Папенькин сынок

А он-то думал… А оказалось… Вот уж проблемки-то! Кристи заявила, что согласна переехать, но с кучей условий. Согласно этим самым условиям, скучать Александру не придется первые лет пятьдесят брака точно. — Я тут список составила. — Она полезла в телефон и начала читать: «Нанять служанку-повара — на пару раз в неделю — готовка-стирка-уборка. Две комнаты наверху занять под мастерскую. Снять Лизе квартирку неподалеку — должно же быть у мастера личное пространство…». — Ты как-то странно улыбнулся… — встревожено посмотрела Кристина. — Я слишком раскомандовалась, да? Ты вообще чересчур много молчишь, Ледяной принц. Это ужасно. Я чувствую себя болтушкой. — Я подумал о мастере, — не покривил душой Алексанр, и пока выслушивал восторги по поводу швейных талантов Лизы, размышлял о том, что в его случае верна поговорка: «Свинья всегда грязь найдет». Чистые душой и помыслами ищут себе мастера вон, в швейном деле, например, а он, больной на всю голову, нашел себе… что нашел. — Ты меня не слушаешь? Или ты считаешь, что это очень дорого — снимать для нее квартиру, но я тут подсчитала… — заторопилась Кристина и запнулась, смущенно глядя на него. — Я не чувствую тебя, не понимаю, о чем ты думаешь. У тебя такой странный взгляд иной раз. Ты словно уносишься душой на далекую-далекую планету, где живут мудрые молодые старики… Александр вздрогнул, провел ладонью по лицу: совсем недавно инопланетянкой ему казалась Кристина. Старик? Это что-то новенькое. — Сказывай, милая, сказывай, — слова из где-то услышанной песни вновь легли на язык. — И что там с расчетами? — Мы за этот заказ получили на двоих столько, что хватит снять однушку на три месяца и еще останется немного! И у нас уже есть договор на следующий заказ — нас «продали» еще одному танцевальному коллективу — побогаче. А если мы им понравимся, то дело пойдет! Я, правда, хотела прикупить машинку и промышленный оверлок, но пока можно шить и на том оборудовании, которое подарил твой отец. Но пока мы не раскрутились, Лизе нужно платить зарплату. На что она будет жить? Без тебя эти вопросы не решить. У меня есть моя доля за первые два заказа, я отдам ей, конечно, но, боюсь, этого будет маловато. Кристина не сводила с него взгляда, явно с тревогой ожидая решения. Александр нахмурился, потом улыбнулся: — Как говорит мой любимый блоггер, «эта проблема требует комплексного подхода». Кристина стиснула кулачки в белых варежках на груди: — Ты когда хмуришься, у меня сердце в пятки! Говори уже, не томи! — Ну ок. Только идем в машину, будем выбираться, пока дорогу не занесло. Я так понял, ты сегодня к нянюшке? — Да, у меня куча уроков. И это я тоже хотела обсудить. Столько вопросов накопилось — ужас! А мы еще даже вместе жить не начали! — Так что тебя рассердило, почему ты хмурился? — спросила Кристина, едва Гелыч тронулся в путь. — Не то, чтобы рассердило. Обеспокоило. Заказы эти… Я рад, что у тебя начало получаться то, что ты хочешь, но у тебя помимо них учеба, курсы, репетиторы, бассейн. Не слишком ли большая нагрузка? Сколько времени ты тратишь на шитьё? Ты ведь еще и задание с курсов должна отшивать, так? А если ты заболеешь-помрешь от переработки? Пашу вместо памятника ставить придётся, а Паша Димитричу нужен. Кристина чуть улыбнулась: — Шутишь — хорошо. Ну… да, свободного времени почти нет. Из-за этого я мало читаю. Это ужасно. Но… но мне так хочется, чтобы у меня было своё, понимаешь, своё, а не папино дело! Я… — Продолжай, — приказал Александр, услыхав знакомые нотки, означавшие, что жёнушка сейчас замкнется в молчании, словно в раковине. — Говори, а то буду пытать: бить, кусать и обижать! Нефиг потому что, по Африке гулять! — Причем тут Африка? А-а-а… это ты про Бармалея вспомнил. Я тебе говорила, что родители разошлись после аварии? Было много крика и ссор. Я сидела наверху, свесив ноги сквозь крепления лестницы и слушала, как папа кричит внизу. — Так после аварии разошлись? Ты говорила потому что мать изменила Андрею, — уточнил немного запутавшийся Александр. Так как там было дело? — Неприятная история, — тоскливо предупредила Кристина, — но как раз из нее ноги растут, почему я хочу хоть маленькое дело, да своё. — Тогда рассказывай. Давай сюда шапку. — Александр взял нечто, напоминавшее головной убор Снегурочки, и положил на заднее сиденье, туда же кинул и свою. — Ругаться они начали задолго до аварии. Мама обвиняла отца, что он жмот, скряга, что ей хочется хотя бы раз в пару лет менять обстановку дома на более современную. Что вообще дом слишком маленький — приходится, как бомжам последним, отмечать торжества в ресторане. Что он, отец, давно должен начать жить так, как подобает руководителю его уровня. Что ей уже стыдно в глаза подругам смотреть. — А что отец? — Ну он обычно доводил ее до слез издевками вроде «Корову бы тебе, а еще лучше две. Не знаешь, чем заняться от безделья — иди в волонтеры, это сейчас модно!». Вот уже столько лет прошло, а я все еще не понимаю, как они, такие разные, решились на рождение двоих детей. Загадка! — И мать нашла себе утешение в объятиях другого? — Александр тут же пожалел, что сказал это столь цинично. Кристина-то тут причем? — Хуже. Мама увлеклась всеми этими битвами экстрасенсов, стала посещать какие-то собрания, по воскресеньям брала с собой и меня: чтобы я «не нахваталась дурости от слуг». И знаешь что? Я ждала каждого воскресенья с нетерпением! — О, как? — Александр закурил. — Никогда не видел… (чуть не сказал «живых») экстрасенсов. Никогда не бывал в сектах. Что ж там такого притягательного? — Мы сначала слушали, что нельзя ничего добиться в нынешней жизни, даже имея богатство, потому что обществом правят злые силы, что нужно уже сейчас готовиться к загробному существованию, нужно учиться замечать знаки, которые подает нам иной мир. — О, боже… И что же это за знаки? — Ну, вот в том-то и фишка, что взрослые не в состоянии их увидеть, потому что зло уже глубоко проникло в их души. Но эти знаки может увидеть самая чистая частичка твоей души — твой ребёнок. И вот всех детей наряжали в длинные белые очень красивые развевающиеся наряды, девочкам распускали волосы. Всем раздавали святящиеся призрачным голубоватым светом палочки. Начинала звучать небесно-красивая музыка, гас свет… Кристина сняла белые варежки и принялась водить руками, словно колдуя. — Да, гас свет, по углам зажигались такие огромные огни — как будто синее пламя. Я такое только на концертах по телевизору видела. Опускался огромный экран с серебряными словами и все начинали петь гимны о прекрасном загробном мире, водить хороводы, а потом кружиться долго-долго. Все пили из голубых бокалов сладкую воду, и хотелось кружиться бесконечно. Накатывало такое счастье, такая радость, что было странно потом просыпаться в машине и выяснять, что мы уже приехали или почти приехали домой. — Нифига ж себе? В воде был наркотик? — Александр присвистнул. — Не знаю. Может, и не было там ничего. Просто сама атмосфера такая… располагающая. Или