Брызги безумия

Голос диктора канала новостей что-то безразлично бубнил об убийствах, погоде и открытии новой страусиной фермы в Калифорнии совершенно ровным голосом, словно запрограммированный робот. Перед плазменным телевизором сидели люди в деловых костюмах и при галстуках, и абсолютно все – с одинаковыми туповатыми лицами. Ничего не скажешь – типичное стадо баранов. Еле сдержавшись от презрительного плевка, Константин вновь перевёл взгляд на монитор своего компьютера. Как любому нормальному человеку, ему тоже приходилось работать, чтобы как-то выжить, - за посещения клиники ему, разумеется, не платили ни гроша – и он занялся самым, по его мнению, лёгким видом труда. Целыми днями вот за этим столом он высчитывал пугающе длинные суммы каких-то продаж, покупок, прибылей, скачков цен – одним словом, занимался чистейшей арифметикой. Зато однообразная работа не мешала ему думать о своём. Толпа коллег, не спускавших глаз с экрана телевизора, оживлённо зашевелилась, и Константин поднял глаза. В офисе чёрные очки немного мешали, и ему пришлось прищуриться, чтобы разглядеть на плазме взъерошенного мальчишку со скованными наручниками руками и чёрно-белую форму бравого полицейского патруля. Почти угольные космы зажатого между вояками подростка падали тому на глаза, но концы их скрывала смешивающая все краски на его лице пелена цензуры. «Сегодня, двадцатого июля в восемь часов утра по Гринвичскому времени состоялся суд по уголовному делу подростка из города N. Шестнадцатилетний Джеймс Раффан обвинялся в умышленном нанесении тяжких телесных повреждений трём гражданам и убийстве двоих из них. Оставшаяся в живых женщина до сих пор находится в тяжёлом состоянии. Кровавая резня состоялась на главной площади города в воскресный вечер около восьми часов. Убийца с мачете в руках совершил ряд грязных нападений на беспомощных прохожих. Патруль полицейских, молниеносно подоспевший к месту преступления, задержал подростка и доставил в ближайшее отделение, где тот до сегодняшнего дня дожидался суда. Несмотря на жестокость расправы с невинными людьми, суд постановил заменить уголовное заключение в колонии принудительным лечением Джеймса Раффана в психиатрической клинике в связи с его недееспособностью. Согласно результатам медицинской экспертизы, на момент совершения преступлений мальчик находился в невменяемом состоянии и не вышел из него до сих пор.» - Эй, как там тебя!.. Куда собрался? До конца рабочего дня ещё четыре часа! Окрик невероятно полного усача, сидящего перед телевизором, заставил уходящего Константина остановиться в дверях и обернуться. Усы коллеги слегка подрагивали от возмущения, и молодой человек не сдержал издевательской ухмылки. Чего ещё заслуживает планктон, не способный даже запомнить его имя? Он хмыкнул, демонстративно стягивая с шеи душащий (и оттого порядком уже осточертевший) зелёный галстук. - Тебя не спросил. Да, я ухожу раньше третий раз за месяц. Да, без меня здесь прекрасно обойдутся. Да, можешь донести начальству – у меня всё равно нет времени на всех вас. – Константин бессовестно угадывал всё, что толстяк хотел сказать, не давая ему и рта раскрыть, и открыто наслаждался растущим на лице канцелярской крысы бешенством. – Да, чуть не забыл: если меня наконец соберутся уволить, желаю приятно подавиться той суммой, которую я заработал в этом месяце. Салют! Не слушая отборную брань, донесшуюся ему вслед, Константин вышел из кабинета. У него было гораздо более интересное дело, чем препирательство с толпой кретинов. И сейчас этим делом был Джеймс Раффан. *** Солнце огненным мячом катилось по лезвию горизонта, бросая тени редких каштанов через тротуар. Жара