрессирующее раздвоение личности. Шантаж чистой воды. Но почему этого не знал я?.. *** В рассудке Клента, куда Константин, не теряя больше ни минуты, отправился, творилось нечто невообразимое: профессор сидел в кресле, что-то рисуя на альбомном листе штрихами маленького ребёнка, ещё толком не осознающего, что он делает, с чуть высунутым от усердия кончиком языка. В метре от него, задумчиво вглядываясь сквозь молочную штору в шумящий бор, стоял второй профессор, как две капли воды похожий на первого, но выражение его лица было серьёзно и грозно, словно у полководца, приведшего рать на поле брани. На третий осколок личности Клента Константин едва не наступил – тот вальяжно развалился прямо на полу и чему-то неслышно смеялся. - А если он вправду поймет, что с нами что-то нечисто? – заметил первый профессор, выводя особенно затейливую завитушку на полях «картины». Третий Клент вновь рассмеялся. - Да ничего он не заметит, хватит накалять атмосферу на пустом месте. С моей силой воли он и не подумает проверить. - С твоей? – Сидящий за столом профессор даже уронил ручку от возмущения, и дальнейшие его язвительные речи продолжились из-под стола, куда он совсем не солидно пополз за пропажей. – Не забывайся, Билл. Кем бы ты был сейчас без нас? Это мы с коллегой, - замерший у окна «коллега» яростно сжал зубы, будто мечтая сомкнуть их на горле своих копий, - работаем не покладая рук, пока ты халатом полы протираешь! - Ну-ну, Билли, не кипятись, - давясь безудержным хохотом, выдавил из себя лежащий, - я пошутил. Мы ведь все эгоисты, разве нет? - Когда же вы оба наконец заткнетесь? – брезгливо сморщился самый сдержанный из профессоров, аккуратно сдвигая занавеску в сторону, будто от этого обзор внутреннего двора больницы стал бы меньше его раздражать. – Каждый день одно и то же – разговоры ни о чем, бред безумца, ужимки моего проклятого воображения! Два месяца прошло! Когда же лекарство наконец подействует и все вы меня покинете?! - Покинем? Ещё спорный вопрос, кто из нас настоящий. – Голова Клента высунулась из-за ножки и в упор посмотрела на двух Уильямов, как будто не собираясь вылезать из пыльного "подстолья". – Кстати, а на полу и правда лежать удобно. Указательный палец Третьего, как окрестил его про себя Константин, наставительно поднялся. Лежащий выглядел удовлетворённым. - Папочка плохого не посоветует… В единый миг объяснились все странности, отличавшие Клента от всех остальных докторов. Даже привычка называть себя во множественном числе, как рассуждал Константин, игра в «короля», оказалась признаком болезни, так глупо не замеченной молодым человеком. Профессор запутался сам в себе и разорвал суровость, покой и дурачество на трех Клентов, отличных друг от друга, как представители разных рас. Но самым страшным было даже не это. Профессор потерял общий язык сам с собой, почти готовый убить себя за собственные подтрунивания и насмешки. Драки с собой, по мнению Константина, были бы самой страшной из пыток ада, и он, как бы Уильям Клент ни доставал его, готов был теперь пожалеть несчастного мужчину. Наступило долгожданное молчание, и едва верящий своим глазам Константин решил им воспользоваться. Клент, ровно как и половина его клиентов, не заметил вторжения молодого человека в свой мир, а потому он приблизился к уху так и замершего с найденной ручкой в руках профессора «номер один» и шепнул: - А может, отпустить эту Марию? - Отпустить Марию? – задумчиво отозвался тот. – Неплохая идея, да только её муж всё расскажет начальству, а нас уволят. Суровый Клент отвернулся от окна и ястребиным взглядом ощупал всех присутствующих. Видимо, своими словами профессор затронул одну из болезненных для него тем: - Я сразу сказал, что идея держать её здесь пропащая. Мы ведь давали клятву Гиппократа! Поддаваться на такой гнусный шантаж, какой начал Стадфорт, могут только лицемеры. - Хи-хи, Билл, вечно ты со своими принципами, прямо рыцарь без страха и упрека. Нельзя её выпускать. Разве ты готов отказаться от того, к чему стремился всю жизнь, ради незнакомой и никому не нужной женщины? - А наш псих дело говорит, кстати. – Мужчина наконец выбрался из-под стола и теперь в расслабленной позе сидел в кресле, поджав под себя ноги. – Она ведь даже не симпатичная. Уже двое профессоров мерзко захихикали, пока окончательно разъяренный Клент яростно выкрикивал: - Тьфу, извращенцы! – С каждым словом с письменного стола с легкой руки профессора слетали канцелярские принадлежности. – Слушать противно! Вон!!! - Мы же одно целое, Билл! - Значит, ты… - …сам… - …такой же! – Это заключение уже хором провыли оба развесёлых