из-за того, что я быстро закруживалась. Мама потом меня всё время спрашивала, не вижу ли я чего-то необычного, потустороннего. — Ну и как? Видела? — Конечно! Если бы я не видела, то она бы быстренько перестала быть такой доброй и возить меня в то чудесное место. Птица в окно на уроке ударилась — расписываю, что когти на лапках были, кажется серебряные. А потом мы поем гимн о заблудшей душе, не сумевшей достойно подготовиться к переходу в иную реальность и вынужденной вечно биться в стекла в образе птицы в этом ужасном мире. Луч солнца необычно пробился сквозь облака — я фотографирую его на телефон, отсылаю маме и говорю, что на луче танцевали ангелы, как мы в воскресенье. — Во… кошмар, — У Александра чуть не выпала изо рта сигарета. — Тогда мне так не казалось. С фантазией у меня всегда был полный порядок. Я старалась, как могла! Пока мне не удалось наконец-то остаться наедине с няней. Ух, как я всё ей выложила! Схватила полотенце и стала кружиться по кухне, рассказывая, что дурные мысли у людей — от плохой крови, в которую проникли бесы. Видел бы ты нянины глаза! — Представляю. У меня самого сейчас такие же, наверное. — Ага, примерно! Няня, конечно, сообщила папе. И начался армагеддон! Я забилась под стол. Думала, что в этот раз папа лбом о стенку маму, а не себя. Я несколько раз хотела выскочить, не знаю, кого спасать, правда, но до лбов не дошло, к счастью. Как мама тогда раскричалась в ответ, ужас… «Я всю жизнь только и делаю, что вожусь с твоей ненормальной дикаркой! То ей серёжки золотые не нравятся, то она книжки рвет, то на идиотские танцы записывается, то на меня даже смотреть не желает! Ребенок только-только начал хоть как-то идти на контакт, разговаривать нормально! А ты всё портишь!». — Ничего себе норма… — Александр сам не заметил, как мало того, что закурил вторую сигарету, так еще и свернул не туда. Пришлось объезжать, сверяясь с безбожно вравшим, хоть и навороченным навигатором. — Папа в ответ: «Тебе я не могу запретить сходить с ума, но девчонку не порти!». «И что ты мне сделаешь? — Увидишь!». Договорились до того, что папа — «тупой ограниченный деспот», а мама — «как была красивой пустышкой, так и осталась» и что папа «оторвет яйца вашему Всеблагому Отцу», если мама еще раз потащит туда меня. Александр хохотнул про себя — насчет «оторвать яйца» — норм вопрос, только поздно Андрюха спохватился. — Ну, а дальше мама долго орала на няню. Точнее пыталась, но та, как всегда, мягко улыбнулась, извинилась и куда-то исчезла. А на следующее воскресенье мама опять завила мне локоны, разрешила надеть новое белое платье, красивую диадему, попросила, чтобы я взяла с собой белые балетки и повезла, я догадываюсь куда. Она всё поглядывала в зеркало заднего вида, на её щеках проступили красные пятна, даже помада размазалась. Мама выглядела очень решительно, а мне было не по себе. Она никак не могла выехать на трассу, помню, как мимо проносились большие, серьёзные такие машины. Наконец мама закричала: «Да что же это такое! Опаздываем!» и рванула с места. И всё. Дальше рассказывать? Я, правда, плохо помню. — Не надо, — Александр сглотнул. Он спешно приткнул Гелыч куда-то, дай бог, чтобы не на тротуар, и выскочил из кабины, снежинки ударили в лицо. Его мутило. Золотые локоны, диадема, белое платье… Он хорошо знал, каково это — красное на белом. Судорожно затянулся третьей сигаретой. 47 — После аварии выяснилось, что в ней виновата я. Мама сказала, что если бы я следила за своим длинным языком и не бегала ябедничать няне, то няня бы в свою очередь не наябедничала папе. А папа у меня — тиран и самодур. И поэтому маме теперь предстоит возиться с неблагодарной инвалидкой. — О, боже… Немного зная тебя, могу предположить, что ты вполне могла полезть в петлю после такого, — пробормотал Александр и дал себе слово впредь внимательно относиться к предупреждению невесты «это неприятная история». То есть заранее настраиваться на действительно тяжелые вещи. Оказывается, мнение «Да какие у обложенной сахарной ватой золотой девочки могут быть проблемы?» является в корне ошибочным. — Без няни я, может быть, и не выстояла бы. Я смотрела на маму и вспоминала, как Вера Петровна разбирала со мной состав крови. Она нашла видео в ютубе. Там так хорошо было показано: «плазма», «эритроциты», «лейкоциты» — увлекательно! Мне так понравилось! А потом няня спросила меня: «Ну и где же здесь клетка «бес»? — Не нашлось такой? — засмеялся Александр. — Респект Вере Петровне! — Я не сдалась так сразу! — гордо заявила Кристина. — Я заявила, что бесы, возможно, проникли внутрь клеток и поэтому их не видно. Разве не может быть такого, что они маленькие, но зловредные? — Круто! И что? Просмотрели видео «строение клетки», «микробы и вирусы»? — Александр немного отошел от «красного на белом» и чуть развеселился. — Ага! Я потом их несколько раз пересматривала и рисовала эти потрясающие «митохондрии» и «рибосомы». Я попросила показать эти видюшки маме: стало совершенно очевидно, что мама или не знает таких простых вещей, или просто забыла — ну, мало ли, она же школу окончила давно. Но няня только вздохнула. Тогда я решила образовывать маму сама. Она послушала, закатила глаза и опять пошла ссориться с няней: «Вы вечно лезете, куда вас не просят, и своим примитивным мышлением лишаете мою — мою дочь, а не вашу! — лишаете её надежды на спасение в лучшем мире! — Неплохо ей секта по голове дала. Сорри, но что у твоей мамы за образование? Откуда такая дичь в мозгах? — И тут вы будете опять смеяться, государь-батюшка, но… я не знаю. Папа сказал, что «купить диплом — не проблема», и на том и всё. — А у Веры Петровны? — Учитель начальных классов. И когда мама заявила, что не будет возиться с «инвалидкой», то я без всяких истерик сказала ей, что знаю того, кто будет со мной возиться. Но потом подумала и добавила: «Я думаю, что ты — плохая мать». Она подскочила ко мне, руки трясутся, глаза бешеные, думала, ударит, но нет. Она только в который уже раз назвала меня неблагодарной дрянью и начала перечислять всё, что она для меня сделала. Тут явился папа, и опять начался скандал. Я лежала в своей розовой «кроватке Барби», не в силах пошевелиться, и слушала, слушала, слушала… — Я, наивный, полагал, что страшнее аварии уже ничего быть не может, — пробормотал Александр. — Няня пыталась выставить их из моей комнаты, но папа закричал, что и мне, истеричке, дочери своей матери, полезно послушать. О, я послушала. И сделала выводы: без своих денег я ничто и никто. Меня можно выгнать в любой момент «пинком под зад». Девочки — самые бесполезные существа в мире, толку от них — вовремя подложить их в постель нужному мужику, пока тот не опомнился и не разглядел, какую идиотку ему подсунули в жёны. — Охренеть! — не сдержался Александр. — И ты после этого упорно цепляешься за доктрину «Я — хорошая дочь»? — Ну, знаешь, мне тогда было двенадцать, с той поры много воды утекло. Я очень благодарна отцу, что он тогда все это высказал. Пока