отступала, но горячий асфальт ещё отдавал жар в пыльный городской воздух. Люди неуверенно выходили на улицу, открывали окна, и центральная площадь города N через полтора часа перестала напоминать пустыню, где на тысячу километров вокруг порой не встретишь живой души. Выходили влюблённые пары, мамаши с детьми, активная молодёжь и царственные пенсионеры – словом, вечер подарил городу свежий воздух и оживление. Вдруг мирную атмосферу летней прогулки как ножницами вспорол истерический женский крик. Его подхватили новые голоса, и толпы зевак устремились к источнику всеобщего беспокойства. Посреди образованного толпой круга, прямо на горячем асфальте, щедро заливая его свежей кровью, лежало обезглавленное тело молодой девушки. Подруга убитой билась в истерике, сжимая руки в кулаки и истошно вопя: «Голова! Где её голова?!!». Она была права – безжалостно отрубленная голова скакнула куда-то в желтеющие кусты, и кровь из шеи убитой хлестала рекой. Кровавая лужа подступала к самым ногам шестнадцатилетнего парня, наклонившегося над телом с мачете в правой руке. На его лице, обрамлённом угольно-чёрными волосами, играла безумная усмешка. Он засмеялся, и толпа вздрогнула, как заворожённая глядя в его дёргающееся лицо. - Ну что? Нравится? Кому ещё томатного сока, а? – Волчий взгляд подростка вонзился в зевак, казалось, пытаясь заглянуть в самые сокровенные углы их душ. – Может, Вам? Пожилой мужчина торопливо попятился, но острое, как бритва, мачете настигло его. Издав предсмертный стон и судорожно дёрнувшись, почтенный старичок повалился на спину, шляпа слетела с лысеющий головы, и красное пятно на его белой рубашке начало расползаться в стороны. Какая-то женщина, под ноги которой свалился пенсионер, нервным движением прижала ко рту ладонь, покачнулась и упала в обморок, удачно приземлившись кому-то на руки. Крики повторились, послышался чей-то голос: «Полиция!». - Давайте же, бесплатно продам! Человека убить проще, чем дворового пса. Заказывайте, а завтра забудьте. Что, так сложно? Смех подростка вновь загремел посреди затихшей площади. Он покрепче перехватил мачете… *** Сон отпустил Джеймса стремительно и резко. Этот тёмный момент биографии часто всплывал в его памяти, но он точно знал – ни одна капля крови не была пролита зря. Несомненно, ему не о чем было жалеть, а суд и приговор не значили ничего. И ещё одна мысль заставила его криво усмехнуться. Новости, конечно, никогда не покажут народу всего, что было на площади в тот день. Эту тайну будут хранить только немногочисленные очевидцы да он сам – судия и палач. Однако гармонию пробуждения грубо нарушили. Через пару минут в коридоре послышались безобразные вопли «Стой!», топот ног, грохот захлопываемой двери, а в следующую секунду в палату ворвался запыхавшийся человек в тёмных очках и джинсовой куртке. Он тут же прижал дверь своим телом и приложил ухо к замочной скважине, вслушиваясь в шумы клиники. Его голос прозвучал глухо и почти утонул в окриках снаружи: - Пацан, не выдавай меня! Десять минут – и я сам уйду. Только тихо… - Кто Вы? – Голос Джеймса мстительно сделался громче, да так, что из коридора его непременно услышали бы. На лице мальчишки заиграла язвительная усмешка. Беглец в досаде взмахнул в воздухе кулаком, впрочем, не отрываясь от скважины: - Ах, ты, крысёныш… Вот я тебе… чёрт!!! Джеймс не успел и рта раскрыть, а Константин (ведь это был именно он) уже метнулся к нему, молниеносно упал на пол и закатился под кровать. Взметнулась потревоженная простыня, по полу скрипнул кроссовок – и всё стихло. - Что за?.. Подросток не успел договорить – в палату ворвались двое санитаров и позади них – сам Клент в полурасстёгнутом