Evidence

     Индустриальный район Кото благодаря миссии служить промышленным целям и необходимости приютить немалое количество разнонаправленных — в основном всё-таки перерабатывающих, а также судостроительных из-за близости к портам — тяжеловесных автоматизированных заводов и фабрик мог похвастаться мрачноватой атмосферой обманчивой заброшенности и, соответственно, несколько пугающей безлюдностью. Жившие собственной механизированной и отлаженной жизнью здания высились друг за дружкой, похожие на железные грибы после аномального дождичка, и выглядели словно прикорнувшие с наступлением ночи безмолвные гиганты, пугающие своим воинственным и насупленным, непримиримым видом. Их территории не нуждались в особенной охране и строгих ограждениях, поскольку лишь изредка здесь появлялись рабочие с плановой проверкой или по другим делам, и для них существовал жёсткий контроль, пройти который без специального разрешения не представлялось возможным, посему и проникнуть в отчуждённые и прочно защищённые от посторонних постройки никто не смог бы без спроса. Из-за нелюдимости этого места зона не оснащалась лишними и беспорядочными фонарями во славу экономии энергии, бдительными киматическими сканерами и чрезмерным числом камер скрытого наблюдения, и это только поддерживало иллюзию безнадзорности и постепенного запустения.      Отсутствие нормального освещения осложняло погоню за Кумакурой, и Хироки начал подозревать, что без пяти минут преступник действительно имеет план отступления и намеренно заводит преследователя в тёмную и не предвещающую ничего хорошего глушь, вероятно, с определённым намерением, как минимум, скрыться среди гигантской территории, чем только ни забитой, и, как максимум, заставить не отстающего врага угодить в заранее уготовленную ловушку. Чем дальше путь беглеца заходил на юго-восток, тем ближе становился заполненный заводами под завязку и портовыми складами и абсолютно нежилой на данный момент квартал Сунамачи, и подобная траектория побега лишь доказывала Энфорсеру его теорию о предварительном сговоре Казумы с кем-либо: если бы мальчишка задумал всё сам, коэффициент его бы выдал сразу, а знать местность настолько хорошо без обдуманного замысла было бы нереально для рядового музейного сотрудника. «Однако физическая форма у этого подлеца неплоха», — недовольно и раздражённо пришлось признать Хироки, поскольку он преследовал парня без малого сорок минут или чуть больше, а ведь, судя по карте, открытой на щиккокан-девайсе, они преодолели в среднем всего километра четыре. Кумакура нёсся окольными путями, стараясь пропасть из виду преследователя, и Ищиги не раз оказывался близок к тому, чтобы действительно сыграть на руку коварному типу и опростоволоситься, и в самом деле в какой-то момент едва не потерял спрятавшегося подозреваемого. К полной досаде разъярённого от неудачи Энфорсера, ему так и не удалось ещё раз успеть навести прицел Доминатора на мишень: он был более чем уверен, что на сей раз «андаа хяку» не прозвучит и что он сможет парализовать слишком умную и неожиданно хитрую жертву. Надежды подстрелить вертлявого и проницательного бегуна рушились, догнать его пока не выходило, подкрепление не спешило ни прийти на помощь, ни даже отзвониться. Последнее, увы, подчинялось законам логики, времени и пространства: машины Бюро не могли проехать здесь, тем самым увеличивая процесс преследования; в связи с постоянным перемещением подозреваемого успешное использование неповоротливых и не способных ловко маневрировать дронов стремительно приближалось к нулю; попытка задействовать вертолёты не казалась удачной, поскольку занимала дополнительное время; критическое положение требовало от Инспекторов и их подчинённых банального и практичного отслеживания самого Ищиги, вслед за которым нужно было отправить ещё гончих, дабы попробовать окружить квартал и отправиться навстречу именно Казуме, но даже в таком случае результативность операции всё ещё оставалась под вопросом. Ситуация и не известные ему затягивающиеся решения его руководства чертовски действовали на нервы обычно терпеливого и въедливого, выносливого Хироки, однако приказ подлежал беспрекословному выполнению, а прекратить жестокие убийства почти молодожёнов тем более было необходимо любой ценой.      Игра в «кошки-мышки», где лидерство и преимущества кошки по-прежнему подвергались издевательскому для её самолюбия сомнению и где инстинкт самосохранения у мышки творил чудеса спасения, демонстрируя аномальную эволюцию разума маленького грызуна, затянулась до того, что опасения Энфорсера оправдались: Сунамачи поглотил бегущих разрозненным лабиринтом безлюдных портовых складов и царящей здесь ночной темнотой, восхитительно свежей и бодрящей благодаря близости океана и его неповторимому аромату. Только Кумакура не собирался останавливаться, уводя преследователя всё глубже и не намереваясь сталкиваться лицом к лицу с ним, и будто бы знал, куда двигаться, не действуя спонтанно и словно рассчитав каждый поворот. Уже давно догадавшийся о ловушке Хироки старался утроить внимательность, ожидая что угодно: взрыва, сообщников, обвала контейнеров, мирно покоившихся вне складов, и даже тупика, из которого заранее подготовленный Казума смог бы улизнуть насовсем, оставив с носом и позором сотрудника Коанкёку. Оба молодых человека прекрасно понимали, что им пора завершить длительную пробежку: одному требовалось время для подмоги, а другой осознавал собственную усталость и спешно обдумывал шансы на выигрыш в гонке, нуждаясь в передышке и желая приступить к экстренному плану по самовызволению от безустанно сидящего у него на хвосте Энфорсера, за коим могут рыскать по их следу и другие собачки Бюро. На пути врагов буквально вырос необъятный, огороженный высоким крепким забором склад, чья одна из двух пригласительно приоткрытая створка литых, широких ворот словно терпеливо заманивала жертву на свою территорию, дабы одарить помощью или посодействовать таинственному исчезновению. Кумакура жаждал этого момента, помня о подобном сооружении с того момента, как обследовал местность на случай вынужденного укрытия и как готовил себе спасительное логово — врата покорно томились нараспашку по его вине. Обнесённое бетонной изгородью хранилище особо важных портовых контейнеров, больше напоминавших расположением загадочный лабиринт, готовилось принять кошку и мышку, чтобы окончательно определить, кто какую роль исполняет и кем на самом деле является. Ищиги успел заметить, как тёмная фигура просочилась в полуоткрытые ворота, и устремился за целью, достаточно разозлённый ускользаемостью неуловимого Казумы и гонимый желанием лично схватить хитрую крысу и, по возможности, растерзать в клочья.      Хироки влетел на склад и притормозил, навалившись всем телом на тяжеленную дверь, дабы сомкнуть створки и не дать врагу выскочить при любой попавшейся возможности: если только бегун вдобавок вдруг не тяжеловесный атлет, ему не так-то быстро справиться с ними. Существовало ещё множество «если», и все они, пытаясь перетянуть интерес на себя, встревоженно баламутили мысли Энфорсера, остановившегося восстановить дыхание и обследовать пространство. Настороженный взгляд мужчины метнулся по предметам, покоившимся в странном беспорядке, опознавая в темноте объекты и определяя дальнейшие действия. Территория казалась безграничной, однако при внимательном обзоре почти четырёхметровое ограждение явственно проглядывало отовсюду, и можно было сделать вывод с учётом расположения ворот и с учётом их конструкции, что отсюда больше не должно быть выходов: нецелесообразно сооружать несколько таких массивных створок, ежели приоритет когда-то стоял на защищённости этого места, ведь чем меньше входов, тем меньше шансы проникнуть в здание; более того, наблюдательность позволила мужчине оценить обстановку до того, как он ступил сюда, что единственный свободный проход вёл именно к этим воротам, а склад окружали практически вплотную другие сооружения. Внутреннее пространство расходовалось не очень рационально, зато моментально сообщало о себе, что загружают и выгружают контейнеры компактные, но при этом способные управляться с многотонными грузами дроны-ричстакеры. Этому свидетельствовали как и просторные расстояния между грузными, гигантскими боксами для беспрепятственного перемещения роботизированной техники, так и высокие, широкие, массивные створки, явно оставленные приоткрытыми самим Казумой или его сообщниками. Хироки осмотрелся и попытался составить план следующих действий. С момента, как он забежал и закрыл ворота, на складе воцарилась полнейшая тишина, милостиво подтверждавшая теорию Энфорсера: выходов больше нет, иначе он услышал бы гулкий бег или, может, шаги, поскольку цель наверняка постаралась бы улетучиться от преследователя. Безмолвие, позволявшее наслаждаться отдалёнными звуками жизни, казавшимися ненастоящими и загадочными здесь, ясно сообщало Ищиги, что Кумакура всё ещё находится на территории склада и что он притаился. Если изобретательный беглец действительно подготовился заранее, то притаился он не один или же состряпал повсюду ловушки. Хироки, помня показатели Казумы и приходя к логичным выводам, по-прежнему не считал мальчишку важной птицей, подразумевал необходимым учитывать главного сообщника парня — террориста, увлёкшегося охотой на будущих молодожён — и прекрасно осознавал, что западни в буквальном смысле будут взрывоопасны. Но для начала стоило спровоцировать мишень откликнуться и выяснить её местоположение, чтобы что-то предпринять. Мужчина усмехнулся и громко, отчётливо заявил:      — Моо нигэрарэнай зо!..      