я болела, мы с няней читали по очереди «Джейн Эйр». Если помнишь, там старшая кузина главной героини тоже из богатой семьи. Я выучила эти строки наизусть: «Элиза надевала шляпку и старое теплое пальто, собираясь идти кормить своих кур, — занятие, доставлявшее ей большое удовольствие. Когда они неслись, она с не меньшим удовольствием продавала яйца экономке и копила вырученные деньги. Элиза была страшная скареда и прирожденная коммерсантка. Это сказывалось не только в том, что она продавала яйца и цыплят, но и в том, как она торговалась с садовником из-за рассады и семян, — ибо миссис Рид приказала ему покупать у этой юной леди все, что произрастало на ее грядках и что она пожелала бы продать. Элиза же ничего бы не пожалела, лишь бы это сулило ей прибыль. Что касается денег, то она прятала их по всем углам, завертывая в тряпочки или бумажки; но когда часть ее сокровищ была случайно обнаружена горничной, Элиза, боясь, что пропадет все ее достояние, согласилась отдавать их на хранение матери, но притом, как настоящий ростовщик, — из пятидесяти-шестидесяти процентов. Эти проценты она взимала каждые три месяца и аккуратно заносила свои расчеты в особую тетрадку». — Ого, у тебя память! — восхитился Александр. — Я так ловко научился только после того, как три года вынужден был заучивать наизусть слова ролей. — Ну, я же говорила, что «Джейн Эйр» стала для меня библией! Тогда же где-то прицепился и Sapere aude — «Решись быть мудрым». Я, правда, тогда еще не знала, что это Гораций. Ну да, кто-то берет девиз «Мы ждем перемен» и «Ты должен быть сильным», а кто-то этим самым «сильным» становится, а не «ждет». Александр ощутил, как по коже побежали мурашки. А он сам достоин такой женщины, как Кристина? Не он ли катался в депрессухе по полу и позорно побежал к Мастеру? — И ты решила стать похожей на «страшную скареду» Элизу? — ну хоть подколоть немного, а то здоровенный оболтус сильно проигрывает в сравнении с маленькой девочкой. — Да. Потому что няня сказала, что испытывает симпатию именно к таким людям, а не к родной сестре Элизы — «сдобной красавице» бездельнице Джоржиане. Но на самом деле я не стала «скаредой Элизой», а вывела из всего этого свою теорию. И принялась ее воплощать в жизнь. Если мне что-то сильно приспичило, то берегись — меня трудно свернуть с пути! — Ага, это я уже начинаю понимать. В ресторан заедем? — Тебе надоело меня слушать? Или ты проголодался? — Ты мне никогда не надоешь, и не надейся. Да, проголодался. Но могу подождать сорок минут до потрясающего борща Веры Петровны. Ведь борщ будет? — Будет обязательно. Так что терпи, несчастный, не хочу я в ресторан. Мне вообще на ночь только яблоко положено и йогурт. Иначе моя больная нога не выдержит давления разъевшейся тушки, и тогда прощай вальс. А я еще хочу! — Ну ладно, тогда рассказывай свою теорию. У тебя есть целых тридцать восемь минут, пока доедем! Я уже начал минуты считать до борща! Кристина, творческая душа, умела рассказывать. Александр подумал, что хотел бы сыграть с жёнушкой «Демона». Ух, как бы он соблазнял её! Только финал надо переделать. Не надо нам трагедий. Было бы прикольно создать такую сцену: Демон даёт по зубам Ангелу-защитнику, а тот, теряя перья, летит жаловаться равнодушному инертному Папочке-господу! — Там еще есть такие строки: «Но Бесси, одев своих барышень, обычно удалялась в более оживленную часть дома — в кухню или в комнату экономки — и прихватывала с собой свечу. А я сидела с куклой на коленях до тех пор, пока не угасал огонь в камине, и испуганно озиралась, так как мне чудилось, что в полутемной комнате находится какой-то страшный призрак; и когда в камине оставалась только кучка рдеющей золы, я торопливо раздевалась, дергая изо всех сил шнурки и тесемки, и искала защиты от холода и мрака в своей кроватке». Кристина сняла шубку — в машине становилось жарковато. Александр уменьшил отопление. — Не было, разумеется, в моей комнате ни холода, ни мрака, но что такое одиночество, я узнала давно. Так и получилось, что я невольно ассоциировала себя с Джейн и всё думала: она стала гувернанткой, потом «гордой независимой учительницей» в школе для деревенских девочек, а кем стану я? Ну, раз папа сразу дал понять, какие у него на меня планы. Александра передернуло: «Да уж… «Любимую дочь растил и в ней души не чаял». А он, Александр, когда придет срок, тоже, не задумываясь, подложит свою дочь в постель нужному человеку? А если очень-очень будет нужно? А если он будет уверен, что поступает правильно? В «мире правят мужики, что поделать»? Ведь он только начинает знакомиться с миром большого бизнеса, с его правилами. И то, что он видит, ему уже не нравится. Кристина сняла сапожки и уселась по-турецки. — Не пугай меня таким отстраненным ледяным взором, а то не буду поверять тебе тайны души моей! — Не буду, — тряхнул чёлкой Александр. — Поверяй, как на исповеди. — Маму он прогнал — она уехала во Францию с тем дяденькой, с которым всё время становилась в пару в хороводах. И тогда я подумала: если вдруг я разозлю папу настолько, что он выгонит меня, то что я буду кушать? Где жить? И сделала два вывода: надо делать все, чтобы он не выгнал, пока я не смогу научиться зарабатывать. То есть я должна быть хорошей дочерью и не злить его. — Ни фига ж себе стимул! — присвистнул Александр. — Вот это да, вот это я понимаю, самые те рассуждения для девочки в двенадцать лет! — Да, звучит странно, но ведь в книге Элизе было десять, когда она продавала цыплят и копила деньги. А Джейн в десять уже уехала учиться, а в шестнадцать стала учительницей! Я к тому моменту уже опоздала на целых два года! Я была в ужасе, когда осознала это. «О, господи…» — Александр уже в который раз мысленно наградил лоб фейспалмом. Его самого в двенадцать волновало только, отпустит мама погонять в футбол или нет, и на чёрта ему вообще сдался театральный кружок, если там нужно так много учить? — Я задумалась: ни тебе домика для домашних птичек… — Курятника! — подсказал Александр. — Ну да, точно, забыла, как он называется… Тогда для утят должен быть «утятник», а для гусят «гусятник»? — Давай остановимся на «птичник». — Ну, в общем, не было у нас ни птичника, ни кур. А садовник приходил от силы раз в пару недель и посмотрел на меня дико, когда я спросила, не нужна ли ему какая-нибудь рассада. — Проблема! — улыбнулся Александр. — Еще какая! — подскочила на сиденье Кристина. — Я поведала о ней няне. Она очень внимательно выслушала и напомнила мне мой собственный рассказ. Одна девочка в классе предложила поменяться: она мне Барби с настоящими волосами, а я ей свою — в «принцессовом» голубом пышном платье с серебряными кружевами и стразами — я сама сшила. — Правда сама? — Сама! Няня помогла разобраться, как стразы приклеивать. Я сначала наряды на Барби научилась делать, а потом книжки читать. Помню, как разрезала покупные одёжки, обводила их и шила другие. И удивлялась, что они не налезают! Пока няня не подсказала мне, что нужно