***
Бражник не собирался захватывать мир, уничтожать человечество или присваивать все деньги земли. Он всего лишь хотел вернуть к жизни жену, эту цель вряд ли можно было назвать злодейской… злодеем его делали средства, которые он готов был пустить в ход без всяческих угрызений совести. Его не волновало, какие разрушения могут учинить акуманизированные приспешники, лишь бы Камни Чудес поскорее оказались в руках, чтобы повернуть время вспять и отнять брошь Павлина у Эмили в тот день, когда она впервые решила ей воспользоваться. Цена не важна, лишь бы скорее он, Эмили и Адриан снова были втроем… Но двадцать лет назад Габриелю пришлось пересмотреть свои взгляды. Оракул не был сильным злодеем. Акуманизировавшись из-за статьи, обличающей всех предсказателей в шарлатанстве, он усыплял людей и показывал им их будущее. Один из самых жутких дней будущего, если точнее. Габриель не ожидал, что Оракулу удастся так быстро усыпить Ледибаг, причем — удивительное везение! — на пороге его особняка. Кот Нуар опаздывал на битву, возможно, тоже спал где-то, не успев превратиться, его кольцо можно будет раздобыть и потом. Все, о чем Габриель думал, это заветные серьги, которые были так близко. Он хотел сам снять их с погруженной в кошмар Ледибаг… И сделал это. Трансформация спала с плачущей во сне героини, которой оказалась Маринетт Дюпен-Чен. Бывшая одноклассница Адриана и девушка, которой Габриель позволил у себя стажироваться. В какой-то степени это было даже смешно: назойливая букашка все это время ползала рядом, он даже называл ее своей лучшей ученицей, не догадываясь, что именно она столько лет мешала всем его планам. Габриель торжествовал. Он был настолько охвачен практически свершившейся победой, что, сжимая серьги в руках, позабыл о собственной акуме. И не заметил, как Оракул направил усыпляющий луч на своего хозяина.***
Габриель считал, что его жизнь и так превратилась в кошмар, когда брошь Павлина высосала всю жизненную силу у Эмили. Мир без нее был пустым и бессмысленным, каждый день вот уже целых шесть лет он посвящал стремлению заполучить Камни Чудес, чтобы наконец проснуться. Когда он понял, что попал под чары Оракула, то лишь усмехнулся, решив, что хуже, чем в настоящем, не будет. Как же он ошибался. Плотный туман постепенно развеивался, открывая Габриелю один из дней, который ему предстояло прожить. Первым в глаза бросилось ясное безоблачное небо и яркое солнце, почти как в день их свадьбы с Эмили или в тот день, когда родился Адриан. Такая погода ничуть не подходила представлениям о кошмарах, и Габриель уже было решил, что в награду за годы страданий без жены он увидит, как его мечта сбылась. Щурясь от палящего солнца, Габриель вглядывался в отступающую завесу магического тумана, надеясь встретить за ним живую и счастливую Эмили. Но взгляду открылись лишь серые могильные плиты. Сердце пропустило удар. Габриель затряс головой. Он наконец добрался до серег Ледибаг, все худшие дни теперь останутся в прошлом. Пусть он и сам наделил такой силой Оракула, это не мог быть кошмар. Точно. Наверняка могилы принадлежат несносным Ледибаг и Коту Нуару. Или… если все же вещий кошмар… может быть, Натали?.. На негнущихся ногах Габриель неуверенно шагнул вперед. Потер глаза, в которых ощущал неприятную сухость. Обессиленно рухнул на колени, прочитав надпись на могильной плите. «Адриан Агрест». Умер третьего июля две тысячи двадцать первого. Или, точнее, умрет. Габриель задыхался. Это не могло… не должно случиться! Обман, иллюзия, Оракул наслал лишь страшный сон, а вовсе не предсказание будущего. Адриан… его единственный сын… слишком молод, чтобы умирать. Он ведь абсолютно здоров, а за его безопасностью следит личный телохранитель. На четвереньках Габриель подполз ближе и трясущейся рукой дотронулся до надгробного камня. Нагретый солнцем, идеально гладкий, до ужаса настоящий… с именем, которому никак нельзя было находиться на могиле! В глазах потемнело. К горлу подкатил тошнотворный колючий комок. Воздуха не хватало, сердце то бешено стучало в груди, то затихало, готовое остановиться. Все мысли были заполнены именем сына, роковой датой и поиском способа обмануть судьбу. Запереть Адриана в доме и не выпускать никуда? Улететь вместе с ним в Гренландию или Канаду? Как, черт возьми, защитить его и не допустить, чтобы это свершилось? Долг сына — хоронить отца, но никак не наоборот! Слезы крупными каплями падали на раскаленный мрамор. Габриель сжал кулак и вдруг отшатнулся, вспомнив об отнятых у Ледибаг серьгах. Точно. Камни Чудес. Да, он хотел раздобыть их, чтобы вернуть жену. Он знал, что всемогущая магия способна исполнить только одно желание. Но Эмили он уже потерял. Лишиться сына… никогда! Габриеля трясло от гнева. Он ни за что не допустит смерти Адриана. Кто бы или что бы ни стало угрозой, он сделает все, чтобы его