Брызги безумия

Слабый свет электрических фонарей, потоком вливавшийся в комнату, чертил шахматные клетки на полу небольшой кухни. Он проскальзывал по закрытым дверцам шкафа, задерживался в стоящей на столе бутылке коньяка и наполовину опустошённой рюмке, играл угловатыми тенями кухонной утвари и, наконец, освещал сгорбленную фигуру хозяина кухни. Человек по имени Константин вот уже второй час сидел, бессмысленно уставясь в бестолковую цветочную скатерть и запустив пальцы правой руки во взъерошенные волосы. Очки лежали тут же, у его локтя, бросая лёгкий блик на кафельную стенку. Временами его оцепенение спадало: молодой человек подливал себе пятизвёздочного коньяка, резко и будто с ненавистью заливал алкоголь в глотку и вновь замирал. Перед его глазами плыли мучительные картины, раз за разом заставлявшие пить, но становящиеся со временем лишь мучительнее. *** - Пять лет?! На лице Константина, обычно спокойном, Клент разглядел нескрываемое изумление. Действительно, сегодня ему достался необычный больной. С личного листа пациента на мужчин смотрела мастерски выполненная фотографом девочка с непоседливыми глазами и двумя пушистыми хвостиками на голове. Она лукаво улыбалась со снимка, такая живая и домашняя, что попросту не хотелось верить в написанное ниже в графах бланка: «Мания преследования сложной формы. Предварительный прогноз: неизлечима». - Да, ей всего пять лет. – Даже Клент сохранял серьёзность. – Родители бедной Эмми умоляют о каком угодно вмешательстве, каким бы рискованным оно ни было. Сложнейшие операции и любые препараты приносят ей лишь временное облегчение. Вся надежда только на Вас, Константин. Молодой человек нервно сглотнул. - Я сделаю всё, что в моих силах. - Славно, славно. – Профессор довольно потёр сухие руки, совсем как присевшая на подоконник муха. – Приступайте прямо сейчас. *** Милая девчушка с торчащими в разные стороны хвостиками сидела на подоконнике окна в палате номер пять, свесив ноги в пушистых тапочках вниз, и, наклонив, подобно маленькому воробью, голову набок, смотрела на вошедшего незнакомца. Константин даже слегка опешил, увидев такую внимательность к своей скромной особе, но потом, заметив в глазах Эмми ноту туповатой заторможенности, понял причину этого явления. Девочку так накачали сильнодействующим препаратом, что она с трудом осознавала происходящее. Да, ей не мерещились за каждым углом неведомые преследователи, и желание бежать куда глаза глядят не возникало, но жизнерадостный ребёнок сделался медлительнее черепахи. - Дядя, ты кто? Тихий безразличный голос девочки поразил его даже больше, чем её бездонный взгляд. Константин не сдержался и ласково опустил ладонь на её растрёпанную голову. Та даже не вздрогнула. - А я никто. Я просто посижу с тобой, хорошо? Прошла минута, показавшаяся Константину вечностью. - Так не бывает. Ты здесь, значит, ты кто-то. Стало легче, и Константин неловко повёл слабую нить разговора дальше, изо всех сил стараясь не порвать её: - Правильно, умница. Ты разгадала мой секрет. Меня зовут Пит, я волшебник. А как тебя зовут? - Волшебник? – Девочка медленно подняла голову и встретилась с Константином глазами. В них застыл немой вопрос. – А ты можешь вернуть Мэри? - Какую Мэри? Девочка вновь затуманилась. - Так и скажи, что не можешь. Прошли ещё несколько минут тяжкого молчания. Константин видывал всяких больных – буйных и флегматичных, весёлых и рыдающих, но эта маленькая девочка не была ему понятна и пугала своей отчуждённостью. - Мэри – моя кошка, - наконец пояснила девочка, - её машина сбила. *** Он не посмел вторгнуться в разум Эмми сразу, в тот день. Константин ездил к ней каждый день, подолгу сидел в палате, шутил, привозил ей сладости и говорил, говорил… Лекарство действовало безотказно, и бедняжка не боялась ничего, но обходиться без препаратов так и не могла – медикамент лишь временно давал ей свободу от кошмара. Неделю Константин вылавливал из их скупых разговоров крупицы информации о девочке, и скоро заслужил доверие Эмми. Она ждала его прихода на своём подоконнике, то проваливаясь в сон, то вновь открывая глаза и смотря на дверь, - не послышатся ли шаги в коридоре. И молодой человек не обманывал её надежд. На восьмой день Клент решил повременить с введением лекарства до ухода Константина из палаты. Молодой человек наконец увидел девочку такой, какой она и была на самом деле – подвижной, хрупкой, объятой