В поисках тебя

      Жизнь одного человека никогда не будет равна жизни другого. Так было всегда, и так было правильно… до определенного момента. В конце концов, безоговорочная вера в то, что беда, неспешно, величественно прохаживаясь рядом, ни за что не обратит свой взор на вас, иногда весьма часто заставляет игнорировать голос здравого смысла.       То, что человек не сможет беспрепятственно двигаться к своим мечтам, не пожертвовав при этом чем-то важным, тоже казалось простой, в кои-то веки банальной истиной. Проблема заключалась в том, что когда на руках матери умирает ее дитя, привычные, правильные слова утешения и поддержки не значат ровным счетом ничего.        — Тахомару, — ее голос звучит тихо, и женщина не уверена в том, что ее услышали. Кажется, она ощущает как легко и непринужденно, словно к себе домой, в сердце проникают страх и неуверенность. Определенно, второй раз позвать своего сына она не решится.       Но Тахомару услышал.       Юноша, до этого беседовавший с несколькими людьми, поднимает свой взгляд на нее и, дослушав говорившего, тихо что-то произносит, тем самым позволяя собеседникам удалиться. Подойдя поближе, она замечает в серых глазах ее младшего сына любопытство, граничащее с удивлением: пускай замок Дайго поражал своими размерами, хозяйку его чаще всего можно было застать лишь в одном месте. Впрочем, куда больше поражало ее желание завести разговор: вот уж действительно редкая роскошь.       — Матушка, — как-то отстранено произносит юный лорд, на мгновенье склоняя голову в знак приветствия. Женщина лишь поджала губы, не удостаивая весь этот официоз своим вниманием, вместо этого отмечая печать усталости на лице сына. Когда он успел стать таким взрослым?       — Ты снова уезжаешь, — замечает она, и Тахомару не находит даже намека на вопрос в ее голосе, лишь легкую грусть и смирение.       Юноша ощущает легкое беспокойство: он совершенно не помнил, чтобы его мать когда-либо интересовалась его перемещениями. Впрочем, не многим больше ее интересовал и сам он, так что подобные неспешные разговоры о будничных для него вещах отнюдь не внушали особой радости. Вот случись подобное хотя бы лет пять назад…       — Верно, — отвечает юноша, пожимая плечами. Что бы не послужило причиной этому странному интересу к его персоне, стоит поскорее все закончить: есть дела куда важнее чудачеств отчаявшейся женщины. — Разве есть что-то странное в том, что я, как будущий лорд этих земель, должен заботиться о своих людях и принимать непосредственное участие в жизни моей страны?       — Твое рвение похвально, — задумчиво ответила госпожа Нуи. — Значит, ты не собираешься снова бросаться на поиски Хяккимару?       Ну да, конечно. Стоило ли сомневаться? Вопреки всему, для леди Нуйнокаты всегда существовал лишь один ребенок, за благополучие которого она и молилась все время, напрочь забыв о мальчишке, готовом совершать любые безрассудства, лишь бы она удостоила его по-матерински теплым взглядом.       Неопределенно хмыкнув, Тахомару отвел взгляд. Глупая, детская зависть могла быть характерна маленькому беспечному ребенку, а не будущему лорду. Сейчас он ощутил лишь досаду, напоминающую ему о том, что он еще не до конца отказался от наивной надежды.       — Увы, боюсь, сейчас мне неведомо его местонахождение, — нехотя протянул юноша, внимательно наблюдая за реакцией женщины. — В последнее время никто его не видел, а я не могу гоняться по всей стране за человеком, о местонахождении которого нет совершенно никаких вестей. Впрочем, — нарочито беспечно добавил он, — вам не о чем беспокоиться, матушка. Как только он объявиться, я лично позабочусь о том, чтобы от него больше не было проблем.       К сожалению, выражение сильнейшей обеспокоенности на лице леди, которая привыкла хоронить почти все свои страдания внутри себя, отнюдь не принесло ему ожидаемого удовлетворения. Хяккимару…       В последний раз он слышал лишь о ребенке, сопровождающего его старшего брата. Увы, этих слухов оказалось ничтожно мало, дабы он проверял все лично, а отряд, отправившийся к мысу, не нашел никого кроме группы разбойников. Что же, в тот раз его решение оказалось верным.       