Папенькин сынок

— Что? — Александр резко повернулся к рыцарю. Тот опять отвел взгляд. — Говори уже! Второй день мне спину колешь, словно шилом. Что стряслось? Зарплату тебе повысить? Так это не ко мне. Обращайся к Валентиновичу. Рыцарь молча отвел горящий странным огнем взгляд. Выпытать, что у него стряслось, пока не удавалось — молчал, как партизан. Александр вновь набрал номер Лизы — договорились встретиться сегодня, чтобы обсудить условия, на которых Александр будет оплачивать ее учебу в магистратуре. — Ой, Александр Сергеевич, миленький, простите, я на экзамене, перезвоню, — придушенно пискнула она и отключилась. Ладно, пусть с ней Кристи разбирается, ему самому сейчас предстоит нелегкое испытание — началась сессия в юнивере. Он скинул Кристине номер телефона Анны Васильевны и приписал: «По поводу Лизы». Всё, пора. Сегодня у него тоже экзамен. Всё постепенно налаживалось — работа, семья, учеба. Правда, контракт с киношниками пока не был подписан — юристы обеих сторон ломали голову, как избежать возможности двоякого толкования в таком скользком деле. Кристина наняла еще одну швею — из сидевших в декрете мамашек, посещавших курсы, — и взялась уже за пятый заказ. Милая женушка заявила, что ей теперь некогда сидеть в школе. Получила горячее одобрение отца и свекра, ворчливое мужа и перевелась в вечернюю школу. В Гнёздышке не успевал уйти один репетитор, как появлялся другой, день Кристины был расписан по минутам — она в бешеном темпе сдавала зачеты за десятый и одиннадцатый класс, одновременно готовясь к ЕГЭ. Времени на шитьё оставалось совсем мало. — Скоро забуду, как машинку включать, — жаловалась она. — Только и успеваю обсудить модель и прорисовать узоры. Представляешь, нам заказали костюмы ящерок из Медной горы Хозяйки для постановки «На змеиной горке»! Боже! Я буду рисовать узоры по мотивам сказов Бажова! Если удачно получится, то сошью себе такое платье на свадьбу. — Эм… Как скажешь, милая, тогда я буду Полозом! Золотым! Сошьёшь? — Это из другого сказа. — Всё одно — нечисть! — Ну ок, Змей ты мой. Или Змий? Жёнушка была на седьмом небе от счастья. Катерина по её примеру тоже записалась в Вечорку и тоже готовилась к ЕГЭ, с удивлением обнаружив, что казавшиеся ей непроходимыми дебри математики медленно, но верно расступаются под напором мотивации, терпения и хорошего репетитора. Лиза серенькой мышкой мелькала по Гнёздышку, успевая шить, учиться, убирать, готовить и смущенно замирать под чересчур ласковым взглядом рыцаря, вот уже три года почти бессменно действовавшего на нервы Александру. — Какого черта опять ты? — Александр уже пару лет как прекратил задавать этот вопрос и даже наконец-то выучил имя бодигарда. — Макс, достал, ну-ка колись, что стряслось, ты сам не свой. — Александр сидел в Гелыче после успешно сданного экзамена и хмурился, читая в закрытой группе ВК новости от Туда. Орки готовили грандиозную диверсию на химическом заводе, им спешно требовалась провокация, чтобы сорвать выполнение смехотворных «мирных» соглашений и начать полномасштабное наступление. — Что, гады, съели? — пробормотал он, узнав, что вчера диверсию удалось предотвратить. Сердце заныло: во время операции были трехсотые, один тяжелый. Надо срочно позвонить Ангел, узнать, были ли там ребята из его группы, что он может сделать — медикаменты, устроить в госпиталь, что? Он вылез из машины, достал другой телефон. — Да, наши, — прошептала та, явно еле сдерживая слёзы. — Тяжелый — новенький, ты его не знаешь, его отправили в хорошее место, говорят, всё обойдется, но… — Что? — Александр оперся рукой о дверь, предчувствуя, что услышит что-то очень нехорошее. — Ивана почти не зацепило, но Лицедей, Лёня, то есть… — Говори, говори же! — Лёне прилетело в броник, сломаны два ребра. Он отказывается уезжать — со дня на день ожидается наступление. — Как он? — Делает вид, что всё пучком. Формально нет повода его отстранить, но организм уже далеко не двадцатилетнего юнца, на котором все заживает, как на собаке. Он уперся: не желает и всё тут. — Бл-и-ин… — простонал Александр. — У него совсем крыша едет? Нахрен он там сдался, поломанный. И что, не слушается? — Там у них дела серьёзные, — всхлипнула Ангел. — Они опасаются за жизнь Кэпа. Его уже не раз пытались арестовать. Пару недель назад был настоящий налет на располаг — чуть дело до стрельбы не дошло. Ты же знаешь, как о таких, как он, сейчас говорят: «Слишком свободолюбив и неуправляем». — Суки… В руководстве предатели, мы все шкурой это