ужасом. Эмми сидела на подоконнике, обхватив колени руками, и тихо плакала, отвернувшись к окну. Константин с порога понял, что Клент торопит его, и приблизился. - Что такое, Эмми? Почему ты плачешь? - К-кто-то следит за мной… под кроватью… - Девочка затряслась, указывая тонким пальцем на свою койку, и слёзы вновь градом брызнули из её глаз. - Ну же, ну же, всё будет хорошо, там никого нет… Эмми доверчиво прижалась к Константину, и тот, обняв ребёнка за плечи, снял очки. Это давно надо было сделать, а он, дурак, всё медлил. Дурак… *** Молодой человек стоял посреди грязной улицы какого-то мегаполиса. Вокруг не было ни души – ни человек, ни птица не рисковали посещать заброшенный город, и не раздавалось ни тихого птичьего пересвиста, ни голоса, мужского или женского, ни ставшего привычным мягкого шуршания шин по асфальту. Разбавлял тишину лишь ветер. Горячие, будто прямой доставкой прибывшие из пустыни Гоби струи воздуха воровато шептались в переулках, подхватывали песок и мелкий мусор, швыряя его из стороны в сторону, обнимая стеклянно-бетонные «свечки» высотных зданий с грязным и рваным небом у изголовья. Город спал тревожным сном мученика и манил внутрь. Константин даже слегка попятился – так неприкрыт был этот властный зов. Он определённо не видел этого места раньше, но что-то казалось в нём смутно знакомым, будто увиденное во сне. За спиной послышались шаги. Молодой человек решил не оборачиваться, хоть теперь шаги приближались с другой стороны, - он знал, что никого не удастся разглядеть, как бы он ни вглядывался в кирпичи и бетон переулков, и пошёл вперёд, бредя почти бесцельно куда-то по улицам и тротуарам. Вскоре Город заговорил. К скрипу чужих ног стали добавляться тихие вкрадчивые голоса и суетливый шёпот. Число говоривших и шептавших неукротимо увеличивалось, но как Константин ни вслушивался в них, не мог разобрать и фразы - слова бессмысленными ошметками зависали над его головой, не собираясь во что-то осмысленное. Казалось, души живших здесь раньше людей идут следом за Константином, шипя ему что-то в уши, невидимые, гонимые ветром по узким улочкам дальше, к мнимому выходу, что непременно окажется тупиком. Мания преследования наползала неумолимой лавиной и на Константина. К его удивлению, девочка нашлась быстро. Эмми сидела прямо на холодном бордюрном камне, подперев рукой щёку и беспокойно шаря глазами вокруг. Завидев Константина, она тут же, как показалось ему, неестественно быстро встала и бросилась к нему. Малышку колотило, и Константин сочувственно сжал её тонкие пальцы – мол, никто не обидит, пока я рядом. И ему беспрекословно поверили, хоть неясные тени и шорохи за спиной и не думали отступать. - Дядя волшебник, ты знаешь, как отсюда выйти? Мне страшно… - Знаю, Эмми. Пойдём со мной. Девочка прерывисто выдохнула. Наивный ребёнок и подумать не мог, что идущий рядом «волшебник» сам украдкой сдерживает дрожь и облизывает пересохшие губы, изо всех сил сдерживая бутафорскую улыбку на застывшем мраморной маской лице. Особенно пугало Константина одно – он абсолютно перестал чувствовать тонкую нить, всегда связывающую его с реальным миром, будто кто-то грубо обрубил её. Дорога назад, бывшая в тяжёлых случаях последней надеждой молодого человека, вдруг превратилась в бесполезный мираж, и он тяжело осознавал, что, возможно, вернуться уже не сумеет. Плюс ко всему, жутко хотелось курить. Эмми и её невольный спутник брели по заброшенному городу кошмаров ребёнка, и их сердца, казалось, бились одним ритмом, помогая друг другу хоть на миг стряхнуть наваливающийся удушливой лавиной ужас и ступить ещё шаг по гулкой дороге. Однообразные дома и улочки без единого островка зелени не запоминались глазу, и вскоре Константин окончательно заблудился и повел девочку вперед на одних инстинктах, хотя ощущение ловушки продолжало расти. Но остановиться значило лишить доверчиво льнущую к Константину Эмми последней неверной надежды, и он шёл дальше, забирался в лабиринт чужой паранойи всё глубже и глубже. Шёпот в ушах усилился, и за ним Константин уже едва слышал собственные обманчиво решительные шаги. "Тебе не выбраться" "Ты даже не знаешь, куда идти" "Брось ее" "А что, если…" "Точно, - осенило вдруг Константина. - Я не знаю, куда идти! Но вы ведь знаете, господа голоса?" В городе пустоты, страха и отчаяния существовал только один выход – если, только он вообще существовал – навстречу страху. Именно страх