Однако и нескольких секунд не прошло, как не заставил ждать ответ, неожиданно произнесённый спокойным, уверенным и прохладным голосом, совершенно противоположным тому, каким образом общался Кумакура в музее:      — Зна-аю, — за равнодушными словами последовал скучающий, похожий на зевок, досадующий вздох. — Маа-маа… Ты можешь не бояться. Мы здесь только вдвоём, — явственно ощущающаяся дружелюбность в произношении дала понять, что загнанная в угол мышь вовсе не чувствует себя таковой и что преступник словно бы облегчённо и довольно улыбался.      Интонации и впрямь не вскрывали никаких тревог в душе владельца, не демонстрировали естественной для момента напряжённости, не выдавали истинного настроения: звучали исключительно безразличие и безмятежность, лёгкость выговаривания каждого слога могла поведать лишь о невозмутимости и прекрасном самообладании хозяина — странные, не вяжущиеся с первоначальным поведением незнакомца качества. Хироки не ожидал от запинавшегося и робкого парнишки подобной манеры держаться и не думал услышать столько скрытой силы и уверенности в голосе подозреваемого. От мальчишечьего блеяния ничего не осталось: из него прорезался твёрдый и красивый, приятный тенор, и Энфорсер предположил, что говорящий с ним на несколько лет старше увиденного им ранее образа и, вероятно, не намного младше его самого.      — Хонто да ё, Ищиги-сан, — насмешливо протянул Казума, не дождавшись реакции гончей, и заметно, зловеще хмыкнул: — Я не лгу. Не бойся.      — Да кто ты такой, трус, чтобы я тебя испугался? — резко и грубо ответил невидимому собеседнику Хироки, спешно пытаясь понять, откуда доносятся реплики противника: они словно разносились отовсюду, но такого просто не могло быть, следовало успокоиться и подключить к работе все шесть чувств. Необходимость разговорить Кумакуру почти физически давила на мужчину и парила над ним аки дамоклов меч: от продолжительности диалога зависело слишком многое. Прислушавшись к шепотку интуиции, он вызвал экран щиккокан-девайса, немного освещая им путь, и включил диктофонную запись, выкрикнув следом за сим: — Ты всего лишь мерзкий преступник. Я сейчас же тебя поймаю.      Расслабленный и с наигранной грустью смех звонкой и мелодичной музыкой рассыпался в воздухе, по-прежнему не выдавая местонахождение владельца благодаря неразумному эху. Вероятно, преступник медленно и неслышно перемещался по огромной территории.      — Боку но намаэ ва Хюмэнаиосу да. Хюмэн то мо ии, — великодушным и слегка заносчивым тоном неожиданно произнёс Кумакура, и в мягком голосе вновь послышалась неуловимая улыбка. — Моё призвание…      «Масака… — Хироки замер на месте, поражённый до глубины души и не поверивший собственному слуху. — Ариэнай… Мури да!»      Речи о божественном призвании могли значить только одно: Энфорсер всё это время преследовал не кого-то иного, а самого террориста. Но факты вовсе не желали так запросто вестись на реплику, напоминая о коэффициенте Кумакуры — убито восемь человек и при этом меньше сотни?.. такое не существует в мире Сибил, это противоречит всему, что только было создано за последние десятилетия, даже если показатели собеседника выросли за время побега и могут соответствовать реальным трёмстам — и о других вариантах: Казума мог быть подставным лицом, заучившим текст, и мог являться лишь жалким, нуждающимся в терапии и боящимся изолятора будущим латентным, которого умело использовал из тени настоящий преступник, желая выйти на связь с Бюро и наконец-то перестать быть призраком. «Даже если он действительно тот, кем представился, это можно было бы объяснить лишь одним: он принимает наркотики… Но никакие наркотики не помогут добиться подобного эффекта, это просто невозможно!» — рассудил ошарашенный Ищиги, приходя в себя и возвращая контроль над мыслями, и сосредоточился на звуках, доверяя интуиции.      За время работы в Кэиджика мужчина хорошо усвоил никогда не подводившее правило, выводившее всех серийных маньяков на чистую воду: они считали себя особенными, не такими, как все, избранными и в чём-то социально отвергнутыми, и убийства вне зависимости от степени их жестокости и количества являлись не чем иным, как отчаянным способом продемонстрировать своё глубоко скрытое, истинное искалеченное «я» и привлечь внимание к себе, показав через кровопролитие то, как он воспринимает и понимает этот мир. Эти нелюди мнили себя кем угодно и обладали хрупкой психикой, легко теряли беспристрастность и приходили в ярость, ежели кто-нибудь смел оскорбить их самих или их «творчество», унизить или напомнить им о грубой и пошлой реальности того, что они являются никчёмными отбросами презираемого ими социума, беспорядочным и бессмысленным истреблением которого они занимаются. Распространённый стереотип подразделялся на множество подкатегорий и представлял витиеватую систему типичного мышления преступников — как в сегодняшнем мире, так и в прошлых веках. Выпадавших из его рамок оригиналов в конечном итоге практически не существовало, и сия жажда — выделиться из толпы обыденного общества — лишь перебрасывала индивидуума из одного стада в другое, но лишь более агрессивное и попадающее под законы о немедленной ликвидации или же изоляции. Добиться роскоши стать единственно неповторимым и не принадлежать ни к одному из этих двух формальных сборищ никому не удавалось. По мнению Хироки, такие люди ещё не рождались и родиться не могли: эволюция остановилась и гениев более не производила.      — …празднование свадебных церемоний, — выдержав паузу и удовлетворившись её эффектностью, закончил представляться Кумакура и горделиво, самодовольно, повысив голос, продолжил: — Я бог бракосочетаний!      «Тьфу», — брезгливо и несколько разочарованно сплюнул Хироки, услышав помимо заявления примерное направление, откуда доносились пафосные речи, и решительно наперевес с Доминатором зашёл в лабиринт, стараясь не выдавать свои шаги и отвлекая «бога» презрительным выкриком:      — Не смеши меня! Ты обычный убийца!      Несмотря на ударившее по воздуху оскорбление, улетевшее в никуда к адресату, тишина проглотила громкие слова и осталась безответной. Энфорсер понял, что Казума полагается на звуки не меньше, чем он сам, и теперь, когда гончая вступила в игру и пошла по следу, преступник определённо поспешил сменить укромное местечко: снисходительная, скучающая реплика явно донеслась из другого места, показывая равнодушие и разочарованность хозяина реакцией собеседника.      — Я не убийца.      Хироки хмыкнул, дойдя до первой развилки, и, остановившись, осторожно выглянул из-за угла, проверяя, свободен ли путь и куда он ведёт. Игра Кумакуры в «настоящего убийцу» вполне его устраивала, ибо он склонялся к версии, что музейный сотрудник был нужен преступнику только для подготовки теракта и что говорит, как его сообщник, и ибо неважно, чьими устами глаголит террорист, наконец-то пожелавший объясниться, коли, конечно, это и в самом деле правда. «Главное, чтобы он продолжал не молчать». Убедившись в отсутствии ловушек и препятствий, Ищиги решил подыграть собеседнику и издевательски, с сарказмом выкрикнул прежде, чем двинулся дальше:      — А, соо на но ка?..      Продолжая путь, выложенный контейнерами, Энфорсер присматривался к их высоте и соизмерял с собственными возможностями: грохот, если запрыгнуть на один из них и идти по ним, будет соответствующий, но это могло дать значительное преимущество перед Казумой и одновременно сделать его самого мишенью. Посему пока Хироки пришёл к выводу, что может позволить себе повременить с такой выходкой. Чем меньше враг знает о нём, тем безопасней, ведь неизвестно, что тот припрятал напоследок и как собирается уйти от Бюро, когда в его сообщниках террорист. Пусть сейчас здесь только одна гончая, но стоит Инспекторам, их подопечным и дронам подоспеть сюда, ситуация моментально примет кардинальные обороты для самоуверенного мальчишки. То, что Кумакура наговорит на диктофон, сам того не зная, сыграет против него же. «Ну же, продолжай говорить», — предчувствовавший собственный успех Ищиги жаждал поскорей поймать заносчивого преступника, осознав, что, вероятнее всего, парнишка исполнил свою роль в спектакле и что больше не нужен истинному убийце. Спокойствие музейной блохи легко объяснялось тем, что недопреступник был обманут сообщником и ещё не понимает, что помощи ждать неоткуда.      — Я исполняю желание людей обрести счастье посредством брака, — патетично высказался Хюмэн, и Энфорсер раздражённо выругался про себя: голос раздался из совершенно противоположного места, чем то, куда стремился мужчина, пусть и не такому дальнему.      — Настоящая любовь — это чувства, подобные взрыву, — просветительные и скучающие интонации разнообразились лёгкой взбудораженностью и нескрываемым энтузиазмом. — Свадьбы должны проводиться как взрыв!      И словно в подтверждение своих слов Кумакура со всей силы ударил по железному контейнеру рядом с ним. Неимоверный грохот из-за возможной пустоты в самом боксе гулом, подобным налетающей волне-цунами, раскатился в воздухе, оглушая на мгновения обоих соперников и заставив вздрогнуть Хироки, принявшего сначала неожиданный звук за какой-то странный взрыв. Достаточно близкий к Энфорсеру шум стал очевидным прикрытием для Казумы, метнувшегося бегом куда-то подальше от преследователя, пока сам преследователь предпочёл не двигаться, подумав, что это также является неплохой тактикой: надо либо вернуться к выходу, пусть преступник и находился на достаточном от него расстоянии, либо найти относительно коридоров из контейнеров просторное место, дабы встретить цель лицом к лицу. Рано или поздно — Хироки испытывал непререкаемую уверенность в сием — Кумакура всё равно сам к нему выйдет, ибо у него нет времени бегать слишком долго по замкнутому пространству.      — Ои… щиккокан, — откуда-то издалека с неким явно ощутимым злорадством и издёвкой в голосе позвал будущий заключённый изолятора. — Ты когда-нибудь… любил?      Личный вопрос неприятно резанул Ищиги по сердцу — какое его, к чёрту, дело? кто он такой, чтобы спрашивать подобное? — и заставил мрачно нахмуриться, напоминая о его положении и сразу же растолковывая причину глумления Кумакуры. В иной ситуации не страдавший сантиментами мужчина воздержался бы от ответа и проигнорировал бы осведомившегося столь нахально человека, но в данный момент ему казалось необходимым найти подходящую для своего местонахождения территорию и дать интересующемуся преступнику подробным и длинным изъяснением понять, где искать преследователя и что он не намерен уходить отсюда куда-либо. Опытная кошка всегда знает, что мышка обязательно по глупости пробежит рядом и что надо лишь только выгадать подходящий миг для нападения, и умеет ждать в засаде, ведь призвание бегать даровано исключительно жертвам, и если бежишь ты сам, то сие клеймо присваивается именно тебе. Рассудив так, Хироки расслабленно прошёлся по коридору склада, прикидывая, где ему лучше запрыгнуть на контейнер и осмотреться, если понадобится, и намеренно гулкие шаги в безмолвной тишине чётко озвучили план пути Энфорсера. Дабы не потерять интерес Кумакуры и по-прежнему слышать его голос в качестве навигатора, мужчина нехотя ответил на вопрос, считая честный ответ наиболее выгодным и рассчитывая на продолжение беседы:      — Да, — он позволил голосу смягчиться, желая убедить Казуму в доверительности диалога, — у меня и сейчас… есть любимый человек. А у тебя?      Не прекращавшаяся диктофонная запись мало волновала Ищиги, ибо использовать сие как доказательство против них с Ёроко было практически невозможно, разве что вкупе с видеозаписью из музея, но с ней молодой человек планировал всё равно как-нибудь разобраться. Он держал путь в поисках идеальной ловушки и уже всерьёз подумывал использовать какой-либо бокс в качестве смотровой площадки, однако никаких экстремальных действий, как и превращение себя в живую мишень, ему совершать не пришлось. Буквально сразу ему повезло выйти на самое подходящее по его мнению место: теперь он стоял посреди «перекрёстка» из контейнеров, и к нему вели сразу четыре прохода. Не заметить преступника будет сложно даже в царившем ночном полумраке.      — Ии нэ!.. — проигнорировав встречный вопрос, обрадовался и оживился Казума, и, судя по эху, он тоже перешёл куда-то. — Тогда ты согласен со мной по поводу любви как взрыва.      «Смотря что можно иметь в виду под взрывом относительно чувств и ощущений», — стараясь следить за всеми четырьмя направлениями сразу, цинично усмехнулся Хироки и вспомнил волшебное времяпрепровождение со своей девушкой в служебном помещении музея. Нельзя было всерьёз воспринимать теорию неразумного и наивного Хюмэна, ибо тот словно не знал, о чём рассуждает, в отличии от Энфорсера. Привязанность мужчины к Ёроко носила гораздо более глубокий, крепкий и спокойный оттенок, чья сдержанная и ясная сила своей естественностью могла даровать годы и годы преданности и не наскучить, и совершенно не походила на ту мимолётную страсть, коя больше отвечала описанию Кумакуры. Смешно обсуждать что-либо на эту тему с человеком, который, похоже, и не знаком с вопросами, что сам же задаёт. Но противоречить глупцу Ищиги не стал и вполне дружелюбно и спокойно откликнулся, протягивая слова:      — Можно сказать и так.      Собеседник отчего-то не возжелал прореагировать на ответ «почти единомышленника» сразу, и когда он-таки соизволил продолжить беседу, Хироки осознал, что тот решил подойти ближе к оккупированной мужчиной территории. «Ну же, приближайся», — на лице молодого человека появилась злорадная, нетерпеливая усмешка.      — Как ты планируешь отпраздновать вашу свадьбу?      Ещё один странный вопрос застал Хироки врасплох. Сказать, что он не думал о таком лишь из-за приговора в латентной преступности собственного мышления, значило было соврать: каждый Энфорсер, даже самый заядлый холостяк и одиночка, рано или поздно начинал задумываться об утерянных вместе с мирной жизнью возможностях, в том числе и о семье, которую мог даже не хотеть раньше заводить, считая, что впереди ещё достаточно времени — к сожалению, простая жизненная логика заключалась в том, что человек всецело осознаёт потерю всегда лишь после её свершения. Их романтическим отношениям с Ёроко было без малого два года, но настоящей, проверившей друг друга парой молодые люди стали гораздо раньше ввиду постоянных опасностей: быть разоблачёнными, погибнуть на задании, отправиться в изолятор из-за повысившегося коэффициента и помутневшего оттенка. Их связь чувствовалась и переживалась ярче, обострённее, живее и дорожилась так, что стала бесценной. В таких условиях поглощённости друг другом Хироки не мог не думать о том, как сложилась бы его жизнь с ней в нормальном мире без трёх единиц рушащих надежды показателей и какой была бы их семья. Однако он не собирался потакать ходу сего допроса, раздражённый слишком личным и задевающим за живое вопросом, и жёстким, недовольным тоном отчитался.      — Я латентный преступник. Энфорсеры не могут жениться или выходить замуж. Поэтому я никогда об этом не думал.      — Каваисо, — мгновенно откликнулся Кумакура и неожиданно легко рассмеялся, демонстрируя совершенно противоположное выраженному сочувствию. Показавшийся Энфорсеру издевательским и неприятным смех воспарил над складом красивым эхом, вводя Ищиги в заблуждение о местонахождении наглеца.      — Мне не нужна твоя жалость! — рявкнул выведенный из себя Хироки, и злобный окрик встряхнул атмосферу на складе и низверг весёлые отголоски насмешки преступника. — Ты лишь преступник! Жалкий убийца!      Однако прозвучавшее оскорбление не принесло никакой выгоды, не спровоцировав Хюмэна на моментальный ответ. Напротив, на несколько минут восстановилась напряжённая и ледяная тишина, несмотря на горячий, ещё не остывший за день, влажный воздух. Энфорсер встревоженно целился Доминатором в темную пустоту, кружась на месте, дабы не упустить ни одного движения, и сосредоточенно прислушиваясь. Кумакура нервировал молчанием и зачем-то тянул время. «Неужели он нашёл выход и смог убежать?» — Хироки пробил ледяной пот при мысли, что это могло быть так. Тяжеловесные ворота никто не открывал, иначе они уже оповестили бы об этом недовольным и громким скрипом, а других возможностей покинуть склад быть не могло. «Как мне лучше поступить?..» — лихорадочно размышлял мужчина, пытаясь понять, что произошло или происходит, и желая немедленно избавиться от навязчивого, липкого и плохого предчувствия о надвигающейся смертельной опасности. Безмолвие оплетало оставшегося в одиночестве Энфорсера невидимыми путами, лаская слабым жарким морским ветром, и вынуждало напрягаться из-за неизвестности. Ищиги отчаянно вглядывался в темноту, его окружавшую, и направлял оружие поочередно в каждую из сторон, но никто не отвечал и не появлялся.      — Эй, ты… — разозлённый выпавшей из-под его контроля ситуацией мужчина решил было ещё раз спровоцировать собеседника, но в сием более не существовало необходимости.      — Усо да, — подал голос Кумакура, и на сей раз он звучал отчуждённо и безэмоционально. — Я не убийца, — зачем-то повторил молодой человек, и прохладная, безразличная реплика разлетелась по складу.      «Он по-прежнему там, откуда отвечал в последний раз. Он не собирается идти в мою сторону, потому что ему выгоднее заманить меня к себе, — осознал Энфорсер, и возразить ему было нечего, ведь его собственный план был таким же. — Что, чёрт возьми, за игры?..»      