почувствовали, когда Луня замели. — Сейчас все усугубилось. Накануне наступления в наших рядах почти не осталось идейных борцов — добились своего, твари, вычистили самый цвет чуть не подчистую. Чеченцы и те уехали — расплевались с руководством, сказали, что не будут подставлять шеи за ворюг и жиробасов. Если бы мог, Александр побился бы лбом о Гелыча. — Ты читал сводку? — продолжала Ангел. — В курсе, какие силы стянули орки к границе? Нам не выстоять с гнилым молодняком, приехавшим за романтикой, и пятисотыми, а их сейчас большинство. Старой гвардии почти не осталось, с оружием — сам знаешь как. Каждый человек на счету. Лицедей так и сказал: «Этот спектакль — последний. Но я не могу уйти со сцены, буду играть роль до конца». До конца! — Ангел разрыдалась и отключилась. Александр тут же набрал номер снова, но это уже было без толку: «Номер абонента выключен…» С водительского места вылез рыцарь — после больницы Александру два месяца запретили садиться за руль. После пары скандалов пришлось согласиться: он действительно быстро уставал и допускал серьёзные промахи. Голова жила по своим неведомым законам и не желала упускать шанс разразиться болью в самое неподходящее время. — Какого черта? — рявкнул Александр. — Сейчас покурю и поедем. Но Макс впервые в жизни осмелился ослушаться, обогнул машину и встал перед Александром. Парень был бледен, в глазах застыла странная решимость. Александр вдруг каким-то необъяснимым образом понял, что странное поведение рыцаря связано с ужасными новостями. Он отбросил так и не зажженную сигарету. Появилось сосущее чувство, словно спускался на скоростном лифте. Сейчас, еще секунда, еще мгновение и всё полетит в пропасть. — Подслушивал? — будничным тоном спросил он. — Нет нужды. Я звонил ему сегодня. Он — единственное, что у меня осталось. Если вы, Александр Сер… — Макс запнулся, стукнул кулаком по ладони. — Если ты, Саня, его не уговоришь вернуться, то я его никогда больше не увижу. Вот и всё. Игры кончились. Александр сделал последнюю попытку остановить безжалостное время: — Кого не увидишь? — Брата. Лёню. Лицедея. Он сказал, что этот спектакль ему не завершить. Хоть Александр уже и был готов к тому, что услышит, но удар оказался слишком силен. Он замер, словно титан, на плечи которого обрушилась огромная тяжесть. Ему показалось, что ноги по колено ушли в асфальт парковки юнивера. Звуки города словно приглушил плотный туман. — Извини, я сам не могу поехать его вытаскивать. Я ему дал клятву — что бы ни случилось, я присмотрю за тобой. Прошу тебя, поговори с ним. Убеди вернуться. Александр молча сел в машину, тупо глядя перед собой. Опомнился, когда ему в пальцы воткнули сигарету. Затянулся. — Отец в курсе? — Да. — С самого начала? — Не знаю. — Кто еще? Вся охрана? — Вячеслав Валентинович, Лёня, я и Кэп. — Ты зовешь его Кэпом? — Служил под его началом в Ингушетии — спецназ. Александр изумленно оглядел невысокого, но плотного рыцаря: — Когда ты успел? — Мне тридцать два. Четыре года назад я был комиссован по ранению после КТО. Кэп уволился чуть раньше. Александр Сергеевич… — Отставить. Можешь называть меня «Саня», не при начальстве, разумеется. Ловко вы меня. Значит, мне наняли двух персональных нянек? Лицедея и тебя. Как твой позывной? — Макс. Я был щитовым. Наши так шутили: Макс на максималках. — Почему вы пошли на это — возиться с папенькиным сынком? — Зачем ты так, Саня? Сынком ты не был никогда. — Ты не ответил на вопрос. Александр хотел было взять еще одну сигарету, но вспомнил, что обещал отцу курить меньше. Вместо сигареты взял бутылку с минералкой. Тупо смотрел на нее, пока Макс не открутил крышку. — Я не знаю всего, но нас с Лёней лично просил Кэп. Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Тебе лучше поговорить с отцом. Меня, скорее всего, погонят за то, что я раскололся, но у меня нет выбора: я не могу ослушаться брата и не могу оставить его в таком состоянии. Как представлю… — Почему он там, а ты здесь? Только из-за ранения? — жестко спросил Александр. — Или есть что-то еще? — Есть. Орки — не моя война. Тебе подробно о моих политических взглядах? Или сходу запишешь меня в предатели? — Нет. И по первому пункту и по второму. Александр набрал номер отца: — Батя, нам нужно поговорить. Прости, что отвлекаю. — Что случилось? — отец явно испугался: Александр никогда не звонил ему, предпочитая решать проблемы сам, в крайнем случае — через Валентиновича. — Мне нужно уехать на хардбол. В трубке словно повис космический вакуум. Ни звука. Александру показалось, что оборвалась связь. — Батя? Тяжелое дыхание. Наконец раздался хриплый голос, словно отец внезапно подхватил простуду: — Я… думал… что ты больше никогда не вернешься на… хардбол. 