Тахомару искренне пытался игнорировать все, что так или иначе касалось его проблемного родственника. Хяккимару исчез, и это его вполне устраивало. В конце концов, жил же он где-то раньше, тихо и незаметно, не доставляя никому проблем. И, пожалуй, юный лорд действительно готов был забыть о его существовании, будто вдохновленный богиней милосердия, которой так упорно изо дня в день молится его мать.       Определенно, все беды на их землю обрушились одновременно с появлением этого ребенка, возжелавшего вернуть свое тело. Но разве то, что он видел несколько дней назад не доказывало, что они могут справиться с проклятием и без Хяккимару? Разве те маленькие ростки риса, которые показала ему та девушка с теплыми глазами не были подобны пробивающейся сквозь толщу отчаяния надежде? Да, пожалуй, до каких-то более-менее основательных выводов еще далеко, но все же… Совсем скоро он сможет все проверить на деле.       Упиваясь своим процветанием, они совсем забыли о том, что иногда для получение нужных результатов недостаточно просто делать то, что обычно, уповая на свое везение. С подачи демонов у них было все. И это все они могут отвоевать, отвоевать самостоятельно, превозмогая самих себя.       Ведь именно это делал Хяккимару: человек, которого, по сути, он готов был отпустить. Прощать ему, помимо желания жить счастливой, полноценной жизнью, было нечего.       Вот только судьба, будто в насмешку над его лучшими порывами, снова и снова устами матери, отца, или других окружающих его людей, бросает в него имя брата, словно камень.       Хяккимару. Хяккимару. Хяккимару.       Что же, пускай. Он не станет искать с ним встречи нарочно: та жуткая волна ненависти, поднимающаяся при виде брата буквально из неоткуда, определенно ему не нравилась. Но если его старший брат будет столь неосторожен, что снова посмеет показаться ему на глаза, Тахомару придется выполнить свой долг, о котором так любит говорить отец.       Жизнь одного человека никогда не будет равна жизни другого. Кто-то умирает в одиночестве, мучительной смертью, пока о кончине некоторых слагают песни и легенды; одни умирают, оставляя память о себе в сердцах близких, пока других, чьи имена уже давно забыты, некому оплакивать. Как бы то ни было, а правда остается правдой. И если отдельные гуманисты рискнут проповедовать о том, что все жизни одинаково ценны, то данный случай уж точно заставить умолкнуть и их.       Ведь одна искалеченная жизнь никогда не станет слишком большой ценой для счастья тысяч. Именно это ему смог донести отец, когда ужас от осознания участи родного человека медленно начал отступать, оставляя по себе лишь горькое послевкусие. Именно это ему сейчас до жути хотелось выплюнуть в лицо своей матери, озвучивая ей столь очевидные вещи. Впрочем, бросая взгляд на ее несчастное лицо, он лишь кивает, подразумевая этим конец не слишком приятного разговора и делает несколько шагов к выходу.       — Я беспокоилась о тебе, Тахомару, — произнесла женщина, заставляя юношу замереть на месте. Юный лорд не оборачивался, терпеливо ожидая продолжения. Какая-то его часть желала поскорее уйти, аргументируя это тем, что ничего нового он не услышит, однако… Другая настойчиво шептала, что, оставшись здесь и сейчас он, вероятно, сможет понять что-то очень важное. — В тот день, когда та часть отряда, которая отправилась вместе с тобой, вернулась, и я не увидела среди всех этих лиц твое, я испугалась. Ни Хёго, ни Муцу тоже не было, и пускай я знаю, что они защитят тебя даже ценой своей жизни, но спокойней мне от этого не становилось. Отчего-то я была почти уверена, что это как-то связано с твоим братом. Я… Правда не знаю, почему другие варианты мной даже не рассматривались…       Леди замолчала, ненадолго прикрывая глаза. Отчего каждое новое слово заставляло ее остро ощущать нехватку воздуха? Прямая спина сына, чье лицо она сейчас так жаждала увидеть, совершенно точно не давала ей сил говорить дальше.       