Evidence

     Высокомерно белоснежный и утончённо безликий зал поражал воображение подвластной редко какому замкнутому помещению просторностью. Высокие потолки позволяли посетителям ощущать себя как будто в ничем не ограниченной сфере и словно отсутствовали, не надавливая невидимым грузом сверху: задачу переносить тяжесть этажа выше полностью взяли на себя элегантные колонны, скромно сливавшиеся с монотонным сдержанным интерьером. Необъятные комнаты Музея Современного Голограммного Искусства соединялись широкими арками и причудливо переплетались друг с другом, образуя бесконечные коридоры и тем самым вызывая восхищение обширностью территории. Однако самым безбожным и кощунственным образом аккуратность и величие выставочных залов оказались попраны под натиском безумствующего хаоса, взявшего в сообщники панику и страх. Ещё несколько часов назад музей блистал уникальными экспозициями, созданными благодаря современным технологиям и посвящёнными одному из самых спорных и вечных чувств — любви к своему ближнему, и со снисходительной благодарностью принимал в себя толпы любопытствующих зевак, влюблённых парочек, скептично или с интересом настроенных ценителей искусства и прочих гостей, нашедших личную важную или не очень причину заглянуть на огонёк. Но сейчас каждая голограмма подверглась насилию и была обесточена, исчезнув с уготовленных постаментов, и каждая инсталляция помрачнела и утратила блеск, превратившись в груду непонятного хлама, нагло заполонившего собой практически всё свободное пространство на полу и заставлявшего ступать осторожно и внимательно, дабы не нарушить общей картины места преступления после произошедшей здесь трагедии. И лишь главный зал, вокруг которого как лепестки вокруг сердцевины цветка были сконцентрированы комнаты поменьше, мог служить ясным и понятным ключом к разгадке того, что за несчастье сегодня вечером здесь постигло столько людей сразу, в буквальном смысле за одно неуловимое и непредсказуемое мгновение. Установленный в центре пьедестал, коему отводилась роль опоры для основного экспоната, являвшегося одновременно и лёгким развлекательным аттракционом, представлял собой развороченную взрывом грязную и тёмную из-за пропитавшей всё алой субстанции дыру в полу, поглотившую ничтожные остатки инсталляции и некоторые из смешавшихся между собой останков жертв, разорванных бомбой достаточно для смертельного исхода, но недостаточно для полного уничтожения тел. Их и тех, кого неудача снабдила возможностью оказаться в радиусе действия, кровь со злорадным оскорблением мстительно разукрасила аляповатыми мазками попавшиеся в пределах её досягаемости колонны и стены, разливаясь карминными лужицами на белоснежному полу и впитывая в себя прочую грязь и мусор, и красочно, пусть и однотонно, дополняла картину страшного беспорядка, созданного смертью людей и их ранами, нанесёнными при взрыве или же после в давке под влиянием животной паники. Витавший под сводом ослепительно светлого потолка приторный запах жжёного в собственном соку мяса в отчаянии стремился заполнить собой просторное помещение и постепенно терял бразды своего здесь правления: оснащённый мощными фильтрами зал беспощадно проветривался, а лишённый искусственной свежести воздух ускоренными темпами очищался, не давая специфическому аромату мёртвых тел возобладать над ним.      Возвратившись из комнаты охраны, где он осуществлял наблюдение за музеем и раздавал указания, широким и уверенным шагом на территорию осквернённой комнаты зашёл Инспектор Третьего Отдела Икэда Такахиро, брезгливо ступая только на чистые от мусора, крови и мелких человеческих останков островки пола, но не собираясь подходить слишком близко к отвратительного вида скандальной экспозиции. Окинув внимательно и равнодушно ближайшую к выходу колонну, скептически оценивая степень её белизны и пренебрежительно удовлетворяясь результатом, мужчина с расслабленной леностью прислонился к ней плечом и достал из кармана тёмных брюк пачку сигарет, привычным и ловким движением извлекая из неё аккуратную трубочку никотинового яда, и, щёлкнув зажигалкой в другой руке, неспешно затянулся. С нарочитой рассеянностью он провожал взглядом тёмно-серых, плотно скрывающих эмоции миндалевидных глаз упорядоченную и отлаженную работу маленьких непревзойдённых любимцев всех аналитиков Бюро — канщики-дронов, трудолюбиво и скрупулёзно собиравших всевозможную информацию с места преступления для дальнейшего лабораторного анализа. Их, казалось бы, бессистемное и степенно-важное мельтешение по всему залу придавало ситуации завершённой неизбежности и меланхоличности, отвлекая от распластанных по замызганному полу трупов. Лицо Икэды непроизвольно скривилось от очередного приступа брезгливости: в такие моменты он был несказанно — если так можно было выразиться в его случае — рад мелким работящим головастикам и тому, что не является латентным — не стоило и сомневаться, кто бы выполнял эту грязную работу по сбору образцов и на кого бы пал его собственный выбор, если бы не эти роботизированные недопаучки. Впрочем, мужчина имел и другие поводы быть раздражённым: на славу выдался не только вечерок, но и погода. Упрямая и человеконенавистническая августовская жара ещё не сдала свои позиции, посягая на недостижимый бессрочный лимит царствования, и вовсю пользовалась услугами повышенной влажности и духоты — её вечного прихвостня. На руку высокой температуре воздуха играло и расположение нынешнего преступления, ибо Кото-ку был изрезан подобными артериям водными каналами, соединявшими Сумида-гава и Ара-кава, впадавшими в Токё-ван, и был непосредственно близок к океану благодаря заливу — райское местечко для пребывания в восемь часов вечера, когда только стемнело, а ночная прохлада не успела остудить каменные джунгли. Недовольный сорвавшимся приятным вечером в компании своей старой и весьма привлекательной знакомой Инспектор высокомерно усмехнулся. Его статус в данном расследовании позволял корыстному мужчине всецело пользоваться всяческими привилегиями, поэтому патрулировал территорию Музея Искусств и прилежащего к нему Киба Коэн, как и окрестностями, сейчас не его Сангакари, а Ичигакари, в то время как эвакуацией раненых и пострадавших занимался Нигакари. И посему в данный момент коварный хонбучо раздумывал, в каких «справедливых» пропорциях поделить ответственность между отделами Бюро за ликвидацию последствий взрыва, пусть большая часть сией грязной работы и взваливалась исключительно на дронов: разгребать, разумеется, придётся немало, и посему необходим контроль. «Кого бы оставить здесь до поздней ночи?» — лениво рассуждал Икэда, пренебрежительно ссыпая окурки прямо на пол и внимательно следя, чтобы пепел не посмел коснуться вычищенных до блеска ботинок.      Осторожной и мелкой поступью после обхода порученной ей территории музея, дабы убедиться в отсутствии как всех посторонних и ещё не эвакуированных людей, так и подозрительных предметов, в зал вернулась Инспектор Китагава, стараясь идти аккуратно и не нарушить покой и без того изувеченных останков, и машинально заложила за спину Доминатор, вкладывая его в поясную кобуру.      — Ору куриа, — на всякий случай сообщила Икэде Щинобу, будучи полностью уверенной в том, что её ответ как обычно столкнётся с игнорированием и не потребует завязки не нужного и не интересного ей диалога.      Подходить к старшему напарнику девушку явно не тянуло, поскольку стоило ей зайти, как её чуткое к мерзким запахам обоняние подверглось резкой атаке сигаретного дыма, смешавшегося с нотками почти исчезнувшего аромата смерти и ужаса, поэтому она предпочла остаться у главной арки и, не скрывая усталости, с лёгким и почти неслышным вздохом прислонилась к неприязненно холодной белой стене, благодатно остужавшей сквозь ткань форменной куртки и тонкий шёлк блузки. Ноги неистово и возмущённо гудели после многочасовой операции и желали немедленно сбросить с себя обязанность служить опорой не менее изнеможённому телу, коварно подговаривая свою владелицу словно нечаянно сползти по стенке и присесть хотя бы на корточки, пока не вернутся с аналогичного задания Энфорсеры и не будет возможно покинуть распотрошённый музей. Китагава бросила на не потрудившегося обернуться к ней мужчину несколько раздосадованный и недоброжелательный взгляд, готовый много что поведать об отношении хозяйки к коллеге, но столкнулась лишь с отчуждением расслабленной спины напарника, облачённой в тёмно-синюю льняную рубашку, нахально сообщавшую девушке о том, что Икэда даже не потрудился надеть форменный жакет, предназначенный для любых выездов и практически навязанный Инспекторам — прежде всего для их собственной же безопасности. «Впрочем, никакого риска в пребывании в комнате охраны и ведении командования оттуда нет», — язвительное напоминание ужалила расстроенные мысли и без того пребывавшей не в лучшем расположении духа девушки, наблюдавшей, как мужчина непринуждённо и обыденно ссыпает пепел на пол прямо в мелкое озерцо крови возле его ног. «Кимочи варуи…» Однако тратить последние остатки энергии на привычное раздражение поведением сослуживца Щинобу разумно не стала, с лёгкой укоризной к себе самой погасив несвойственную ей недружелюбность и заменив её невозмутимостью, и попыталась вернуть в прежнее рабочее состояние внимательность, ведь задание ещё не было завершено по всем пунктам. Рассеянный, сонный от усталости