оставлять припуски на швы. Это стало моим первым большим открытием в швейном деле. Ох, мама и ругалась, что я столько кукольных вещичек испортила! Сказала, что больше не будет мне покупать. Ну и не надо! Я уже и сам с усам! 48 Знаменитый борщ Веры Петровны оказал обычное воздействие — снотворное. Александр в самом благостном расположении духа лениво прикидывал: остаться на ночь здесь или всё же поехать в холостяцкую берлогу — оттуда было куда ближе добираться до офиса. Секс всё равно не светил — милая жёнушка отчаянно стеснялась не то что зайти к нему в комнату, но и краснела, испуганно оглядываясь по сторонам — не видит ли кто, как муженек пытается хоть украдкой сорвать поцелуй. — Только не здесь, — быстрый шепот, и прелестница ускользает из жадных объятий, соскучившихся за долгий день, а то и три. — И я же просила вести себя прилично! Ох ты ж, господи, а? — И почему уже «жёнушка»? И что это за пошлые намёки? Зачем ты мне две белых розы подарил и одну красную? — Ты так блюдёшь невинность в глазах нянюшки, что я не сдержался, прости… — виновато повесил голову Александр, хитро поглядывая на возмущенное сокровище. — Ах ты! Так мне надо было промариновать тебя до свадьбы, чтобы ты с Николь расстался буквально в последний день? И я ж еще и нехорошая? Ладно. Учту. — Что ты, что ты! Я просто пошутил! — всерьёз перепугался неудавшийся пранкер. — А хочешь, я тебе промышленный оверлок подарю? Вместо роз? Два оверлока? И две машинки в придачу? — Это взятка? Или ты рассчитываешь на проценты? — сурово спросила милая, но Александр видел, что её сердце уже растаяло. Впрочем, даже столь пикантные дары не помогли: секс и поцелуи подождут до «гнёздышка». М-да… Маловаты процентики-то… Надо было начинать с одного оверлока и постепенно повышать ставки. Хреновый с него бизнесмен. Ничего, у него в запасе есть пара козырей! Кристина отправилась за уроки, всё-таки позволив поцеловать себя в щечку. Пока няня отвернулась за чайником. Он взглянул на телефон — Лёха! Весёлый вечерок обеспечен. И точно: друган позвал на поло. Александр, выпутываясь из болячек, вынужден был пропустить одну вечеринку. Надо съездить, а то так можно и форму потерять. Александр набрал Кристю — она терпеть не могла, когда он вваливался в её комнату и отвлекал от процесса обгрызания гранита наук. Могла и линейкой запустить, а потом долго извиняться за несдержанность. — А мне с тобой можно? — Нельзя. — Почему? — Потому что. — Там будет царить разврат и порок? — Именно. Но я еду туда погонять мяч и повидаться с друзьями. Кристя, не будь вирусом! Ты хочешь, чтобы я окончательно жиром заплыл? — И Николь будет? — Не знаю. Но меня это уже не интересует. Ты сама слышала — я ей всё сказал в прошлый раз. — Почему нельзя сменить команду? Просто найти другую? Кто-то ведь где-то еще занимается водным поло? — Почему нельзя найти другие курсы, другую Лизу и другую няню? — Ну ты сравнил! Это… это… — Кристина возмущенно запыхтела в трубку. — Кристя, нельзя быть вирусом! Будешь вредничать — подарю тебе одну красную розу, одну белую и одну чёрную! — Ну… ладно. Но знай — я, кажется, ревнивая. Это еще не точно, но, вроде, да. — О боже!

***

Александр, как всегда, немного опоздал — парни уже разогрелись и с интересом разглядывали «русалку». Свет был немного притушен, незнакомая обнаженная девица изображала что-то из синхронного плавания — из воды высовывалась то красивая грудь, то загорелая попка, то бесстыдно демонстрируемое хм… более интимное место. Но, надо отдать должное, это завораживало. Она ловко перехватывала красную прозрачную чашу, в которой плавали дурманящие сладковатым запахом огоньки. Красный отсвет озарял то лицо, то животик, то иные части тела, окрашивал воду в вино. Вот девица ушла головой под воду, а чаша оказалась меж широко раскинутых почти на шпагат ног. Александр затаил дыхание — затейница, однако! Досмотреть, утопила ли «русалка» чашу, не удалось — возле Александра нарисовался Титан и загудел на ухо: — Братан, нахрена ты его сюда притащил? Он годится только на то, чтобы тёлок пикапить, играть абсолютно не умеет. — Кто? — опешил Александр — Кого это я притащил? Я только приехал! — Вон тот рояль, ****ь, в кустах! Никакой музыки с него! И сучка эта моя знает же, что я не могу ему струны повыдергивать — договор у нас, мать их так! Титан был явно не в духе. Такое с ним бывало редко и означало лишь одно: кто-то из близняшек либо не приехал, либо посмел в его присутствии строить глазки не ему. У них были очень странные отношения, длившиеся не один год. Все уже давно устали зубоскалить на тему «Титан и его гарем». Девица закончила выступление, раздался свист и хлопки. Включили свет, и Александр наконец разглядел, возле кого гибкой ящеркой вилась одна из близняшек. Это был Мастер. Ну нихуя ж себе. Как изволите это понимать? Что он здесь забыл и как вообще тут оказался? Чот до этого он явно клеил телок в других местах. Совпадение? Александр разозлился: — Титан, мне бы и в голову не пришло его пригласить. Вот только его тут не хватало. — Николь сказала, что это твой хороший знакомый, — зло блеснул глазами Титан. — Близняшка ластилась к Мастеру уж слишком откровенно. — И Николь здесь? — Да. Она теперь с Лёхой. Я так понял, вы с ней расстались? — Да, — коротко ответил Александр и с разбегу нырнул в бассейн. Через несколько секунд оказался у сладко воркующей парочки и утащил близняшку за ногу под воду, тут же отпустил. — Киса, брысь к Титану. Я сказал. Девица обиженно дернула плечиком, но возражать не посмела: Александр славился крутым нравом. Мог запросто перегнуть через колено и отшлепать. Баб бить, конечно, нельзя, но ладонью по заднице — не повредит. Александр вылез на бортик, Мастер тоже поднялся на ноги. Красава, что сказать, великолепно прокачанное в нужных местах тело, обаяние и потрясающая наглость. — Здравствуй, Саша, — как ни в чем не бывало улыбнулся он. — Извини за вторжение, но иначе я не смог бы тебя увидеть. Ты кинул меня в ЧС. Давно меня никто так не унижал. Ты первый, кто посмел отказать мне. — Знаешь, по морде я тебе всё рано дам, даже не сомневайся, но ответь мне сначала на вопрос, как ты уломал Николь нарушить правило клуба «Не таскать сюда посторонних»? — рявкнул Александр. В бассейне разом наступила тишина. — Саша, тебе обязательно выносить наши дела на публику? — манерным тоном заявил Мастер. — Не порти людям вечер, давай поговорим наедине. Кто-то из девок охнул. Еще бы. Вот в чем-чем, а в голубых делах Александр точно никогда замечен не был. Бешенство застлало глаза и выключило мозги. Он бросился на Ивана, но тот встретил его нехилым ударом в челюсть. Он еле успел хоть как-то среагировать — не ожидал такого профессионально поставленного удара от «профессионала». Оба улетели в бассейн под оглушительный визг девчонок. Растащили, понятное дело. Иначе бы Александр уж точно постарался окончить начатое — утопить мерзавца. Впрочем, Иван оказался не промах — навернул Александра головой о стенку бассейна так, что