52 Собрались в гостиной: Александр, отец и Вячеслав Валентинович. После того, как Александр буркнул: «Я в курсе. Макс мне всё рассказал», — в комнате повисла тишина. Отец и Александр молча курили, как делали всегда, когда нужно было как следует обмолчать скользкую тему. Только теперь молчать было не о чем. А говорить не хотелось. Вопросы, ответы… Надо было собраться с силами, но Александр боялся начать разговор. Слишком долго он приучал себя не вспоминать. «Дедушка, а твой папа только пять раз поднимался в атаку? Он что, был трусом?» — всплыла в голове сценка из далекого детства, словно из теперешнего настоящего заглянул сквозь пыльное окошко в прошлое. Эх, не смотреть бы, отвернуться, пройти мимо, но уже поздно. Мозг жадно нарушил все запреты, вцепился в запретную картинку, наслаждается родными лицами и голосами. А потом будет мстить приступами звериной тоски, паршивец. Дед грустно усмехнулся: — Внучек, ты помнишь, как ты порезал ладошку большим ножом? — Да, столько крови тогда из меня высочилось, как из настоящего бойца! — А что бы ты сделал, если бы в тебя — в ручки, в ножки, в животик, в глазки — полетело много-много больших и очень острых ножей? Саша взглянул на маму и бабушку. Они очень внимательно смотрели на него и молчали. — Я бы научился каратэ, как Джет Ли! И все ножики раз-раз и поотбивал! — Саша изобразил кулачками и пяткой что-то ужасно боевое и смелое. Дед нахмурился на маму: — Мусор в голове у Сашки. Та всплеснула руками: — Ясно. Моя недоработка. Будем лечиться «Приключениями Электроника», «Гостьей из будущего» и «Местом встречи изменить нельзя». Дед кивнул и снова обратил жгучий взгляд на внука: — А если бы еще больше ножей полетело в маму, бабушку и меня? И эти ножи летали бы каждый день? Саша содрогнулся, словно вживую увидав эту картину. Посмотрел на шрамик под большим пальцем, потом на маму. — Так не бывает! Не может такого быть! Нет! — Может, родной мой, — тяжело вздохнула бабушка. — Это называется «война». — А вместо ножей — пули. И чтобы война закончилась, нужно подняться и идти в атаку. Чтобы убить тех, кто посылает на нас эти ножи, то есть пули. Саша в ужасе обхватил головёнку руками, зажмурился. — Ты поднимешься в атаку? — тихо спросил дед. — Как мой отец, твой прадед? Саша открыл глаза, впился взглядом в родные лица. Он не видел их, только ножи, воткнувшиеся в глаза, в щеки, в грудь, ручьи крови. Тогда тоже повисла страшная тишина, и тот золотокудрый голубоглазый малыш тихо сказал: — Да. Я же мужчина. Я убью их всех… Деда… но… я боюсь. Мне ведь дадут большой пистолет, как у Нео в «Матрице», правда? *** Александр встал, подошел к отцу. Тот сидел в кресле, задрал голову. Они поменялись ролями: теперь сын смотрел в глаза, словно спрашивая себя: «Неужели это мой отец?» — Расскажи, как всё было. Почему ты пошел на это? Тут ты из-за паршивого синяка у меня на лбу… — Александр, сам не ожидая от себя, вдруг нервно засмеялся: — «Ветрам неба не давал коснуться её лица…», а сам знал, куда я еду, знал, что… — Он отступил на шаг, другой, губы задрожали. — Я схожу с ума? Почему ты меня так легко отпускал? Это как вообще? Что это? — Легко? — потерянно прошептал побелевшими губами отец. — Легко? — вдруг рявкнул начальник службы безопасности так, что Макс и Александр вздрогнули. — Да у него за эти годы два инсульта было! Сергей седой весь! Это ты называешь легко? Отпустить единственного ребенка под пули? Ты в своем уме, мальчишка? — Дай! — отец протянул трясущуюся руку за бутылкой Массандры, принялся хлебать прямо из горлышка. Наконец оторвался. — Лучше бы коньячку. Но мне еще тебя хоронить, да? Это так ты выполняешь обещание позаботиться о Катерине и своей сестре? Это девка, да. УЗИ показало. Отец поставил бутылку на столик, откинулся на кресло, провел рукой по лбу, стирая выступивший пот. — Тяжки грехи мои… Я сделал все, что мог! Я нанял тебе лучшую охрану, которую только мог отыскать Валентинович — спеца-волкодава. Я считал каждый час до твоего очередного возвращения. Я дождаться не мог, когда Кристинке исполнится восемнадцать, думал, что хоть хорошая девка удержит тебя. Что тебе там? Зачем ты опять едешь? Ты отомстил за их смерть, для тебя война окончена! — Батя… — Александр тоже приложился к бутылке. — Батя… Прости меня. Волкодав Лицедей