взгляд чернильно-карих глаз рассредоточенно и как можно более спокойно скользил по каждой детали, попадавшей в пределы видимости, стараясь игнорировать в целом тошнотворную картину, чьим бесталанным художником выступила надменная смерть. Призванная усыплять бдительность и дарить иллюзию безопасности, чистоты и прохлады белоснежность зала не вызывала должных ассоциаций у Китагавы-канщикан, скорее заставляла неощутимо напрягаться внутри, сжиматься в неопределённый узел странных эмоций и требовала всецело довериться даже иррациональным ощущениям проницательности, положиться на инстинкты и как можно быстрей сбежать из-под этих сводов. Белый цвет в таком количестве смущал и немного отталкивал девушку, и она смутно подозревала, какой величественной силой разоблачения тот владеет: он насмешливо и ярко высвечивал всякие недостатки, всякое несовершенство и выставлял сие напоказ, демонстрируя всем, кто удосужится их заметить. «Вглядываясь в любой цвет, будь то чёрный, синий, зелёный, красный и многие другие, можно начать различать его оттенки и детали, но вглядываясь в белый, можно ослепнуть или сойти с ума, — Щинобу прикрыла уставшие глаза, и свет по-прежнему не позволил ей избавиться от него. — Какое неразумное дизайнерское решение…» Рассудив, что есть дела поважнее, нежели разглядывание интерьера и его оценка, она поднесла руку с канщикан-девайсом поближе к лицу и, вызвав экран с информацией по делу, взглянула на него, принявшись изучать обновления.      Завершив отравление организма никотином, Икэда даже не потрудился поискать подходящее место для окурка, равнодушно отправляя его на встречу с кровяной лужицей: у дронов-уборщиков и так задача не из лёгких, хуже сделать мало возможно, да и сбор образцов на анализ практически завершён. Лениво оглянувшись на младшую коллегу через плечо, Такахиро окинул её задумчивым взором, поскольку желание сложить с себя обязанность контроля за полной ликвидацией последствий всё ещё подыскивало вокруг него жертву, на которую лицемерная совесть мужчины позволила бы переложить сию ответственность. Наблюдая, с какой сосредоточенностью и серьёзностью девушка просматривает какие-то данные на канщикан-девайсе, Инспектор скучающе и с издёвкой оценил её стремление к работе даже в такой час: «Нобуко-чан ни мэирэи суру каи?.. Щигото но мущи дакара нэ». Приклеившееся к Китагаве ещё в первый день её работы скептическое прозвище более не покидало мысли и язык Икэды, не воспринимавшего коллегу всерьёз и не проявлявшего к ней должного — хотя бы по уставу — уважения, однако всё же он был вынужден пользоваться сей кличкой лишь за глаза и старался контролировать себя в присутствии напарницы, ведь никому невыгодно портить даже видимость сравнительно хороших рабочих отношений. Щинобу по меньшей мере раздражала мужчину: слишком правильная, слишком хорошая, слишком добрая, слишком мягкая, но сумевшая вопреки его предсказаниям продержаться в Бюро уже два года — все те качества, которыми сам Инспектор не обладал и считал ненужными и скучными. Её сдержанность и приверженность исключительно работе дерзко демонстрировала ему яркий образец того, каким он не являлся, но должен был быть, а это, на его взгляд, возмутительная наглость. И глупость: нечего ради необходимо так стараться. Таких ребят — отличниц и отличников, пай-девочек и пай-мальчиков, примерных студенток и студентов — в его школе, как и во многих других, всегда проверяли на прочность: ставили пари разного рода, опускали с небес на землю, дабы их с достоинством вскинутые головы и гордый взгляд не возвышали их над окружающими, подвергали иджимэ по малейшему поводу и всячески доводили, чтобы в угоду удовлетворению собственного комплекса неполноценности сбросить зазнаек с пьедестала и показать им, будто они ничем не лучше своих мучителей. Такахиро не участвовал в подобных кампаниях по изведению эдаких «задавак», считая себя выше этого с толикой бахвального благородства, так привлекавшего женщин, но прекрасно знал: они не проходили проверку, сдавались обстоятельствам и пропадали в водовороте жизненных перипетий, теряя личность и опускаясь морально. «И самонадеянной Нобуко-чан суждено то же самое. Сомнительно, чтобы она выдержала ещё восемь лет в Коанкёку… А если и выдержит, то это исчерпает её», — признавать за Китагавой право на другой путь, как и признавать наличие у неё духовного стержня и способности давать отпор, Инспектор не намеревался пока даже в ближайшее время, бессознательно и надменно ощущая ту снисходительную и нарочитую жалость, заключённую в «подаренном» девушке прозвище.      Развернувшись всем корпусом к по-прежнему читающей новости Щинобу, Икэда собрался было оповестить её о спонтанно принятом решении, однако тут же «осчастливить» коллегу, несмотря на её прекрасно заметную ему вымотанность, ему не удалось: его собственный канщикан-девайс ожил, осторожно побеспокоив владельца лёгкой и короткой вибрацией и засияв бирюзой, и стандартной трелью оповестил о поступившем звонке. Привычным жестом вызвав панель управления и узрев имя звонящего, мужчина усмехнулся и принял вызов.      — Эвакуация завершена, — плохо скрывающим собственное недовольство голосом лаконично отозвался Инспектор Второго Отдела Щимомура Масаказу. Раздражение вялыми, оборонительными нотками ущемлённой гордыни пробивалось в пренебрежительной интонации, с коей была отрывисто произнесена фраза-отчёт. За четыре года службы Щимомуры-канщикан в Бюро ни для кого не осталось в секрете, что самообладание сему мужчине не знакомо в принципе, а самомнение могло измеряться в величинах столь гигантских, что просто не нуждались в изобретении — подневольным ему людям приходилось лишь мириться с тяжким характером начальника, ведь его заслуги отнюдь не носили созданной из голословности короны. Будучи лишь не намного старше коллеги и разделяя с ним путь карьерного роста, Икэда прекрасно понимал причины ворчливости и негодования Инспектора: он бы и сам был не рад неожиданно превратиться из начальника в подчинённого, да ещё попасть под руководство вечного соперника. «Что ж, придётся тебе поработать, пока я возглавляю Главное Управление. Уверен, ты поступишь точно так же, если вдруг заполучишь такую редко перепадающую должность», — самолюбие Такахиро не уступало заносчивости Масаказу, но проницательностью и хитростью, как и способностью временно во имя выгоды обуздать амбиции, мог похвастаться лишь один из них, и Щимомура явно не оставался победителем по сим параметрам.      — Джя-я… — намеренно протянул Икэда, дабы раздразнить собеседника его бессилием ещё больше и всласть удовлетвориться собственным положением. — Продолжайте патрулирование. Свяжусь с вами позже.      — Рёкаи, — сквозь зубы словно бы выплюнул Щимомура перед тем, как оборвал связь, чем немало потешил тщеславие Инспектора Сангакари, пока старавшаяся не выказывать никаких лишних эмоций Китагава продолжала упрямо изучать информацию по делу — кажется, во второй или третий раз — и едва удержала равнодушие на лице, слушая краткий разговор: «Кодомоппои, ано футари ва!..» Пусть даже уравновешенные и спокойные мужчины — личное предпочтение девушки во всех сферах жизни — и не почтили своим присутствием Коанкёку, с чем ещё можно смириться, но склонность к мелочной конкуренции и всяческие попытки установить сомнительное превосходство, дабы угодить непомерно жадному честолюбию, порождали исключительно жалостливое снисхождение, если не способствовали потере последних капель уважения. «Впрочем, мне осталось отработать с ними всего шесть лет, а затем, я уверена, они сбегут куда-нибудь повыше», — успокаивала закипающее раздражение Инспектор.      Довольный вызванной неприязнью к себе у давнего конкурента Икэда вновь обратил взгляд на отстранённо державшуюся Щинобу, ещё не подозревающую о новости относительно обязанности, кою её начальник столь любовно и щепетильно избрал специально для неё на этот вечер.      — Ано нэ, Китагава…      1. «канщики-дрон» — дрон по сбору образцов для судебно-медицинской экспертизы/анализа      2. Сумида-гава и Ара-кава — реки Сумида и Ара.      3. Токё-ван — «Токийский» залив; залив Токё.      4. Киба Коэн — Парк Киба      5. Сооса Хонбу — Главное Управление по Уголовным Расследованиям. Формируется из всех трёх отделов Бюро для расследования особо сложных и запутанных дел.      6. Хонбучо — начальник Главного Управления      7. «Ору куриа» — «All clear»; «Всё чисто»      8. «Кимочи варуи…» — «Омерзительно…»; «Противно…»; «Отвратительно…» и пр.      9. «Нобуко-чан ни мэирэи суру каи?.. Щигото но мущи дакара нэ» — «Может, приказать Нобуко-чан?.. Она ж такая трудящаяся пчёлка». Если дословно, то «щигото но мущи» переводится как «рабочий червь/насекомое», но как идиома — «трудоголик», «человек, страстно приверженный своей работе».      10. Иджимэ — bullying, издевательства      11. «Рёкаи» — «Вас понял». Очень простая и неформальная форма. «Рёкаи щимас» выше по уровню вежливости.      12. «Кодомоппои, ано футари ва!..» — «Эти двое… ну прямо как дети!..». Фраза имеет негативный оттенок.      Про службу Инспекторов в Бюро. Срок службы Инспектора составляет 10 лет. По прошествии этого срока их повышают по карьерной лестнице дальше — на руководящие посты в министерствах и при правительстве. Посему «обожающие друг друга» персонажи самозабвенно считают года до того момента, как смогут расстаться благодаря сему продвижению по службе.