защитить. Его шатало. Осознание неизвестности — чего толку от одной лишь даты? — давило чувством беспомощности. Он снова готов был на все, но не знал, даже с чего начать. Ему казалось, что от этого кошмара он никогда не проснется. Или проснется уже в двадцать первом году, когда нельзя будет ничего изменить. Нет, ему нужно проснуться, обязательно, но прежде узнать, как все исправить. За спиной послышался тихий цокот каблуков по асфальту. Натали остановилась в нескольких шагах от него. Габриель открыл было рот, чтобы спросить ее, как это случится с Адрианом… но вещим сном он не мог управлять. С его уст слетели другие слова: — Я должен был остановиться раньше. Сказанное им самим, его же голосом, прозвучало как раскат грома. Гильотиной обрушился последовавший ответ Натали: — Вы не виноваты, месье Агрест, вы не могли знать, что Адриан будет там и… — ее голос дрогнул, — и бросится под атаку акуманизированного.***
— Я смутно помню, что было дальше, — плечи дедушки были опущены, руки лежали на коленях, сложенные в замок. Он говорил сбивчиво, тихо, словно видел этот сон не двадцать лет назад, а нынешней ночью, и до сих пор не мог оправиться от него. — Мне казалось, этот кошмар не закончится никогда. Я вернулся в дом… он был пуст. В комнате Адриана… — дедушка запнулся, Льюис положил руку ему на плечо. — Все хорошо, — сказал он, поддерживающе улыбнувшись, — предсказание ведь не сбылось, папа жив, все в порядке. Лучше… — Льюис поерзал на сидении, — скажи, что было дальше, когда ты проснулся. Дедушка тяжело вздохнул, помолчал с минуту, собираясь с мыслями, и продолжил: — Когда я проснулся, Кот Нуар сражался с Оракулом, а рядом со мной сидела Маринетт, вся в слезах, даже не осознавала, что ее сон закончился. Ее серьги были у меня в руках, Кот бы долго не протянул без Ледибаг… мне оставалось лишь дождаться, когда он проиграет, и победа была бы у меня в кармане. Никаких акуманизированных, я мог бы вернуть Эмили и надеяться, что с Адрианом ничего не случится… Он замолчал. Горько усмехнулся и ладонью провел по лицу. — Но я чувствовал, что если не остановлюсь, то кошмар сбудется. Вернул ей серьги, привел в себя, заставил превратиться. А на следующий день вызвал ее к себе и отдал свою брошь, камень Павлина и книгу о Камнях Чудес. Видел бы ты ее лицо в тот момент, — дедушка фыркнул и откинулся на спинку сиденья. — Даже представить не могу, — хмыкнул Льюис. Он понимал, исповедь далась дедушке тяжело, но сейчас ему стало легче, и самое главное — стена, которую Льюис воздвиг, отгородившись от него из-за внезапного открытия, рухнула. — Потом Ледибаг ушла в отставку, а Кот Нуар, черт бы его побрал, стал приходить ко мне дважды в неделю, чтобы проверять, чем я занимаюсь. — Это она ему рассказала о том, что ты был Бражником, да? — Маринетт уверяла, что объяснила ему, что я отказался от своей цели, но этот Кот слишком упертый. — А он знает… что… — Льюис почесал затылок, — ну… не только мама твою личность раскрыла, но и ты ее? Дедушка пожал плечами. — Зная Маринетт, думаю, она бы не стала делиться такими подробностями. Гордость. — А как вообще вышло так, что они с папой поженились? — не унимался Льюис, которому хотелось знать еще и еще. — Ну, вы ведь были врагами. Ты не был против? А она? Я знаю, что мама еще с коллежа папу любила, но все же? Ответил Габриель не сразу. — Я шесть лет ненавидел Ледибаг и винил во всех провалах, — с усталым вздохом признался он. — Но чем ближе было третье июля двадцать первого, тем больше я думал о том, что творил. Я ведь действительно готов был пойти на все. Исчезни пол-Парижа, меня бы это не остановило. Но Адриан… я до последнего боялся, что будущее не изменить. И когда четвертого июля двадцать первого все осталось позади, я снова пришел к твоей маме, чтобы выговориться. Глупо, конечно, сам не знаю, почему на это пошел, но мне стало легче. А когда Адриан стал с ней встречаться, я уже не думал мешать. Потом родились вы с Элис… и я почувствовал, что снова начал жить. Сейчас жалею лишь, что из-за своей погони за Камнями отдалился от Адриана и поздно осознал эту ошибку. Льюис кивнул. Картина прошлого начинала проясняться. Пусть дедушка этого прямо и не сказал, он догадывался: мама была доброй и наверняка постепенно простила Бражника, узнав о том, ради чего он насылал на город бабочек и почему отступил. Кто знает, может, они даже видели один сон? — А мама не рассказывала тебе, что ей показал Оракул? — любопытство всегда было сильнее умения держать язык за зубами. Вот только не на все вопросы ему суждено было узнать ответ. Дедушка вдруг вновь переменился в лице. Его скулы сжались, а тон стал еще более строгим, чем обычно, не допускающим даже мысли о непослушании. — Это не то, о чем тебе стоит волноваться, — произнес он. — Пообещай, что никогда не будешь вновь поднимать эту тему. Особенно при Маринетт.