остался там. Всё, за что мы воевали, сейчас может пойти прахом. И смерть мамы, бабушки и мелкой будет напрасной. Грядет наступление. Ты слышал? — Извини, сын, но пора поговорить по-взрослому. — Отец поднялся, покачнулся, но устоял, держась за спинку кресла. Александр шагнул к нему, но тот словно воздухом толкнул его в грудь: — По-взрослому. Готов? — Да. — Нихуя он не готов! — Александр впервые услыхал, как матерится всегда сдержанный строгий Валентинович. — Я три года ждал, проснется ли у него совесть — так издеваться над родным отцом. Но он всегда выбирал своих товарищей. — Не говори так, Слава! — глухо оборвал его отец. — Ты не можешь его обвинять в этом. Это не ты выронил в темноте ту Нокию — подарок бабушки. Это не ты вернулся за ней, а пока обшаривал кусты — началась арта. И это не на твоих глазах хату вместе со всеми родными разнесло снарядами. Ему тогда было семнадцать. Ты и представить себе не можешь, что пережил мой сын. Александр зажал уши, плюхнулся на диван. Потом резко убрал руки: — Кто тебе рассказал? — Кэп твой. Он же и предупредил, что ты, скорее всего, захочешь вернуться. Так и вышло. Помнишь, что ты начал делать, едва очнувшись? Александр помотал головой — те дни словно затянул туман. — Я охренел. Захожу в палату, а ты здоровой рукой качаешь «гантелю» — пластиковую полторашку с минералкой. И вид у тебя такой далёкий, злобный, решительный. — О да, я помню, как ты принялся соблазнять меня всеми благами моего нового положения. Только что Луну с неба не предлагал. Только чтобы я не сбежал на фронт? А я смотрел на тебя и думал… — Представляю, что ты там мог думать. Взгляд был, словно у волчонка, готового перегрызть мне глотку, если я еще раз упомяну про возможность получить хорошее образование в престижном университете. — А я думал, ты меня попытаешься запереть в золотую клетку — зажравшийся «слуга народа»! И вспоминал, как Иван подобрал меня, как щенка, — голодного, ободранного, чуть не рехнувшегося. Ребята помогли похоронить родных. К тому моменту, как ты приперся и по-киношному ляпнул: «Я твой отец», я уже отвоевал полгода, убивал орков, терял друзей. О чем мне было разговаривать с тобой? Я вообще понять не мог, как ты, именно ты, мог оказаться моим отцом — богатенькая сволочь. За что мне такой позор? — А я никак не мог понять, что происходит, почему с тобой не срабатывает сказка про Золушку. А когда мне рыцари доложили, что ты, кажется, намереваешься втихую слинять… — И слинял бы. Там пацаны умирали — шли ожесточенные бои, а я ненавидел каждое кресло и каждый телевизор в твоём проклятом дворце. — Я всегда уважал упертых мужиков. Спасибо Лицедею, что помог изящно разрешить проблемку — я впервые встретился с мозгами, настолько вывернутыми наизнанку. Это ж надо, мой волчонок — Эльф! Только одного я так и не понял: за каким чертом Юля потащила вас в те края? Не знала, что там опасно? Александру было невыносимо больно говорить об этом, но он махнул рукой, вновь отпил вино из горлышка и выдавил: — Дедушка недавно умер, у бабушки совсем плохо с сердцем стало. Решили забрать к себе. И да, мы недооценивали опасность, иначе бы оставили мелкую у соседей. Я вообще не думал, что там и правда — настоящая война. Я только в кино такое видел. — Боже… — отец взял протянутый Валентиновичем платок, вытер лицо. Александр горько усмехнулся: — Раз у нас тут пошла такая пьянка, то расскажи мне, как Кэпу удалось пробиться к твоему недосягаемому высочеству? Мать за всю жизнь о тебе буквально два слова сказала. Перед поездкой. «Мало ли, что может случиться, не думаю, что понадобится, но вдруг». И показала мне фото в новостях. А там ты среди других чиновников. «Я могу и ошибаться, столько лет прошло, но имя, отчество и фамилия полностью совпадают. Возможно, это твой отец». Это и все, что я сказал Ивану. — Пока ты валялся между тем светом и этим… — Валентинович отобрал вторую бутылку массандры у шефа. — Иван рассказал твоему командиру. Тот через общих знакомых разыскал меня. Так и заявил: «Вряд ли это действительно сын твоего шефа. У людей его положения таких случаев — как пятен на платье Моники, но чем черт не шутит. Разжалобь его, если получится. Жалко пацана. Может, хоть в больницу в приличную поможет определить и реабилитацию оплатит». — И что, ты прям так и повелся на слезливую сказочку о несчастном раненом солдатике? — удивился Александр. Голову повело от вина, по телу разлилось тепло. Ставшая привычной после больницы внутренняя дрожь отступила, он немного