*****

     Совершая обход по порученной ему части со служебными помещениями на первом этаже Музея Современного Голограммного Искусства, Ищиги Хироки — Энфорсер Третьего Отдела — со всем профессионализмом и осторожностью бывшего сотрудника личной охраны — другими словами, сэкюрити порису — одного из крупных и относительно скандальных деятелей Японии ступал по доверенной ему территории, стараясь свести звук собственных шагов к минимуму и по привычке всецело настроившись на идеальное выполнение задания. Посему от его настороженного бокового зрения не укрылась некая неожиданно юркнувшая позади тень, и реакция была соответствующе молниеносна: несмотря на мощную конституцию и её кажущуюся неповоротливость, мужчина легко и грациозно словно некий крупный хищник развернулся в намерении замахнуться или отразить возможный удар. Однако его значительно более мелкий и ловкий соперник изящно уклонился и проворно выскользнул из-под почти поймавших добычу сильных рук, отскакивая на несколько шагов назад, чем вызвал бы необходимость повестись на манёвр и продолжить схватку, если бы Хироки не остановился вовремя, идентифицировав улыбнувшегося с безобидным озорством и кокетливым превосходством безбашенного и тем не менее обаятельного оппонента. Светло-серый иронически недоверчивый взгляд мужчины встретился с задорным агатово-чёрным взором его напарницы.      — Нани о!.. — с запоздалой досадой воскликнул Хироки, сдерживая крепкое ругательство и с обречённой усмешкой понимая, что Хиодощи Ёроко вновь удалось застать его врасплох — нахальная девушка делала это так виртуозно и легко, будто с рождения только и тренировалась обводить вокруг пальца всех и всегда.      — Нани мо щинай ва, — не скрывая закономерного самодовольства, томно промурлыкала Энфорсер, как можно более соблазнительней подходя к молодому человеку.      — Я мог ударить тебя, — уже спокойней, но не менее строго заявил мужчина, с удовольствием наблюдая за ней и стараясь держать во внимании каждое её действие.      — Нет, не мог, — с вызывающей насмешкой Ёроко и не подумала пощадить его мужское эго, согревая его душу лукавым взором.      Откровенное приглашение с невинной игривостью укрывалось в глубине ониксовых глаз, молчаливо звучало в плавных и красивых движениях искусительницы и таяло в призывной ласковой полуулыбке. Уловивший настроение своей неофициальной девушки и прекрасно осведомлённый о её заскоках Хироки с едва различимой ухмылкой вложил Доминатор в кобуру, чтобы освободить обе руки и заключить сорвавшую ему обход нарушительницу в объятия отнюдь не дружеского характера.      Стоило ему это сделать, как от её обольстительной и обманчивой мягкости и его собственной сдержанности не осталось и следа: молодые люди с ненасытностью страсти кинулись друг к другу, подхлёстываемые полным и ясным осознанием того, что сейчас не время и не место для исполнения подобных желаний. Поглощённая властным взглядом серых глаз мужчины Ёроко легко подпрыгнула, подхватываемая сильными руками, упрочивая своё положение и оккупируя его талию ногами, и с дерзким отчаяньем прильнула к нему, обвивая жадными руками для пущего удобства его шею и привлекая к себе. Потакавший буйным фантазиям подруги Хироки не нуждался в повторении просьбы-полуприказа, и он откликнулся на её капризное требование необоснованно срочного, жизненно необходимого поцелуя, словно с невольной жёсткостью и почти тоской сжимая хрупкую девушку, ощущая молниеносно разливающийся по телу огненным мёдом жар. При абсолютном одобрении Хиодощи, выраженным в сдавленном вздохе, Ищиги с долей будоражащей их обоих грубости вдавил понукавшую его к тому девушку в неприветливо прохладную, бледную и не привыкшую к такому обращению стену, не останавливая натиск вымогающих большее ласк руками и губами, пока рыжая совратительница млела в его объятиях, едва успевая отвечать мужчине таким же напористым образом, и лишь бессознательно выводила хаотичные непонятные узоры пальцами по его столь коротким, что нельзя было ухватиться, жёстким и густым русым волосам — в исступлении ей даже казалось, будто колкая и немного острая щетина готова зверски изрезать чувствительные подушечки пальцев, будто вот-вот они действительно окрасятся кровью и она зальёт голову её избранного. Взмолившись о краткой пощаде, Ёроко вынудила мужчину временно переключиться с истязания её губ на шею. Судорожно испивая воздух большими глотками, она невольно приоткрыла затуманенный похотью взгляд и со стоном выпалила, больше заботясь о том, что вытворяли его руки, нежели об увиденном.      — Хироки… Канщи-камера…      Увлёкшийся Ищиги не придал значения её словам, и она почти на одном дыхании еле слышным, прерывистым шёпотом встревоженно разъяснила, с трудом доведя ускользающую, буквально испаряющуюся мысль до конца:      — Если Икэда… всё ещё… в комнате… охраны…      Осознав всю важность едва расслышанной информации, молодой человек будто бы протрезвел и отстранился от девушки, но отнюдь не стал выпускать её из своих объятий. Ёроко передохнула и откинулась немного назад, опираясь затылком на стену, насколько это позволял растерявший аккуратность пучок, смешно украшенный теперь торчавшими во все стороны мелкими кудряшками. Любовники немного растерялись, впервые оказавшись лицом к лицу с возможностью реального разоблачения, ведь догадки и предположения свыкшихся с их поведением коллег до сих пор не имели настоящих доказательств, и тем более о творящемся у них под носом не должны знать Инспектора. То, что их начальство не жило с ними, весьма помогало в укрывательстве запрещённых отношений. И в первую очередь дело касалось не дававшего никаких поблажек подчинённым Икэды. Краткое молчание сомнений накрыло мужчину и девушку мягкой шалью беспокойства, но продержалось лишь несколько секунд и было равнодушно отвергнуто.      — Камаваннэ ё!.. — с несвойственной ей грубостью хриплым голосом почти выкрикнула Ёроко, и агатовые очи лихорадочно и воинственно сверкнули, получая понимающий отклик в серо-стальных глазах.      Решительно перехватив податливую и точно невесомую для него девушку покрепче, Хироки широким шагом направился в только что осмотренное им подсобное помещение, не оснащённое предательскими камерами, и с силой рванул жалобно скрипнувшую ручку старой двери. Даже если кто-то что-то и видел, то этот человек видел достаточно. Что бы они ни предприняли сейчас, ни ему, ни ей несдобровать в случае обнаружения подобной видеозаписи. «К чёрту всё», — категорично разозлился обычно спокойный Энфорсер, одновременно впиваясь в губы любовницы своими и с силой захлопывая за ними дверь: слишком уж часто в их жизнь вмешиваются посторонние.      …— Всегда хотел спросить… — жаркое, ещё не восстановившееся дыхание Хироки приятно опалило щёку Ёроко, любовно и нежно орошавшей его лицо умиротворяющими лёгкими поцелуями и комфортно устроившейся у него на коленях.      Служебная комнатка — из-за царившего бардака в ней, состоявшего из какого-то хлама, вышедшего из употребления оборудования и многих устаревших вещей, нельзя было точно определить её предназначение — благосклонно приняла отпустившую тормоза и предавшуюся грехопадению парочку, даже припася для них среди всего барахла продавленный, но очень мягкий и гостеприимный диванчик. Парень с удобством откинулся на когда-то кожаную спинку, позволяя девушке взять формальное главенствование и оседлать его, и сейчас она со взаимным удовольствием прижималась грудью к его груди, ощущая, как он нежно и расслабленно водит пальцами вдоль её позвоночника, чем вызывает волны приятных мурашек по обнажённой коже.      — Зачем ты вытворяешь такое на выездах?..      Она действительно позволяла себе подобные выходки, но лишь изредка, поскольку далеко не всегда обстоятельства были на их стороне. Если смены совпадали, если вызов предполагал большие временные затраты, если в принципе существовала малейшая возможность отлучиться относительно ненадолго как можно более незамеченными, рыжая хитрюга всякий раз совершала покушение на его самообладание или изображала из себя жертву совращения. Жаловаться на сии сумасшедшие поступки подруги мужчина явно не собирался, но какие мотивы движут его любимой и прячется ли за ними нечто важное, он по-прежнему не мог разгадать самостоятельно. Присутствие некой неуловимой тайны в ней физически и ментально привлекало его, но их духовные отношения давно уже уверенно пересекли ту незримую черту окончательности, когда отпадает любая необходимость в секретах и загадках, исполнивших миссию связывания двух людей воедино на почве неосознанного любопытства, и когда привязанность к другому человеку оплетает тёплыми и уютными путами, усыпляет всякое ей сопротивление достойным её звания образом и с благоговением всецело доверяется тем сердцам, в которых со свойственными ей скромностью и чистыми помыслами поселилась, мягко узаконивая своё в них пребывание и позволяя своим воспитанникам полноценно открыться друг другу.      — А зачем ты мне потакаешь?.. — тихонько и мелодично рассмеялась Ёроко, безболезненно прикусив мочку его уха, и затем немного отстранилась, чтобы взглянуть избраннику в глаза. Но вместо насмешливого и скрытного, такого характерного для неё взгляда Хироки увидел то, что явно не ожидал: усталость и безнадёга плескались в чёрном океане её очей, отрешённость и даже отчаяние верховодили чувствами Хиодощи. Скупого на эмоции Энфорсера правдивое отражение истинных переживаний девушки поразило до глубины души и приобрело для него неиссякаемый оттенок сокровенной и неоспоримо важной священности: ещё никогда его женщина не казалась ему такой ранимой, сбросившей привычную маску беззаботности и силы и обнажившей перед ним не только тело, но и душу.      — Я представляю… — будто неуверенно начала Ёроко, на мгновение отведя глаза, но тут же вернув внимание следившему за её реакциями мужчине. — …представляю, будто мы абсолютно свободны, — она невольно перешла на шёпот, словно для того, чтобы не спугнуть прикорнувшую в её мыслях иллюзию или чтобы скрыть неожиданно прорвавшуюся в голосе опасную, не сулившую ничего хорошего звонкость. — Будто мы обычная парочка, которая ищет сомнительные приключения и уединяется там, где им заблагорассудится, которая может выйти отсюда без всякого страха быть пойманными и затем уйти со смехом из этого помеченного ими музея, дабы потом в старости вспоминать все эти глупые шалости и смеяться над уже несвойственными двум ста-арым-престарым старикам порывами и столь беспечными растратами собственной энергии, — девушка перевела дыхание, сдерживая печальный вздох, и немного прищурилась, горько улыбнувшись. — Когда я так думаю, когда фантазирую себе это на выездах… мне хочется подтвердить с тобой эти фантазии, воплотить их в жизнь, потому что ты самое реальное и настоящее, что у меня есть, — прозвучавшее признание сорвалось с её уст так легко и естественно, словно не заключало в себе всей тяжести откровения, и она будто не заметила собственной оплошности, продолжая разглядывать молча слушавшего Хироки несколько опустошённым и одиноким взглядом. — И тогда мне на самом деле начинает казаться, что мы вольные птицы, что мы больше не в клетке, что мы вырвались ненадолго полетать и что это абсолютно наш и только наш момент, что это никто не в силах отнять или испортить…      Ёроко задумчиво примолкла, пытаясь осознать, как много личного она поведала своему мужчине, и понять, какова его реакция на услышанное, но едва Ищиги возжелал оставить её слова не без ответа, она мгновенно приложила палец к его губам и предвосхитила закономерное удивление, смягчая сказанное насмешливой улыбкой.      — Тогда мне и впрямь кажется, что мы действительно свободные. Мы сами решаем, что можно или нельзя, — она склонилась к его лицу совсем близко, их дыхания смешались, и Хиодощи вновь стала самой собой, представив Хироки возможность лицезреть возвратившихся сумасшедших бесят в её глазах. — Решаем, что именно нам хочется, где именно хочется, как и когда хочется… — шёпот стал обжигающе горяч и обольстителен, а пальчик вызывающе потирал нижнюю губу молодого человека, — И это единственный имеющий значение критерий, определяющий границы всякой свободы: только наши — и ничьи больше!.. — желания и их непосредственное исполнение.      В качестве торжественного завершения монолога и практического доказательства своей теории Ёроко убрала руку от лица Хироки и развязно, несдержанно поцеловала его, моментально теряя руководящую роль в процессе и с удовольствием оказываясь ведомой. Однако привыкшая оставлять последнее слово за собой капризная и непредсказуемая девушка не долго позволила происходящему свершаться и не дала ни малейшего шанса уже произошедшему повториться, неожиданно выскальзывая из тёплых объятий.      — Нам пора возвращаться в реальность. Ещё немного, и они точно хватятся нас, — с сожалением произнесла Ёроко и добавила, чем вызвала ухмылку у Хироки и сама не удержалась от смешка: — И хватит греть мне блузку, и так жарко, вставай с неё!      Пока молодые люди поспешно и вполне скоро, без излишней суеты одевались и приводили себя в порядок, стараясь как можно лучше скрыть все улики их совместного преступления, каждый думал о своём. Хиодощи мысленно корила себя, что позволила сокровенным фантазиям вырваться наружу и нарядиться в слова, пусть ей и не было стыдно ни за себя, ни за подобные рассуждения, и тем более ей не было стыдно перед любимым человеком: простая и глупая в чём-то причина заключалась в странном ощущении полного доверия к Хироки и естественности ситуации, несмотря на вросшую намертво в её линию поведения наигранность, державшую окружающих на определённой дистанции от её эмоций. «Чудное чувство», — незаметно усмехнулась девушка, отвернувшись к мужчине спиной и застёгивая многочисленные пуговички блузки. Но оно ей нравилось, и поступок казался логичным и даже честным, ведь молодой человек уже делился с ней важным и личным, пока она предпочитала отшучиваться и отмалчиваться.      Сам же Хироки предался не самым радостным размышлениям об услышанном, и хмурость оплела его жёсткие черты лица некой вручную сплетённой ею, невидимой с первого взгляда тьмой. Твёрдо стоявший на земле и никогда даже не испытывавший желания предаться пустым мечтаниям мужчина представлял собой совершенно противоположный тип мышления, нежели его возлюбленная. Его ожидания и стремления всегда базировались на рациональном распределении возможностей и соотношении сил и являлись порождением элементарной логики, для него существенное и важное в первую очередь составляли мирские радости и нужды, и приоритеты расставлялись в строгой зависимости от того, что было необходимым в данный момент и что требовалось сделать для достижения той или иной цели. Не отличавшийся щедростью на проявление эмоций и державший их под железным контролем, обладавший военной косточкой Ищиги предпочитал доверять разуму и холодному расчёту, а они всегда превозносят выгоду над всякими другими достоинствами и недостатками какой бы то ни было ситуации. Работа Энфорсера не могла вызвать у него какого-то особого отношения хотя бы потому, что она по своей сути ничем не отличалась от его прежней работы и любой работы в принципе: человек подписывался на добровольное рабство и связывал себя обязательствами, получая взамен обещанный денежный выигрыш и имея право распоряжаться им. Хироки не волновали глобальные проблемы справедливости, иллогичности построенной Вселенной, непонятного социального расслоения, недалёкости растущих поколений и недоступные ему по статусу блага, пока он мог выполнять то, что он считал своим долгом: по-прежнему хорошо обеспечивать престарелых родителей и достойно проводить каждого в следующий мир, как, например, отца этим летом. Для него не имело никакого значения то, что окружение его отвергло и посчитало негодным материалом, поскольку в сравнении с сим самым неразвитым социумом он был намного лучше их вместе взятых и лучше понимал чересчур усложнённое восприятием человечества устройство мира, и ему не нужно было доказывать это ни себе, ни кому-то ещё. Простого знания достаточно для настоящей гордости и подлинного самоуважения, всё остальное — лишь невнятные шепотки, даже если они озвучены нежным и чётким женским цифровым голоском. Важные для него люди не предавали его и не покинули, и пока он выполняет обещанные им функции, пока они нуждаются в нём, ему нет никакого дела до собственного формального положения на социальной лестнице. «Чешут зубы на вечные спорные темы социальной справедливости лишь те, кому нечем и некем заняться, и те, кто понапрасну тратит время на нытьё и саможаленье по поводу и без повода, — Хироки был категоричен и жёсток в определении собственного отношения к любителям поиска глубинного значения всего на свете и разгадывания неких несуществующих тайн Вселенной. — И те, кто ищет смысл своей никчёмной жизни в прозрачных и туманных облаках, ослеплены ярким солнцем и потеряли возможность увидеть искомое рядом с собой».      Но Ёроко кардинально отличалась от него. Подростковый максимализм и не проходящее бунтарство обязывали её к тому самому вечному поиску, что Хироки определил в разряд ненужного и не способного зацепить его внимание. Избыточная эмоциональность, проявлявшаяся в острой чувствительности, опасно граничившей с ранимостью, и одновременно невероятная жизнерадостность, подкреплённая стальным самоконтролем и не позволявшая ничего лишнего, буквально распирали её молодую, не наигравшуюся и любознательную душу, прямо-таки жаждавшую вкусить каждое мгновение, каждый момент, каждую минуту. Не знакомая мужчине энергия с неистовым жаром бурлила в ней, с не утихаемой настойчивостью ища выходы и сверкая во тьме агатовых глаз, грозя вырваться на свободу, устроить незабываемое шоу и сразить наповал, и пламенно отрицала невозможность своего избавления от социальных оков, предпочитая иллюзии и всецело отдаваясь тому делу или человеку, которых Ёроко считала важными для себя. Жизнелюбие и активность, детская непоседливость, очарование непосредственности, избыточная страстность и женская привлекательность вкупе с пытливым умом и цепкой наблюдательностью, с почти экстрасенсорной интуицией составляли своеобразную харизму девушки, и для спокойного и уравновешенного, абсолютно не похожего на неё Хироки Хиодощи сама по себе являлась откровением, необычным и изумительным открытием, кое он и не думал когда-либо встретить. «И она полностью оправдывает своё имя… — неуловимая усмешка успела обратиться в настоящую, тут же скрытую улыбку на его лице. — Сасуга Этсу-чан ё». Энфорсер и не успел заметить, как Ёроко начала менять его и столь контрастно дополнять его сухую и однообразную натуру. Он подобрал доселе покоившийся на другом конце дивана, а теперь сползший на пол светлый лёгкий пиджак — последнюю деталь собственного гардероба, предстоявшую надеть — и взглянул на избранницу, с долей заметного раздражения смотревшую в экранчик кос-девайса, как в зеркальце, и отчаянно пытавшуюся при помощи одной руки что-то экстренно сотворить с превращённой в ничто причёской. Она смешно морщилась, беззвучно шипела ругательства и спешно — чем добавляла сложностей — старалась хотя бы распутать волосы, используя пальцы как расчёску, поскольку пышная огненная шевелюра не пожелала бы укладываться обратно в классический и строгий пучок, так спасавший от царящей на улице жары.      Именно в её яром и жизненно необходимом свободолюбии заключалась основная проблема: как птица со связанными крыльями Хиодощи томилась в Бюро словно в тесной клетке, она была больна волей до самых глубин необъятной души и иссыхала, как без целительной воды, задыхалась, как без доступа к воздуху, чахла без неё, как цветок погибает без солнца. Если Хироки сознательно и тщательно избирал свой путь, действуя взвешенно и продуманно, никогда не поддаваясь порывам и поступая по расчёту, и наперёд с холодностью рассматривал как все вероятные варианты, что могут произойти с ним, так и их последствия, то чувства и взбалмошные желания Ёроко верховодили ею, и сумасшедший азарт к приключениям обернулся для неё вечным проклятием. Она была сама виновна в своём наказании и прекрасно сие понимала, достойно приняв его и исполняя отныне предписанное на совесть, но как и всякий узник не могла защититься от вездесущей тоски, злорадно и торжествующе поджидавшей каждого арестанта в четырёх стенах подобно ненасытному кровопийце. Энфорсеры пришли в Коанкёку разными путями: один знал, на что идёт, усиленно изучая единоборства и поступая на службу в качестве сэкюрити порису, и понимал, что рано или поздно необходимость мыслить на шаг впереди возможных врагов заказчика приведёт его в изолятор и сделает потенциальным преступником самого, другая слишком рано нырнула с головой в омут взрослой жизни, понукаемая подростковыми страстями в погоне за недостижимым мечтами, ведомая жаждой отведать непознанное и настолько стремившаяся к беспрекословной свободе, что даже слишком строгая и требовательная опека властных родителей казалась удушающим капканом и что вдохновило проигравшую чувствам и бурлившему адреналину пятнадцатилетнюю девочку убежать из родного дома и выживать в неблагополучных районах и заброшенных зонах. Побег закалил её характер и испытал оказавшуюся стальной выдержку на прочность, но навсегда погубил её только зарождавшуюся жизнь. И теперь спустя семь лет после свершения подобной глупости эта выросшая девочка со всей хладнокровностью объективности не искала тех, на кого могла бы переложить вину за помутневший оттенок и три цифры коэффициента, и осуждала лишь саму себя, не уделяя внимание никаким оправданиям и не пытаясь снять с себя ответственность. Спокойно анализируя собственное поведение, Ёроко однажды смело призналась ему, робко обняв со спины, дабы не видеть его лицо: «Я не хочу ничего менять. Раньше я думала, что могла бы сделать по-другому и где могла бы остановить себя. Но теперь я знаю, что повторила бы всё снова, чтобы встретить здесь тебя. Мне незачем себя жалеть, ведь мне несказанно повезло». И единственной не произнесённой вслух общей мыслью не переставало быть тоскливое желание: «Если бы мы встретились раньше…» А Хироки точно так же раздосадовано думал, что на месте родителей Хиодощи он бы выстроил для неё бункер без окон и дверей и заставил бы просидеть там, пока не выбил бы всю дурь, и что повстречайся они друг другу раньше, то он бы поступил с ней точно так же, как следовало её отцу, как бы это ни выглядело со стороны из-за их десятилетней разницы в возрасте. Ему не нравилась нарастающая тенденция среди его мыслей рассуждать на скользкую тему «если бы да кабы», но всё чаще он сдавался тем самым раздумьям, что так презирал, и хотел изменить прошлое — не для себя, для неё. Мужчина с удивлением для собственной позиции одинокого путника осознавал, как пробравшаяся к нему тайком в душу привязанность медленно, но верно изменяла его и заставляла взглянуть на устоявшиеся принципы с совсем другой стороны.      