помутилось в глазах. Наглотались воды оба. Их вытащили в холл — подальше от бассейна. Девчонки охали и ахали, прикладывая гипотермический пакет к шишке на лбу Александра, а у Мастера оказалось вывихнуто плечо. И с ним возилась Николь, бледная, с дрожащими губами. Вызвали скорую — место вывиха выглядело уж очень нехорошо. Нормальные такие последствия драки, но было в этом что-то до того извращенное, что Александр начал списывать странные взгляды Ивана и Николь на последствия удара головой, а когда Николь получила пощечину от Мастера и… поцеловала ударившую её руку, понадобились усилия чуть не всех ребят, чтобы Александр не выломал ему и вторую. Он в полном офигении пялился на чуть ли не ползавшую на коленях перед Мастером бывшую любовницу, ловил наркомански странный, полный удовлетворения и… восхищения, — ****ь, да восхищения! — взгляд Ивана и охуевал еще больше. Наконец до него дошло: — Так это и есть тот Черный Мастер, о котором ты мне рассказывала? Это он, сука, «ломает судьбы людям»? — Я ломаю? Ты же сама за мной бегала несколько лет, проходу не давала, пока не появился этот красавчик. — Свирепо развернулся к ней Иван. Николь отшатнулась, осела на диван для посетителей бассейна и закрыла лицо руками. — А то ж ты не знала, что я могу поплыть, если меня довести, дрянь! Естественно, я не смог отказать себе в удовольствии спустить шкуру с того, на кого ты меня променяла. Я не отдаю своё! Александра словно навернули головой о стенку бассейна еще раз: — Что? Зачем ты это сделала? — Он заморгал. Мозги отказывались понимать происходящее. — Ты мне хотела отомстить или ему? Зачем было сталкивать нас? Николь разрыдалась, потом выкрикнула в лицо Мастеру: — Ты же сам… Сам меня! Я была невинной ванилькой! Но я тебя до сих пор люблю, о, господи… — Она развернулась к Александру: — У тебя всё хорошо: деньги, невеста, любящий папочка. — И вновь к Ивану: — А у тебя семья, жена, дочки, ты — примерный семьянин! — Она опять устремила горящие ненавидящие глаза в лицо Александра: — А мне? Что осталось мне? Мне уже тридцать четыре! Опять подкладываться под кого-то, привыкать к кому-то? Или мне на завод идти? Или уборщицей в твой офис? Возьмешь? — Она истерично расхохоталась. Женщины… Бля… Вот тебе и «профессионалка». Вечеринка была испорчена окончательно. Александр обвел взглядом физиономии наслаждавшегося скандалом народа и передернул плечами: — Отпустите, черти. Комедия окончена. Девчонки, принесите мою одежду. Я поеду. Поиграем в другой раз. — Дождись скорую, пусть посмотрят, нет ли сотрясения, — сказал Титан, выпустив из залома руку Александра. Тот встряхнул раз, другой, разминая: затекла. — Щас звякну охране, пусть заберут… — Александр запнулся, вспомнив угрозу отца оторвать Мастеру яйца. Похоже, пора было выносить приговор «примерному семьянину». — Я так и не понял, а зачем я тебе вообще сдался? Ты, конечно, мудак, ясное дело, но я ведь, вроде, получил по заслугам? Не? Или тебе мало? Но я ж сразу сказал, что тебе больше ничего не светит, что непонятного-то? Зачем ты сюда приперся? Выставить меня гомиком? Показать свою власть над Николь? Ты совсем больной? Принесли вещи, у Александра закружилась голова, кто-то из девчонок помог ему переодеться и растер полотенцем. Под взглядами остальных, но на это уже было плевать, да и не стеснялись они никогда друг друга. — Мне никогда никто не отказывал, ты унизил меня! — пропел уже знакомую песню Мастер, но униженным явно не выглядел, жадно ощупывая глазами обнаженное тело Александра. Тот брезгливо сплюнул: все ясно, «примерный семьянин» действительно больной на всю голову. — Нихуя ж себе разборки… — пробормотал Лёха. — Прости, друган, я, честно говоря, обрадовался, когда вы с Николь расстались. Я не думал, что тут так все запущенно. — Меня теперь колышут лишь два вопроса, — резко сказал Александр: — Продолжит ли этот ****ат втягивать наивных ванилек в Тему и наслаждаться своей властью над ними? И не запорет ли до серьезных последствий не такого крепкого, как я, маза, войдя в раж? — До тебя не входил! Ты первый, кого я готов признать равным себе! — высокомерно заявил Иван. — А ты его что, перевоспитывать собрался? — брезгливо усмехнулся Титан. — Он, кажись, нас сейчас и не слышит, пидорас гребаный. Не знал, что БДСМ — такая мерзость, думал так… невинные закидоны. — Ага, невинные, ****ь. Добровольность и разумность? Безопасность? Куда ни нахуй! — подвел итог сурово молчавший до этого Димыч. — То-то у тебя вся спина исчеркана. Я после этих разборок теперь свою Натаху даже в шутку по жопе хлопнуть не смогу. Буду думать — это ей и вправду нравится или это она терпит, потому что ей нравлюсь я? — Принесите ему халат! — приказал Александр. — Значит так, слушай меня, Ма-а-астер, СБ моего отца проверит инфу насчет дочек. И если она подтвердится, то у тебя есть месяц, чтобы свалить вместе с семьей в маленький городок. Ты понял меня? В маленький! Тысяч на сто от силы. Там тебе куда труднее будет найти идиоток и клиентуру. Если выяснится, что о дочках ты наврал, то через неделю чтобы и духу тут твоего не было. Задержишься хоть на сутки — пеняй на себя. Иван побледнел. Похоже, до него впервые дошло, что игры кончились. — Ты… Ты не можешь вот так… взять и испортить человеку жизнь… — неверяще пробормотал он. — Николь… ты за три года не поняла, с кем трахаешься? И его ты назвала наивным ванилькой? Да он же больной! У него мания величия! Александр жестоко усмехнулся: — Ты прав. 49 — Молодой человек, это не шутки! — чуть повысил голос смутно знакомый пожилой врач, вошедший в палату злого, как черт, Александра. — «Как Понтий Пилат!», — вызверился Александр, глядя на свиту умника, утверждавшего, что еще одно такое приключение голова пациента не выдержит. То есть черепок — вполне, а вот мозги могут что-то там отключить. Зрение, например. Или включить что-то лишнее — эпилептические припадки, гипертензию, еще какую-нибудь гадость. Найдут, как отомстить, если их не беречь. — Раз вы читали Булгакова, то, может, вспомните еще одного великолепного автора? Чем там дело окончилось у великолепного куска жизненной закваски — Волка Ларсена, после того, как ему еще в юном возрасте раскроили голову? — уже спокойнее спросил врач. — Помер он, похоже, что от рака головного мозга, — неохотно буркнул Александр. — Приятно иметь дело с начитанным человеком, — снизошел до полуулыбки эскулап. — А как вам весьма реалистично описанные Джеком Лондоном приступы головной боли? Хотите ощутить всю прелесть? А беспомощность? Когда ваше собственное, еще совсем недавно послушное великолепное тело вам не подчиняется и вы ходите под себя? Как вам, супермен, такой прогноз? — Что, всё так серьёзно? — недоверчиво посмотрел Александр. — Черепушка-то в этот раз у меня цела. — В этот раз — да. И я весьма рад, что в этот раз обошлось без галлюцинаций. — Я тоже… — скрипнул зубами Александр, встал с кровати и подошел к подоконнику, оперся на него задом и в упор взглянул на тюремщиков в выпендрёжной