В поисках тебя

      Покоя не было.       Легкий ветерок ласково поглаживал кожу, в то время как они прятались в тени деревьев, ощущая легкую прохладу, исходящую от реки. Казалось, здесь и сейчас не существовало никаких проблем или бед: демоны, люди, время… В этот момент все это прекратило свое существование, оставив их двоих наедине.       Но ни ожидаемого покоя, ни того тепла, которое он ощущал ранее не было. Песня закончилась, оставляя ему на прощание лишь легкое разочарование и непонимание.       — Такое странное чувство, — несколько задумчиво произнесла Мио, смущенно улыбнувшись. — Я уже и не припоминаю, когда последний раз напевала эту песню. Раньше она была спасительной ниточкой, которая уводила меня в мир грез, подальше от невыносимой реальности… Столько всего изменилось с тех пор.       Хяккимару ничего не ответил. Пожалуй, перемены действительно были, хотя что именно ушло навсегда, а что осталось прежним он ответить затруднялся. Изменились условия, или же они сами? Почему голос, который он помнил как воплощение спокойствия уже не вызывал совершенно никаких чувств? Почему он вообще находится здесь? Разве его путешествие окончено?       Девушка молча наблюдала за тем, как речная вода упорно огибает ее тонкие пальцы. Грустная улыбка, поселившаяся на ее устах впервые за последнее время, не желала покидать ее лицо, несмотря на все попытки Мио от нее избавиться.       Она правда была счастлива увидеть всех их живыми и здоровыми. В тот момент ее улыбка и радость были искренними. Может, именно поэтому то напряжение и неловкость, которыми был пропитан воздух, ощущались словно огромная стена, возникшая между ними. Стена, разделяющая их миры. Как бы долго она не подбирала слова, это препятствие все так же назойливо стоит перед глазами, не давая спокойно дышать.       Тихо вздохнув, Мио принялась собирать вещи: со стиркой было покончено, так что находиться здесь, в этой гнетущей тишине, разбавляемой лишь ее тщетными попытками наладить разговор больше нет смысла.       — Сестренка!       Девушка вздрогнула и обернулась, находя взглядом маленькую девочку, спешившую к ней. Впрочем, завидев Хяккимару, Маю резко остановилась, с какой-то настороженностью взглянув на мяч, остановившийся у его ног. Игрушку детям подарил Тахомару, когда навещал их в последний раз. Пожалуй, сложно было описать восторг ребят, которые готовы были играть с утра до вечера, все еще привыкая к протезам, работу над которыми совсем недавно закончил господин Джукай.       Хяккимару неспешно поднял игрушку, поднимаясь на ноги и делая шаг к девочке. Мио заметила неладное лишь в тот момент, когда Маю сделала шаг назад, отступая подальше от юноши. Девушка, пытаясь игнорировать нарастающее волнение внутри, лишь ободряюще улыбнулась, перехватив взгляд девочки, полный опасений. Поджав губы, ребенок все же остался на месте, а получив в свои руки мяч, Маю поспешила убежать, едва слышно произнеся слова благодарности.       Девушка с легким беспокойством наблюдала за юношей, смотрящим вслед убегающему ребенку. Да уж, глупо будет надеяться, что он не заметил.       Мио прикрыла глаза, пытаясь унять внутреннюю дрожь. О том, чтобы игнорировать вспыхнувшее с новой силой чувство вины не могло быть и речи. Ей совершенно точно не хотелось, что придя сюда этот человек наткнулся на непонимание и страх. В свое время приход этой троицы стал толчком для крутых перемен в их жизнях, и перемены эти сложно было назвать плохими. Она… правда была благодарна всем им.       Какая ирония: быть той, кто прекрасно знал, как это, ощущать на себе чужие, далеко недоброжелательные взгляды, она станет человеком, неспособным понять и принять…       — Она несчастна, — тихо произносит Хяккимару, заставляя Мио проследить за его своеобразным взглядом.       — Странно, — отмечает девушка, когда карие глаза находят объект его беспокойства. — Я была уверена, что она всегда была такой.       Мио немного поворачивает голову, замечая, как юноша невольно хмурится. Несколько мгновений она изучает его сосредоточенное лицо, после чего на губах у нее расцветает легкая, теплая улыбка.       — Знаешь, кажется, я знаю, что можно сделать, — весело замечает она, хлопая в ладоши.       С этого момента стена перестала существовать.