Всецело поглощённая распутыванием волос и уже не вспоминавшая о волновавших её мысленных дилеммах Ёроко самозабвенно приводила встрёпанную копну рыжих кудряшек в порядок, когда вдруг ощутила, как подошедший сзади Хироки обнял за талию и привлёк к себе, заставив её отчего-то смущённо ахнуть. Он легко коснулся губами её макушки, без всякого стыда и стеснения вдыхая едва уловимый запах золотисто-медных локонов, и от неожиданности подобной нежности она присмирела и чуть ли не впервые в жизни поняла, что испытывает неловкость и духовную слабость: сердце ёкнуло и взяло непривычный галоп, вынуждая щёки воспламенеть алым, и по телу тёплым мёдом разливалось невыразимо волшебное, изумительное и ранее неведомое благородное чувство, побеждавшее без боя и неторопливо таявшее, отбрасывавшее всё незначительное и ярко выявлявшее самое важное. Не сумев расслабиться, пытаясь избавиться от сковавшего замешательства и испугавшись утонуть в неясном чувстве, Хиодощи немного отстранилась, чтобы взглянуть мужчине в глаза снизу вверх, и дрогнувшим хрипловатым голосом спросила, стараясь взять контроль над захватывающим иноземным теплом и выбирая нейтральную и близкую к реальности тему:      — Как думаешь, Икэда нас видел?.. — и с нервным смешком продолжила: — Ещё немного, и точно увидит…      — Не думаю, иначе бы он уже был здесь, — спокойно ответил Хироки, убирая руки с талии девушки, и с умудрённым видом принялся за её спутанные волосы, моментально справляясь с ними и превращая в пример послушания. — Воспользуйся голограммой, поскольку что ты бы ни сделала, выглядишь соответственно не тому, чему хочешь, — саркастично усмехнулся Энфорсер.      Ёроко разочарованно выдохнула: голограммы не казались ей надёжными, да и не приходились по вкусу, но если с причёской и удастся совладать, то мятая одежда нагло и мгновенно выдаст её с головой.      — Может, он стоит за дверью и подслушивает, — неловко пошутила она, пока Хироки колдовал над шевелюрой избранницы, мягко и аккуратно укрощая их, заплетая в слабую косичку. Девушке льстило, как бережно и перфекционистично обращается с волосами мужчина, боясь сделать ненароком больно, и Хиодощи едва сдерживала предовольную улыбку и таяла от нахлынувших приятных ощущений.      — У него терпения бы не хватило, — жёстко отозвался Ищиги, прекрасно зная начальника. Похоже, им действительно не нужно ни о чём волноваться, и видео не навредит им. «Хотя не помешало бы как-то от этого видео избавиться», — прибавил мысленно Энфорсер, не склонный доверяться случайности, ведь всё тайное рано или поздно становится явным, а запись немаловажная улика.      — …надо попросить Щинобу, — задумчиво протянула Ёроко, и Ищиги на мгновение растерялся, приостановив плетение: он ещё не успел ничего сказать вслух, но ответ девушки буквально попадал в точку и являлся логическим продолжением его мысли.      — А она знает о нас?.. — такая перспектива его отнюдь не радовала, пусть он и мог предположить подобное в контексте необычной дружбы Инспектора Китагавы и Энфорсера Хиодощи. «Каинущи ва каинущи, ину ва ину да. Сорэ щка най», — Хироки всегда помнил об этой категоричной идеологии Коанкёку, подтверждавшейся и навязывавшейся, и за шесть лет его службы в качестве «гончей» идеология не подверглась никаким влияниям и переработкам и оставалась строгой и неизменной.      — Мы никогда не говорили об этом напрямую, — неуверенно протянула девушка. — Она очень умело и тактично избегает этой темы, как будто естественно и случайно, — Ёроко усмехнулась, сомнения в сией «естественности» одолевали её. — Так что, я думаю, она если не знает точно, то догадывается. Хотя я также допускаю ма-аленькую возможность, что Нобу-чан в силу своей просыпающейся ни к месту наивности и впрямь может и не думать о таком варианте. С неё станется… Или же намеренно не обращает внимание, заставив себя ничего не замечать.      Хироки промолчал, продолжив заплетать косу Хиодощи, осторожно подхватывая и разделяя пряди, как будто только этим и занимался всю жизнь. Неопределённость в отношении к ним Китагавы беспокоила его, ведь нерешительность Инспектора вмешаться в личные отношения Энфорсеров говорила мужчине о том, что Щинобу сама не понимает, как ей относиться к проблеме, растущей прямо перед её глазами, и нужно ли ей вообще бить тревогу хотя бы мысленно, поскольку самое важное для всех троих было то, какую сторону в итоге вышестоящая подруга Ёроко примет. «Нейтральных людей не существует, каждый всегда определяется с берегом, на котором в дальнейшем будет жить, — слова «золотая середина» для Ищиги не имели того значения, какое оно заключало для обычных людей. — Нейтралитет, равным образом и толерантность, всего лишь свидетельство как неспособности человека давать отпор угрозе и взглянуть в лицо проблеме, так и отсутствие собственного мнения».      Китагава-канщикан не вызывала у Энфорсера положительных эмоций, напротив, с её приходом в Сангакари привычный уклад их жизни незаметно, но верно ожил и начать принимать необычные обороты, чуждые налаженному механизму. Консерватор по натуре Хироки не приветствовал неоправданные изменения, причина которых укрылась от пытливой логики и обернулась мантией-невидимкой, поскольку они не были санкционированы, заранее пройдя этап структурированности, и вели в неизвестном направлении. Понять, хорошо ль плохо, пока не представлялось возможным. Энтузиазм Ёроко — не имевшей девушек-друзей ни на работе, ни из прошлой жизни — в отношении нового Инспектора мужчина поддерживать не собирался, отстранённо ведя себя в обществе старшей по званию и младшей по возрасту сотрудницы и следя за ней почти с той же целеустремлённостью, с какой хищник следит за жертвой, и на то были свои мотивы: Щинобу казалась ему неестественной, лживой, пугливой и слабовольной, и Ищиги был готов искать доказательства того, что Китагава двулична, а её намерения лишь с виду окутаны благородством и великодушием.      Он прекрасно помнил, как Икэда бросил новенькую на «растерзание борзым» в первый же её рабочий день, отлучившись по личным делам, и как она подошла к ним, безуспешно пытаясь скрыть нервозность, с огромными испуганными глазами и дрожащим голосом обратилась к ним вежливо и дружелюбно, назвав «доорё но мина-сан» и прося помощи. Любопытная и заинтригованная таким обращением Ёроко моментально отозвалась на просьбу, сама желая испытать начальницу, а двое других, включая спокойного и наблюдательного Масаоку Томоми, откликнулись с меньшим воодушевлением, но не менее благожелательно. Только Хироки счёл поведение Инспектора искусственным и театрально наигранным, дабы суметь «втереться» в коллектив, и даже если она не сама додумалась до этого и действительно не имела в виду ничего плохого, то не стоило забывать об ушлом Икэде, потерявшем доверие подчинённых и наверняка не отказавшемся бы от «шпиона», а первоначальная наивность и решимость Щинобу завоевать место под солнцем в сложившейся команде как нельзя лучше подходили для манипуляций со стороны расчётливого Такахиро. Посему Ищиги-щиккокан с холодом встречал всякую попытку Китагавы сблизиться и отговаривал Ёроко от излишнего радушия, предостерегая её от чересчур частого личного общения с новенькой. Даже в моментально прочувствованной Энфорсерами неприязни Щинобу к своему напарнику, как и в презрительной кличке последнего к коллеге, мужчина чуял подвох и отказывался признавать под натиском Хиодощи, что в этот раз его интуиция ошиблась, взяв ложный след и приняв за врага не того человека. Практически военная, спортивная закалка и долгое время службы в охране — не важно, одного ли гражданина в качестве сэкюрити порису или всех вместе взятых в качестве Энфорсера — выработали в Хироки необходимую для его работы подозрительность, граничившую с параноидальностью, и когда в его мир приходил некто, не соблюдавший законы этого мира, пусть если законы и нуждались в пересмотре, он ощущал необходимость обороняться, ведь если чутьё не обмануло, промах впоследствии мог стоить немыслимую цену — их с Ёроко только завязывавшиеся запрещённые отношения.      Однако время шло, и когда Ищиги окончательно решился на нарушение запрета о связях личного характера между Энфорсерами и перестал держать избранницу на расстоянии ради её же блага, его желание защитить её и себя лишь возросло, но Китагава по-прежнему излучала доброжелательность, всячески выказывала уважение к подчинённым — где только нахваталась этой несусветной для человека её положения глупости?.. или это не выветрившийся подростковый максимализм и протест, направленный на Икэду?.. — и никак себя не скомпрометировала перед ним. Дружба девушек — Инспектора и Энфорсера — понемногу приобретала достаточно близкие очертания, и сначала державшаяся скованно, неуютно и убеждённая в собственной навязчивости Щинобу постепенно при активной помощи Хиодощи прекратила стесняться и стала более открытой, и наблюдавший подобные перемены и поверивший в искренность испытуемой Хироки разочаровался в проверяемой и расследовании и сделал неутешительный для «подопытной Китагавы» вывод: «Она не несёт в себе опасности, но и пользы особо нет, к тому же она довольно скучная, и я не понимаю, почему вы общаетесь». Результаты исследования несказанно насмешили его подругу сердца: «Скучная? Тогда ты бы не держал её на прицеле столько времени и не придирался бы с такой строгостью». Однако Ёроко отличалась от прямолинейного возлюбленного более тонкой и сложной душевной организацией, и её интуиция могла дать ей подсказки на крайне любопытные и как истинно отражающие суть занимательные вопросы: «Но в чём-то ты всё-таки прав. Нобу-чан иногда удивляет меня. Я многого не ожидаю от неё, но бывает так, будто она знает наперёд ответ. Она наблюдательна, но эта наблюдательность настолько бессознательна, что проявляет себя лишь в самые важные моменты. Она словно бы видит картину по частям, до каждой маленькой детальки, даже тех, что мы не видим, но никак не образ в целом. Она замечает и понимает больше, чем ты думаешь, и мне интересно понять, когда она соберёт свою личную мозаику и каким будет этот узор». Хироки посчитал слова девушки надуманными, ведь он не замечал ничего подобного и после сего откровения, и мог только порадоваться за Ёроко, что она наконец обрела хоть какую-то понимающую её подружку. «Правда, однажды Китагава вспомнит о разнице в их положении, а может, и никогда не забывала, и для неё дружба продлится лишь до того момента, пока она не коснётся их работы. Тогда она непременно вспомнит о разнице. Её дрессировали вспомнить об этом, если придётся иметь дело с Ёроко не как с человеком, а как с Энфорсером, как с бесправной подчинённой, как с ослушавшейся гончей», — хмуро рассуждал Хироки, но никогда не делился сим впечатлением с Хиодощи.      — Всё, свободна, — мужчина перевязал получившуюся слабую, но аккуратную косичку резинкой и развернул улыбавшуюся девушку к себе лицом, сурово спуская её с небес на землю: — Нам пора возвращаться к обходу, поскольку как можно скорей нам нужно быть у Икэды.      — Ору куриа, — дурачась, отрапортовала Ёроко, приподнимаясь на цыпочки и привлекая Хироки к себе, дабы вознаградить лёгким поцелуем за прирученные космы. — Я уже закончила. А ты?      — Нет ещё, — Хироки отстранился от неё, глядя, как она спрятала неопрятный вид под голограммой при помощи кос-девайса и приняла тот облик, с которым и уходила на задание: невинный и аккуратно продуманный. — Возвращайся в главный зал, заодно предварительно разузнай, как обстоит дело с записью. Я скоро буду.      — Может, пойдём вместе? — капризно протянула девушка. — Эвакуацией Щимомура занимался, а им можно призраков из воздуха выкуривать, а не только перепуганных пострадавших, готовых поскорее отсюда выбраться, — саркастично подметила она и вновь соблазнительно прильнула к нему, обнимая. — Здесь никого нет больше.      — Я должен доделать свою работу, Ёроко, — он мягко убрал её руки, разрывая объятия, и, виновато улыбнувшись, направился к выходу, но по непонятным причинам неспокойная Хиодощи резво отскочила вперёд него и прислонилась к двери, перегораживая ему собой путь и взглянув на мужчину неожиданно растерянным, щемящим взором.      — Я так не хочу выходить отсюда, Хироки, — тревожным, отчего-то звонким шёпотом проговорила она, мгновенно теряя напускную весёлость и храбрость и становясь слабой и обиженной маленькой девочкой, и бессвязно, жалобно пробормотала: — Тскарэта ва ё… Моо…      — Щоо га най зэ, — глухо и слишком честно возразил в ответ помрачневший Ищиги, внимательно следя за ней словно потемневшими глазами и не понимая, что творится с его девушкой и почему она сегодня сама не своя.      — Мне хочется… — продолжила сокрушённая тоскливыми мыслями Ёроко, — …хочется выйти отсюда только с одной целью: сбежать. Сбежать так далеко, чтобы не поймали… Выживать где-нибудь, прятаться… Но не возвращаться обратно, ни за что не возвращаться обратно. Хоть добежать до порта и прыгнуть в воду, пусть даже я скоро устану и ко дну пойду, лишь бы унести ноги от этого места. Если бы не ты, я бы… не знаю, спрыгнула б с Бюро или с нашего этажа, убила бы Кёкучо, чтобы парализовать всю работу Коанкёку и смыться под шумок, — она почти плакала, но нашла в себе силы засмеяться только что ляпнутой глупости, однако сильней нахмурившийся Хироки не нашёл ничего смешного в сказанном, и следующее предложение, произнесённое жарким отчаянным шёпотом, причинило ему странную, кольнувшую подобно молнии прямо в душу боль: — Давай попробуем?.. — девушка подняла на него лихорадочным, болезненным блеском сверкавшие агатовые очи. — Сбежим?.. Доо… омоу?..      — Ои!.. Щиккари щиро!.. — хрипло и словно рассерженно отозвался Ищиги, крепко хватая расстроенную Ёроко за плечи и легонько встряхивая, будто мог так избавить её от лишних мыслей: ему даже в голову не приходило, что она думает о таком. — Бакана кото о юу на!      — Извини, не сдержалась… — она отвела в сторону опустевший взгляд, как-то разом растеряв прежний пыл и сникнув. — Только… Есть кое-что, что я не понимаю, — неуверенно начала Хиодощи, снова посмотрев на мужчину, и он увидел в ониксово-чёрных глазах смешанную с мрачной иронией обречённость и ускользавшую усмешку. — Что будет дальше?.. Что ещё они могут с нами сделать?.. Я не хочу работать, как Масаока-сан, неизвестно сколько времени и непонятно, до какого возраста. Что с нами будет лет через десять? Они спишут нас со счёта, утилизируют, как устаревшее оборудование, отправят в изолятор, где за ненадобностью тихо и мирно усыпят, как больных и старых никому не нужных животных?.. — голос стал звонче, в нём нотками стали зазвучала оправданная и справедливая озлобленность. — Что мы вообще здесь делаем? Исполняем гражданский долг, искупаем вину перед обществом за нашу убогость? Я думала, что это будет интересным развлечением, эдаким транзитом между моментом, когда мой коэффициент возрос и я умерла для всех, и тем мигом, когда умру по-настоящему, думала, мне хватит этого, лишь бы не изолятор… Прямо какое-то Чистилище, ха, — она коротко рассмеялась. — Я даже думала, что могу сбежать, могу хотя бы попытаться, а там будь что будет… — испуганным шёпотом призналась Ёроко и примолкла, отведя взгляд, поскольку поняла, что действительно наговорила лишнего и что эмоции взяли над ней верх, разрушив к чёрту её броню из самоконтроля.      — У тебя бы не вышло, — спокойно констатировал факт Хироки и, как только она тут же оскорблённо и недоверчиво взглянула на него, пояснил: — Я бы не дал такой глупости свершиться, а если бы ты попробовала, я бы вернул тебя обратно. Ты и так уже достаточно навредила себе, остановись хотя бы ради нас, — в его интонации прорезалась несвойственная мужчине горькая мольба. — Как и ты, я не знаю, как сложится наша жизнь здесь в дальнейшем, но я обещаю тебе, что не оставлю тебя, а если случится так, что тебя сошлют в изолятор, я натворю что-нибудь, и травить газом будут двоих.      Ёроко захотела что-то сказать в своё оправдание и разубедить его в серьёзности помыслов, но достаточно сегодня услышавший Хироки пресёк её намерение жадным и требовательным поцелуем, и девушка слабовольно обмякла в его руках, отдаваясь процессу со всей страстью и беззаветностью приговорённого.      — Нет причин для беспокойства… — Энфорсер, раздразнивая избранницу, прикусил её нижнюю губу, заставив любовницу нарочно охнуть, и интригующим тоном продолжил: — И вообще… Пока мы без толку торчим здесь, у меня был подготовлен для тебя сюрприз… Но ты получишь это, лишь когда мы вернёмся домой, — и встрепенувшаяся вредная Хиодощи тут же заставила его прочувствовать всё её разочарование вперемешку с любопытством посредством ответного, но более болезненного укуса.      — Джя… — она немного отстранилась, хитро усмехнувшись, — …тогда я пошла обратно, — легко и непринуждённо одарила последней, вымаливающей прощение лаской его уста и, высвободившись из объятий, резко и неожиданно открыла дверь наружу, прореживая духоту служебного помещения новыми потоками воздуха и запуская лишний свет, а затем первой же и вышла.      — Поспеши!.. — развернувшись к мужчине лицом, Ёроко с прежним достоинством знающей себе цену девушки улыбнулась, чем ввела удивлённого очередной переменой в её настроении Ищиги в замешательство, и обворожительно прошептала, подмигнув: — Не заставляй меня ждать… Хочу поскорее вернуться домой вместе.      Едва быстрым шагом Хиодощи скрылась в направлении главного зала под недоверчивым и изучающим взглядом мужчины, Хироки показалось, будто прощающийся поцелуй его возлюбленной имел странный, солоноватый привкус, но, сославшись на собственную некую эмоциональную истощённость, он не придал этому значения и, машинально достав из кобуры хищнически оживший и предупредивший об этом нежным голоском Доминатор, отправился завершать обход, ведь неосмотренным остался последний, ведущий к одному из задних выходов, сейчас заблокированных, коридор с некоторым количеством подсобных комнаток. Времени они потеряли немало и стоило поторопиться, чтобы быстрей присоединиться к своему отделу как ни в чём не бывало и не дать отчего-то подверженной сегодня чрезмерному стрессу Ёроко больше поводов нервничать, поэтому подходивший слишком ответственно к заданию Энфорсер ускорил шаг, но вышколенность и обязательность требовали от него прежней беззвучности, а разбуженное разными эмоциями чутьё с подозрением твердило о необходимости довести до конца осмотр с особой тщательностью. И на сей раз оно его не обмануло.      13. «сэкюрити порису» — SP, security police. Если в английском это именно «военная полиция ВВС США», если верить словарю, однако в японском совершенно другое: bodyguard for VIPs, телохранитель для ВИП-персон.      14. «Нани о!..» — «Что ты!..»      15. «Нани мо щинай ва» — «Ничего я не вытворяю». Женская форма.      16. «канщи-камера» — камера для скрытого наблюдения      17. «Камаваннэ ё!..» — «Наплевать!..» Грубая, мужская форма.      18. «Сасуга Этсу-чан ё» — «Ну конечно, это же Этсу-чан».      19. «Этсу-чан» — всё то же имя Ёроко. Оно пишется иероглифом 悦, у которого имеются несколько чтений и который переводится как «экстаз», «радость», «восторг», «удовольствие/удовлетворение». Однако если чтение «Ёроко» больше склоняется к «радость», «радоваться», «веселиться», «ликовать», то «Этсу» обладает всеми вышеперечисленными. Эдакое ироничное прозвище, данное девушке её бойфрендом.      20. «Каинущи ва каинущи, ину ва ину да. Сорэ щка най» — «Хозяева — это хозяева, а псы — это псы. Другого не дано». Ошшень японская фраза. Ваш кэп.      21. «доорё но мина-сан» — «дорогие коллеги». Но это не дословный перевод, ибо он невозможен.      22. «Тскарэта ва ё… Моо…» — «Я устала… Не могу больше…»      23. «Щоо га най зэ» — «У нас нет выхода». Простая и совершенно неформальная фраза. Мужской вариант из-за «зэ»      24. «Доо… омоу?..» — «Что… думаешь?..»      25. «Ои!.. Щиккари щиро!..» — «Эй!.. Держи себя в руках!»      26. «Бакана кото о юу на!» — «Не говори глупостей!»      