для удобства погони халате. Они липкими взглядами обежали помещение и вернулись к Джеймсу. - Раффан, ты его прячешь? Отвечай, мужчина тридцати лет в тёмных очках был у тебя? – Клент подошёл ближе, и больному показалось, что взгляд профессора пронизывает и его самого, и кровать, и всю больницу вплоть до первого этажа. - Не увиливай, - будто прочитав мысли Джеймса, вновь надавил Клент, - я тебя насквозь вижу. Он ведь заходил, верно? Где он, Раффан? Санитары молча раскрыли шкаф с отбитой дверной ручкой и придирчиво осмотрели каждую полку. Вниз, на пол посыпались какие-то больничные тряпки, грубо сталкиваемые бесцеремонными посетителями. - Отвечай! Снизу почувствовался ощутимый толчок под пятую точку – кровать как будто взбунтовалась. Подросток успел сообразить, что прячущийся в пыли на полу подозрительный пнул его за заминку в разговоре, и жгучая волна любопытства захлестнула его с головой. С ненавистью поглядев в глаза нависшего над ним Клента, Джеймс громко и чётко произнёс: - Катитесь Вы к дьяволу, профессор. Я всё-таки буйный, и трогать не советую. Или у вас принято беспокоить больных? Санитары напряглись, но Клент только рукой махнул. - Он один, парни. Пошли, а то опять ускользнёт. Работники здравоохранения вышли, и сразу после того как дверь закрылась за ними, из-под койки раздался тихий хрипловатый смех. Джеймс перегнулся через край кровати и вновь увидел незнакомца. Человек лежал в пыли, разметав полы куртки в стороны и заложив руки за голову, и смеялся, сотрясаясь всем телом. - Ну, и как это понимать? Молодой человек перестал смеяться и повернул голову к Джеймсу. - Ты скрыл преступника – так и понимай. Спасибо, пацан. Я тут ещё минут десять перекантуюсь, чтоб сбить этих шавок со следа. - Чего?! Валите отсюда, пока я не … Кровать услужливо прогнулась под ногой Константина, и Джеймс почувствовал ещё один пинок, на сей раз такой силы, что несчастная кровать дурным голосом заскрипела. - Не нервируй меня. За что в психушку загремел? Джеймс гордо отвернулся от края, намереваясь замкнуться в себе и игнорировать нахального пришельца, как бы тот ни издевался над лежанкой. Однако последовало другое. - Что за пацаны пошли… Ломается, как девчонка. - Эй, полегче, придурок!!! Троих в городе ножом зарезал. - И за что? – Под кроватью заинтересованно заёрзали. - А что, террористам можно, а мне нельзя? - Фу, как скучно… вот были бы это твои бывшие или учителя… - Голос Константина приобрёл кровожадные нотки. – Я бы, может, даже помог. А так – никакого резона. И тут Джеймса будто ослепило что-то. В последний момент он успел увидеть, как из-под кровати показались снятые незнакомцем очки, и подумать, удивляясь глупости ворвавшейся в рассудок словно чужой мысли: «Это слишком странно». *** Мир безумия Джеймса Раффана был унылым зданием из стекла и бетона. В затянутом кисеёй тумана воздухе дрожали смутные размазанные тени каких-то мужчин, детей и женщин. Они были абсолютно спокойны, медленно шагая куда-то по своим делам. Создавалось впечатление, что они обречены ходить вот так до скончания времен, без малейшего шанса добраться до места назначения и не видя ни Константина, ни самого Джеймса всё с тем же мачете наперевес. Густые капли крови стекали с лезвия на плитку пола и тут же становились такими же призрачными и смазанными, как и всё окружающее. Взгляд у пацана был воистину звериный, и Константин мысленно похвалил работников телевидения, так своевременно поставивших цензуру на его лицо. Джеймс смотрел на пришедшего прямо, с вызовом и почти не моргая, будто даже в мире неясных теней ощущая своё несомненное превосходство перед Константином и вообще половиной окружающего его