***
— Здравствуйте, дорогие родители! — Валентина крепко держала в руках беспроводной микрофон, смотря на собравшуюся в актовом зале толпу взрослых. — Приветствуем вас на вашем празднике. Мы очень соскучились по вам за этот месяц, поэтому со всей душой собираемся поздравить вас с Днём родителя. Школа, в лице десятого «А», организовала концерт в вашу честь, и с великой радостью мы сейчас начинаем его! Девушка положила микрофон на стойку рядом с ди-джеем и отошла за пианино, чтобы не мешать участникам. Там находилось подсобное помещение, выполняющее роль гримёрки для выступающих. Оно было открыто нараспашку, и Валя могла видеть всех, кто в нём сидел. Альбер стоял почти на проходе, наблюдая за Валентиной, позади него — его группа. В самом дальнем углу расположилась Гайде, в красивом восточном костюме с золотыми украшениями. Чтобы не стеснять саму себя, она накинула плотный балахон. Эта девушка почти не высовывалась из гримёрки, будто пряталась от кого-то. Первый звоночек прозвенел в голове Валентины, когда она не увидела внутри Бенедетто. Куда улизнул этот проходимец и как он сумел проскочить незаметно для неё?***
Бенедетто затаился возле школьного музея. Тот был открыт, и парень отлично видел, что делал Бертуччо рядом с алмазом. Граф явно сглупил, поставив у столь драгоценной вещицы всего одного охранника и отключив сигнализацию. Осталось только чем-то отвлечь Бертуччо или дождаться, когда он, ничего не подозревая, отлучится куда-нибудь, например, в туалет. Но ждать так долго Бенедетто не намеревался. Он уже продумывал план отвлечения, когда сам Монте-Кристо сделал всё за него. Мужчина вышел с другой стороны коридора и зачем-то окликнул Бертуччо. Теперь проход был свободен, и парень ловко проскочил в музей. Алмаз Тебелина заманчиво блестел на бархатной подушечке. Он был необыкновенно красив, и Бенедетто невольно залюбовался им. Его пальцы аккуратно коснулись гладких граней. Бродячая собака часто кусает кормящую руку, когда еда в ней иссякает. Парень понимал, что после концерта они разойдутся с Валентиной, как в море корабли. Она больше не будет перечислять ему деньги. А жить как-то надо будет. Поэтому он и пошёл на этот шаг. Он пренебрёг мольбами девушки, потому что для него они не имели никакой силы. На улице другие законы. Там благодарность воспринимается по-другому, и больше ценится способность выжить, чем соблюсти мораль. Бенедетто уже взял алмаз и спрятал за пазуху, когда в дверном проёме показался человек. — Эй, вор! — Парень вздрогнул от голоса Бертуччо, когда тот подошёл почти вплотную к нему. — Что ты здесь делаешь? — Бертуччо? Привет! — Бенедетто повернулся к нему лицом, закрывая собой только что опустевшую подушечку. — А я так, зашёл посмотреть, что тут интересненького… — Ты разве не должен сейчас сидеть в актовом зале? — Бертуччо заглянул ему за спину и недовольно покачал головой: — Эх, ты! Валентина пригласила тебя по дружбе, и так-то ты благодаришь её? — Да брось, Бертуччо! — Усмехнулся парень. — Знаешь, за что я люблю свою подружку? Нет, не за милое личико. У неё денег вагон, и она мне даёт кое-что. Слушай! Давай лучше продадим алмаз и разделим выручку пополам? Как ты раньше делал, а? — Ну уж нет! Если ты, грязный жулик, и остался таким мерзавцем, то я уже давно этим не занимаюсь. А тебя стоило бы как следует наказать, чтоб неповадно было. С этими словами Бертуччо выволок воришку за шкирку. А там уже стоял Монте-Кристо, которому слуга и передал парня.***
Концерт проходил спокойно, но чем дальше он продолжался, тем беспокойнее становилось у Вали на сердце. Через какое-то время после того, как она заметила пропажу Бенедетто, из зала вышел Монте-Кристо. И вроде бы ничего необычного — мало ли, куда нужно было отойти человеку. Но что-то в поведении графа изначально было не так. Оставался последний номер до речи Фернана де Морсера. Шла театральная постановка. Где-то к концу выступления в зал с шумом вломились, прервав игру. Граф Монте-Кристо хмуро спускался к сцене, волоча за собой парня в зелёном костюме и шляпе. — Мадам, месье! Я вам представляю — это жалкий жулик Бенедетто. Он только что стащил из музея алмаз восточного героя Тебелина, который я любезно подарил школе на прошлой неделе! Я думаю, вы не отделаетесь штрафом, молодой человек! — Я вполне согласен с графом! — Со своего места, в первом ряду, поднялся Жерар де Вильфор. — Кража такой дорогой вещицы — очень серьёзное