***

      — Мио сказала, это сделает тебя счастливой, — произносит юноша, когда молчание затягивается слишком надолго. Уверенность в том, что он снова сделал что-то не так, крепнет с каждым мгновением и отчего-то заставляет Хяккимару чувствовать себя весьма странным образом.       Впрочем, когда слышится тихий смех Риоко, он ощущает, как непонятно откуда взявшееся волнение снова уходит в небытие.       — Спасибо, — едва слышно говорит девушка, принимая из рук юноши скромный букет. Впрочем, цветы не удостаиваются ее продолжительного внимания: скользнув по подарку несколько небрежным взглядом, она поднимает голову, с улыбкой рассматривая лицо дарителя, будто пытаясь отыскать в нем что-то новое, ранее не замеченное. — Прости, пожалуйста, мою реакцию: это было слишком… неожиданно.       Хяккимару лишь кивает, присаживаясь рядом. Риоко тоже спряталась под деревом от игривых солнечных лучей. Отсюда отлично было видно, как играют подле дома дети, среди которых можно было заметить даже Дороро с Таке, которые долго ворчали перед тем, как присоединиться к другим, аргументируя это тем, что оба уже слишком взрослые для этих детских развлечений. Впрочем, работы на данный момент все равно не было, так что вскоре активное сопротивление было сломано скукой и слишком заразительным смехом их друзей.       — Это белые камелии, — заметила Риоко, вынуждая Хяккимару отвлечься от излишне назойливых мыслей. Осторожно перебирая пальцами стебли растений, девушка улыбнулась: — Весьма интересный выбор.       — Почему? — интересуется юноша, слегка склоняя голову набок, но Риоко лишь качает головой.       — У каждого цветка есть свое значение. Честно говоря, я плохо в этом разбираюсь. Знаю только то, что когда-то давно рассказывала мне мама… Впрочем, это совершенно неважно. Каждый вкладывает свой смысл, так что единственное, что имеет значение, это то, с какими чувствами человек делает подарок.       — И все же… Почему выбор любопытный? Что они означают для тебя? — спустя несколько мгновений совершенно не напряженной тишины поинтересовался ронин, видимо, придав интересующему его вопросу слишком много значения.       Риоко лишь неопределенно хмыкнула, пожав плечами. Какое-то время она все еще колебалась, но, сдавшись, на выдохе произнесла:       — Томление, — юноша непонимающе нахмурился, но прежде, чем он успел задать следующий вопрос, Риоко, снова обращая взгляд зеленых глаз на играющих поодаль детей, спросила: — Не хочешь рассказать о том, что тебя тревожит?       Хяккимару удивленно выдохнул, последовав примеру девушки. Это непонятное волнение снова поселилось внутри, не давая даже намека на то, откуда оно приходит и почему. Из-за того, что девушка так легко угадала его чувства? Может, она тоже нашла способ видеть души людей? Но как же…       Впрочем, возможно сейчас это неважно. Ему действительно нужно было услышать чье-то мнение и этот вопрос, несмотря на всю свою неожиданность, пришелся очень даже кстати.       — Они бояться меня, — замечает Хяккимару. Риоко хмурится, но продолжает молча наблюдать за игрой, терпеливо ожидая продолжения. — С Мио все немного не так, но она тоже опасается. А дети… их страх, он, — юноша замолкает, пытаясь подобрать нужные слова, но, кажется, терпит неудачу. Ощутив, как чужая рука ложится ему на плечо, он осознает, что дальнейшие объяснения не нужны. — Почему?       — Потому что они помнят то, что увидели, вернувшись к сожженному храму, — пытаясь сохранять спокойствие, отвечает Риоко. Сжимая в руке букет камелий, она понимает, что окончить мысль у нее не хватит сил.       — Я хотел защитить, — произносит он, и девушка отчетливо ощущает его непонимание и обиду.       — Я знаю, — вздыхает она, искренне надеясь, что на сей раз слова не иссякнут, и она сможет верно донести до него свои мысли. — И остальные тоже это знают. Я… не помню, что тогда произошло. Все, что мне известно, я услышала от Мио лишь в общих чертах, и…       — Ты не хочешь, чтобы я снова убивал людей, — произносит Хяккимару, и девушка кивает, не обращая внимания на прокушенную до крови губу и на то, что собеседник не нуждался сейчас в ее ответе. — Но другие люди тоже убивают. Меня ведь тоже постоянно пытаются уничтожить. Почему тогда лишь я — зло? Почему бояться меня?       — Потому что ты сильнее всех остальных, — шепотом отвечает она, стараясь сдержать подступающие слезы. Впрочем, соленые дорожки все равно бегут по щекам, а вместе с ними — Риоко это отчетливо ощущает — наружу вырываются и эмоции, не оставляя времени на слишком длинные раздумья. — Люди жаждут силы, и в тоже время они ее бояться. Этот страх рождается из опасения, что однажды эта сила будет использована против них. В этот момент никому совершенно не важны твои намерения, поэтому… Пускай боятся. Пускай бегут в ужасе, как можно дальше. Разве те, кто не желает видеть самого важного, должны находиться рядом? Если страх и их заинтересованность в собственной выгоде не указывают на то, что их мнение не должно быть важно для тебя? Ведь Дороро все еще продолжает путешествие с тобой. Задумайся, ведь с начала твоего пути именно она больше всего времени находилась рядом. Думаешь, ей совершенно не было страшно? И тем не менее, она все еще рядом. Просто потому, что ты действительно дорог ей, разве не так? А Мио? Думаешь, если бы она действительно тебя боялась, она бы вела себя подобным образом? Ты ведь понимаешь, что это не так. Ведь есть же люди, которые несмотря на все остаются рядом с тобой. Они видят что-то другое в тебе, то, что делает тебя человеком. Иначе все было бы по-другому. Дети… большинство из них еще слишком малы, и не могут осознать всего. Тем не менее, они уже видели войну, которая многое у них отобрала. Именно поэтому они бояться, что с ними снова может произойти что-то плохое, что они снова потеряют то, что им дорого. Ведь тебе… Случись что с Дороро, тебе ведь тоже было бы ужасно страшно и плохо, верно?       — Верно, — кивает Хяккимару и девушка, пытаясь привести дыхание в норму, сама того не замечая повторяет этот жест.       Заправив мешающую короткую прядь волос за ухо, она вздохнула, прикрыв глаза и ощущая, как пылают щеки. Мысли все еще путались в голове, не давая ей сосредоточиться на чем-то одном, а чувство стыда, кажется, ощущалось даже в слегка покрасневших кончиках ушей. Оставив букет цветов лежать на земле, Риоко спрятала лицо в ладонях, уже сожалея о том, что позволила столь запутанному, невразумительному потоку слов в порыве эмоций выскользнуть наружу. Подумать только…       — Скажи, тебе действительно важно то, что я скажу? — все еще пытаясь взять себя в руки, спросила девушка. Утвердительный ответ заставил Риоко слабо улыбнуться. — Я хотела сказать, что всегда найдутся люди, которые будут желать тебе зла. Для этого иногда даже не нужно особой причины: просто быть живым, чувствующим человеком и при этом не задеть чьи-либо чувства кажется просто нереальным. Я хотела, чтобы ты знал, что люди, которые окружают тебя сейчас — друзья. Иногда мы… Сами не можем полностью осознать, что чувствуем в тот или иной момент, и это нормально. И опасаться того, чего не понимаешь тоже. И я… Люди постоянно убивают друг друга. Они могут маскировать это под какие-то благородные цели, но их поступков это не отнимает. Мне ведь тоже приходилось… Лишать, кого-то жизни, — Риоко замялась, со всей силы сжимая руки в кулаки, дабы унять дрожь в кончиках пальцев. — И уже хотя бы поэтому я не вправе ни осуждать тебя, ни говорить как правильно. Можешь быть уверен: ни я, ни наставник уж точно не боимся тебя. Но мы оба хотим, чтобы в твоем мире не существовало вечных битв и рек крови. Это совершенно не то, за что стоит бороться.       — Даже если эти люди постоянно встают у меня на пути, мешая и желая уничтожить? — спрашивает Хяккимару, пытаясь понять, что означает то пламя, которое он видит сейчас в сидящей подле него девушке. Чувство, определенно невероятно сильное, и отчего-то кажущееся очень знакомым… Как будто то самое волнение, которое он чувствовал до этого воплотилось в самый настоящий костер, вспыхивающий все сильнее и сильнее.       — Даже так. У каждого есть те, кто ему дороги. И… если бы с тобой что-то случилось, — девушка, приложила руку к сердцу, отмечая, что оно почему-то бьется невероятно быстро. Несколько секунд вслушиваясь в ритмичные удары, она на выдохе произносит: — Мне было бы невыносимо больно.       Да, пожалуй, это было понятно. Ведь тот, кто знает, что такое эта боль, ни за что не захочет осознанно причинять страдания другим. А Хяккимару точно помнит, каково это: напоминанием служит почти что родное белое пламя, угасающее на глазах возле ступеней полуразрушенного храма. Кажется, невозможно забыть тот возглас Дороро, а также ту бурю внутри, состоявшую из злости и страха, с которой до того момента они были не знакомы.       Раздался громкий недовольный возглас кого-то из детей: кажется, Мио объявила, что сейчас самое время отдохнуть внутри дома и немного перекусить, пока все еще набирающая обороты жара немного не спадет. Наблюдая за тем, как все нехотя покидают улицу, оставляя игру до лучших времен, Риоко хмурится, ощущая горький привкус подступающей тревоги.       — Знаешь, мне все еще стыдно себе признаваться, но… Я совершенно не помню лица родителей, — тихо произносит девушка, обнимая свои колени. — Помню, как было радостно, когда папа возвращался с охоты, и как грустно мне было, когда он в очередной раз отказывался брать меня с собой в ближайшую деревню; помню, как мама рассказывала мне о тех или иных растениях, которые она выращивала возле дома, а также то, что у нас, вопреки всем правилам приличия, за ужином всегда слышался смех и папины остроты. Но их лица будто куда-то ускользают от меня и, сколько бы я ни пыталась, у меня не получается вспомнить их. Так же, как и не получается забыть тот день, когда я встретила тебя.       Кажется, впервые ему приходилось слышать, как Риоко говорит о себе. В те моменты, когда она что-то рассказывала это, скорее всего, так или иначе касалось его. Хяккимару не был уверен в том, чем вызвано подобное откровение, но зато почти наверняка знал, что девушка должна закончить. Это было действительно что-то важное, и, чем больше ощущалась ее нерешительность, тем больше юноше казалось, что после того, как история закончится, ей станет гораздо легче.       — В тот день было ужасно жарко. Казалось, солнце поставило перед собой цель выжечь все вокруг: растения, землю, людей. И, ко всему прочему, похоже, что и мои чувства. С деревни, где я остановилась, нельзя было увидеть наш дом, но зато я видела дым. Много, много дыма. Не уверена, но, вполне вероятно, я смотрела на него не один час, пока меня не посетила мысль о том, что я осталась совершенно одна. Об отце я ничего не слышала с тех пор, как его забрали солдаты, а мама… почему-то сколько бы я не повторяла себе, что она сумела выбраться, и мы с ней встретимся в условленном месте, где-то внутри меня билась мысль о том, что я ее больше никогда не увижу. Но слез не было. Я, — Риоко зажмурилась, тщетно пытаясь вспомнить то ощущение: слишком много кричащих, противоречивых чувств бурлило внутри, и пытаться снова игнорировать их казалось ей невозможным. В какой-то момент она ощутила, как ей на плечо легла чужая рука. Девушка усмехнулась, как-то отстранено замечая, что хочет рассказать все до конца, насколько бы сложно и стыдно не было. Хотя бы потому, что невозможно помочь или понять кого-то, если ты не можешь понять и принять себя. — Я ничего не чувствовала. Внутри было невыносимо пусто, а отсутствие слез только делало хуже: у меня создавалось впечатление, будто я предаю своих родителей. Я хотела подождать ночи и вернуться к дому, но не вышло. В деревне было очень много солдат. Большинство из них были ранены, но я не хотела оставаться в этом месте: их доспехи были такими же, как и у людей, пришедших к нам утром. Тогда я даже не подумала о том, что не успею до ночи дойти к соседней деревне. Впрочем, даже если бы меня тогда посетила эта мысль, я все равно наверняка ушла. Как бы там ни было, именно тогда я встретила наставника, а чуть позже — тебя.       