успокоился. — Слава, естественно, провел расследование, расспросил меня, что да как, показал твои фотки. Я, как увидел худющую глазастую копию моей мамы, бегом в больницу. Получить такой подарок на старости лет — родную кровь, да еще сына! Кто бы на моем месте отказался бы? Я не идиот. Александр тряхнул челкой. Проглоченная наголодняк Массандра стирала границы, развязывала язык. — Я всегда хотел узнать «что да как». Но случай представился только сейчас. Как оно было, батя? Как у скромной библиотекарши завелся сын от птицы твоего полета? Не в обиду тебе будь сказано, но мама, похоже, жутко стыдилась вашей связи. Краснела, если я ее спрашивал: «Я не хочу об этом говорить» и всё на том. — Ох… Юля… Юля… Я ни фамилии не знал, ни кто она… Мы тогда у вас на югах отдыхали. Однажды на пляже… Александр скривился: ему вдруг расхотелось знать, что было дальше. Что там могло быть? Сняли богатенькие мачо местных тёлочек? Неудивительно, что мама не хотела об этом рассказывать. 53 53 (последняя, завершен) — Ладно проехали, забудь, — он выставил вперед ладони. — На пляже я наступил на стекло, порезал ногу. Рядом оказалась девчонка — пионервожатая или как их там — привела детишек из санатория купаться. Запасливая. У нее в сумочке, наверное, если поискать, даже скатерть-самобранка нашлась бы. Велела детишкам вылезти из воды. Все послушались, как один! Александр оторвал взгляд от ковра, поднял голову. Отец слабо улыбнулся, продолжил: — Велела напарнице с ними в какую-то игру пока поиграть. Ловко промыла рану, залила зеленкой так, словно утопить меня в ней хотела! — Да… — выдохнул Александр. — Любила она нас с мелкой зеленкой мазать. — Перевязала рану, вызвала «скорую», хоть я и возражал, но куда там! Действовала сухо, как автомат, словно я не человек, а объект, к которому надо применить «меры». Меня это зацепило. Я ж весь такой из себя небедный, не урод, я ей и «спасительница», и «в благодарность позвольте вас пригласить…», а она мне: «Желаю хорошего отдыха» и опять к своим детишкам. Подружка вся из себя чуть из купальника не выпрыгнула, на нас глядючи, а эта, понимаешь, даже не улыбнулась. — О как… ну это уже действительно похоже на маму… — пробормотал Александр. — И что, заело тебя? — Еще как! Я повел войска в атаку: букеты, разговоры, подарки. — А вот это уже на нее не похоже, — резко сказал Александр. — Она не взяла бы. — А что, Кристинка тоже от оверлока отказалась? — хитро прищурился отец. — Надо знать, что дарить, не так ли? Дитё Андрюхино это мне все время твою маму напоминало. Внешне ничего общего, но характерец — то, что надо. — Так что ты ей подарил-то? — влез в семейные воспоминания Валентинович. — Подозвал ее питомцев к киоску на пляже и разрешил выбрать себе любую надувную игрушку. Они мигом расхватали всех надувных крокодилов, лебедей и тигров. Счастья было — не представляешь. Эдакий плавучий зоопарк образовался. — Молоток, батя, знаешь толк в пикапе! — Александр перестал опасаться услышать что-то грязное о маме. — А что дальше? — А ничего, — вздохнул отец. — Я, как по расписанию, поджидал ее каждое утро на пляже, помогал следить за «зверинцем», вечером приглашал на свидание. И через пару недель сумел затащить в постель. Это оказалось самой большой ошибкой и самым ценным, что я сделал в жизни, как выяснилось через восемнадцать лет. — Ошибкой? — Да. На следующее утро ни её, ни зверинца, ни напарницы. Я — в санаторий, а мне там: «Смена кончилась, сотрудницы уволились». — И ты не пытался её найти? — А зачем? Кто я такой, если человек не хочет со мной общаться настолько, что даже не попрощался, не позвонил? — отец фыркнул. — Веришь, нет, до сих пор обидно. Да, да, да! — дурак был. Да и отпуск к концу подходил. Развернулся и уехал. Всё. — Батя, прости за прямоту: а что, в окрестных аптеках резинки как раз к той ночи закончились? Отец покраснел: — Сын, ты охренел, конечно, но я тебе отвечу: я не был расчетливым Казановой и презики в кармане «на всякий случай» не таскал. «Затащил в постель» — немного не то, что с нами произошло. То есть совсем не то. Мне в кои веки понравилась девушка, я про резинку вообще не подумал. Как бы несовременно это не выглядело, но в тот момент мне вот как-то и в голову не пришло. — Прости. Я просто хотел понять, как такое вообще могло быть. Мама гордая, резкая, неуживчивая, что не по её — веником по заднице! — Хм… А откуда тогда второй ребенок? — Отец снял галстук, отбросил на диван. Александр явно подцепил привычку отца бегать по комнате: пробежался к