преступление. Наверняка это ещё и не первая ваша проделка. В таком случае вам грозит детская колония… — Не повезло, что делать, ваша честь! — Парень вырвался из рук графа и запрыгнул на сцену. Вёл он себя донельзя развязно — повернулся к Валентине, испуганно выглянувшей из-за пианино, и насмешливо закривлялся: — Ты, прощай, моя подружка, жаль, что больше не смогу жить за твой счёт! Ну, ничего. Я ещё вернусь за твоим кошельком! — Бенедетто! — У Вали перехватило дыхание от возмущения и обиды. А ещё от страха, что всё начало идти не так и нужно исправлять ситуацию. Она схватила со стойки микрофон и громко сказала: — Господа! Всё не так, как вы подумали! Это я попросила Бенедетто принести алмаз, чтобы показать его вам. Любезный Граф Монте-Кристо! От лица всей школы благодарю вас за этот подарок. Ну, а о прежнем хозяине этого драгоценного камня и о своём подвиге нам расскажет Фернан де Морсер, почётный гражданин страны и герой Восточной войны, который когда-то служил самому Тебелину. Валентина стояла, неловко улыбаясь и надеясь, что её импровизация прокатила. — Хорошо, — Вильфор стащил Бенедетто со сцены и отошёл с ним в угол, — но мы всё равно дождёмся полицию и обыщем этого мальчишку. Я слышал, он был причастен к нападениям на школьников за забором школы. Валя коротко кивнула отцу, надеясь, что парень больше ничего не крал. «Как же так, Бенедетто? Я же просила» — едва не плача, причитала она. Альбер вышел из подсобки и осторожно обнял её, успокаивая. Он пытался сказать ей, что всё будет хорошо и это просто какое-то недоразумение. Он тоже переживал, видя, как важно было для девушки общение с Бенедетто. Ведь она доверяла ему. А на сцену в это время зашёл Фернан де Морсер. Он взял микрофон и помедлил. Выглядел он растерянным, будто не ожидал такого развития событий, и его это испугало. — Это было давно. Как вы все знаете, я служил командиром караула у Тебелина. Я был ему больше, чем слуга. Он заменил мне отца. Его дочь, маленькая Гайде, любила часто гулять со мной. Свой драгоценный алмаз Тебелин хотел подарить мне за хорошую службу, но больше него я ценил благосклонность господина и старался всегда защищать его. Но в ту ночь я не смог…. — Фернан собрался с духом, и его речь зазвучала торжественно в благоговейно притихшем зале. — Великие были дни! Тогда на дворец Тебелина напали его враги. Что это было за сражение! На каждой ступеньке — схватка, всюду кровь и смерть. Врагов было вчетверо больше. Мы геройски сражались рука об руку с Тебелином, пока моего господина не убили. Я чудом остался жив. У меня на груди в напоминание о тех героических днях остался шрам. Дворец Тебелина был разорён. Алмаз Тебелина был украден.А теперь, как мы видим, он воскрес! — А дочь Тебелина? — Спросил граф, внимательно слушавший рассказ Морсера. — Маленькая Гайде была спасена мною от смерти, но её пленили. Теперь она неизвестно где. — Как-то раздражённо ответил он. — Что ж, хочу обрадовать вас, господин Фернан! — Улыбнулась Валентина, радуясь, что концерт удалось вернуть в прежнее русло. — Господин Монте-Кристо нашёл Гайде и удочерил её. Она учится в нашей школе и теперь хочет отблагодарить вас за спасённую жизнь танцем и песней. Гайде, услышав слова ведущей, тут же вышла из-за кулис на сцену. Фернан спустился, чтобы не мешать ей, но остался стоять, смотря на танцовщицу. На лице его читалось недоумение. Девушка же оглядела зал с таким злорадством, что сердце Вали ушло куда-то в пятки, а руки похолодели. Она нервно сглотнула, давая команду ди-джею, чтобы тот включил музыку. Гайде сделала первое движение. Её гибкости можно было только позавидовать. И на репетициях Валентина действительно наслаждалась её танцем, во время которого девушка ещё и пела на своём языке. Но сейчас вместо непонятных слов Валя, к своему ужасу, услышала родную речь…. День мой пришел — день печали и гнева, Фернан! День мой пришел — да поможет мне небо! Фернан! Вся слава твоя так низка, Фернан! Расплата близка! Фернан! Предатель подлый, презренный убийца! Фернан! Только смерть смоет позор с тебя! И нет тебе прощенья, и поздно молиться, Фернан де Морсер, перед тобой твой судья! Во время проигрыша Гайде с гримасой ярости уставилась на Морсера, обличающе указывая на него пальцем. Потом она пристально посмотрела в сторону и, перехватив её взгляд, Валентина увидела, как Монте-Кристо одобрительно кивнул ей. — Узнал меня? Ты помнишь, откуда шрам на твоей