Вычислив, в какой проход ему нужно отправиться, мужчина наконец-то пошёл навстречу врагу, вслушиваясь в монолог Казумы: теперь его очередь не отвечать и не подавать сигналы.      — Я бог бракосочетаний, — фразы произносились медленно и будто бы мечтательно, разделяясь краткими задумчивыми паузами. — Поэтому я не убиваю, я лишь праздную свадьбы.      Медленно и неторопливо, почти затаив дыхание, чтобы не пропустить ни одного слова, Хироки двигался беззвучным шагом в сторону говорящего, не собирающегося менять местоположение. Услышав подобное заявление, мужчина брезгливо скривился: эдакую интерпретацию бессмысленного кровопролития ему довелось познать впервые.      — Брак — это то, что следует называть убийством. Ведь брак — убийца любви, чувств и счастья. Тот брак, в который вступают люди, ложный и ненастоящий, ведь он уничтожает их отношения. Истинный брак тот, что длится вечно, — выдав не поддающуюся никаким законам логики чушь, Кумакура примолк, и Хироки выжидательно замер. Спустя минуту Казума продолжил, а преследователь вновь пустился в охоту.      — Поэтому я исполняю желание людей. Я предоставляю им тот брак, который они так страстно хотят, — вечный и настоящий, правильный и единственный. Исполняю любимую всеми сказку: супружеская пара отправляется на небеса в один день, в одно мгновение! Разве это не великолепно?.. — наконец-то в голосе увлёкшегося монологом Хюмэна, даже не интересующегося мнением собеседника, прорезались какие-то эмоции: восторженность перемешалась с театральной мечтательностью, с гордостью за своё дело и с немыслимой патетичностью.      «Да парень полный псих, — пришёл к выводу изумлённый Хироки. — Каким образом он сохраняет показатели в пределах сотни с такими мыслями и фантазиями? Что за бред… Он не может быть настоящим убийцей, он всего лишь подставное лицо. Это всё объясняет, и особенно коэффициент». Энфорсер отказывался верить в вероятную реальность того, что действительно столкнулся с искомым террористом, слишком неправдоподобными и несовместимыми казались факты: и пламенная речь, и всего 95 единиц, и спокойствие Кумакуры при полном одиночестве и отсутствии помощи, и использованная ранее самодельная дымовая граната… Всё это не сходилось между собой, как вываленные вместе из разных коробок пазлы, разобрать которые обратно по отдельным и верным кучкам практически не представлялось возможным.      — Любовь — это перманентно длящаяся вспышка, — продолжал рассуждать Казума, всё больше пугая и удивляя единственного слушателя странной философией, не согласующейся с коэффициентом преступности своего хозяина. — Подлинные чувства подобны яркому, запоминающемуся взрыву. И я запечатлеваю сей взрыв в буквальном смысле. Я соединяю священными узами брака двух людей и увековечиваю их любовь одной секундой, навсегда остающейся звучать во Вселенной. Взрыв — это церемония бракосочетания... правильного бракосочетания. Взрыв — это символ вечной любви... и настоящих чувств. Да, их земная и пустая, бессмысленная физическая жизнь прерывается. Но кого это волнует, ежели теперь они становятся вечно счастливы, как и хотели, пребывая в законном, божественном и верном браке?.. Разве это не прекрасно?      Заслушавшись невероятно безумной речью и не веря своим ушам, Энфорсер завернул за угол и оказался в тупике. Тогда как голос доносился откуда-то совсем близко, и Хироки практически шкурой чувствовал чьё-то присутствие совсем рядом. Его будоражила мысль, что осталось совсем немного и что он вот-вот поймает ненормального, и приходилось постоянно напоминать себе о необходимости сдержанности и хладнокровия, иначе он всё испортит. Беззвучно чертыхнувшись, мужчина развернулся и принялся ускоренно обходить контейнеры заново, когда его осенило, что фактически он движется не просто в сторону подозреваемого, но и в сторону ворот, на самом деле сделав ненужный круг и возвращаясь к исходной точке. Между тем Кумакура всё продолжал рассуждать, совершенно не смущаясь безответности своего слушателя, что Ищиги было только на руку: одна из подкатегорий понятия «маньяка» сработала как надо и теперь сумасшедший был занят лишь собой и собственной мнимой значимостью, ощущая себя центром мира. Его голос по-прежнему звучал отстранённо и лирично, будто бы говорящий пребывал в некой прострации.      — Да, раньше я был глуп и не понимал своего предназначения. Но я вовремя осознал и принял моё уникальное призвание. Моим дебютом как Хюмэна стала Танабата… Не правда ли, иронично?..      Хироки невольно вздрогнул и остановился. «Что всё это значит?..» Первое убийство, внесённое в дело о террористе, датировалось двадцать третьим июля сего года, но Танабата… Традиционный японский праздник, почти преданный ныне забвению, с трудом вспомнился абсолютно не романтичному, не тратившему время на увеселения и увядающие фестивали мужчине. «Июль… седьмое число…» Открытие шокировало Энфорсера гораздо больше, чем страстный монолог его цели. «Не верится… И то дело тоже?..» Расследовавшийся Вторым Отделом инцидент со взрывом пиротехники, погубивший молодожёнов — коих все родственники и близкие называли на допросах экстремалами и экспериментаторами — прямо в день свадьбы, приходился как раз на седьмое июля. Дело было закрыто за отсутствием состава преступления и признано несчастным случаем: супружеская пара сама была виновна в том, что раздобыла некачественный и несертифицированный фейерверк, не удосужилась ознакомиться с инструкцией и не соблюла правила техники безопасности. «Сегодня… не четвёртый случай. Пятый! Итого… убито десять человек!» — раскрывшийся факт словно ударил Хироки по голове, открывая глаза на то, что имеет дело с совершенно не простым подозреваемым. Для сообщника ему позволили слишком много знать и рассказать. «Но убийца не может знать, что Бюро не учло инцидент с фейерверками…» — Ищиги впервые за много лет работы растерялся, запутавшись в увеличивавшемся количестве деталей к делу террориста, и более не вслушивался в речь Хюмэна, экстренно обдумывая, как ему поступить. Диктофонная запись теперь становилась важнейшей и бесценной уликой, чистосердечным признанием, единственным ключом к разгадке, и её значимость возросла в несколько раз. Теперь следовало подкрепить её пойманным и живым Кумакурой, каким бы ни был его коэффициент преступности. Громкое для сотрудников Коанкёку дело должно иметь не менее потрясающую развязку.      — Кто твои сообщники?! — склад огласил несколько нервный выкрик Энфорсера, чем он спугнул моментально замолчавшего беглеца. Впрочем, задавая вопрос, Хироки понимал, что выдаёт своё слишком близкое к преступнику местонахождение, но пошёл на это ради сведений. Он подобрался достаточно вплотную к Казуме и чётко представлял себе, где именно тот прячется, дабы настигнуть в самый подходящий для того момент.      «Мышка угодила в ловушку».      Не дождавшись ответа и не услышав ни шороха и шагов, которые можно было бы отнести к улепётывающему в панике бегуну, Энфорсер выскочил из-за угла, вытянув вперёд руку с Доминатором, готовый прицелиться и выстрелить и уверенный, что увидит притаившегося в темноте и не имеющего новый план перепуганного Кумакуру, но его представления вовсе не входили в разряд реальных и не сочли нужным претворяться в жизнь. Строгое и жёсткое лицо с закостенелой, не привыкшей выражать эмоции мимикой вытянулось от осознания не верящим в происходящее владельцем своего поражения. Скудное освещение от голограммного экрана щиккокан-девайса плеснуло немного яркости на мужчину, позволяя распознать изрядную шокированность и непонимание и выявляя впервые испытанное Хироки чувство — он был абсолютно сбит с толку и растерянно замер, будто бы парализованный, бессознательно отказываясь признавать, что упустил добычу и что не знает, как поступить далее. Примерно в четырёх-пяти метрах от Энфорсера на полу расположился маленький лэптоп, чей приглушённый дисплей слегка и небрежно разливал свет вокруг себя и демонстрировал открытую программу, делившую десктоп напополам: в первой половине виднелся набранный текст, во второй воспроизводилась по заданным параметрам аудиозапись. И более — никого и ничего.      Пока ошарашенный Ищиги обозревал увиденное и переживал собственную неудачу, за его спиной из очередного закоулка, где властвовала полная и всескрывающая темень, бесшумно вышел человек и остановился на определённом и достаточно безопасном от мишени расстоянии, не собираясь приближаться и максимально стараясь не выдать своё присутствие. Это был всё тот же Кумакура Казума, но от прежней неуверенности и внешней ничтожности не осталось и следа: жестокая решимость буквально закаменела в некрасивом лице, превращая взгляд в режуще-ледяной и устрашающий и делая глаза яркими словно при помощи беснующихся в душе хозяина демонов. В его руке мирно покоилась маленькая, шаровидная и несуразная, что выдавало её кустарное изготовление, граната, и её кольцо с чекой нежно и аккуратно гладил палец другой руки: одно неверное движение, и несдобровать обоим ночным посетителям портового склада. Неторопливо и осторожно юноша, равнодушный к стоящему спиной к нему человеку и настроенный убить его, привычным движением пальцев общался с угрожающей вещью, зажимая спусковой рычаг и готовясь кинуть смертоносный боеприпас в Энфорсера. Его медлительность объяснялась никак не сомнениями или проснувшейся совестью: он не желал выдать себя даже неслышным высвобождением предохранительной чеки. «Саёнара, щиккокан».      