Клента, и кабинет взорвался приступом их хохота. Несчастный профессор так и не нашёлся, что ответить на столь наглое обвинение, а потому снова отвернулся к своему окну, по всей вероятности мечтая удавить оба назойливых видения. Константин тем временем не дремал. Словно профессиональный шпион, он крадучись подобрался к молчащему в гордом одиночестве Уильяму, и зашипел ему на ухо: - Как же они достали тебя, верно? Два месяца слушать их вопли, не иметь возможности поступить по-своему, беситься и ждать, пока медицина одержит победу над твоими же собственными частичками! Два долгих месяца ты терпишь это – не надоело? Пора наконец показать им, что ты не простая пешка в их игре. Пусть видят, что есть еще в мире справедливость. - Мария? – так же шёпотом отозвался Клент, безрезультатно пытаясь взглядом отыскать говорящего. - О да, Мария. Отпусти её вопреки всей этой клоунаде. Ты ведь мужчина, Билл! Ну же! Профессор колебался, хоть идея выглядела заманчиво. Он стал чаще коситься на своих двойников, поперек широкого лба пробежала ещё одна морщина раздумий. - Это будет честно, - продолжал Константин, чувствуя, как его слова крепнут, звуча с каждой минутой всё сильнее и убедительнее, - она ведь здорова. К черту интриги – привнеси в эту богадельню закон. Раньше ведь ты никому не позволял опорочить твоё доброе имя, так не падай ещё ниже хотя бы в своих собственных глазах! - Замолчи! – Профессор сжал голову руками и подался вперед, прижимаясь лбом к оконному стеклу. – Они убьют меня, уничтожат, казнят меня в моем же мозгу! Это ведь ты, Константин. Я понял – только ты и никто иной, если, конечно, у меня не появляется ещё один двойник. -Клент, это твой последний шанс. Давай! Слова Константина сделали свое черное дело – профессор рванулся к телефону, взмахнув белым халатом, словно знаменосец победным флагом, и отрывисто выкрикнул в трубку аппарата: - Выпустить без досмотра больную с сопровождающим! - Ты что делаешь?! – взвыл весельчак Клент-номер-три, вскакивая с пола. Он уже не улыбался. – Нас уволят! - Да, уволят, зато совесть моя чиста, - гордо выпрямился над столом Клент, и в его глазах морем плескалось торжество. - Бей его! Константин закрыл глаза и вышел из мира профессора, где теперь назревала нешуточная потасовка. Всё равно помочь профессору не было никакой возможности, как бы ему ни хотелось этого, а миссис Стадфорт нельзя бросать в одиночестве, тем более теперь. *** Молодой человек, представившийся Марии Константином, со временем становился в её глазах всё более таинственным и пугающим. Совсем уж нелюбезно наорав на пожилого профессора, Константин каким-то неизвестным ей образом ввел Клента в транс, а потом и вовсе пропал. Женщина и не знала, что думать, когда профессор принялся невидящим взором обшаривать кабинет, что-то шептать, звонить неясно зачем охране и безумно смеяться, будто разговаривая с целой аудиторией и молодым человеком в джинсовой куртке в её главе. Когда миссис Стадфорт наконец решилась выйти из злополучного кабинета и позвать кого-нибудь на помощь почтенному Кленту, её эксцентричный помощник вновь буквально соткался из воздуха и опять потащил её к выходу с той напористостью и резкостью, что отличает нервных и энергичных людей. Более того, Константин, даже не узнав планов Марии и не выслушав то, что она робко пыталась высказать, увёз её в такси на железнодорожный вокзал N. Только теперь, в тамбуре скоростного поезда «Манхеттен – Нью-Йорк», неистовство молодого человека улеглось. Погоня могла начаться гораздо позже, когда оба пассажира уже пересекут границы штата, но Марии всё же было не по себе. Её разум всё чаще посещала мысль о том, что Клент, вероятно, был прав, называя её попутчика и покровителя бандитом. - Значит, Ваш муж засадил Вас в лечебницу из-за усадьбы? Ловко сработано. - Да, мой муж тот ещё ловкач, - невесело усмехнулась миссис Стадфорт, приготовившись наконец задать все интересовавшие её вопросы внезапно разговорившемуся Константину. – Да и Вы тоже… провернули такое дело, да ещё непонятно зачем. Я, конечно, очень благодарна, но… - Зачем? Надо же иногда восстанавливать справедливость. Я думаю, у Вас накопилось вопросов, и я попытаюсь на них ответить – если смогу дать ответ, конечно. Начнём с начала. Как я узнал Ваше прошлое? Грубо говоря, – не примите только за безумца – я умею читать чужие мысли и увидел Ваши, когда зашёл в палату. Меня взбесило, что в психушке сидит здоровый человек, и я решил восстановить справедливость у профессора. Что я с ним сделал? Он получил по заслугам, только и всего. Опасаясь проблем, я увел Вас из клиники, и теперь мы на всех парах