Двери всех служебных помещений легко поддавались и открывались при малейшем толчке, поскольку предварительно подверглись разблокированию для повышения эффективности проверки, и благодаря тому, что комнаты либо полностью пустовали, либо были слишком маленькими, Хироки не тратил на каждую больше нескольких секунд и не трудился обратно запирать их за собой. Монотонные и однообразные звуки жалобных скрипов дверных створок представляли из себя единственную музыку, которая звучала, не попадая в такт, под тяжёлые мысли Энфорсера. Сконцентрироваться полностью ему никак не удавалось, и это чрезвычайно раздражало его. Когда до выхода осталось метров десять, все подсобные каморки ничем не выделились из десятка других таких же, оставленных позади, и, с достоинством заброшенности продемонстрировав собственную невиновность, были с беглой для профессионала тщательностью поверхностно осмотрены. Кроме одной — самой дальней, которая располагалась совсем близко — как примерно прикинул молодой человек, расстояние составляло не более двух метров — к заблокированному запасному выходу и оказалась сразу не замеченной ненадолго потерявшим бдительность и зацикленным на дурных эмоциях Ищиги. Ругнувшись про себя, что чуть было не пропустил её и что надо быть внимательней, Хироки уверенно шагнул вперёд и тут же с удивлением замер, увидев, как дверь последнего у него на пути служебного помещения словно испуганно начала приоткрываться сама собой и как затем на подкашивающихся ногах сгорбленное нечто с поднятыми дрожащими руками практически вывалилось из неё, но не сразу поддалось идентификации. Нечто, а точнее некто, с сильной и ярко выраженной нервозностью поднял на оппонента глаза, позволяя тусклому свету немного украсить черты его лица, скрытого тенью от бейсболки, но реакция Энфорсера не могла быть иной: он моментально вскинул Доминатор, целясь в неизвестного, тут же съёжившегося ещё больше при виде устрашающего оружия.      «Коэффициент преступности 85. Не является объектом для применения мер. Спусковой механизм заблокирован».      «Ему не помешала бы терапия», — мысль промелькнула на заднем плане вороха удивлённых как сама собой разумеющееся и была тут же забыта. Хироки, не спеша подходить к странному, перепуганному типу, не собирался церемониться с ним даже при таких достаточно высоких показателях и грозно крикнул, не вспоминая о вежливой речи:      — Ои! Намаэ ва нан да? Анта ва дарэ?      Человек вздрогнул, немного отскочив назад, закрыл лицо руками, переминаясь с ноги на ногу, и, выглядывая с опаской на представшего перед ним мускулистого и высоченного здоровяка, жалобно прохныкал:      — Не стреляйте… пожалуйста…      Сдержав порыв выругаться или подбежать и схватить этого жалкого хлюпика за шиворот, дабы вытрясти ответ, Ищиги вспомнил о необходимом представлении. Как-никак это ничтожество в грязной форме, кажется, уборщика, пока ещё являлось, в отличие от него самого, полноправным членом общества и подлежало соответствующему обращению и защите, а не запугиванию.      — Стрелять я не собираюсь, — холодно сообщил мужчина, опуская Доминатор, и его собеседник немного расслабился. — Я Энфорсер Третьего Отдела Уголовных расследований Ищиги Хироки, — показывать голограммное удостоверение он не стал, решив, что в нём нет необходимости. «Обойдётся», — халатно и презрительно подумал Энфорсер, постаравшись не скривиться. Этот человек вызывал неприятное ощущение: как омерзительного вида насекомое, которое хочется поскорей раздавить, а потом выкинуть без сожаления и обувь, даже если она будет новой и дорогой.      Информация принесла неизвестному очевидное облегчение: он наконец-то прекратил прикрываться руками, постарался выпрямиться и прямо взглянул на «спасителя», позволяя Хироки разглядеть «находку», которому почему-то показалось на мгновение, что тип успел отойти назад на какое-то расстояние, но это не взволновало его: дверь за спиной незнакомца заблокирована и не поддастся так просто даже при применении грубой физической силы. «…коей у этого тщедушного мальчонки и в помине нет», — бессознательно позлорадствовал мужчина.      Определение «тщедушный мальчонка» как нельзя более точно описывало стоящего перед Энфорсером паренька. На вид ему можно было дать все пятнадцать, но объективность твердила о невозможности такого возраста, поскольку на нём красовался форменный комбинезон стильного грязно-зелёного цвета с логотипом музея на груди, кричавший о том, что мальчишка является официальным сотрудником, однако Хироки было сложно по нему определить, какова его должность и сфера деятельности. По сравнению с Ищиги, имевшим мощное телосложение в виду усиленных тренировок и получившим от природы высокий рост, парнишка выглядел совсем молоденьким и маленьким: он явно был не выше уровня плеч мужчины, а значит, не выше метра шестидесяти пяти — Хироки мог судить по мелкой относительно его собственных параметров Ёроко — и представлял собой типичного японского подростка, будучи худеньким и субтильным. Лицо юноши выпрашивало некоторую жалость к владельцу: некрасивость черт подчёркивалась наличием неприятного вида оспин, из-за которых кожа казалась рыхлой, больной и неухоженной. «Какая глупость, он же ещё совсем юн, какой смысл придерживаться бытия уродцем?» — никогда не уделявший время собственной внешности Ищиги не считал правильным для представителей мужского пола трястись над своей привлекательностью. Однако желание исправить недостатки и откровенные изъяны не вызывало каких-то предосудительных чувств у консервативного Энфорсера, поскольку он справедливо полагал, что работать можно и нужно не только над мускулатурой, если речь идёт о совершенствовании физических данных. В настоящее время косметическая хирургия не составляла особой сложности и не порождала никаких моральных предрассудков, тогда как прогресс дошёл до того, что в 2100-х простейшая пластическая хирургия, в которой использовались полипотенциальные клетки клонов и искусственные мышцы, стремительно развивалась, и при желании можно было вернуться к прежней внешности до операции за двадцать минут, если это так уж принципиально. У парнишки были все шансы улучшить свою внешность, но, как судил Хироки, этими шансами мальчишка воспользоваться не спешил, может, в силу каких-либо финансовых обстоятельств, кои могли быть единственным объяснением к тому, что воочию скептически наблюдал молодой человек. Неприятное впечатление о неожиданном существе дополняли блёклые тёмные глаза и длинноватые, казавшиеся сальными и грязными чёрные волосы, торчавшие во все стороны из-под бейсболки. И даже робкая неуверенная улыбка не придала пареньку симпатичности.      — Ё-ёкатта… — выдохнул он и с запинкой вежливо произнёс: — Ку-кумакура Казума то моощимас, — мальчонка слегка поклонился, отдавая дань традициям. — Сотрудник отдела технического обслуживания Музея Современного… — как заученную фразу начал лепетать название своей должности Кумакура, но Хироки нетерпеливо его прервал:      — Почему вы ещё здесь? Посетители и сотрудники музея подлежат полной эвакуации из здания.      — Я… я… — глаза Казумы забегали, и он снова испуганно сжался. — …испугался и спрятался здесь, — признался техник и опустил голову, с нервозностью теребя руками огромные карманы на широких штанах комбинезона.      — Вам следует немедленно пройти со мной на выход, — получив и без того ясный ответ пугливого паренька, Хироки вернулся к своим обязанностям, решив чуть позже просмотреть базу всех служащих музея и изучить профайл именно Кумакуры.      — Да-да, конечно!.. — чересчур радостно воскликнул Казума, снова взглянув на Энфорсера сияющими глазами, в которых сверкало торжество. — Разумеется! Всенепременно!.. Сию же минуту! — и неожиданно отступил на шаг назад, запуская руку в карман.      — Ои!.. — почуяв неладное, Ищиги выставил вперёд Доминатор, но, едва успев услышать информацию о том, что коэффициент преступности Кумакуры поднялся на десять единиц, уже потерял контроль над ситуацией.      Мальчишка сбросил с себя всю напускную трусость и робость и, победно и даже злобно усмехнувшись, с мгновенной скоростью вытащил что-то из кармана и швырнул это в направлении Хироки, отскакивая назад, к двери, и хватаясь за её ручку. «Но она же…» — реакция Энфорсера на вылетевший на середину между ними небольшой, продолговатый предмет пресекла мысль о невозможности выхода отсюда, поскольку в ту же секунду объект был опознан, однако спасти положение более не представлялось возможным. Самодельная, судя по форме и виду, граната резко и обильно задымилась, моментально заполняя плотной тёмно-серой пеленой узкий коридор, которая озлобленно и яростно начала раздражать глаза и ударила в нос неприятным жгущим мерзким запахом, возможно, ядовитых веществ, потому что Хироки показалось, будто голова моментально затрещала и закружилась. С трудом приоткрыв глаза, дабы взглянуть на зачинщика дымовой завесы, мужчина увидел сквозь пелену тёмную фигуру, покинувшую помещение через преспокойно открывшуюся дверь. «Твою мать!» Он сорвался с места, молниеносно преодолевая расстояние, и успел не дать ей обратно закрыться: почему-то его интуиция была уверена в том, что она захлопнется и вновь заблокируется, стоит замковому механизму воссоединиться.      Энфорсер выскочил на улицу, и относительно свежий влажный воздух ударил ему в ноздри, немного облегчая восприятие. Голова гудела, глаза всё ещё слезились, а запах дыма по-прежнему каким-то образом замедлял действия мужчины, отнимая нужную сейчас энергию. Оставив дверь открытой для того, чтобы подкрепление не потеряло лишнее время на разблокировку и чтобы они могли спокойно пройти здесь, а не окольными путям, Ищиги вгляделся вперёд себя и обнаружил бегущую в отдалении фигуру, не позволив ни секунде исчезнуть в никуда и помчавшись следом. Поздний вечер был на руку преступнику, и опустившаяся на город темнота вместе со скудным парковым освещением и обилием деревьев надёжно могла скрыть преследуемого от преследователя. Кто этот человек?.. Почему он побежал от представителя Бюро Общественной Безопасности? Откуда у него дымовая граната и кто её мастерил? Почему его коэффициент высок, но даже при умышленном использовании шашки цифры лишь ненамного увеличились? Является ли он причастным к делу о террористе, убивающем молодые пары? Если да, то каким образом они связаны? Вопросы налетели со всех сторон, как жадные голуби на батон хлеба, и трещали в гудевшей после газовой атаки голове, накаляя вышедшую из-под контроля ситуацию и возрождая отсыпавшийся азарт у Энфорсера, не привыкшего упускать жертву и проигрывать.      Бросившись в погоню за давшим дёру таким провокационным образом нарушителем и поддавшись мгновенно вскипевшему в крови адреналину, Хироки не дал себе забыть о необходимости предупредить Инспекторов о чрезвычайном происшествии и на бегу, машинально попадая по голограммному дисплею щиккокан-девайса, не отрывая взгляда от цели, сбросил вызов Икэде, выставив приоритет первого уровня.      27. «Ои! Намаэ ва нан да? Анта ва дарэ?» — «Эй! Как твоё имя? Ты кто?» Очень грубо и неуважительно.      28. «…в 2100-х простейшая пластическая хирургия, в которой…» — Автор просто дословно перевёл позабавившую её фразу из ранобэ, но что такое полипотенциальные клетки, представляет лишь очень смутно, ибо, увы, далёк от науки.      29. «Ку-кумакура Казума то моощимас» — «Меня зовут… Ку-кумакура Казума». Очень вежливо.