Ощутившего, словно кто-то его сверлит взглядом, Ищиги в очередной раз пробил холодный пот, и, придя в себя, он наконец-то заметил присутствие искомого беглеца, сумевшего обвести его вокруг пальца и обмануть словно маленького ребёнка. Но Казума не собирался давать жертве шанса оглянуться и успеть что-либо предпринять, вырывая чеку, и метнул детонированную гранату, отправляя её в воздушное плавание в сторону врага и бросаясь в укрытие за контейнерами: пусть боеприпас и был изготовлен им самим, радиус поражения он мог только предугадать, но был абсолютно уверен, что рассчитал всё верно и не причинит самому себе существенный вред. Расстояние между убийцей и его жертвой позволяло Кумакуре попасть точно в противника, практически избавляя парня от прицеливания.      Перед тем, как прямо за спиной раздался резкий хлопок и как сознание погрузилось в бесконечный мрак смерти, Хироки почему-то вспомнил странный и влажный привкус на устах после прощального поцелуя Ёроко и явственно ощутил его снова, и мысли мужчины посетила запоздалая, нелепая и обескураживающая догадка, что источником нераспознанной сразу необычной солёности её губ были не что иное, как слёзы девушки, не сдержавшей капельки непреходящей печали, но голограммным макияжем умело скрывшей лицо и не давшей ему успеть заметить её слабость. Последним испытанным им чувством стала невообразимая и отчаянная тоска и пронзающая до глубины души, нестерпимая и болезненная досада на себя самого: теперь он не сможет предотвратить свершения избранницей глупостей, не сможет более защищать её и — самая омерзительная и нежеланная для него роль — станет новым поводом для горьких слёз.      Охарактеризовавшийся специфическим и громким выстрелом взрыв оповестил округу о своём мимолётном существовании, атаковав Энфорсера со спины, захватывая его тело в радиус сплошного уничтожения и отбирая драгоценную жизнь, и пафосным, расползающимся облаком пыли и дыма окутал подвластную ему территорию, агрессивно расплевав осколки и попортив близлежащие контейнеры, оставляя на них вмятины и опаляя равнодушный к произошедшему металл. Детонированная граната практически коснулась своей жертвы и благодаря непосредственной близости разорвала туловище человека подобно невидимому монстру с гигантскими лапами и острейшими когтями, отдавая мужчину на каннибальское растерзание не ведающей правил этикета и предпочитающей кощунственный вандализм ненасытной смерти, с удовольствием принявшей плод подлого убийства и набросившейся на умерщвлённую добычу. Глухой звук упавшей груды частей тела и его содержимого информировал надёжно укрывшегося Кумакуру о свершённой им несправедливости и об избавлении от обузы, и парень вздохнул с явным облегчением, чувствуя гордость за себя: он рассчитал всё как надо и получил идеальный результат. Теперь ему следовало скорее выбираться из ловушки склада, пока не прибыло вызванное погибшим сотрудником Бюро ещё в погоне подкрепление.      Поднявшись — при взрыве он присел, сжавшись в ком, и прикрыл голову руками — и машинально отряхнувшись, Хюмэн вышел из укрытия и взглянул на дело своих рук. Слабый дым и запах палёного мяса витал в воздухе и не спешил выветриваться, а на земле в луже собственной крови, медленно и лениво растекающейся и пропитывающей клочья одежды вместе с останками, покоился Ищиги Хироки. Его развороченный взрывом торс демонстрировал тошнотворного вида перемешанные остатки органов, затопленные карминной, кажущейся почти чёрной субстанцией, однако безразличие и спокойствие Кумакуры были непоколебимы. Стараясь избегать островков алой жидкости жизни и не наступить ни во что лишнее, оставив, возможно, улики против него, парень подошёл к трупу и присел на корточки возле руки с щиккокан-девайсом, мгновенно свернувшим окно с диктофоном и экстренно отключившимся, едва сердце Энфорсера прекратило биться. Убийца успел заметить, стоя за спиной у жертвы, как этот портативный коммуникатор светил голограммным дисплеем, на котором явно виднелись какие-то данные и велась запись, и у него необычный вид компактного компьютера вызвал профессиональное любопытство. Не касаясь умного браслета, Казума разглядывал предмет своего интереса, тоже залитый кровью, и пришёл к выводу, усмехнувшись: «Он и впрямь Энфорсер». Девайс определённо мог быть снят неповреждённым лишь одним способом: если отрубить мертвецу руку. В другой раз любитель смарт-техники, может, и вызволил бы себе с запястья жертвы забавный сувенир, но сейчас его мысли занимали иные проблемы. Поднявшись с корточек, Хюмэн неожиданно вспомнил последний вопрос собеседника и брезгливо бросил с тем оттенком разочарования, с каким учитель отвечает так ничего и не понявшему ученику:      — Богу не нужны сообщники среди простых смертных.      Аккуратно обойдя останки, парень направился к не особенно пострадавшему ноутбуку, который он подверг риску лишь по той причине, что переносной компьютер не являлся его главным другом и помощником в преступной деятельности, и, захлопнув крышку, сложил лэптоп в брошенный тут же рюкзак. Собрав вещи, Хюмэн набросил его на плечи, и тот исчез, словно его и не было: взломанный террористом кос-девайс творил нужные ему чудеса. Например, придавал ему внешность реально существующего музейного сотрудника Кумакуры Казумы. Едва юноша возжелал покинуть склад и унести с него ноги как можно скорее, как где-то за ограждением послышались гулкие однозначные звуки, оповещавшие округу о нескольких бегунах. Мгновенно сориентировавшись, запаниковавший «бог» кинулся искать новое убежище, поскольку возвращаться в прежнее было затруднительно и опасно: обходить труп снова он не мог, боясь наступить в кровь и наследить, поэтому оббежал мертвеца за контейнером, послужившим ему старым укрытием, и устремился немного глубже в лабиринт, удаляясь от входа на склад и устроившись так, чтобы не терять убитого из виду. В тот же момент тяжёлые литые ворота поддались упрямому напору подкрепления и с недовольным, резким скрипом отъехали, впуская на склад Инспектора Икэду и Энфорсера Хиодощи.      — Ищиги-щиккокан! — хриплым и злым голосом рявкнул Такахиро, немало разозлённый тем, что его заставили совершить такую длинную пробежку и что его Энфорсер неожиданно перестал отображаться на карте, а его местоположение теперь выдавал только Доминатор. — Ты где?      Надёжно укрытый в темноте и нашедший идеальное место для наблюдения Хюмэн впервые за вечер ощутил неконтролируемую нарастающую тревогу, ибо у него оставалась лишь одна граната, а людей было несколько, и он старательно вслушивался, зная, что рано или поздно появившиеся на его пути новые хранители правосудия найдут мертвеца и, скорей всего, проведут рядом с ним сколько-то мгновений, и это будет единственным для «Кумакуры» шансом подорвать врагов одновременно. Преступник почти затаил дыхание от взбудораженности и нервозности из-за близкой и реальной угрозы быть всё-таки пойманным и принялся выжидать нужный момент. «Всё или ничего», — мысль, полная несгибаемой решимости, гнала в его крови адреналин и позволяла вдосталь прочувствовать терпкий вкус настоящей опасности.      Не получив ответ на свой вопрос и восстанавливая дыхание, Икэда раздражённо бросил пытавшейся прийти в норму и прислонившейся к стене ограждения Ёроко:      — Ищи Доминатор Ищиги.      И сам уверенно направился влево от оставленных открытыми ворот, погружаясь в лабиринт из контейнеров, ящиков и прочих боксов, однако не забыл с ненавистью выплюнуть очередное оскорбление и наущенье для подчинённых:      — Если эта сволочь обманула меня и сбежала, устроив подобный спектакль, я найду гада и расстреляю собственноручно!.. Уверен, я останусь доволен элиминированием очередного пса, — и буквально себе под нос мужчина добавил, пробормотав с невыразимой брезгливостью: — Как же вы меня достали, поганые неугомонные латентные созданья…      Вздрогнув от омерзения и приступа с трудом контролируемой злости, Хиодощи одарила отвернувшегося к ней спиной, удаляющегося и пышущего гневом и яростью Инспектора презрительным, убийственным взором, мысленно пожелав ему того же, что тот хотел сделать с её избранником, но вопреки собственным желаниям воздержалась что-либо отвечать, дабы не попасть под горячую руку истеричного и выведенного из себя Такахиро. Самоуверенный начальник на самом деле мало её волновал в данный момент, в отличие от не выходившего на связь Хироки, пугавшего её молчанием и отключённым щиккокан-девайсом. «Нельзя, невозможно снять коммуникатор, нереально его выключить… Что-то наверняка случилось, — сердце до сумасшествия любящей девушки ныло, словно раненое, и предвещало неминуемую беду. — Что-то определённо случилось… Он бы не сделал такой глупости, я знаю, точно знаю!» Отдышавшись и попробовав успокоиться и взять эмоции под контроль, Ёроко поспешила отправиться в противоположную Икэде сторону, чтобы хоть пару минут не видеть его противную, перекошенную физиономию, будучи не в силах избавиться от навязчивых и хаотичных мыслей и поддаваясь лёгкой панике: «Если бы он действительно задумал сбежать… Неужели он обманул бы меня? Неужели бы бросил? Зная мои намерения? Этого просто не может быть. Хироки никогда бы не поступил так ни со мной, ни с собой. Я отказываюсь верить в подобное. Просто что-то случилось… Но что?..»      