Девушка бросила взгляд на дом, возле которого больше не было слышно криков ребятни. Кажется, даже сама природа молчала в надежде, что беспощадное солнце не заметит ничего живого и скроется за горизонтом. Страшно тихо. Невыносимо жарко. Очень плохо. Прямо как тогда.       — Знаешь, а я ведь прекрасно понимаю, что чувствовала Дороро, впервые встретив тебя. Мои отец и мать всегда с восхищением рассказывали о людях настолько сильных душевно, что их невозможно сломить. К моему стыду я никогда даже близко не была таким человеком. Но им для меня был ты, — Риоко аккуратно убрала со своего плеча его руку, вглядываясь в его лицо. Ей бы очень хотелось надеяться, что когда ее слова и слезы иссякнут, Хяккимару не будет ее презирать так, как презирает себя она. — Ночью я долго не могла уснуть, размышляя о том, каково это, жить в твоем мире. Впрочем, думать и действительно понимать — вещи совершенно разные, верно? Мне казалось, что, будь я на твоем месте, я бы все время лишь плакала, покорно ожидая того момента, пока смерть заберет меня. И я плакала. Слезы лились из моих глаз, и я была совершенно не в силах их остановить. Уж не знаю, что было этому причиной: потеря родителей, страх перед будущим, моя никчемность, или ты, но, кажется, мне стало немного легче. А на следующее утро, когда само небо разразилось слезами, не давая возможности выйти на улицу, я решила, что больше не буду плакать. Никогда. Потому что не плакал ты, а у тебя было гораздо больше причин быть несчастным, верно? Я все еще заставляла себя верить в то, что в скором времени мне повезет встретиться с мамой. Это было очень странно: одновременно ощущать что подобного никогда не случится, и все еще пытаться надеяться. Впрочем, тогда я старалась не думать об этом. Я задалась целью: до встречи с мамой обязательно стать сильным человеком. Быть похожей на тебя, — девушка как-то неловко улыбнулась, представляя, как все это звучит со стороны. Да уж, услышь ее сейчас Дороро, наверняка бы подняла на смех. Поднимать же глаза на его лицо совершенно не было сил. — Между прочим, с того момента я действительно больше не плакала. Даже когда мы обнаружили сожженную деревню, где я должна была встретиться с матерью, хотя в тот день та пустота внутри упорно шептала на ухо, что человек, желающий спрятаться от всего мира, никогда не сможет стать по-настоящему сильным. Я совершенно не хотела с этим спорить, зато мир желал напоминать мне об этом при каждом удобном случае. Как например тогда, когда вечерком к нам на ужин заглянули монстры. Похоже, вам с наставником часто приходилось с этим сталкиваться, но мне тогда было… до жути страшно. В тот день ты спас мне жизнь, пускай, вполне возможно, и сам того до конца не осознал. Но когда один из демонов едва тебя не достал… Сложно описать мое облегчение, когда учитель поспел тебе на помощь. Тогда я поняла еще кое-что: даже тем, у кого есть сила, иногда нужна помощь окружающих. Собственно говоря, с тех пор наставник и начал мое обучение, пускай и не хотел этого.       Тьма, разбавляемая лишь сиянием пламени, всегда была с ним. Хяккимару не был уверен в том, что момент, когда он откроет свои собственные глаза будет полон радости: в конце концов, слишком яркими были воспоминания о первых днях с обретенным слухом. С тех пор он узнал, что тишина, которая была с ним всю его жизнь, умела быть приятной и гнетущей, ненавязчивой и давящей, безмятежной и неестественной. Но с тех пор она также никогда не была абсолютной. Пожалуй, обретенный слух стал самым большим окном во внешний мир, и снова представить себя в такой родной тишине казалось проблематичным.       