сиреневой форме, больше напоминавшей кимоно: — И долго меня тут мариновать будут, три дня уже прошло! — До тех пор, пока ты, балбес, не поймешь, что время бить морды собственноручно ушло навсегда. Для этого есть рыцари. Но это ж, ****ь, не по-мужски, так? — Свита эскулапа потеснилась, и в просторную вип-палату вошли отец и его солидный хвост — начальник СБ. — Так! — разозлился Александр и невольно схватился за голову. — Ох ты ж, черт… Я ж, вроде, лбом ударялся, почему затылок раскалывается? — Будьте добры лечь в постель, — вместо ответа скомандовал врач и повернулся к вошедшим: — Господа, у вас пять минут, не больше. Потом прошу зайти в мой кабинет. — Спасибо, Вова! — тепло улыбнулся отец. — Может, хоть ты приструнишь паршивца, доиграется ведь. — Вполне может, — сурово посмотрел седовласый «Вова» в глаза недовольно устраивавшемуся в постели пациенту. — Третье сотрясение может сделать вас инвалидом, молодой человек. И, повторяю, это не шутки. Вы балансируете на лезвии бритвы. — Понял я… — Александр закрылся с головой одеялом, отворачиваясь к стене. — Я в домике. Посетителей не принимаю. Эскулапы ушли. Отец медленно прохаживался по палате и молчал. Вячеслав Валентинович не подавал признаков жизни, замерев где-то в районе дверей. — Ну? Ругай! — не выдержал Тот, Кто в Домике и повернулся лицом к нахмуренным бровям батюшки. — У Ивана Владимировича Козловского действительно две дочки и лапочка-сыночек, — ожил начальник СБ. Старшая растет с первой женой. Второму браку вот уже десять лет. По профессии этот господин — гинеколог, и, по восторженным отзывам, неплохой. Модный доктор — ценный специалист престижной частной клиники. Иными словами, у него вполне могут оказаться серьезные покровители. — Слава, он моего ребенка — головой о стену. Ф топку покровителей. Пусть скажет спасибо, что у него есть месяц. Мой сын слишком великодушен. — Прервал бег отец и плюхнулся на стул. Судья обычно встает, вынося приговор, а отец в минуты тяжелых решений предпочитал сесть, широко расставив ноги, наклониться вперед и упереться в бедра локтями, исподлобья глядя в глаза замершим слушателям. Побагроветь. А уж когда папенька начинал употреблять молодежный жаргон вроде «ф топку», то это означало крайнюю степень озверения. — Я вообще-то сам хорош, — справедливости ради не мог не заметить Александр. — Если бы дело было только во мне… — Выполнять! — прошипел отец. Вячеслав Валентинович молча кивнул, что-то набирая в телефоне. Александр невольно закутался плотнее в одеяло, хотя в палате было тепло. Он знал, что у отца конкретно срывает крышу, если дело заходит о хоть малейшем дуновении ветра в сторону обожаемого сыночка. А тут такое. Только прямой запрет Александра уберег господина «ценного специалиста» от моментальной кары еще за первое преступление против папиного сокровища. Александру, как всегда бывало в подобных случаях, стало невыносимо стыдно. Он с ненавистью взглянул на пентюха начальника службы безопасности, за столько лет не сумевшего разобраться, кем на самом деле является «папина радость» и «свет в окошке». Болевшая голова дергала за язык признаться прямо здесь и сейчас. Вот просто так — встать и сказать: «Привет всем, я — снайпер Нокиа, воюю с самого начала заварушки с орками — вот уже четвертый год. За мной двадцать семь подтвержденных двухсотых. Первого завалил аккурат на свое восемнадцатилетие, сделал себе подарок на день рождения. Имею три шутовские награды предательского правительства той страны, за которую проливал кровь. И два боевых ранения. И плывущие время от времени мозги. И страстное желание дать тебе, Валентинович, в морду». И я отвоевал своё. Взгляд Александра проткнул бы, если бы мог, этого самого Валентиновича, выколол бы ему его белесые сонные глазки. Ишь, пялится в ответ и не моргнет ни разу. Присосался к папеньке, пиявка. И тянет из него денежки. Неплохая, небось, зарплатка у мерзавца. Александр вновь поднялся, нашарил сигареты на тумбочке, приоткрыл форточку, закурил. Отец просительно сказал: — Саша, пожалуйста… Вова рекомендовал… Александр злобно затушил сигарету о белоснежный подоконник и вышвырнул её в окно. Процедил сквозь зубы: — Хорошо. И вдруг повернулся к отцу, сам не ожидая от себя, бросился ему в объятия: — Папа… я… Отец обнял непутевого сына, осторожно погладил по спине, словно боялся, что раны от плети мастера еще не зажили: — Ну что ты, что ты… Бывает… Поболеешь немного, поправишься… Мой мальчик… Моя радость… Александр стиснул зубы, чтобы не разрыдаться. — Папа, я такая сволочь, прости меня. Я… я отвратительный сын, я сволочь… Ах, если бы он мог, он бы сейчас валялся в ногах, заливаясь слезами и вымаливая прощение, но оставалось только стискивать зубы от беспомощности, от невозможности страшного выбора: отец и семья и ребята, оставшиеся Там. Невыносимо. Он зажмурил глаза до резкой боли в затылке. Он ведь сделал этот выбор. — Слава, позови Вову, — приказал отец. — Сына, давай в постельку. Не надо так переживать. Ты — настоящий мужик, ты поступаешь так, как считаешь нужным. Я горжусь тобой. — Отец помог Александру улечься, поправил подушку. А Александр опять заблудился в своих подозрениях: о чем говорит отец? Чем тут гордиться? Тем, что сам напросился в лапы к больному на всю голову «модному доктору»? Ох, ты ж ****ь, япона мать… Он закрыл глаза. Устал. 50 — Есть люди, которых хлебом не корми, дай встрять в какие-нибудь разборки… — Ага, знаю одного такого лично, — засмеялась Кристина, легко коснувшись пожелтевшего фингала под глазом суженого — туда сползла часть синяка со лба. Александр поймал и поцеловал шаловливый пальчик, подгрёб жёнушку ближе: — Я уже хороший — меня папенька обещал отшлепать, если я еще раз и меня в глаз. Так тебе рассказывать о Черных мастерах или займемся чем-нибудь несравнимо более приятным? — Займемся чуть позже. Рассказывай! А то я помру от старости, так и не узнав эту страшную тайну. Сейчас, погоди… — Кристина приподнялась и дернула за шнурок, выключая свет над кроватью. — Так страшнее: вокруг тьма, а ты открываешь передо мной черную дверь в сумрачное царство порока, — жутким шепотом произнесла она. Александр хмыкнул: — Тьму и сумрак мне завтра обеспечат куратор и Анна Васильевна, если я не доделаю домашку. Кристина обхватила примерного ученика и положила сверху ногу в забавных голубых панталончиках, которые она именовала «пижама»: — Лежать! Тебя и так из больницы отпустили раньше. Пока не расскажешь то, что обещал, никаких домашек. Не пущу! Пальцы Александра немедленно забрались под штанину панталончиков, но были безжалостно изгнаны. Он печально вздохнул и положил руку поверх штанишек. Начал было рассказывать, но рука не слушалась своего хозяина, забираясь все выше и выше, изучая сводящие с ума выпуклости и впадинки. Пока ее не изгнали и не прижали сверху. — Ну Саша-а-а! — Ну Кристя-я-я… ну… ну я ж больной, несчастный, умирающий… Ну будь милосердной. Я столько дней провел в заточении, меня нужно срочно утешить и вернуть волю