мира. Усугублялось это ещё и тем, что молодой человек и больной оказались одного роста. - Это аэропорт, верно, Джеймс? Подросток криво ухмыльнулся, проводя пальцем по сияющему острию. - Я Вам не Джеймс, а мистер Раффан. И вообще, какого чёрта Вы тут торчите? Это мой мир, ясно! - Мир для всех общий, и ты не имеешь права решать за других. - Имею!!! – Мальчишка завопил, широко распахнув голубые глаза на Константина. Его голос зазвенел и задробился в суете мечущихся теней. – Человеческая жизнь ничего не стоит! Эти маджахеды пришли и взорвали мясо с глазами, а окружающие просто переступили через трупы и пошли дальше! Здесь, в аэропорту Нью-Джонс, в жутких муках погибли десятки людей, а всем наплевать – как жили, так и живут. Прошли сутки, и вновь туристы полетели в Египет, Турцию, Марокко, на свои пляжи, лежать себе на солнышке на пропитанной чужой кровью земле! Это не кровь, это томатный сок! Кто сейчас помнит о взрыве в Нью-Джонс, полтора месяца спустя после трагедии? Только я да те, кого разорвало гранатой! Даже родственники убитых заткнули себе рот буднями. Значит, террористы могут взять чужую жизнь и им ничего не будет, а я нет? Оказывается, Джеймс Раффан был жертвой того самого террористического акта в аэропорте, весть о котором сотрясла все Штаты... Психологическая травма нанесла ему гораздо более сокрушительный удар, чем могла бы нанести физическая. Константин хмыкнул. Забавно – мальчик, несмотря на весь подростковый цинизм, ещё верил в справедливость. Наверняка хотел стать полицейским и грудью защищать родину от врагов, с такими-то идеалами. Слишком рано жизнь повернулась к нему другой стороной – безжалостной, кровавой, сносящей всё живое без малейшей жалости, безразличной к чужим страданиям. Даже не зрелище пира смерти поразило подростка – его убило безразличие выживших, плевки праздных гуляк на свежую братскую могилу. Не выдержали столкновения с ним казавшиеся нерушимыми идеалы. Он знал, что террористов не нашли, что они не понесли наказания. Но не может же быть, чтобы каждому сходили с рук убийства! И он решился проверить на себе. Никто не поспешил отправить его на электрический стул, расстрелять, не ударила в него с праведных небес молния. И вот с той поры Джеймс осознал себя не простым человеком, а вершителем правды, единственным видящим среди людей скот, полноправным судиёй, палачом, почти равным Богу. Разочарованная в жизни светлая душа искала другой путь. Что ж, самое время указать ему иную дорогу… - И ты взял на себя судьбы убитых? - Они уже были мертвы душой, при жизни! Для них чужие смерти ничего не значили, поэтому и своих они были недостойны. - Для тебя тоже ничего не значат, убийца. Тень ближестоящего мужчины с дипломатом, что-то неслышно говорившего по мобильному, зарябила. Лицо Джеймса исказилось судорогой. - Значат, значат! Я думаю об этом стаде больше, чем оно само! Константин рванулся вперёд. Серая мгла толпы задрожала и лопнула, дав ему сквозняком донестись до безумца, и молодой человек, несильно размахнувшись, ударил его кулаком в челюсть. «Мистер Раффан», неловко взмахнув руками и выронив бесполезное мачете, свалился на холодную плитку. Конечно, никакой особой силы щуплый Константин не проявил – просто сыграл свою роль эффект неожиданности. - Да ты такая же мразь, как и они. – Мальчишка повернул голову на голос, уничтожающе и с ненавистью глядя снизу вверх на Константина. Он держался за адски ноющую челюсть, размазывая по расцарапанной щеке кровь. – Возомнил себя богом и вершишь суд, хотя сам понятия не имеешь, что несёшь, обвиняешь других в том, что делаешь сам. Джеймс, ты не бог, ты сопливый беспомощный пацан с кривым ножом и двинутой