Брызги безумия

Константин шёл по коридорам дома скорби и слушал затапливающую помещение тишину. Что же не давало ему навсегда покончить с похождениями в психушку, он не мог понять уже много лет. Неужели он уже превратился в одержимого фанатика? Ведь не прошло и недели с его последнего визита, а неизвестность и мрак помимо воли вновь привели его в обитель мук человеческих. ...и Сатаною надо всем этим обособленным мирком стоял Клент. Константин хмыкнул, поймав себя на этой мысли. По его мнению, как бы профессор себя ни вёл, он оставался таким же жалким червём, какими были и другие профессора, которых он знал. Но хватит. Самое главное, что через его лапы молодой человек уже прошёл, а значит, впереди уже поджидал его очередной помешанный. А сегодня – даже помешанная. Комнаты клиники почти ничем не отличались друг от друга – однотипные кельи с пружинными кроватями у голых стен, криво сбитыми шкафчиками и тюлевыми белыми шторами на окнах. И в каждой – один-единственный пациент, что только и мог целыми днями валяться на кровати, бездумно пялясь на однообразный бор и изучая его деталь за деталью. Покой, тишина и горящие приглушенным синим светом светильники в коридоре и у изголовья больного – такая неизменная картина каждый раз представала перед Константином, стоило ему сделать шаг в лечебное отделение. Однако эта палата отличалась от вереницы других – на небольшом столе стояла прямая белая ваза с казавшимися неуместными в бело-серой гамме так называемого «интерьера» ярко-жёлтыми розами. Почти неуловимый аромат достиг обоняния Константина, и он невольно смягчился. Как забавно совпало – здесь, в доме скорби, и его единственно любимые цветы. Над пышными распускающимися бутонами, почти касаясь их, склонилась молодая русая девушка с тёмными глазами и наивно вздёрнутым носом. Она тут же повернула голову к вошедшему, и в её глазах загорелся почти хищнический интерес. - Здравствуйте, - бодро обратился к пациентке Константин. - Пожалуй, мой вопрос будет нескромен… Я ошибусь, если назову Вас художницей? Та удивлённо вскинула бровь. - Вы правы… но как Вы догадались? - Вам следовало бы быть повнимательнее. Посмотрите – на халате капли зелёной краски. У пациентов не оставляют никаких вещей. Где же Вы её здесь достали, скажите на милость? Глаза девушки быстро пробежали по больничному одеянию, и, обнаружив правоту молодого человека, она поспешила оттереть ногтями краску, но тут же бросила эти попытки и вновь подняла подозревающий взгляд на вошедшего. - Донесёте врачу, да? - И не думал. – Константин бесцеремонно уселся на кровать, любуясь розами и не глядя на собеседницу, опирающуюся ладонями на холодную столешницу. – Просто интересно, кто пронёс их Вам. Если бы здесь был не я, Вы нарвались бы на крупные неприятности. Теперь девушка изучала нежданного гостя гораздо более внимательно, но Константин спокойно выдержал её взгляд. В лице пациентки отразилось лёгкое смятение. - У вас тут одна медсестра работает. Душевная женщина, знаете ли. - Я здесь не работаю, увы. Но сестру эту я знаю. Как Вас зовут? - Саманта. - Очень приятно. Константин. Будем без титулов и паспортов – они мне противны. – Девушка ради приличия улыбнулась, но странный посетитель в грязных кедах и потёртой куртке настораживал её сильнее, чем вся больница целиком. Знакомство скрепили рукопожатием, причём визитер успел сообразить, что на её тонких пальцах не было кольца, что странно в двадцать четыре года для такой привлекательной особы. Также он отметил про себя, что в карих глазах Саманты не проскальзывало даже лёгкое психическое отклонение, характерное для всех несчастных в этих стенах. - Так из-за чего Вы сюда попали, Саманта? Девушка только рассмеялась. - О, сущие глупости. Я уверена, скоро меня выпишут – таких не держат подолгу. Просто я лунатик, вот и всё. - Лунатик, говорите? И давно? - Вы же здесь не работаете, зачем Вам это знать? Константин философски хмыкнул, вновь бросая в глаза сидящей не видный для неё за очками взгляд. - Почем знать, почём знать… С улицы ведь сюда никого не пускают, верно? - Ну, хорошо. Я лунатик с пяти лет. Тихий, абсолютно не буйный лунатик. Родители смирились с этим и даже привыкли, что я рисовала по ночам. Никто не придавал этому значения, пока однажды мою картинку не заметил на городской выставке один влиятельный продюссер. И вот – теперь у меня хорошая работа и жизнь в достатке. Но последнюю неделю моя сестра, с которой мы живем вместе, стала замечать странности. Я ночами говорила о смерти, о