*****

     — Погибшими являются Ао Дайскэ, 23 года, и Каида Рико, 21 год, — отрапортовал полученные первыми по делу данные Кано Ютака, старательно избегая смотреть на практически убранные дронами человеческие останки — это был первый для него выезд на место происшествия, и он впервые столкнулся с тем, как выглядят люди после того, как вульгарная смерть-каннибалка с вандалистскими наклонностями жадно и со вкусом отведает свою порцию, оставив после себя объедки — и усиленно изучая информацию на голограммном экране, пока задумчиво изучавший свой маникюр и хмурившийся Икэда явно ушёл в себя и не спешил раздавать указания, а мрачная и весьма чем-то недовольная Щинобу отчего-то странно молчала, бросая ненавистнические взгляды на старшего напарника и тоже не спеша комментировать что-либо, будто реплика Ютаки упала неслышной в пропасть и не откупилась от пренебрежения сомнительной значимостью.      Поступивший буквально на днях в качестве Энфорсера в Третий Отдел двадцатиоднолетний Кано ещё не успел разобраться в давно и крепко сложившихся отношениях в коллективе, предпочитая не вмешиваться, если его не просили об этом лично. Впрочем, даже если бы мнение юноши кому-то потребовалось, оно было бы неизменным и произнесённым с мягкой, располагающей к владельцу улыбкой: «Расслабьтесь, всё путём! Не нужно ссориться!» И посему миролюбивый парень никак не мог себе уяснить, зачем и по какой причине его начальники так сверлят друг друга презрительными взорами, когда думают, что никто не видит эти безмолвные, но выразительные выпады и бессловесные проклятья. Хиодощи уже умудрилась ему с хитрой физиономией шепнуть, что однажды он во всём разберётся и тоже перейдёт на тёмную сторону — сторону дружного и здорового недолюбливания Икэды, но юноша не разобрался, шутка ли это, и можно ли верить девушке, которая уже несколько раз его обвела вокруг пальца, воспользовавшись присущей ему некоторой досадной наивностью. Коллеги удивляли Ютаку неординарностью характеров, сумевших сработаться вместе несмотря на трудности взаимопонимания, и запутанностью взаимоотношений, более походивших сложностью на семейно-клановые, нежели деловые и строго рабочие. Ему ещё только предстояло вжиться в коллектив, и пока задача казалась интересной и занимательной, а он не боялся вплести собственную нить в витиеватую паутину взаимодействий всех членов Сангакари и посмотреть, что в результате из этого получится. Единственное, пока печалившее молодого человека, — дружелюбие и искренность с его стороны не вызывали особого энтузиазма у коллег, но лишь потому, что милого и приятного, немного робкого и стеснительного юношу приняли за своего сразу же и не нуждались в формальностях.      — Это уже четвёртый случай, — с тяжёлым вздохом подвёл итог веской и нежелательной для сотрудников очевидностью Масаока, спокойно выразив общую, никому не нравящуюся мысль и заставив думать о реальной ситуации. В отличии от юного и неопытного Кано, так старательно сейчас изображавшего компетентного и терпимого, знавшего, на что соглашается, Энфорсера, сорокашестилетний мужчина, отработавший более половины своей жизни на благо общества в рядах полицейских, повидал немало за свою службу, включая и изувеченные жертвы, и их элиминированных вскоре мучителей, и представшее кровавое зрелище из раскуроченных в непонятное и гадкое месиво людей не смогло никак потревожить психику уставшего от своей бесконечной миссии защитника Томоми.      На данный момент были убиты уже четыре пары, начиная с конца июля, и Коанкёку, несмотря на усиленные меры и объединение всех трёх отделов в Сооса Хонбу, по-прежнему не обладало даже приблизительными предположениями о том, кто может являться преступником, и не располагало никакими сведениями, кроме изученных вдоль и поперёк профайлов погибших. Всех жертв объединяли лишь два пункта: молодость и возрастной предел от двадцати до двадцати трёх, а также предстоящая через одну-две недели свадьба — и другие зацепки до сих пор не выявлены, ведь жертвы никогда в жизни не встречались друг с другом и не имели общих, даже самых дальних, знакомых, как не имели и врагов, коих тут же бы выдал коэффициент преступности. Дело неуклонно разрасталось слухами, как бы ни старались скрыть информацию цензурой, и угрожало безопасности населения, поскольку террорист избирательно свершал расправу именно в общественных местах, и оттого пострадавших в итоге оказывалось значительно больше, а вспыхивавший непрестанно эриа сторэсу с неоднозначными показателями всё сложнее и сложнее поддавался урегулированию. Расследование зашло в тупик, ни прямых, ни косвенных улик не существовало, бесконечные экспертизы не давали ничего, а преступник казался скорее реальным призраком, чем человеком. Это напоминало старому волку Масаоке какое-то издевательство: их водят за нос, как детей, а убийства творятся безнаказанно и изощрённо, словно преступник возомнил себя способным вершить судьбы и будто для него сие само собой разумеющееся — он искусно прятался и не выдавал себя, как если бы действительно был невиновен. Кэиджика бросили вызов, но счёт вели явно не его сотрудники. Восемь смертей — ни одного подозреваемого и ни одной важной улики.      Не намереваясь участвовать в обсуждении какого-либо толка до проведения общего собрания, порядком раздражённый затянувшимся отсутствием последнего Энфорсера и не настроенный на благожелательность и снисходительность Икэда уже собирался позвонить ему лично и для того сочинял злобный выговор нерасторопному подчинённому, посмевшему задержать его, Такахиро, на работе дольше, чем он собирался потратить на неё время, однако в который раз за вечер — должность хонбучо имела свои недостатки, состоящие из необходимости контролировать всё и вся и раздавать иногда весьма очевидные приказы — канщикан-девайс на его руке запел стандартной трелью, оповещая о поступившем вызове от «потерявшейся гончей».      «Приоритет первого уровня?.. — не подав виду, удивился мужчина и усмехнулся: — Любопытненько. Что ж, послушаем».      Однако стоило Инспектору ответить, как его план наорать тут же на нерадивого подопечного при навостривших уши коллегах немедленно сорвался, поскольку Хироки просто-напросто не дал ему это сделать, переходя прямо к делу:      — Преследую подозреваемого, — интонации моментально сообщили слушателям, что говорящий действительно бежит, и реакция не заставила себя ждать. Икэда выпрямился и посерьёзнел, Щинобу в изумлении отстранилась от служившей ей подпоркой стены и подалась вперёд, Ёроко встревоженно напряглась и незаметно побледнела, у Кано от восторга заблестели глаза, а Масаока нахмурился, сощурившись.      — Кумакура Казума, — слова звучали нечётко, говорить на бегу составляло некоторую сложность, и информация поступала отрывисто, но каждая деталь была на вес золота. — Коэффициент 95… Воспользовался… самодельной дымовой… шашкой и… сбежал через… разблокированный… выход. Движемся на… юго-восток… по Киба Коэн.      — Вакатта, — глухо отозвался Икэда, скрывая нарастающее в душе преждевременное ликование. — Высылаю подкрепление. Преследуй его до самого конца и не вздумай мне потерять эту тварь, — гаркнул Инспектор и прервал связь, вызывая вместо этого окошко с картой района, дабы отследить подчинённого, а вместе с ним и выяснить местонахождение первой важной, как он надеялся, живой улики к мёртвому делу.      — Китагава!.. — рявкнул взбудораженный новостью Икэда, и Щинобу от неожиданности из-за столь командирского тона вытянулась в струнку. — Пусть Нигакари и Ичигакари оцепят территорию, — лаконично приказал Такахиро, широким шагом направляясь к выходу из зала, чтобы повторить путь Энфорсера и лично продолжить погоню. — И затем направляйтесь следом за мной и Ищиги с дронами ловить без пяти минут латентного преступника. Этот гад не должен уйти.      Едва он сделал шаг вперёд, ринувшись с места, как его остановил звонкий и почему-то дрогнувший голос Ёроко:      — Икэда-канщикан! — девушка выступила из тени колонны, попадая под растерянные взгляды коллег. — Я знаю краткий путь до того выхода, о котором говорил Ищиги-щиккокан, позвольте, я… — она запнулась, но Инспектору не обратил драгоценное внимание на её осечку, ведь план музея ему был совершенно незнаком, а его подопечные должны были всё обнюхать и изучить и, как следствие, знать каждый уголок.      — Ику зо! — гаркнул мужчина и поспешил за Хиодощи, исполнительно сорвавшейся с места.      «Что мне два Энфорсера!..» — самодовольно пронеслось в мыслях у жадного до славы и почестей Такахиро. Его несказанно взволновал такой поворот событий скучного и банального выезда на место происшествия, ведь если сейчас он — сам! лично! не дав никому другому опередить его! — поймает какой-никакой, но единственный ключик к разгадке расследования, это возвысит его авторитет и добавит заслуг в личное дело. «Коко ичибан да!» — взбудораженность, подстрекавшая мужчину, не лишала его здравого смысла, и он прекрасно осознавал, что стоит ему провалить миссию, результат будет прямо противоположным тому, что так желают его амбиции и честолюбие. Но Икэда Такахиро не любил и не умел проигрывать, уже предвкушая, как празднует поимку важного свидетеля и как его самовосхваление будет до зубной боли раздражать подчинённых и напарников, и как им придётся льстиво и с завистью его поздравлять, а особенно ему нравилось, как будет исходить на злобу заклятый друг Щимомура. И поэтому сейчас эгоистичного властолюбца не волновали бесправные Ищиги и Хиодощи, ведь даже если они и сыграют более значимую, чем он, роль в задержании беглеца, кому будут интересны заслуги безымянных и перманентно заменяемых собачек?.. Приз всё равно будет принадлежать Инспектору. Почести всегда достаются охотнику и хозяину, а не выполнявшим его приказ глупым гончим и их животным инстинктам, а сие есть нерушимая и неоспоримая аксиома испокон веков, единственно верное правило, единственный по праву действующий закон.      30. «эриа сторэсу» — «stress area»      31. «Вакатта» — «Понял»      32. «Ику зо!» — «Пошли!» Мужской вариант.      33. «Коко ичибан да!» — «Всё или ничего!», «Пан либо пропал!»