двери, до окна, вновь обратно, наконец сказал: — У нас тут сегодня от трагедии до комедии? Всех кошек в черной комнате выловим? — Не хочешь — не говори. Что-то неприятное, связанное с отчимом? Тогда не стоит, раз тяжело. — Не было у меня отчима. Просто хотелось бы идеализировать мамин образ, но я не могу. Она для мне — самое дорогое, что было в моей жизни и одновременно самое странное. Дева не от мира сего и холодный расчет. — Ты сейчас Кристинку описал! — отец, успокоенный хмелем Массандры, откинулся на спинку кресла. — Давай рассказывай. А то убежишь на войну. В следующий раз удастся поговорить только на том свете. Александр больно зацепился ногой о столик. — Ты так уверен, что я не вернусь? — А я тебе сразу сказал, что пора потолковать по-взрослому. Я уже начинаю тебя оплакивать. Но ты сперва еще хоть немного о Юле. Я её всё пытался представить потом, долго. Смотрел на тебя, вспоминал её. Не тяни. Что там за жесть с рождением сестры? Из детдома взяли? Александр невидящими глазами уставился в расплывшееся на миг лицо отца. Потер лоб, потом виски. Отец столько раз провожал его на войну, что уже привык к тому, что сын может не вернуться? Да, наверное. Ведь и он привык к мысли, что в любую минуту смерть может прийти за Лицедем, за Иваном, забрать Кэпа. Из старой гвардии, начинавшей четыре года назад, их осталось только четверо, считая Александра. Он вздохнул, настраиваясь на циничный тон. — Знаешь анекдот: «Моя сестра родилась морозной ночью — её назвали «Прекрасная ночь», брата сделали на медвежьей шкуре — «Смелый медведь», а почему меня зовут «Порванная резинка»? Мою сестру следовало бы назвать «Материнский капитал». Мама её рождением наконец-то смогла погасить кредит за нашу комнатку в жакте. Так что я, если что — со своей жилплощадью. Если ее не прихапали соседи за эти годы, конечно. — ****ец, ****ь… Юля… Ну Юля же… — отец матерился долго и изобретательно. — Слава… — Взглянул он на начальника СБ больными глазами. — Скажи мне, что это? Гордость? Или глупость? Чем я так провинился, что она даже не попыталась обратиться ко мне? — Да норм, всё норм, па. Не она первая, не она последняя. Многие разведенки так поступают. И не только. Сам видел. А куда деваться? Жить как-то надо. Так что дело не только в тебе. — Пойдем поднимемся на крышу, подышим немного… тяжко мне… Какая ****ская всё-таки ведьма — жизнь. *** — А зачем меня нужно было держать в неведении, раз тебе было известно всё и с самого начала? Я, наивный, радовался, что сработала моя кое-как сляпанная легенда «занимался альпинизмом — упал — очнулся — гипс». Мячик сиротливо лежал в углу. Время товарищеских семейных матчей ушло. И, кто знает, возможно, уже никогда не вернется. Александр слегка ткнул его ногой, словно извиняясь, достал сигарету. Холодно. — Я ж тогда был не в курсе твоих театральных талантов. Но по собственному опыту знал, что старательнее всего человек обманывает своих близких. Так и получилось. Ты отыграл классно. Не прикопаешься. Александр понуро кивнул: — Сколько раз я казнил себя за то, что хреновый начальник СБ прохлопал многолетний заговор у тебя под носом, а я не могу даже намекнуть об этом. Я ненавидел Валентиновича. И рыцарей. — Я в курсе. Ненависть не скроешь. Еще я знаю, что ты никогда не станешь одним из нас. Ты выращен в другой пробирке. Для тебя деньги важны, только пока ты можешь тратить их на свое «правое дело», идеалист, блин, на мою голову. Но я как раз на этом и рассчитываю сыграть. — Я принял решение. Завтра я уезжаю. — Александр докурил, положил окурок в каменную чашу, в которой летом рос куст каких-то красных цветов. — Заходим? Мороз, однако. У меня ноги замерзли. Отец кивнул, прошел в дом. Валентинович куда-то испарился. — Сын, мне шестьдесят три. Как долго я еще смогу тянуть на себе бизнес? Ты подумал об этом? В мои годы пора на покой — на юга! Или вон — в Сибирь, от границ подальше, а то мало ли что. Бог с ним, с южным теплым морем. Хочется спокойной старости. — У тебя есть Виталька. Он как раз из «ваших» — по жилам текут колонки цифр, а совесть включается, только пока она не угрожает бизнесу. А я мало того, что тупица и бездарь, так еще и ненавижу вашу братию — воры, пиявки, сволочи. Из-за вас мы выживали в жактовской однушке, из-за вас мама во время летнего отпуска вынуждена была торговать квасом, а я — мотаться по раскаленному пляжу и завывать, как упырь на чердаке: «Пирожки, шаурма, мороженое!» Пять рублей с пирожка! Да будьте вы прокляты! Александр поискал взглядом