Откуда взялись эти слова? Почему они не слетали с ее губ раньше? Ей действительно было страшно. Кажется, она должна была поговорить с ним гораздо раньше, но сейчас снова возникло непреодолимое желание отложить его на будущее. Увы, общаться с сыном за столько лет она так и не научилась, а сейчас женщина была будто парализована страхом сказать что-то такое, что оттолкнет дорогого ей человека еще дальше. А то настойчивое опасение, что будущего у них может и не быть, пускай и подталкивало вперед, но слов нужных, правильных не предоставляло.       Усталый вздох, и не менее усталый, взрослый голос заставили ее вздрогнуть:       — Матушка, вам совершенно не о чем беспокоиться. Что бы вы обо мне не думали, как бы не сравнивали с отцом… Меня совершенно не радует тот факт, что в будущем мне придется пролить родную кровь. Я… Клянусь вам, что если наша битва не станет неизбежностью, я не буду пытаться выследить его и убить. Так что ваш сын, если будет вести себя благоразумно, должен опасаться демонов, а не меня. Вот отец…       — Тахомару, — спокойно, не повышая голоса произнесла женщина, не дав юному лорду возможности закончить свою мысль, — у меня все еще… двое сыновей.       Удивленно выдохнув, юноша продолжил стоять на месте, слушая тихие, равномерные шаги матери. Он вздрогнул, когда ее ладонь коснулась его щеки, а карие глаза оказались прямо напротив.       — И я люблю их обоих, — просто и безо всяких лишних слов сказала она, замечая какой-то странный блеск в глазах напротив. — И мне жаль, что я дала повод им обоим считать, что это не так. Я не смогла ничего сделать, когда у меня забрали Хяккимару. Я не знаю, возможно, я могла бы что-то изменить, предотвратить… И сейчас я понимаю, что на данный момент это уже не важно. Кажется, это было понятно еще тогда. Может, именно поэтому было так больно… И, стараясь хоть как-то заглушить эту боль, я молилась в надежде, что это хоть что-то изменит, поможет спасти не его жизнь, так его душу. Моя боль не исчезла, но появилась твоя. И если тогда, в тот день, когда сделка твоего отца с демонами была совершена, я не могла ничего сделать, то твои боль и одиночество я лелеяла своим руками. Взращивала, как дивный цветок, сама того не замечая. Может быть, поэтому мне кажется, что перед тобой я виновата не меньше, чем перед ним.       Ее пальцы крепко сжали его руку, будто женщина была готова удерживать его из последних сил, если Тахомару вдруг решит уйти. Впрочем, юный лорд остался на месте, с каким-то удивлением вглядываясь в глаза напротив. Столько лет он находился подле нее, но, пожалуй, увидел что-то подобное лишь сейчас. В глазах его матери все еще виднелось то привычное смирение, которое он мог наблюдать изо дня в день, но в то же время он не мог не заметить там силу. Чувство, что он уже видел что-то подобное не отпускало его до тех пор, пока перед глазами не появилось лицо его старшего брата. Да, именно. Пожалуй, в корне неверным было бы утверждать, что это одно и то же, но тем не менее… Та жизненная сила, которая не позволяла Хяккимару умереть, и то, что сейчас он видел в глазах этой женщины определенно были невыносимо схожи. То, чего нет ни у самого Тахомару, ни у его отца, какими бы могущественными они ни были.       — Я не жду прощения, и совершенно не хочу искупления. Я совершила множество ошибок, и готова пожинать их плоды. Но я не желаю допускать новых. Твоя одержимость убийством брата меня пугает. Она будто чужеродная, не принадлежит тебе. Как будто часть проклятия, которая въелась, словно болезнь в души каждого из семьи Дайго. Пускай, по мнению твоего отца, я лишь глупая женщина, не понимающая что лучше для этих земель, я знаю почему он пошел на эту сделку, и понимаю, почему ты решил принять его сторону. Но, помимо этого, я знаю, что смерть Хяккимару не принесет тебе спокойствия. Даже если на наши земли снова вернуться мир и процветание, ты не сможешь обрести покой, — женщина поджала губы, опуская взгляд и прикрывая глаза.       