психикой. Неужели нельзя нести людям свет и участие без рек крови? - Откуда Вы только свалились на меня?! На полицию работаете, да? Ещё один удар обрушился на подростка, теперь в живот. Захлебнувшись воздухом, Джеймс согнулся на холодном полу в три погибели и крепко зажмурился, силясь отдышаться. - Я ни на кого не работаю. Я просто служу своим принципам. - Дешёвая бравада, – прохрипел Раффан. Только бы сейчас доползти до мачете… Однако Константин тут же пресек попытки мальчишки достать оружие и наступил ботинком на блестящее лезвие. Ну почему этот незнакомец не поддавался? Джеймс же знал, что прав! - А ты разве не создал себе легенду? «Я думаю об этом стаде больше его самого», «Я не Джеймс, а мистер Раффан»… Да только кровь не томатный сок, что бы ты там ни придумывал. - Не учите меня жить... мистер полицай. Я Вам не верю. - Твое право. Считай меня хоть первым космонавтом – всё равно. Какая мне разница, кем быть для самовлюблённого червяка. Константин отвернулся от возмущенно взвывшего Джеймса и оставил его одного, растворившись в толпе дрожащих теней. *** - Ну, и зачем Вы это сделали? Константин пил кофе в кабинете Клента, небрежно и будто в насмешку держа изящную чашку с напитком жестом усталого аристократа. Профессор не настаивал на немедленном ответе на уже трижды повторённый вопрос, но от темы всё же не уходил и присоединиться к чаепитию не торопился. Лёгкая тревога то и дело проскальзывала в его взгляде, но молодой человек нахально делал вид, что не замечает её. - Отличный кофе. – Чашку с лёгким стуком опустили на стол. – Эфиопия? - Колумбия. Так зачем Вы мальчишку побили? Константин слегка сдвинул брови, будто переговариваясь с кем-то, кого Клент был не в состоянии увидеть, задумчиво поиграл пальцами по столу. Сегодня он казался более молчаливым, чем обычно, и профессору вдруг показалось, что тот переступает через себя, вообще разговаривая с ним. - Знаете, Клент, - начал он неторопливо, - психи прежде всего люди. Индивидуумы, личности, индивидуальности – называйте как хотите. Кто-то меланхолик, а кто-то – холерик, кто-то любит булочки с джемом, а кто-то – с мясом. К каждому человеку нужен особый подход, особенно если его требуется в чём-то убедить. Можно напоить, пожалеть, взять на «слабо», показать другую точку зрения или ударить – лишь бы правильно сделать выбор. Вы говорили с этим мальчиком, Клент? Вы заметили, как он вёл себя? И что же, спрашивается, я не так сделал? – Константин встал и со скрипом задвинул за собой стул. – Если потребуется, я буду жалеть, бить и вдохновлять на подвиги, но цели достигну. Или не за этим Вы допускаете меня к пациентам? - Ваша правда, Константин. В отчёте укажем, что он оказывал сопротивление санитарам. Да и ваш спектакль касательно встречи с этим буйным достойна всяких похвал. Но… - Что с ним будет дальше? Начнет вспоминать минуты своей слабости и унижения. Укрепится в мысли, что он обычный человек и размахиванием кулаками ничего не добьётся. Переосмыслит свои действия, и через месяц Вы его выпишете под вопли ужаса горожан. Клент коварно улыбнулся, и в его глазах заплясали ехидные искры. - Да, кстати… Вас ещё не уволили с той, последней работы? Константин на минуту задумался, приложив три пальца ко лбу и закрыв глаза. Затем он с не меньшим ехидством взглянул на собеседника и ответил: - С последней – уже три недели как уволили. А вот с теперешней, кажется, пару часов назад. Профессор рассмеялся, и молодой человек поддержал его. Толпившаяся в коридоре очередь, ждущая окончания чаепития двух мужчин и начала приёма, ошарашено притихла. - Да, Константин, Вы всё такой же несносный. - Не многовато ли комплиментов за день, профессор?