бутылку с вином. Не нашел. Вытащил из бара коньяк и стопки: — Тебе не предлагаю. Тебе еще меня хоронить. Отец сумрачно смотрел на него: — У тебя не только с мозгами не в порядке, но и с физикой: пальчики-то не просто так дрожат. Врач тебе всю правду-матку выложил — ты в одном шаге от инвалидности. Много ты навоюешь в таком состоянии? Прицелиться-то хоть сможешь, снайпер? Александр окаменел, кровь ударила в голову. — А в морду? Не посмотрю, что ты мой отец. — Лучше посмотри на свои пальцы. Александр медленно перевел взгляд на врезавшуюся в ладонь стопку: коньяк ощутимо плескался в ней, словно насмехаясь над красивым, но уже никчемным телом. Так быстро? Вот и всё? Добегался, красава? — А-а-а! ****ь! — Стопка улетела в стену. Комнату наполнил резкий запах пролитого спиртного. — Не смогу стрелять — найду, чем заняться на передовой, понял? Лучше подумай, как начать сворачивать делишки так, чтобы обеспечить Катюху с дитем. И себя на старости лет. — А о Кристине ты подумал? Спортил девку — и… — Батя побагровел, взъерошил седину на макушке и не собирался отступать. Видимо, теперь начался тот самый, обещанный «взрослый» разговор. — Ты хотел сказать: «В кусты»? Нет, отец, далеко не в кусты. Их, нахуй, там пули срезают в первые же минуты боя. Так что никаких кустов. А за Кристю не волнуйся. Она молоток девка, выживет. И еще и папашу-сволочь на себе вытащит, не бросит. Жаль, не довелось мне ему морду набить за всё то «хорошее», что он сотворил со своими детишками. Очень жаль. — Ты думаешь, большой подарок будет Кристинке, если тебя привезут парализованного? — наседал отец. — Давай-давай, сын, просчитывай последствия. — Не беспокойся, я найду, чем застрелиться. Несчастный случай на хардболе. Бывает. Поплачет — надеюсь — и заживет спокойно с Горацием. Он вроде неплохой хлопец. — Ты так спокойно несешь такой бред… — попятился отец, в его глазах впервые мелькнул ужас. — А нечего меня хоронить раньше времени! — Александр взял было вторую стопку, но вновь увидев, как дрожит рука, глотнул коньяк прямо из горлышка. Вытер выступившие слезы. — Саша, сынок, пожалуйста, у тебя… у вас просто нет шансов. Вы уже проиграли, понимаете? Я помогу твоим друзьям: реабилитация, учеба, хорошая работа, квартира. Всё, что хочешь. Пожалуйста, не надо. Ты многого не знаешь. — Чего я не знаю? Что нас уже слили? Что всё, за что мы умирали, не осуществится никогда? Ты думаешь, я такой наивный? — заорал Александр. — Что там уже все поделено такими, как вы? Что там уже расписана каждая шахта и каждый квадратный метр производственных мощностей? Я идиот по-твоему? Он сбавил тон, словно споткнувшись: вспомнилась книга «Овод». Там папаша и сын тоже оказались из враждующих лагерей. И он хорошо помнил, чем все кончилось. — Ну раз ты понимаешь это, то почему ты туда прёшься? Я вот этого понять не могу! — в ответ закричал отец. — Это финал истории. Почему теперь нельзя нормально пожить для себя? Ты ведь так молод, ты жизни не видел. — Нормально? Пожить? Где ты тут видишь норму, папенька? Ребятам к тебе в рыцари идти? Стаканы с водой подносить? Это норма?! Мы боролись за светлое будущее, за справедливость. А получилось, что мы своей кровью оплатили буржуям вроде тебя новые возможности стричь бабло! — Сын, ты охренеть как правильно понимаешь ситуацию! Абсолютно верно. Бой всегда за бабки и власть. И ты уверяешь, что это твой бой? Пока ты проливаешь кровь, тамошние будущие олигархи уже вовсю подписывают контракты! А потом твои товарищи будут горбатиться за копейки. За это «светлое будущее» вы умираете? — Сука! Да, ты прав! — Александр пнул тяжелый столик, намереваясь высказать папеньке все, что думает. Стопки укатились на пол, бутылку с коньяком успел поймать отец. Схватил ее, словно намереваясь запустить в голову сынуле. — Ведь основа мироустройства — бараны, которых сам бог велел стричь и резать и… — Абсолютно верно! И я не могу допустить, чтобы мой сын как был, так и остался бараном! Мертвым бараном! Твоё место — среди нас, пастухов, — вдруг абсолютно холодно, словно и не орал только что, предупредил его отец. — Больше терпеть твои выходки я не намерен. — Что?! Это Лицедей — баран? Это Иван и Кэп бараны? Ах ты… сука же ты… папенька… — Стоп, прекратили, оба! — в комнату ворвался Вячеслав Валентинович. — Сергей, пойдем со мной. Пусть остынет. Мне два инсульта — твой и Сашкин — ни к чему. Отец медленно опустил бутылку на покосившийся столик, ссутулился и позволил вывести себя из гостиной. — Ничего, пройдет курс