Тахомару, внимательно наблюдающий за каждым ее движением с сожалением принял ту мысль, что до настоящего лорда, оперирующего холодной логикой, отбрасывая любые глупые наивные порывы ему еще далеко. С другой стороны…       Жизнь одного человека никогда не будет равна жизни другого. Но разве здесь и сейчас это было важно? Пускай он не готов был простить стоящую сейчас перед ним женщину, но он любил ее. А она любила его. А еще они оба всю жизнь испытывали ту ноющую боль в груди, которой недостаточно, чтобы убить, но слишком много, чтобы с нею по-настоящему жить. Когда тебя окружает только боль, одиночество и обида, разве станешь ты думать о том, как плохо может быть другим в этот самый момент? Пускай это ужасно эгоистично, но единственное, о чем ты думаешь, — это об этой боли и о том, чтобы она наконец ушла. Неважно как, неважно к кому. До ужаса эгоистично. До жути по-человечески.       — Вы оба стали сильными, — прошептала Нуйноката, подняв голову и с грустной улыбкой вглядываясь в лицо ее уже такого взрослого сына. — Пускай в этом нет моей заслуги, но я горжусь этим. И если в этом мире существуют люди, которые способны победить ту ненависть, в которой мы живем столько лет, сделать лучше эту страну, и людей, которые в ней живут, то это вы. Я… Больше всего на свете… Люблю вас.       Молчание, уютное и милое сердцу, в котором, казалось, совершенно не осталось недосказанности или обид совершенно не беспокоило ни мать, ни сына. Госпожу Нуи совсем не волновало то, что на все ее слова Тахомару не произнес ни одного. В конце концов, если вам ответили молчанием, это еще не значит, что вам не ответили.       Юноша сильнее сжал ее руку, а затем, поднеся ее к губам, невесомо поцеловал. Кажется, именно в этот момент женщина поняла, что слова оказались правильными. То, что она столько лет считала понятным и не нуждающимся в озвучивании, все это время было еще одним якорем, из-за которого изо дня в день они оба шли ко дну.       Боль все еще была жива. Она змеилась где-то внутри, не находя происходящее серьезной угрозой, но сил на то, чтобы бороться с этой болью стало куда больше.       — Позволишь мне поехать с тобой? — спустя несколько минут спросила госпожа Нуи, наконец полностью ощутив, что сказала все, что хотела. Выражение искреннего, воистину детского удивления на лице сына, заставило ее немножечко приподнять уголки губ в улыбке.       — Зачем? Неужели вы так не доверяете данному мной слову? — немного зло протянул он. Впрочем, сдержать почти такую же улыбку было весьма сложно: впервые за столько времени подобная фраза была истолкована правильно.       — Нет. Я все еще хозяйка этих мест, так что жизни наших людей волнуют меня отнюдь не меньше тебя. Твой отец все еще занят, так что моего отсутствия он не заметит, а мне и правда будет в радость немного времени провести с тобой, учитывая, что совсем скоро столь мнительное спокойствие может закончиться.       Несколько мгновений он лишь задумчиво смотрел перед собой. Видимо, спорить действительно бесполезно. К нужному месту добираться не так далеко, никаких опасностей на пути возникнуть не должно. Пожалуй, ничего страшного не случится…       — Хорошо. Мы собирались выдвигаться через два часа, вам хватит этого времени чтобы подготовиться? — получив уверенный кивок в ответ, Тахомару улыбнулся. Слегка склонив голову на прощание, он поспешил покинуть это место, все еще ощущая некоторую двойственность и неловкость.       Трудно найти слова, когда действительно есть, что сказать. Почему так часто мы оставляем на потом самые важные слова и признания? Ведь всегда есть вероятность, что потом сказать их будет уже некому… Может, именно поэтому он услышал их сейчас? Из-за того, что тогда произошло возле стены Банмон, из-за того, что происходит сейчас…       Это неважно. Здесь и сейчас. Просто потому, что уже очень давно Тахомару не чувствовал себя таким… счастливым? Странно, что обычные, банальные слова способны переворачивать наш мир с ног на голову. Все еще остается горькое подозрение, мягким шепотом подсказывающее, что все это лишь обман, фарс, призванный заставить его забыть о чем-то очень важном. Какой глупый, слабый голос.       Здесь и сейчас. Он просто хотел наслаждаться своим маленьким счастьем.