Так или иначе, еще большим открытием стало понимание окружающих людей. Пытаясь ориентироваться лишь на пламя души, он не мог точно объяснить, что происходит с человеком находящимся рядом. Как же странно было осознавать то, что привычные ему действия для окружающих его людей значили столь многое.       — Оглядываясь сейчас назад, я могу сказать, что ты был моим смыслом жизни. То есть, — Риоко, несколько смутившись, замялась, пытаясь правильно сформулировать мысль, чему волнение явно не способствовало. — Я хотела сказать, что несмотря на то, что я все еще многого боялась и хотела спрятаться подальше от реальности, ответственности за принятия тех или иных решений, мне… Также хотелось быть рядом с тобой, дабы в нужный момент я могла помочь. А для этого мне нужно было становиться сильнее. Иными словами, ты был для меня ориентиром, с которым мне никогда не суждено было поравняться, но ради которого я готова была продвигаться вперед, пусть и привычными мне мелкими шажками. А потом, узнав, каким образом ты можешь вернуть себе тело, ты ушел, оставив меня позади. И это было мое решение и моя вина. Пускай наставник и был против этого, но я должна была настоять. Вот только я боялась. Мне было страшно, что впервые в жизни мне придется находиться так далеко от места, которое я семь лет называла домом; что, несмотря на все усилия, пойдя с тобой я окажусь бесполезна, буду неспособна помочь. А еще я боялась того, что в конце твоего пути ты станешь чужим, совершенно незнакомым мне человеком, и я навсегда потеряю то, ради чего раньше жила. Мне снова было невыносимо стыдно и за то, что я не пошла с тобой, и за эти глупые мысли, а затем и за то, что я сбежала, покинув учителя и отправившись на твои поиски. Глупость, достойная меня, верно? — совершенно невесело рассмеявшись, поинтересовалась Риоко, все еще не смея смотреть на своего слушателя.       — А о том, что все же пошла за мной, жалеешь? — тихо спросил Хяккимару, с каким-то странным беспокойством ожидая ответа.       — Нет, — без каких-либо промедлений и сомнений ответила Риоко. Слез больше не было, а то успокоение, что пришло к ней во время истории, давало силы продолжать. — Уж не знаю, насколько я была тебе полезна, но, — девушка замолчала, делая вдох и заставляя себя посмотреть на него, — я правда рада, что хоть малую часть пути была с тобой. Для меня было странно видеть, насколько сильно ты меняешься. И, по правде говоря, я была… напугана после того, как ты обрел слух. Я видела слабость человека, который для меня всегда был воплощением силы и несгибаемости, и это было… невыносимо. И все же это дало мне возможность понять кое-что другое. Во-первых, ты гораздо сильнее, чем я думала. А во-вторых… Мои чувства больше не в приоритете, — Риоко, немного приблизившись к юноше, положила руку ему на сердце. — Все время до этого я всегда думала лишь о себе, шагая на поводу у своего эгоизма. Мне страшно, мне плохо, мне стыдно… Я, я, я! Так было все время, и, по правде говоря, я не знаю в какой момент все изменилось. Впрочем, возможно, сейчас это уже не важно. Просто в тот момент, когда ты ушел сам сражаться с монстром, оставив Дороро у храма я подумала о том, что тебе будет больно, если ты вернешься, а с Мио что-то случится. Поэтому я осталась у храма тогда и поэтому я не хочу, чтобы ты больше кого-то убивал. Именно по этой причине, я попросила вас с Дороро прийти сюда. Ведь слушая песню Мио, тебе становится спокойнее, верно? — девушка несколько измучено улыбнулась, немного отстраняясь. — Единственный человек, способный тебя победить, Хяккимару, это ты сам. Ты и твоя ненависть, которая способна выжечь все человеческое внутри тебя, твое будущее. Пожалуйста… Не проигрывай ей, хорошо? Я больше всего на свете хочу, чтобы ты был по-настоящему счастлив, — шепотом закончила девушка, с нежной улыбкой глядя на сидящего подле нее юношу и отмечая, что давно не чувствовала себя так легко и непринужденно. Аккуратно и мягко она коснулась ладонью его щеки. — Я правда люблю тебя, Хяккимару.       