летим к Нью-Йорку, где, я так полагаю, Вы подадите апелляцию на мужа, и я, как джентльмен, собираюсь Вам помочь, давая показания свидетеля. Если не получится выиграть суд, - тут молодой человек слегка улыбнулся, - хотя бы снова увидитесь со своими ребятами. - А почему Вы даже не заехали домой? Как же деньги, документы, дом? - Чутьё – великая вещь, миссис Стадфорт. Я предвидел, что моя сомнительная деятельность однажды приведет к такому исходу. Я не нуждаюсь в большом багаже, а всё необходимое – вот в этой куртке. Вдруг Константин согнулся и надрывно, словно пытался выплюнуть горящие адским огнем легкие, хрипло закашлял. Яростно прошептав самому себе что-то вроде «Попробуй тут брось!», он торопливо извлек из кармана пачку крепких сигарет и с наслаждением затянулся. Кашель вновь повторился, но стих так же внезапно, как и возник. - Так кто же Вы на самом деле? Константин подошел к окну тамбура и выдохнул дым сигареты в проносящийся мимо пейзаж. Отчего-то он выглядел здесь удивительно гармонично – нескладный, болезненный молодой человек, добровольно сжигающий тело и душу во благо людей. Мерный стук колес поезда, казалось, слился с биением его холодного сердца, расправляя вечному отшельнику крылья. Струя воздуха свистела в тамбуре старенького вагона, их трясло, под потолком мигала и электрически щёлкала готовая перегореть одинокая лампочка, а путь всё пожирал и пожирал деревья, города, однообразные октябрьские сопки, давая на миг увидеть их, чтобы в следующую секунду оставить о них лишь хрупкое воспоминание. - Кто я? – Константин горько усмехнулся. – А черт меня знает. Я был обычным человеком, у меня была семья, девушка, работа и заочное обучение в универе. Я был счастлив. Но вот случилось то, за что я до сих пор проклинаю небеса. Тяжёлые ранения, больница, кома, четыре месяца меж раем и адом. Я выжил назло всем прогнозам педантичных докторов, твердивших в один голос, что мне осталось не больше недели. Но, вернувшись домой заново рождённым, я увидел впервые то, чего более всего боюсь и без чего не могу теперь жить – чужой разум. Моя девушка до сих пор не знает, почему я начал баловаться наркотиками, выпивкой и прочей отравой – просто внезапно открывшаяся страшная правда поразила меня. Ей было не понять, что преследовало меня на каждом углу. Хотелось умереть, забыться, покончить с собой. Я бросил их, удрал, как паршивая дворняга. – Пальцы Константина судорожно сжали сигарету, смяв её, и он вышвырнул бесполезный окурок в окно. - Но почему же Вы попали в больницу? - Да какая кому разница?! Ну, скажем, молния ударила. Или попал в автокатастрофу. Или, может быть, инопланетянам нечем было заняться, кроме как издеваться надо мной – мало ли что бывает. Выберите ту теорию, которая понравится – мне противно вспоминать, что случилось на самом деле. Главное – теперь, когда дом был покинут, впереди открывалась бездна сомнений, и я нырнул в неё с головой. Мной заинтересовались видные медики страны и окрестили феноменом современной науки. Моё имя загремело на площадях, по радио и телевидению, меня знал каждый школьник, но, когда я уже почти поверил, что живу не напрасно, одни… в общем, меня оболгали. Жестоко убил и изувечил двадцать своих пациентов – звучит заманчиво для прессы, не правда ли? И я вновь позорно бежал из общества, спрятался, лёг на дно. – Он закурил вторую сигарету и повернул своё лицо к миссис Стадфорт, почти совсем уж тихо, растворяя свои слова в стуке колёс и свисте ветра, добавил: - Так как же называют меня теперь, Мария? Кто я? Женщина вжалась в стену, неловко шаря рукой по холодной внутренней облицовке вагона. - Вы… быть не может… Константин Мичковски? Константин только склонил голову на это и вновь затянулся. - Вас же оправдали! Почему не вернуться? Знаменитый психолог хрипло и горько рассмеялся, похожий и непохожий одновременно на тех, кого он возвращал в мир людей из безумного царства мрака, - прозванный бандитом и убийцей несчастный человек. - Вернуться? К этим шакалам? Я навечно обречен скитаться, дорога в свет или к родному дому мне заказана! Мой дар – моё проклятие, Мария. - Но куда же Вы теперь пойдёте? - Сначала дам показания по вашему делу – ну не бросать же женщину одну в незнакомом штате, не такая уж я скотина. Потом найду себе другую клинику и пристроюсь там. Мир богат несчастными, миссис Стадфорт, и на мой скромный век психов хватит с лихвой. Поезд на полной скорости нырнул в тоннель, и мир окрасился чернильной тьмой. Мария вглядывалась в темноту, туда, где стоял её спаситель, и не видела никого и ничего. Ему, как и ей, не было теперь никакого смысла отчаиваться.