к жизни! Но безжалостная женщина твердо встала на путь шантажа: не будет рассказа — не будет реанимации. Пришлось собрать поплывшие от блаженных ощущений мозги в кучу. — О чем это я? А, ну вот: есть те, кто не может не встрять в разборки; есть те, кто жить не может, чтобы за день не научить хоть с десяток заблудших душ, как это делать «правильно» — жить. Есть народ, стискивающий зубы и топающий к цели, а есть господа, столь же упорно перекладывающие ответственность за свою жизнь на чужие плечи — «Украл, выпил — в тюрьму!» — это именно о них. Смотрела «Джентльмены удачи»? — Нет. О чем там? — Как раз о тех, кто изо всех сил цепляется за любую возможность не думать своей головой. Или просто не умеет. То ли от природы, то ли воспитан так, черт его знает. Вечные дети! — Ты хочешь сказать, что Черные мастера не дружат с головой? — Кристина завернулась в одеяло, как в кокон, чтобы не провоцировать милого прервать рассказ. — Я хочу сказать, что с ней не дружат те, кто попадает под их влияние. Ты в курсе, кто такие «рабы» и «господа» или, если использовать терминологию БДСМ, «сабы» и «домы»? — Тот, кто подчиняется, и тот, кто подчиняет — мазохист и садист! — отрапортовала Кристина. — Я ж тебе говорила, что гуглила матчасть. Жуть, в общем. — В первом приближении — верно. Но не совсем. А как тебе такое «сабстайл»? Добралась до этого? — Нет. Я вообще особо не вникала. Мне это неприятно. Лучше уж услышать от тебя. — А это когда девушка якобы добровольно… Подчеркиваю — якобы! Потому что это ни фига не добровольно на самом деле, за редким исключением — но то уж вообще клиника. Девушка начинает вести себя как рабыня не только во время сессии, но и в жизни. Становится игрушкой небедного сукина сына. — Это как это — в жизни? — глаза Кристи округлились. — Носит в зубах ему тапочки? — В том числе. Выполняет любую прихоть «дома» — доминанта. Тебе с красочными подробностями? — Ну, не с очень уж красочными… — Женушка включила бра над кроватью и села по-турецки. — Самое неприличное можешь опустить. Мне хочется понять, о чем ты вообще сейчас говоришь. Александр тоже сел, накинул халат. В последнее время он часто мерз без особой причины. — Я тебе расскажу одну страшненькую быль, постепенно станет понятно, о чем я. Готова слушать мой нудный монолог? Из меня рассказчик еще тот. — О? Целый монолог? Я буду счастлива! А то ты в основном меня слушаешь. Сам редко что-то рассказываешь. Ты вообще — жуткий молчун. Александр недоверчиво хмыкнул: Лицедей полагал, что Александр слишком болтлив. Или в мирной жизни градации болтливости иные? — Вот опять, видишь? — Кристина ткнула обвиняющим перстом в уголок его губ. — Что там? Порезался, когда брился? — Нет. Я о том, что ты словно ведешь внутренний диалог с кем-то: усмехаешься, киваешь, покачиваешь головой. Но мне ничего не говоришь. Александру на миг стало неприятно: Кристя уже не раз попадала точно в больные места. — Лапуля-солнышко, если я буду вслух произносить то, что думаю, то ты через десять минут выскочишь на улицу с криком: «Маньяк!» и бросишься звонить в психушку. — Мне показалось, что ты куда нормальнее меня. Александр закатил глаза. — Всё-всё, я умолкаю. Рассказывай уже, хватит меня мариновать. — А ты точно-точно готова? — Бли-и-и-ин!!! — Кристя подскочила чуть не до потолка. — Жила-была девушка. Красивая, искренне полагавшая себя образованной. И приехала она покорять крупный город. Чего уж ей не сиделось в ее родном городке с образованием «Учитель начальных классов», история умалчивает… Кристина настороженно посмотрела на него: — Ты сейчас о моей няне рассказываешь? — Нет, я о Вере Петровне ничего не знаю. И кто-то обещал не перебивать. Кристина изобразила предельное раскаяние, и Александр продолжил: — Где она нашла себе работу, история тоже умалчивает. Главное, что у девушки оказалась подруга, которая удачно вышла замуж и помогла ей в первое время. Эта подруга и познакомила ее с тем, о ком идет речь. Надо сразу отметить, что наша героиня была абсолютно неискушенным в БДСМ человеком — «ванилька» на сленге Темы. Он оказался красив, добр, умен и обладал особой «домской» харизмой, о которой знатоки говорят: «Хочется склонить перед ним колени и поцеловать милостиво протянутую руку». Были у него и иные достоинства: небеден, хотя и не богат, примерный семьянин. БДСМ и семья? Да что здесь такого? Любовницы у приличного преуспевающего человека — что может быть банальнее. Кристина явно хотела что-то сказать, но вместо этого плотно стиснула губы и пристально смотрела в лицо Александра. — И, перефразируя Булгакова, «Скоро, скоро стала она его тайной…» далеко не женой. Он устроил ее в частную клинику — всего лишь уборщицей, да, но зарплата там была несравнима с тем, что она получала ранее. Теперь ей не было нужды снимать койку в хостеле за триста рублей в сутки в одной комнате с десятью такими же, как она, покорительницами больших городов. Мастер был нежен, заботлив, щедр. Он даже помог ей поступить в университет! Правда, она не оценила столь щедрый подарок и учебу бросила. — Ох… — глубоко вздохнула Кристина. — А зачем ей? У нее ведь жизнь наладилась: у нее был Он — Мастер! Она нашла свою каменную стену — того, кто всегда выручит советом и делом, решит все проблемы и… мягко ознакомит со своими смешными милыми требованиями: никаких любовников, только он. Да как он мог подумать! Конечно же он — единственный, ненаглядный, самый-самый! Его милые забавы в постели — надевать только то белье, что покупает он, использовать духи только те, что она получила от него в подарок, а еще ему нравилось сильной рукой сорвать с ее шеи жемчужное ожерелье, которое тоже подарил он. Ну нравится мужчине смотреть, как обнаженная девушка ползает по роскошному ковру, собирая жемчужины — невинная забава. Как страстно он потом выцеловывает и вылизывает красный след, оставленный на коже. Надо в следующий раз нанизать жемчуг на не такую крепкую нить. Кристина покраснела, заерзала, провела пальчиком по своей шее. — Опустить описания? — улыбнулся вошедший в роль Александр. — Нет-нет, продолжай. Я прямо вижу эту сцену… И что тут плохого? Просто игра… Пусть и не очень приличная. Ну, если им нравится… Девушка ведь была не против? — Конечно не против. А разве ты будешь против? Кристина задумалась. Опять потерла несуществующий след на шее. — А я буду. Черт знает что: рвать на мне бусы. Нить впивается в шею. Наверное, это не только больно так, что напоминает мой собственный укус, но и унизительно. А потом еще и ползать на коленях… ужас! — И что бы ты ответила на месте девушки? — Эм… что я не хочу, мне это не нравится. — Ну, а я на месте Мастера тебе ответил бы: «Приятно было пообщаться, возвращай мою шаль, оверлок и машинки». — Ну, я бы тебе их швырнула в голову. — А она не смогла швырнуть ему в голову денежное место работы, квартиру, ковер и вернуться жить в хостел и питаться бичпакетами. — А я бы вернулась. И уж лучше в комнате с десятью живыми людьми, чем годами в комнате, полной