Сидевший в засаде Хюмэн, немного уняв нервозность, насчитал по приглушённым шагам всего двоих присутствующих, и, судя по цоканью явно маленьких, но выдававших владелицу каблучков, пришёл к выводу, что не сказавшим ни слова человеком была не кто иная, как девушка, и самодовольный преступник вздохнул с облегчением, пребывая в полной уверенности, что справиться с мужчиной и женщиной ему будет гораздо проще, чем если бы это были два парня-амбала, похожих на того, от коего он избавился с таким трудом. Молодой человек искренне полагал, что просто не может провалиться в своей миссии, ведь он нёс божественное в жизнь простых и глупых смертных, ведь он был главным героем своей книги, а главные герои никогда не погибают, не исполнив всецело собственное предназначение. Определяющая удачу судьба благосклонна к нему и находится на его, Хюмэна, стороне, посему причин для беспокойства не существовало, и волноваться было не о чем. Рассудив так, юноша наконец-то взял себя в руки и испытал подлинную решимость не бояться и идти до конца.      Вышагивая среди мрачных и неприветливых контейнеров, Ёроко хмурилась и нервничала, продолжая мысленный спор с самой собой. Когда они с Икэдой только подбегали к складу, отмеченном на карте как место пребывания Хироки уже какое-то время, ей послышался необычный, похожий то ли на взрыв, то ли на выстрел, далёкий звук, не поддававшийся моментальной идентификации и не привлёкший внимание сосредоточенного на себе и своих амбициозных мечтаниях Инспектора. Она гадала, что это могло быть, находился ли источник звука именно на складе, а не где-то в квартале и имело ли это отношение к исчезновению Хироки, коли он пропал практически сразу после этого, и наобум, невнимательно исследовала казавшиеся бесчисленными проходы искусственного и определённо случайно выложенного дронами лабиринта, занимаясь самовнушением и убеждая себя, что всё в порядке и что у её любимого, как обычно, всё под контролем, что происходящее — просто какой-то нераспознаваемый сразу план, умная и рассчитанная стратегия, хитрая тактика по поимке сбежавшего преступника. Намеренно прокручивая эту мысль в голове снова и снова и вынуждая себя верить в неё, Ёроко представляла, как найдёт Ищиги первой, как кинется ему на шею и как успеет шепнуть ему, что он сильно её напугал, пока Икэда бродит где-то вдалеке. Нарисовавшаяся в воображении картинка дарила ей немалое успокоение и казалась столь реальной, что словно бы уже случилась или вот-вот произойдёт, и столь настоящей и естественной, что даже заглушала пытающийся докричаться где-то в глубине души ужас и липкий, холодный страх. Девушка с натужным облегчением выдохнула, заставила себя улыбнуться, будто всё хорошо, и завернула за очередной угол.      Злившийся на нерадивого Энфорсера, игнорирующего начальство, и до трясучки боявшийся столкнуться с фактом, что преступника-то вовсе и не было, а подлец-подчинённый обвёл всех вокруг пальца и сбежал, и что ему за это нехило придётся отчитываться, Икэда нервно расхаживал по складу и ловил себя на желании высвободить ярость на окружающих его предметах, но во имя терпения и надежды, что страхи не оправдаются, старался сдержаться. Приглушённые шаги равномерной и чёткой, тихой вибрацией утешали взбешённого Инспектора и беспокоили атмосферу, где тишина заняла лидирующие позиции и снисходительно принимала тревожившие её нерушимость слабые звуки, но в следующий момент мирное спокойствие взорвалось душераздирающим, нечеловеческим, мучительным, безумным воплем нестерпимой скорби и удушающего отчаяния, раздражительно воздействовавшим на слух присутствующих и казавшимся беспрерывным и неистощимым. Невыносимый, терзающий, горький крик, исчерпав мощность громкости, сорвался на животный жалобный вой смертельно раненого и убивающегося от боли зверя, перемежавшийся с тоскливым, сокрушённым, траурным скулением побитой и не понимающей причин жестокости угнетённой собаки, и наконец резко и неожиданно замолк. Оторопевший и замерший от удивления Икэда пришёл в себя и сразу бросился в сторону звука, растерянно позвав замолчавшую и не откликнувшуюся подчинённую:      — Ои-ои, Хиодощи!.. Доо щта н да!      С трудом найдя правильный путь к источнику иссякшего вопля и успев снова вознегодовать из-за безответности, Икэда влетел в очередной проход и резко затормозил, вздрогнув от прилива омерзения и слабой тошноты. Его пренебрежительному и надменному взору предстал неприятный, тошнотного вида, вывороченный взрывом и представляющий собой кровавое месиво из остатков органов и частей тела, едва узнаваемый труп его Энфорсера Ищиги Хироки, рядом с которым осела на землю прямо в чёрно-алую субстанцию возле разбитой головы дрожащая Хиодощи Ёроко, трясущимися руками бессознательно пытавшаяся очистить залитое карминной жидкостью лицо мужчины и что-то беззвучно нашёптывавшая, остекленелым и опустошённым взглядом словно бы слепых глаз то и дело окидывая тело — то, что от него осталось — и нервно покачиваясь, будто заведённая кукла-неваляшка. Девушка даже не обратила внимание на подбежавшего начальника, предаваясь своему горю, и с исступлением гладила убитого по орошённым кровью волосам. Рубиновая бесценная субстанция словно обжигала её и больно жалила, липла к пальцам и пачкала ладони, навязчиво и злобно не позволяя забыть о своём наличии в неестественно немереном количестве и о причине появления.      Шок от увиденного Такахиро переборол — ему было не привыкать к таким откровенным исполнениям бездарной смерти-художницы — практически мгновенно, ощутив нарастающий гнев от осознания того, что, судя по всему, преступник действительно существовал, но теперь поймать его нет никакой возможности, ведь он наверняка уже успел сбежать.      — Твою мать!.. — не выдержав напряжения, заорал Икэда, схватившись за голову и беспорядочно оглядываясь, и затем брезгливо сплюнул, срывая злость: — Эта скотина упустила первого подозреваемого, да ещё и сдохла!.. Что за день сегодня!..      Непечатные выражения Инспектора, ускоренными темпами постигавшего в полной мере крах всех своих амбиций и самонадеянных желаний и остро переживавшего волну позора, готовящуюся сбить его с ног и очернить репутацию, вперемешку с оскорблениями, ненавистью и проклятиями вырывались изо рта никогда ранее так не бесившегося мужчины подобно кипятку из обозлившегося гейзера и, казалось, не имели ни единой возможности иссякнуть, обогащая лексику его невольных слушателей. Нецензурный, бесцельный и бессвязный монолог Икэды не затянулся слишком надолго, потому что в поток брани вклинилось хрипло произнесённое севшим и оттого будто рычащим голосом:      — Дамарэ.      Такахиро замер и, бешено сверкая глазами, развернулся к замершей словно изваяние и опустившей лицо Ёроко, рявкнув:      — Что?! Что ты сказала?!      Осипшим, свистящим, но ясным и прекрасно слышным шёпотом девушка, вкладывая во фразу всю накопившуюся ненависть, с горьким удовольствием повторила, буквально прошипев:      — Дамарэ ттэ ба!..      И затем подняла на начальника чёрные, блестящие от злых слёз и до безумия отчаянные, презирающие, суженные от переполняющих эмоций глаза, взглянув злобно и убийственно, и в красках представила себе, как набрасывается на Инспектора, бьёт его головой о металлические ящики и о землю до изнеможения, колотит ногами до синяков и крови, обращая в сырую отбивную, дробит каблуками каждый палец, вырывает глаза из глазниц, запихивая их ему в глотку, дабы он подавился и начал задыхаться, и издевается до дикой и рушащей усталости. Мысленно рисовала перед собственным взором, как находит что-нибудь колюще-режущее и медленно, с непереносимым мучением для Инспектора насаживает его на это снова и снова, как наносит бесчисленные удары каким-нибудь ножом, пока не устанут руки и пока он не превратится в жалкое, беспорядочное, хаотичное кровавое месиво, мерзкое и наглое, отвратительное ничтожество, каким и был в её понимании. Намеренно воображая эту сцену вопиющего насилия и жестокости ещё и ещё, Ёроко специально накручивала себя, отчаянно надеясь, что этого хватит… и чувствовала, как необъятный жар слепой, неконтролируемой агрессии наполняет каждую клеточку бурлящей и требующей вызволения энергией, готовой выплеснуться наружу, осуществить кровожадную фантазию и принести смерти новую жертву.      