лечения, оклемается, одумается, поймет, что я прав. Мозги еще гибкие, еще не поздно. Как же я устал, Слава… — донеслось из коридора. Александр побегал туда-сюда, сжимая кулаки и пиная все, что подвернется: вот и все. Финал. Был папенькин сынок, да весь вышел. Шутки кончились. Любовь тоже. А то ж ты раньше этого не знал, Артур? Папы они такие — они всегда выбирают не сыновей. Отец Овода выбрал своего инквизиторского бога, отец Эльфа — стричь овец. Кардинала Монтанелли хватил инфаркт. А папеньку вряд ли. Инсульт, говорите, у него был? Даже два? Поверить, что ли? Глотнул коньяка, потом еще и еще, плюхнулся в кресло, закрыл глаза. В ушах стоял звон, в голове постепенно образовывался приятный алкогольный вакуум. Нет мыслей, нет желаний, не нужны ответы на вопросы. Не нужно ничего. «Сопьюсь к чертям, — лениво скользили по отключающимся мозгам пьяные мысли. — Как не спился вернувшийся инвалидом прадед? Потому что он знал, за что воюет? Он знал, что вернется и построит царство справедливости и истины? И он строил его! Он умер счастливым, выполняя Сталинский план преобразования природы. Прекрасная жизнь, прекрасная семья, прекрасная смерть!» «Почему я родился так поздно? Где моя машина времени? Я хочу погибнуть под командованием Кузнецова в боях за Берлин! Я хочу выжить и строить ГЭС, как прадед! Я не хочу тут жить, в этом проклятом времени, не хочу, не хочу!» Его вдруг вышвырнуло из благословенной алкогольной амнезии. Он завыл, схватился за голову, вскочил, но тут же повалился на ковер, скорчился в рыданиях. Прежде он не позволял себе истерик, но сейчас словно сорвался стоп-кран: и рад бы прекратить, но не может. Он кое-как дополз на четвереньках до двери, запер, привалился спиной к стене. Только свидетелей не хватало. Запрут в дурку, как пить дать. Пьяно хихикая, вытягивал перед собой то одну руку, то другую. Дрожат пальчики-то, даже алкоголь их не берет. Хрена тогда пить было? Идиот. Он поднялся, шатаясь, дотянулся до телефона, с трудом сосредоточился на открытой пару дней назад вкладке: «Агрессивность по отношению ко всем окружающим. Человек склонен решать проблемы при помощи вербальной, психической или физической агрессии». Кристи тогда верно сказала: «Ты на всех невоспитанных малолеток будешь кидаться?» Бля… ПТСР во всей красе. Посттравматическое стрессовое расстройство. А ведь он читал все это и не раз, когда его мучила бессонница, но все еще не верил, что может накрыть уже тогда, когда, казалось бы, все давно окончено. Говорили, что может шандарахнуть по мозгам и через пять лет. «Спиваются, вскрываются. Попадают в колонию за тяжкие телесные…» — вспомнились слова тамошнего святоши. А впрочем, ничего мужик был. Хоть и православнутый на всю голову — ни разу оружие в руки не взял и заебал нотациями, но раненых из-под пуль таскали вместе, в располаге не отсиживался. Погиб. Святые долго не живут. Он завалился на спину, утонув в пушистости ковра. Положил телефон на лоб. Задержал дыхание. Вновь поднес экран к глазам, заставил себя читать: «Постоянная раздражительность приводит к тому, что ветеран решает проблемы с помощью грубой силы. Чаще всего это физическое воздействие на объект, но встречаются и психические, эмоциональные и вербальные формы». Похоже, Лиде тогда действительно сильно повезло. И гавнюкам на станции метро. И Мастеру. И всем тем гламурненьким сучкам в машинках с ресничками. И сынам гор с их дагстайл. Пока повезло. Пока. И что? Дальше он набросится на Кристину? Она даст ему пощечину, а его накроет? Перемкнет. Вполне может. Если судить по тому, чего он насмотрелся на фронте, наслушался от ребят, начитался сейчас. Он даже не будет помнить, что натворил. Похоже, Лицедей прав: им — таким — незачем возвращаться. А ему, «папенькиному сынку», и подавно. Золушка, бля. Какая там сказка, господи! В колодки превращаются хрустальные туфельки, в катафалк — карета, в погребальные одежды — наряды с бриллиантовыми пуговками. Он перевел взгляд на платиновый браслет, подаренный ему ребятами. Примерно восемьдесят тысяч. Он узнавал. Хорошо. Деньги у него есть, когда папаше заблокирует карту. Ангел поможет реализовать браслет и Гелыча. Он позвонил Максу: — Ты готов отправиться со мной за братом? На «не твою войну». И ни мгновения паузы в ответ: — Да. Тогда скажи Валентиновичу, что я попросил съездить за Кристей. Жди меня на выезде из поселка. Я буду через десять минут. В этот момент тихо завибрировал второй телефон. Ангел. — Нокиа, я уезжаю сегодня. Мне помогут. Ты с мной? — Да.