грехах – одним словом, эта ахинея напугала её. Она говорит, что мне надо отдохнуть, вот и направила сюда. Какой-то там синдром переутомления. - Синдром хронической усталости, - поправил молодой человек. - Заботливая у Вас сестра. И что, этой ночью Вы опять рисовали? - Да. - Дайте-ка взглянуть. Немного замешкавшись, девушка кокетливо протянула Константину измятые листы бумаги. Первый рисунок представлял зрителю огромные песочные часы с почти пересыпавшимся в нижнее отделение песком. Солнечный луч пронзал их тонкое стекло, рассыпаясь цветными брызгами в песчаных кристаллах и как будто создавая над ними весёлое пламя. Особенно выделялась на рисунке когтистая лапа какой-то тёмной птицы, грубо схватившая древний прибор почти поперёк. Светлое небо фона с его облачками то и дело прорезали смолисто-чёрные вороньи перья и бледный пух. Другая работа являла собой детально прорисованного скорпиона, выполненного в стиле гиперреализма, и Константин невольно изумился качеству рисунка. Были ещё какие-то наброски, но настолько небрежные, что разобрать на них удалось только какие-то башни, примятую траву и – на одном – несколько лун над, по-видимому, горящей саванной. Что-то странное и интригующее было в истории Саманты, но она не слишком заинтересовала Константина. Однако для поддержания своей собственной уверенности стоило проверить, и, сделав вид, что собирается протереть очки, молодой человек быстро снял их и на минутку "заскочил" в мозг пациентки. Обычный для всех лунатиков дрожащий свет, какой-то мимолётный образ, канувший в небытие так же быстро, как и появился – ничего особенно настораживающего. Но всё же в девушке жило жгучее чувство тревоги, сразу же передавшееся подозрительному Константину. Саманта даже не поняла, почему тот на середине разговора откланялся и вышел из палаты. Запомнить такой краткий визит чужака в её внутренний мир девушка физически не смогла бы, а потому только пожала плечами и перестала думать о странном чудаке. А вот Константину было не до смеха. Жуткое чувство угнетения навалилось на него, да и чертов профессор не сумел сдержаться от ехидства, услышав о бездействии молодого человека в случае с этой "барышней". Голова гудела, и Константин, никуда больше не заходя, поспешил добраться до дома и провалиться в сон. Он уснул на диване как был, не раздеваясь, но и эти часы забвения не принесли долгожданного облегчения. Сны Константина были будто насквозь пронизаны какой-то тяжёлой навязчивой мыслью, палачом нависшей у изголовья и постоянно напоминающей о чем-то важном, неотложном, что он не доделал сегодня днем. Пробуждение ударило по голове тяжёлым молотом. За раскрытым нараспашку окном зажигались первые фонари, провожая уходящее солнце за край небес. В наползающем сумраке Константин различил на часах тонкие стрелки, медленно ползшие к десяти вечера. Город засыпал. Всё, что он делал, было совсем не то. Чуткая, как у лесного кота, интуиция отчаянно вопила о надвигающейся опасности, мысли то и дело возвращались к покинутой пациентке, а время неизбежно утекало, и Константин почти физически ощущал его неумолимое течение. Всё не то, не то! Надо сделать что-то такое… Около пяти минут тупо просмотрев в потолок с давным-давно отколовшимся куском штукатурки, молодой человек потянулся к мобильнику. Верный поисковик открылся незамедлительно, и Константин настучал на маленьких кнопках только одно слово: «Скорпион». Первый же выбранный сайт выдал недвусмысленное: «Скорпион с древних времен мифологии являлся символом мучительной смерти, конца жизненного пути». Так-так… «Песочные часы, согласно легендам различных народов, держит в руках ангел смерти либо другой её представитель, указывая на оставшийся человеку срок до смерти». Пальцы Константина судорожно заметались по клавиатуре старенького аппарата. «Ворон – птица-падальщик, упоминания в литературе связываются с обозначением автором битв, казней, кладбищ, катастроф». Бедная Саманта... Её больной разум уже чувствовал приближение неминуемой смерти, превращая её в беспокойную психопатку и вопя о помощи в каждой её картине. Подсознание девушки пользовалось любыми известными человечеству символами, моля о помощи всех, кто сумел бы разобрать эти сигналы. Над нею уже кружили вороны, и песочные часы отсчитывали время её собственной жизни. Отсчитывали последние часы - даже не дни. Вот оно! Константин резко вскочил с постели и бросился к двери. Сколько ещё протянет девушка с почти утекшим песком жизни? Надо во что бы то ни стало