На лице доведённого до белого каления Икэды заходили желваки, и он, недолго думая, вскинул Доминатор и направил его на потерявшую человеческий облик из-за странной, пугающей ухмылки, похожей на звериный оскал, нахамившую подчинённую, сверлившую его таким диким и бешеным взглядом, что ему резко стало не по себе и захотелось усмирить взбесившуюся и моментально ставшую опасной борзую. Прохладный безразличный голос ласково уведомил побледневшего от информации владельца оружия: «Коэффициент преступности свыше 250. Энфорсер Отдела уголовных расследований. Является объектом для применения мер по усмотрению. Предохранитель снят».      «Нан да?.. — опешил Инспектор и покрепче перехватил Доминатор. — У неё всегда было в два раза меньше…» Ёроко продолжала буравить его исступлённым взглядом пропащего и готового к смерти человека — более того, этой смерти неистово жаждущего, и в этот момент Икэда осознал причину бравады подчинённой, гаденько усмехнувшись: «Значит, хочешь сдохнуть тоже… Как мило!..»      Увидев надменную ухмылку на противном ей лице, Энфорсер поддалась клокотавшей в теле безумной, агрессивной, враждебной энергии, в ужасе осознавая, что ей не достаёт единиц, дабы быть элиминированной прямо здесь же, рядом с Хироки, и медленно поднялась с колен, чувствуя, как намокшие от крови брюки прилипают к ногам, не сводя ненавидящего взора с Такахиро, намереваясь дать волю пылающему в груди желанию вцепиться в Икэду, от неожиданности сделавшего шаг назад и не менее яростно хотевшему убить ошалевшую, свихнувшуюся от горя подчинённую. Их медлительность в потакании общему интересу объяснялась одним фактором: нехваткой пятидесяти пунктов у коэффициента преступности Хиодощи.      Однако вставшая в полный рост девушка не успела воплотить в реальность решимость нарушить должностные обязанности и накинуться с кулаками на ненавистного обидчика, ибо различила где-то в ночной темноте выступившего метрах в десяти за спиной Икэды незнакомца, попавшего на миг под порхнувший над складом лунный свет, и торжествующе замерла, не веря своему счастью: неизвестный размахнулся и швырнул в их сторону маленький, чёрный предмет, и доли секунд понеслись с молниеносной скоростью отбивать шансы на спасение у Инспектора и не желавшей жить Энфорсера.      Вовремя заметив отвлёкшийся взгляд подчинённой, Икэда моментально обернулся и побледнел, провожая расширившимися от ужаса глазами летящую к ним детонированную гранату, а затем бросился в единственный ближайший к нему и находящийся в паре метров проход из двух близстоящих контейнеров и, успев добежать до того, как боеприпас коснулся земли, прыгнул в него, надеясь избежать радиуса уничтожения. Ёроко лишь с облегчением вздохнула и закрыла глаза, не двинувшись с места и расслабившись.      Ликующий, празднующий ещё одно жертвоприношение смерти, громкий выстрел-взрыв огласил портовый склад во второй раз, накрывая звуковой волной попавшихся в его ловушку и с неуловимой скоростью разбрасывая агрессивные осколки, желавшие вцепиться во всё на своём пути и уничтожить, что возможно, и оглушил оказавшихся в зоне поражения с невиданной мощью и яростью, поскольку не заполучил шанс разорвать физические тела на лакомства для беззубой смерти. Потерявшая сознание и не успевшая ничего понять или почувствовать, но находившаяся на достаточном расстоянии от эпицентра и посему лишь раненая парой осколков девушка повалилась на землю рядом с трупом избранника, в то время как зажавший уши ладонями и забросанный мелкими обломками Икэда оказался к отправной точке взрыва гораздо ближе, и теперь его тело обмякло, а руки завершили свою миссию, что свидетельствовало о глубоком обмороке мужчины. Мягкий, неплотный дымок окутал площадку, рапортуя об исполнении задания, и лениво рассеивался под напором лёгкого ветерка, разгуливавшего по территории.      Хюмэн вышел из-за укрытия и, не глядя на новые жертвы его приготовления, кинулся к выходу со склада, не собираясь проверять, умерли ли его преследователи или просто оглушены на какое-то время. С минуты на минуту сюда могли прибыть новые сотрудники Коанкёку и тогда его точно поймают: гранат больше не осталось, а последняя дымовая шашка помочь справиться просто не в силах. Выскочив наружу, парень огляделся, никого не увидев, и, выбрав направление, бросился бежать в сторону заводов и новых складов, рассчитывая, что сможет улизнуть от киматических сканеров и камер, и экстренно придумывая, где бы мог спрятаться, чтобы принять «лекарство» собственного производства: убийца был как никогда уверен, что его коэффициент преступности зашкалил, как стрелка ртутного термометра, помещённого в кипяток.      Тёмная маленькая фигурка бегущего человека успешно скрылась среди зданий и фабрик, уверенная, что судьба и удача сопутствуют именно ему, ведь он — избранный и самый нужный на этой грешной и утопающей в неправде земле.      1. «андаа хяку» — «меньше ста»      2. «дроны-ричстакеры» — «дрон-погрузчик». Ричстакер (англ. reach stacker) — погрузчик, предназначенный для работы с контейнерами, представляет собой машину большого размера, способную управляться с грузами до 45 тонн (Википедия). В профайлинге таких дронов нет, но уверена, что для переноски таких вот грузов могут существовать роботизированная, не требующая водителя техника, т.е. дроны.      3. «Моо нигэрарэнай зо!..» — «Ты больше не сможешь убежать!»      4. «Хонто да ё, Ищиги-сан» — «Это правда, Ищиги-сан». «сан» тут явно с сарказмом.      5. «Боку но намаэ ва Хюмэнаиосу да. Хюмэн то мо ии» — «Моё имя Хюмэнаиос. Можно просто Хюмэн». Использую именно японское название. На английском он Хаймен (Hymen/Hymenaeus), на русском Гименей. В греческой мифологии это бог брачных церемоний, и существовало поверье, что если Гименей не посетит церемонию бракосочетания, то брак будет неудачным.      6. «Масака… Ариэнай… Мури да!» — «Не может быть… Невозможно… Невозможно!»      7. «А, соо на но ка?..» — «Ах, вот как?..»      8. «Ии нэ!..» — «Прекрасно!..»      9. «Каваисо» — «Бедняжка», «Сочувствую».      10. «Усо да» — «Ложь»      11. Танабата — 7-ое июля, традиционный японский праздник. Из-за романтичной легенды, связанной с сим празднеством, считается японским 14-м февраля.      12. «Саёнара, щиккокан» — «Прощай, Энфорсер».      13. «Ои-ои, Хиодощи!.. Доо щта н да!» — «Эй, Хиодощи! Что случилось?!»      14. «Дамарэ»/«Дамарэ ттэ ба!..» — «Заткнись»/ «Заткнись, сказала!..» Грубо. September 10, 2104.      Просторная больничная полупустая палата мягко и приглушённо освещалась расположившейся прямо над широкой кроватью верхней лампой, чью миссию нахально дополняли неяркие дисплеи, следившие за состоянием больной и демонстрировавшие данные о её здоровье, и совсем чуть-чуть — продолговатое окно за спинкой койки, открывавшее вид на ночной, наряженный в ион и электричество Токё, пафосно и горделиво переливавшийся и издевательски манивший свободой — наверное, поэтому окно расположили за пределами видимости единственных «постояльцев» комнаты, а именно потенциальных преступников.      Ещё полностью не приходя в себя, Хиодощи Ёроко приложила некоторые усилия, дабы приоткрыть глаза, и тут же отказалась от этой идеи: даже ненавязчивый свет резал очи будто солнечный в жаркий летний день. Чувствовавшая непреодолимую слабость во всём теле, превращавшую его в тяжёлое и неподъёмное, девушка постепенно начала возвращаться в сознание, с трудом соображая, кто она и где находится. Для ответа на последний вопрос ей пришлось совершить новую попытку взглянуть на мир, и, как только глаза привыкли к освещению, ей удалось получить желаемую информацию. «Коанкёку».      — Ёроко?.. — где-то сбоку раздался тихий, неуверенный голос, в котором пациентка распознала Китагаву Щинобу, с облегчением вздохнувшей: — Ёкатта…      Энфорсер напряглась и повернула точно свинцом налитую голову в сторону Инспектора. «Мэ га… мавару…» Перед глазами всё плыло, и несмотря на лежачее положение, Хиодощи казалось, будто голова идёт кругом и отбирает на это последние силы. Её начальница и подруга в одном лице сидела рядом и встревоженно смотрела на неё с нескрываемым сочувствием, словно бы смешанным с виноватостью. «Она опять за своё», — мысленно посетовала Ёроко, имея в виду способность Щинобу находить собственную вину даже тогда, когда она никак не могла предотвратить ситуацию или что-либо предпринять. «Что на этот раз она выдумала себе?» Размышления будто бы отнимали у пациентки слишком много энергии вдобавок к дурному самочувствию, но, к её сожалению, остановить мысленный поток было невозможно.      — Я боялась, что ты не очнёшься… — жалобно пробормотала Китагава и опустила глаза. Медики сообщали ей по её же требованию о малейших изменениях в состоянии Хиодощи, миновавшем кризис совсем недавно и стабилизировавшемся ещё днём, тогда как уже был поздний вечер, но Инспектор так переживала за подчинённую, что представляла самое худшее, и винила себя в том, что произошло. «Мы должны были успеть раньше. Должны были, чёрт побери…»      — Куда ж я денусь-то… — сиплым шёпотом откликнулась Ёроко, не признав поначалу собственный голос и будто бы специально проверяя его наличие. Разрозненные мысли не позволяли ей составить полную картину того, как она могла оказаться в больничной палате, а память упорно не желала подчиняться и давать ей показания.      — Не шути так, — проворчала Щинобу, а сама успокоилась, услышав привычную иронию, от которой, видимо, подруга не в состоянии отказаться даже после сотрясения мозга, и с заботливой принципиальностью добавила: — И не разговаривай, тебе нельзя.      Пациентка отвернулась от неё и тяжко вздохнула. На ум ей пришла забавная мысль, что она впервые в этой палате в качестве пострадавшей и что впервые в жизни во время лечения за ней кто-то присматривает. В детстве их со старшей сестрой беспощадно закалял отец, для которого они были поздними детьми, и он трясся над ними, как над хрустальными цветами ювелирной работы, будучи к ним даже слишком строг и требователен, а мать, тихая и незаметная, беспрекословная женщина, вышедшая замуж за человека почти на двадцать лет её старше, словно бы не имела никакого дела до дочерей и во всём подчинялась мужу, не терпевшему «телячьи нежности» и поблажки. Если его ребёнок заболевал, то болезнь становилась наказанием: и на природно-естественном уровне, когда организм не защитился от бактерий, и на семейном — запрещались всякие контакты с «провинившейся», кроме как с иногда приходящим на дом врачом, всякие попустительства и балования, через кои другие семьи всегда выражали любовь, заботу и обеспокоенность состоянием близкого. До сих пор Ёроко считала такое поведение обычным и самим собой разумеющимся, пока однажды не подхватила лёгкую простуду с едва повышенной температурой, а Хироки неожиданно проявил к её здоровью столь непривычную и нежную внимательность, самостоятельно и чрезмерно дотошно занявшись её лечением, что было невероятно мило для неё с его стороны.      «Хироки…» — Хиодощи бессознательно улыбнулась и в один миг осознала, кого сейчас так не хватает. И почему.      Разозлённая упрямством девушки всё вспомнить, прямолинейная и безжалостная память залепила ей ряд моральных пощёчин, ударила в сердце и убила ещё раз, восстановив картину произошедшего и зациклив внимание на исковерканных останках её избранника. Ёроко буквально съёжилась на постели и оцепенела, одолеваемая невыносимой и дико болезненной обидой на жизнь за то, что не умерла после второго взрыва и что пришла в себя вместо какой-нибудь глубокой, бесконечной комы, когда врачи единогласно подписывают приговор об эвтаназии.      Заметившая перемену на лице Энфорсера Китагава встрепенулась и хотела было поинтересоваться, но, поняв в чём причина без слов, прикусила язык. Она чувствовала себя абсолютно беспомощной и бесполезной и искренне ненавидела это ощущение, а самое главное — его непререкаемую истину, ведь вылечить боль физическую относительно легко, но боль духовная не поддаётся воздействию лекарств и даже слов, а иногда и самого времени. Собственная бессмысленность в данный момент, когда Ёроко переживает ни с чем не сравнимую трагедию, угнетала Щинобу и вынуждала её читать себе лекции о фактической никчёмности и ненужности, обвиняя девушку в том, что она плохой друг. Пока неожиданный вопрос Хиодощи, заданный с убийственным безразличием и духовной пустотой в голосе, не отвлёк Инспектора от самобичевания:      — Похороны… Хироки… уже?..      — Ещё нет, — поспешила ответить Щинобу, не сумев скрыть виноватость в интонации. Судебно-медицинская экспертиза останков Ищиги была завершена днём, но от предложения упокоить его сразу же после этого Китагава отказалась, рассудив, что это право Ёроко — определиться самой, будет ли она присутствовать при этом или всё-таки не захочет. Брюнетку мучила совесть, нашёптывавшая о том варианте, в котором было бы лучше поставить подругу перед фактом и счесть это за попытку наименьшего травмирования психики девушки, но в чём-то такая позиция казалась Инспектору нечестной, ведь за Энфорсеров и так решали слишком часто.      Продолжать тему с похоронами Хироки Хиодощи не стала, не разбираясь, как отнестись к непрозвучавшему, но очевидному вопросу, и всего лишь устало спросила, дабы попробовать мысленно сбежать от рвущей ей душу кровавой и жестокой картины:      — Что случилось?.. После?..      — Икэда в тяжёлом критическом состоянии, врачи делают всё возможное… — на этих словах Ёроко ощутила слабую злость и вновь прокляла своего «рабовладельца», — …но никаких утешительных прогнозов пока дать не могут, — Щинобу примолкла, боясь сообщать следующее, но враньё или молчание тоже выходом не были. — Преступника мы не поймали. Когда мы прибыли на место, никого больше не было. И… это был не настоящий Кумакура Казума. Настоящий всю ночь провёл в баре на праздновании дня рождения своего друга и понятия ни о чём не имеет. Его коэффициент никогда не поднимался выше 65 единиц, — растерянно и задумчиво рассказывала Инспектор, ощущая некоторую неловкость за свои слова, как если бы она опять была во всём единолично виновата. — Однако другие допрошенные сотрудники утверждают в один голос, что на рабочем месте видели именно Кумакуру. Сейчас аналитики проверяют все клиники пластической хирургии и проведённые в них операции, но пока никаких сведений нет.      И про себя, не решившись произнести это вслух и сообщить Энфорсеру подобную правду, добавила: «А ещё твой коэффициент преступности возрос на сто единиц…» Брюнетку не столько беспокоил в этом вопросе сам факт неприятного и пугающего показателя «бешенства» её подчинённой, когда такие кардинальные изменения нещадно курировались и не поощрялись другими Инспекторами, сколько её искренне волновало осознание пережитого Хиодощи стресса и его последствия для психического здоровья рыжей девушки — единственное, что по-настоящему заботило Китагаву, не придающей значение каким-либо измерениям и в первую очередь видящую перед собой пострадавшего физически и морально и мучающегося от духовной боли близкого человека.      — Значит, всё было напрасно? — от обиды на весь мир за его несправедливость и издевательское глумление именно над нею Ёроко едва сдержала набухший где-то в горле комок, выдавший её переживания и прочувствованный слишком проницательной подругой, которая, набрав будто для смелости воздуха в лёгкие, выпалила на одном дыхании:      — Погибший при исполнении Энфорсер Ищиги Хироки сумел записать свой диалог с преступником, и это очень важная улика, поскольку поможет в составлении профайла подозреваемого. Однако… — замялась Щинобу, — … после взрывов щиккокан-девайс оказался сильно повреждён, поэтому запись сохранилась явно не полностью и мы сейчас пытаемся восстановить её.      Хиодощи снова отвернулась, направив опустошённый и ничего словно бы не смыслящий взор в потолок, надеясь, что свет лампы испортит ей всё ещё нечёткое и расплывающееся зрение и что затем её спишут с работы в качестве Энфорсера, как бракованную, а потом утилизируют. От мрачных и пессимистичных раздумий Ёроко оторвала поразившая её реплика подруги:      — Когда я просматривала видео с камер скрытого наблюдения в музее, чтобы понять, что произошло у выхода из него между Ищиги и Кумакурой и распознать лицо Кумакуры… — сконфуженная и неловко себя ощущающая Щинобу неуверенно замолчала, но, едва Энфорсер опять посмотрела на неё, требуя продолжения одними лишь выразительными глазами, тут же возобновила поток сумбурной информации: — Там была одна запись… Кажется, очень личного характера, — короткий взгляд на подругу, — Я… подумала, что… В общем, никакой записи никогда не существовало и никто её больше не видел, — Китагава покраснела от смущения и опустила голову, с превеликим интересом разглядывая колени и лежащие на них руки. В этом случае Инспектор почему-то была уверена в правильности избавления от улики против её подруги, пускай даже второй участник интимного видео отныне принадлежал миру мёртвых.      — Для тебя это не новость, — как данность и очевидный факт проговорила спокойная Ёроко, к которой немного начал возвращаться нормальный голос, и, когда Щинобу кивнула, подумала: «Яппари нэ…»      Обе девушки замолчали, занятые нелёгкими и порой неприятными мыслями, и больничная палата погрузилась в благодатную и убаюкивающую тишину, едва нарушаемую пикающим писком приборов. Ощущая бесконечную усталость, граничащую со смертельной изнеможённостью, Энфорсер прикрыла болевшие глаза, со слабым удовольствием опуская тяжеленные веки и невольно проваливаясь в спасительный сон, больше похожий на глубокий обморок. Обратившая на это внимание Китагава встала с офисного кресла, поставленного здесь специально для посещений пациентов, и тихонько, стараясь не шуметь, направилась к выходу. После себя она оставила на стуле подарочный маленький пакет, хранивший в себе нечто ценное, присланное на имя Хиодощи, но заказанное Ищиги, и во время разговора покоившийся на полу, чтобы Ёроко не заметила его сразу, и покинула комнату. «Ей лучше открыть его в полном одиночестве…»      15. «Мэ га… мавару…» — «Голова… кружится». Дословно «глаза кружатся», даже не «перед глазами кружится». Вот так. х) У нас кружится голова, а у японцев — глаза.      16. «Яппари нэ…» — «Так и знала…»