охраняет вожделенный путь домой. Таинственный преследователь заставляет жертву бежать от настоящего выхода, уводя её в непроходимые каменные джунгли прочь, запутывает, как паук, манит узника, звенит перед ним в тишине мнимыми ключами от клетки. - Эмми, ты пойдёшь за мной, куда бы я ни сказал? Константину показалось, что девочка видит его насквозь, а потому он поспешил отвести взгляд от её доверчивых глаз, снизу вверх будто заново изучающих его. Всё-таки она была ещё так мала… - Да. - Ты не испугаешься, если мы повернём назад? Эмми со взрослой строгостью покачала головой. «Наверное, копирует мать»,- решил молодой человек, судорожно подбирая слова. Тонкий голос девочки иглами впивался ему в мозг: - Нельзя назад. Там совсем плохо. - Надо, понимаешь. – Константин опустился на корточки. Зрачки зелёных глаз Эмми были ненормально расширены, как у новоиспечённого наркомана, но он не опускал взгляд. – Мы пойдём вместе, я не отпущу тебя. Идём! Эмми не сопротивлялась, когда Константин резко подхватил её на руки и почти бегом понесся туда, куда ноги не желали нести его – назад, навстречу порывам жестокого, горячего, пропахшего гарью и жжёной резиной ветра. Песок скрипел под ногами и на зубах, каждый шаг давался с трудом, и молодой человек понимал, что стоит ему сейчас остановиться, и он застынет меж мертвых небоскрёбов с ребёнком на руках, не сумеет снова пошевелиться. Но всё же ему было несравнимо легче, чем Эмми – создательнице и жертве этой бетонной пропасти. Она цеплялась за воротник «волшебника», горько рыдая в грубую джинсовую ткань, но не издавала никаких звуков, будто невидимые руки преследователей уже сомкнулись на её тонкой шее. Оттого Константин споткнулся и чуть не рухнул на колени прямо на потрескавшийся асфальт, когда она наконец завизжала. Перед ними медленно и грациозно вышло то, что довело Эмми до сумасшествия, не давая сомкнуть глаз, подстерегая за углом и под кроватью, невидимое для недотёп-родителей… Черепаховая домашняя любимица с лентой на шее. Кошка. Мэри. Эмми снова закричала, и это отрезвило Константина лучше любой оплеухи. Он пошёл навстречу животному, и призрак злополучной кошки исчез, махнув пушистым хвостом. Город теней и голосов растаял… *** Когда Константин наконец открыл глаза, то вновь увидел унылый потолок палаты лечебницы, с её молочными шторами и синим светильником. Эмми, всё такая же растрёпанная и худая, сидела на подоконнике, сжавшись в жалкий комочек, и молчала. Ослабленный путешествием по болезни ребёнка, молодой человек кое-как унял дрожь в ногах и со смехом выдавил: - Эмми, мы вышли из этого ада! Получилось! Ты молодец! Малышка не шевельнулась. - Эмми?.. Очнись! Он грубо затряс девочку, и её голова безвольно упала ему на плечо. Бессмысленный пустой взгляд, и до того обжигавший Константина хуже любого пламени, застыл и остекленел. Она ничего не чувствовала, похожая на восковую куклу. Ужас, сковавший её разум, добрался наконец до сердца и усыпил ребёнка вечным сном. Навсегда. *** Константин по-варварски опрокинул пятый стакан коньяка и закурил, разбивая дым рукой. Милая девочка пяти лет ушла из жизни у него на руках целый год назад, так и не увидев прелестей мира и не победив свой страх. Как же легко можно было бы помочь ей, не поведи он себя как последний осёл. Кошка! Это ведь так просто! Эмми успела рассказать о ней. Чего стоило на другой же день вернуться в больницу с котёнком, таким же черепаховым пушистиком, какой был у неё когда-то? Почему он сразу не догадался, что ребёнок одержим призраком любимой кошки, сбитой на улице незнакомым автомобилем? Водитель наверняка и не заметил глупое животное, не ведая, что его потеря перечеркнёт еще одну жизнь, предоставив окровавленной Мэри мучительно умирать на руках обливающейся слезами хозяйки. Почему родители не поняли причину беспокойства любимой дочери? Почему сам Константин, опытный гроссмейстер душ, полез в чёртов город голосов и потащил трясущуюся девочку в самое пекло вместо того, чтобы сделать то единственно правильно, что могло бы вернуть Эмми к жизни? Тысячи вопросов, но ни одного ответа. За окном светало. В маленькой кухне, рухнув на стол взъерошенной головой, спал мертвецки пьяный человек по имени Константин. Человек с руками, обагрёнными кровью лишь одной жертвы – маленькой девочки. Человек, который никогда не простит себе этой смерти. Одинокий врачеватель душ с вечной раной в собственном сердце.