добраться до клиники, и как можно скорее. Только как?.. *** - Водитель! Свободны? На тротуаре появился помятый, будто спросонья, молодой человек в джинсах, и, несмотря на глухую темноту, чёрных очках. Он яростно размахивал руками, пытаясь остановить какой-нибудь из редко проезжающих по засыпающему городу автомобилей, и кинулся к затормозившей «тойоте», как утопающий к лодке спасателей. Всклокоченный неизвестный заглянул в приоткрытое окно, захлёбываясь выхлопными газами, и, сдерживая скачки голоса, сказал изумлённому водителю: - До психушки, пожалуйста. Сто баксов даю, только скорее. Мужчина за рулем только недоуменно пожал плечами, кивнув незнакомцу, и тот пулей ворвался в салон. Определенно странных пассажиров иногда преподносит судьба... Хотя какая ему, водиле, разница? В наше время сто баксов на дороге не валяются… *** Дверь в конце коридора была слегка приоткрыта, и Константин широко распахнул её. Саманта рисовала на альбомном листе, отшвырнув в сторону зачем-то сорванные ею с карниза шторы, окуная тонкие пальцы в густую краску, и её капли в неверном ночном свете казались кровавыми. Девушка обернулась не сразу, проведя по бумаге ещё пару скупых линий. Свежая краска была еще видна на отблеск, и Константин увидел изображенную на бумаге суровую женщину с широкими крыльями за спиной. "Валькирия*, - подумал он, - значит, время уходить из жизни уже пришло. Надо торопиться...". - Пришёл всё-таки. – Голос Саманты звучал глухо и отстранённо, но, даже зная это, молодой человек не сразу понял, что девушка спит. - Я тебе не позволю. - Ты забавный человек, Константин. Сдалась тебе моя жизнь. - Сдалась, - упрямо повторил Константин, - любая жизнь дороже и ценнее смерти. Саманта тихо рассмеялась. Её ладонь поднялась к искривлённым преступной усмешкой губам, девушка вызывающе изогнулась, и её язык облизнул истекающие краской пальцы жестом сладкоежки, слизывающего с рук растаявший шоколад. - Что ты знаешь о смерти? Что ты можешь знать о ней? Ты вкусил её дыхание, ловил её взгляд в спину? Она зовёт меня, Константин. Он усмехнулся. - Вкусил. Она всегда стоит за моим плечом. Больше он не дал себе времени на болтовню, и очки отправились в карман. В мире без притворства - горьком мире подсознания - у него давно имелось незаконченное дело. *** Мир предстал перед ним жуткой абстракцией, безумными изгибами и переплетениями линий, прямых, закрученных и ломаных. Таким отражается лицо человека, посмотревшего в только что разбитое зеркало – виноватое, слегка испуганное, грубо раздираемое на куски швами-трещинами. Царство образности, хаоса и тревоги казалось удивительно маленьким, ничтожным, зажатым в узких рамках реальности, и Константин даже не мог переступить, чтобы хрупкие осколки комнаты не рассыпались блестящим дождём, погребая под собой обоих. Девушка сидела перед ним на полу, облокотившись на стену спиной, и тихо плакала от боли. Молодой человек не сразу понял, что руки Саманты накрепко скованы наручниками, а к ноге и вовсе змеится вмурованная в стену одним концом ржавая цепь. Абстракция коснулась и её – волосы и поза девушки выглядели ненатурально, гротескно, а когда та поняла голову навстречу ворвавшемуся в её карманный ад Константину, он ещё и увидел, что один её глаз слегка дергается и из глубин его будто сквозит безумие, а другой, наоборот, неподвижен, холоден и мёртв. - Должна.… Две минуты до исполнения. – Над их головами раздался не то мужской, не то женский голос, и глаза Саманты, только раскрывшей рот для мольбы о пощаде, вновь затуманились. Как заворожённая, девушка повторила: - Должна… - Нет. Константин смотрел на её жалко сжавшуюся фигурку, видел кровавые отметины от кандалов на запястьях, стену, покрытую трещинами, и холодная убеждённость в его голосе перекрыла все дозволенные границы. Две минуты – не так уж много, чтобы убедить человека в необходимости жить. Их разделяли какие-нибудь полметра, и Константин мог бы пересчитать каждый волосок, упавший собеседнице на лицо. - Почему? - Тихий робкий голос Саманты эхом ударил в пустой комнате. – Докажи мне. - Ты не одинока. Тебя любят. Что могло случиться такого, чтобы ты загнала себя в угол? Саманта слегка потупилась, не отвечая. В её памяти всплывали какие-то неприятные воспоминания, и она никак не могла подобрать слов, чтобы выразить их мягче или вообще как-то превратить в объяснение. Действительно, с таким прошлым проще закрыть глаза и забыться навечно, чем рассказать… И Константин понял. Так просто – незамужняя молодая