Почему нельзя показать кому-то, что ты чувствуешь на самом деле одной простой фразой? Самые важные вещи сложнее всего выразить словами; и при этом существуют слова, которые можно искренне произнести только раз в жизни, с глазу на глаз, в минуту неожиданного смятения чувств. Так странно…       Хяккимару правда не знал, что значит то волнение внутри, которое, кажется, с каждой минутой разрасталось все больше и больше, не оставляя при этом места для каких-либо других чувств. Юноша почти что невесомо коснулся ее руки, все еще покоящейся на его щеке. Хотелось сказать что-то очень важное, задать десятки вопросов, но при этом остаться в этой приятной, нежно обволакивающей тишине, способной по секрету проболтаться о многих важных вещах; хотелось просто наслаждаться тем чувством внутри и присутствием рядом невероятно важного человека, который полностью разделяет с тобой то самое непонятное, но удивительное чувство.       — Я…       — Братец! — воскликнула Дороро, наконец, увидев пропавших из виду друзей. Маленькая разбойница быстро приближалась, пылая праведным гневом и Хяккимару с огорчением замечает, что нужные слова, вот-вот готовые сорваться с губ, пропадают, как и тепло от чужой руки на его щеке. — Нам пора выдвигаться на охоту. Нужно проверить все ловушки и установить новые, а также Таке проболтался, что где-то в округе, если хорошенько углубиться в лес, можно встретить огромного медведя. Правда, я не уверен, насколько это правда… Но если мы хотим управиться до темноты, то идти нужно сейчас. Риоко, идешь с нами?       — Пожалуй, в этот раз я откажусь, — улыбнулась девушка, подмигнув замершему ребенку, заметившему ее подозрительно красные глаза. — Боюсь, что снова своей неуклюжестью распугаю вам всю дичь. Мне опять будет невыносимо неловко.       — Ладно, — серьезно кивает маленькая разбойница, обращая свой взор на несколько растерявшегося Хяккимару. — Тогда пойдем вдвоем, братец. В конце концов, мужчины все же лучше справляются с охотой. Эй, ты чего смеешься, Риоко?! А ты чего сидишь на месте, братец? Пойдем уже!       — Но, — начал было ронин, однако девушка, привычно растрепав его волосы, заставила замолчать.       — Все в порядке, правда, — тихо заметила Риоко, с улыбкой наблюдая за его легкой растерянностью. — Вы же расскажете мне об огромном медведе, как только вернетесь?       Невыносимо серьезный кивок с его стороны заставил девушку рассмеяться, в то время как юная разбойница, кажется, совершенно перестала понимать, что происходит.       Хяккимару знал, как называется то чувство, которое он испытывал, уходя все дальше в лес. Оно носило имя сожаление. Ронину редко приходилось испытывать что-то подобное, но вместе с все еще теплившимся внутри приятным волнением чувство казалось еще более странным и непонятным.       Слова часто портят то, что хочет сказать сердце, но здесь и сейчас ему очень хотелось бы, чтобы в тот момент он все же смог донести до нужного человека то, что хотел.       — На самом деле, я почти уверен, что Таке не заходил достаточно далеко в лес. В конце концов, это совсем нелепо: не уметь сделать самую банальную ловушку, но все время утверждать, что ты умелый охотник, — все так же вышагивая рядом беззлобно ворчала Дороро. Кажется, девочку тоже одолевали какие-то свои мысли, которые на долгое время заняли ее внимание. Впрочем, у маленькой разбойницы еще никогда на его памяти не было проблем с выражением своих мыслей.       — Дороро, — тихо зовет Хяккимару, и отчего-то от серьезности в его голосе, девочке становится совершенно не до Таке с его излишне преувеличенной самостоятельностью. — Что такое любовь?