пластиковых равнодушных кукол. — А может, ты просто никогда не жила в таких условиях? И не можешь сравнить кукол с теми, кто храпят, сморкаются, курят, оставляют крошки на полу, болтают по телефону, когда тебе жутко хочется спать, развешивают выстиранные носки на спинку кровати, кашляют тебе в лицо и ты подхватываешь ОРВИ, но все равно вынуждена идти на работу, поскольку больничный тебе не оплатят, а за койку и бичпакеты нужно платить, плачут пьяными слезами в жилетку, матерятся, пытаются протащить в комнату кавалера для быстрого перепихона… Кристина обняла себя за плечи и замерла. Александр испытующе смотрел на нее. — Да уж… Ты говоришь так, будто сам жил в таких условиях. — И все же интересно, ты бы отказала Мастеру в невинных шалостях? Кристина скрестила кулачки на груди и вскинула голову: — Знаешь, что? А давай проверим? Сколько там она в хостеле прожила? Месяц? Два? Не хочу быть голословной: давай проведем эксперимент! В Александре словно ожил злой чертик: — А давай! И я в соседнем. Раз такие дела. Только добавим одно ма-а-аленькое условие. — Какое? — азартно тряхнула рыжей гривой Кристина. — А такое: ты не сможешь вернуться в свою прежнюю жизнь. Не будет больше ни папиного дома, ни «гнездышка», ни денег. Никогда. — Почему это? — Потому что ничего этого не было у героини моего рассказа. Ей просто некуда было возвращаться. Разве что обратно в свой городок. Но вот его-то она и предпочла променять на хостел. Кристина ссутулилась, словно у нее выдернули железный штырь из позвоночника, разжала руки и вновь обхватила себя за плечи: — Ты так страшно это сказал… Действительно. А возвращаться-то и некуда. Но… Она задумчиво глядела куда-то в стену, потом резко потерла плечи и пальцы, словно замерзла: — Я… не знаю… но не все ведь красивые учительницы начальных классов едут покорять большие города. Мне кажется, если бы был хоть малейший шанс честно учить детишек и никуда не ехать, я бы обязательно им воспользовалась. Александр обнял свою умницу-разумницу, уложил, укрыл одеялом, позволил закинуть на себя ножку: — Вот поэтому я женюсь на тебе и никому никогда не отдам. Кристина молча обхватила его и вжалась носом в шею. Замерла, не дыша, потом сказала сдавленно: — Я тоже… не отдам.

***

— И что же было дальше? — Кристина, распереживавшись, утопала ставить чайник. — Иди сюда и рассказывай, — крикнула она из кухни. — Меня от таких страстей морозит. Буду отогреваться чаем! Где-то тут было творожное пирожное… Будешь? — Тебя от красочных подробностей трясет. Так что буду краток… — Александр заглянул под кровать, разыскивая тапочек. Нашел. Один свой, один женушкин. Надел оба и потопал на кухню: — Давай поменяемся. Кристина посмотрела на свои ноги в разных тапках, засмеялась. — То-то ощущения странные! Нет-нет, ты давай с подробностями. Я впервые вижу, как ты раскрепостился, раскрылся. У меня перед глазами и этот чертов жемчуг и до отвращения красивый мужик, якобы добренький и весь из себя идеальный. Рассказывай всё. Я уже успокоилась. — Именно. Якобы. — Александр сел на стул. — Постепенно игры становятся всё откровеннее, а свободы всё меньше. Завязать лентой глаза, связать руки, надеть обшитые мехом наручники, легонько отшлепать… И все еще «ничего такого». Встречи так редки, ведь у него же семья, работа, дети. — Дети? О, боже! — И не один. А что Мастер получает взамен за вполне себе материальные вложения и немалые? Искреннюю благодарность. Привязанность. Уважение. И все это постепенно перерастает в… — В любовь? — Да. Почему нет? Ведь и мировой кинематограф полагает, что в этом нет «ничего такого». Это я о фильме «Гейша» — там героиня искренне полагает, что она «женщина другого сорта», что это нормально — полностью зависеть от мужчины. Кристина схватила было телефон, но тут же отложила: — Я потом найду, посмотрим вместе? Ты рассказывай дальше. — А дальше постепенно и начинается тот самый «сабстайл» — девушка становится рабыней в полном смысле этого слова. Не только в постели и наедине с Мастером, но и в жизни. Замыкается сначала невидимая цепочка — дом-работа-Мастер. Чувство зависимости все сильнее. Так хочется удержать его, чтобы был только твой, навсегда. Поступиться малым, потом сделать еще шажок вниз. И еще один. И еще. А потом уже привычно вытерпеть далеко не шуточное наказание. Или унизительное задание. — Они правда носят ошейники? — Кто-то носит, кто-то нет, но это ничего не меняет, если на твоей шейке он все равно надет — прочный, хорошо ощутимый, хоть и невидимый. — И действительно терпят настоящие наказания? — Взгляд Кристины устремился к тому месту на шее Александра, где раньше был виден след от плети. — Терпят? О, не только! Есть и такие, что сами взывают гнев повелителя, чтобы подставиться под плеть. Хороший раб тот, кто предвосхищает желания. Он ждал вопроса и дождался: — И ты из таких? Ты тоже попал в зависимость от Николь? У меня, извини, крыша едет, — Кристина всплеснула руками. — Всё, что я о тебе поняла, идет вразрез с тем, что ты рассказал. Если бы я не знала, то решила, что ты сам такой вот Мастер. Это ты умеешь подчинять! Охрана перед тобой чуть ли не ковром расстилается. — Нет, я точно не Мастер, — передернул плечами Александр. — Упаси боже. Мне не доставляет удовольствия унижать людей. И в голову не могло прийти вовлечь ванильку в Тему, чтобы наслаждаться властью. — Ну, а потом, что потом? И живет эта девушка мирно и счастливо в положении рабыни? — А дальше лично я достоверно знаю только один финал: прошло три года, красотка надоела господину, он подыскал замену. Девица впала в глубокую депрессию, выяснив, что у него таких, как она, гарем. Но и тут он пришел на помощь. Не позволять же пропадать добру. Она, многому научившаяся у него, пошла по рукам, стала профессиональной проституткой. В самом деле — не возвращаться же в хостел! — И что, все становятся проститутками? — Говорю же: не знаю. Но эта стала. И винит во всем Мастера. Кристина сидела, глубоко задумавшись. Александр встал, вновь включил чайник, потом заварил чай, отыскал пирожное, положил на блюдце перед женушкой. Она принялась топить пакетик в чашке, наконец сказала: — Я так много раз слышала: «Не суди, да не судим будешь»… А как быть тут? — В смысле? — Александр не стал грабить женушку, хотя ему тоже нравились такие пирожные. Отрезал себе сыра. — Яблоко будешь? Она покачала головой — нет, мол. — Я не могу не осуждать их: и Мастера этого бессовестного, и девушку. Как-то все так нехорошо вышло… Благодарность, привязанность, любовь. И что в итоге? Проститутка? Я осуждаю, да! А он, сволочь, сломал человеку жизнь и живет себе припеваючи? А другие его любовницы, с ними что? И что дальше? Александр мыл большое крепкое зеленое яблоко. Оно вдруг превратилось в кашу, стиснутое сильной рукой. — А дальше Мастер встретил меня. Или я его. На том история Мастера закончилась. Хотя… полагаю, что желающие найти себе такого вот «ма-а-а-стера» будут всегда. И да, я его тоже осуждаю. Как и её. И мне начхать на их суд.