девушка, творческая личность, неумелые попытки заигрывать с незнакомым человеком в психиатрической клинике, жизнь в квартире сестры, даже розы на столе… Мозаика собралась наконец в целую картинку, и Константин даже мысленно выдохнул от облегчения. Сложный случай, конечно, но решение проблемы может оказаться куда проще, чем кажется. Он присел на корточки перед несчастной и пристально посмотрел Саманте в глаза. - И сколько раз ты пробовала найти себе кого-то, а? - С того дня… множество. Но ни разу… Конечно, жертва маньяка очень долго не сумеет не то что нормально общаться с мужчинами, даже на улицу выходить в одиночку! Сначала тебе одиноко, страшно, обидно, потом всё это входит в привычку, стирается, отходит на задний план. Начинает казаться, что одиночество имеет свои плюсы, и уже не ждёшь ничьих шагов в твоём доме, и мир не взрывается огненными молниями в мозгу. Но, как ни старайся, проблема не исчезает, живя внутри и выгрызая стальными зубами сердце и разум. Вот и Саманта выносила в себе одиночество, словно любимое дитя, и оно медленно, месяц за месяцем, переросло в подсознательное нежелание жить, прорвавшееся в минуты слабости девушки – в её ночные похождения лунатика. Эх, глупая, наивная девочка.… Сколько же времени прошло с тех пор?.. - Дай-ка помогу. Константин осторожно коснулся запястий девушки, и кандалы сами собой рассыпались, мелкой железной крошкой прыснув на треснутый кафельный пол. Правый верхний угол стены подался, и от него с фарфоровым звоном откололись три крупных осколка, тут же унесшихся куда-то вверх, в темноту. Окровавленные запястья Саманты, верно, жутко болели, и та кусала губы, стараясь не показывать свою слабость. - Должна… Минута до исполнения. Жуткий голос прорезал тишину, отдаваясь в путанице трещин. Художница тяжело выдохнула, и взгляд её уплыл куда-то под несуществующий потолок. Времени оставалось мало. - Не должна. Забудь. Прошу, не надо. - Я не хочу возвращаться. - Сорок секунд. Стены рушились, в воздухе витала целая стая осколков, сталкиваясь и хрупко, словно фарфоровые, разбиваясь и дробясь над их головами. Подсознание, как монстр из детской сказки, не желало отпускать свою жертву, и торопилось растоптать, убить девушку своим давлением. Константин аккуратно обнял её, прижав к себе, и Саманта содрогнулась. - Ты не одинока. Не делай этого. - Двадцать секунд. - Ради меня, Саманта. Последние слова молодой человек выдохнул ей на ухо, когда уже кафель с оглушительным хрустом посыпался под ногами. В глазах девушки застыли слёзы… *** Когда он зашёл к Саманте утром, та уже не спала, поджидая Константина. Она живо поднялась с заправленной постели и, улыбаясь абсолютно искренней улыбкой благодарности, заговорила: - Здравствуйте! Я не знаю, что Вы вчера сделали со мной, но, клянусь всеми святыми, это что-то потрясающее. Я и так не жаловалась на самочувствие, а сегодня и вовсе будто летаю. Знаете, как будто кто-то отпустил меня из плена на свободу, просто глаза открылись! Я Вам так благодарна… - Не стоит. Пара дней – и Вас уже выпишут. Да, Вам непременно стоит найти мужа - негоже оставаться одной в таком возрасте. Девушка недоуменно вскинула бровь - намек это или действительно указание? И какой надо обладать наглостью, чтобы сказать такое на второй день знакомства?... Константин же, будто не замечая её метаний, говорил дальше: - Мне просто лучше знать, без издёвки говорю. Пообещайте мне. - Обещаю… - неловко бросила Саманта. - До свидания. - Стойте! – Саманта вскочила с постели и попыталась стать между ним и дверью, как будто надеялась удержать визитера. Она смотрела ему прямо в лицо, сжав пальцы в кулаки. – Кто Вы такой, чёрт побери? Вы не врач, не медбрат, не священник. Кто позволяет Вам вот так, запросто ходить по палатам и расспрашивать о болезнях? В чём смысл? Как Ваша фамилия? Константин замер, вцепившись бледными пальцами в затёртую дверную ручку. Этот вопрос он ненавидел, и теперь злость тугой волной поднималась в нем. И всё пациентка оказалась куда сообразительнее, чем он предполагал... Еле сдерживая бьющее фонтаном раздражение, он отвернулся к стене и глухо прошипел округлившей глаза от изумления Саманте: - У меня нет фамилии. – Каждое слово казалось отлитым из свинца и падало в тишину палаты со зловещим эхом. – Я отрёкся от неё, и возвращаться не намерен. Я – Константин. И только. А теперь отойдите - я не хочу бить Вас дверью. - Как скажете, Константин, - тихо произнесла девушка, и дверь с грохотом закрылась за спиной молодого человека.