груди? Его Тебелин успел тебе нанести, когда ты вошел и убил в упор, с улыбкой, которую помню я до сих пор. Дочь Тебелина, маленькая Гайде, в долгое рабство проданная тобой, сегодня проклятие бросает в лицо тебе. Здесь, в зале, сидит мой приёмный отец. Мой господин. Он призвал меня, чтобы я сказала людям правду и помогла ему свершить законную месть. Фернан де Морсер, почётный гражданин страны, герой! — Это всё ложь! — Вскричал Фернан, но Гайде продолжала: День твой пришел — день суда и расплаты, Фернан! День твой пришел, и не будет пощады. Фернан! Пощады не жди! Нет, не жди! Фернан! Тебе не уйти! Фернан! Предатель подлый, презренный убийца! Фернан! Только смерть смоет позор с тебя! И нет тебе прощенья, и поздно молиться. Фернан де Морсер, перед тобой твой судья! — Что это такое? — Закричала одна из мамаш в зале. — И это — пример, который мы подаём детям?! Зал зашумел. Валентина закрыла уши, как будто её оглушили. Альбер стоял в шоке, не зная, что делать. Прямо на глазах крушился его кумир. — Говорю вам! Эта девчонка всё врёт! — Отчаянно открещивался Фернан. — Всё было так, как я говорил! — Посмотрим. — Спокойно и даже надменно ответил ему Монте-Кристо. — Мне как-то посчастливилось найти эти документы! Господин прокурор! Что вы на это скажете? Вильфор отвлёкся от обыска Бенедетто — как раз во время танца Гайде полиция и прибыла — и подошёл к графу. Бертуччо, стоявший рядом с господином, передал блюстителю закона два листа с напечатанным мелким шрифтом текстом и синими печатями. — Свидетельство о продаже Гайде Тебелин в рабство. Подпись: Фернан Морсер. — Начал читать прокурор. Его голос был печален, мужчина как бы говорил своему старому другу: «Как же ты так? Здесь мне помочь тебе нечем». — Свидетельство о продаже алмаза Тебелина такому-то банку. Подпись: Фернан Морсер. Документы подлинные, сомнению не подлежат…. Господин Фернан. Вы знаете, что работорговля запрещена на территории всех цивилизованных стран. — Вильфор рассеянно отдал документы Бертуччо. — У меня нет выбора… — М-может, у вас есть, чем оправдать себя? — Валентина потеряла дар речи, не веря, что это не какая-нибудь шутка. — Мне очень жаль… — неожиданно тихо произнёс Фернан. — Жаль? — Альбер схватился за это слово, как за спасительную соломинку. — Да. — Твёрдо ответил Морсер. — Жаль, что, убив отца, не убил с ним и дочь! Валю бросило в дрожь. С каким же страшным человеком её отец заключил когда-то дружбу. — Вы чудовище! — Не веря, что говорит такое, воскликнул Альбер. Он рванул прочь из актового зала в коридор школы. Что тут началось! «Чудовище!» — неслось со всех сторон. «К ответу его!!!», «Фернан де Морсер — убийца и вор! К ответу его!!!», «Позор!!!» Валентине казалось, что она сошла с ума. Шум долбил по перепонкам, страх пробивал до дрожи. Но она не могла оставить Альбера одного в эту минуту. Он был ей так дорог. Девушка нашла друга в коридоре на первом этаже. Он плакал. Да, Альбер плакал, и Валентина никогда не видела его таким. — Альбер, как ты? — Валя не знала, как ещё начать разговор. Она понимала, что̀ все эти события значат для возлюбленного. — С детства я гордился героизмом отца. — Всхлипывая, отвечал Альбер. — Я брал с него пример, я хотел быть таким, как он. А теперь мне что, тоже начать воровать и убивать? Или лучше сразу руки на себя наложить? Сынок работорговца и убийцы не должен ходить по земле со всеми… — Что ты, Альбер? — Обеспокоенно произнесла Валентина. — Ты ни в чём не виноват. И я тебя не брошу, кем бы ты ни был. Ты нужен мне, как я тебе сейчас нужна. Девушка крепко обняла его, положив голову на плечо, хотя для этого ей пришлось встать на цыпочки. В его объятиях она чувствовала себя спокойнее. Однако мысль, что ей придётся продолжать этот злополучный концерт, бросила её в дрожь. А к ним уже шла Мерседес. Она выглядела встревоженно, из-за чего Валентина напряглась. — Вот вы где! Альбер, всё в порядке? Я сильно переживаю за тебя. — Ты знала об этом, мам? — Парень вскинул голову и посмотрел на женщину. — Нет, мой дорогой, — ответила мать, — и хотела бы никогда не знать. Валя тихо отстранилась от Альбера, уступая место его матери. — Валентина, — обратилась к ней Мерседес, — иди в зал. Ты должна закончить концерт. И там… у Бенедетто проблемы. — Бенедетто? — Девушке показалось, что волосы на её голове встали дыбом. — Как же я могла оставить его там одного! О нет! Она бросилась в зал. Все родители уже утихли, и говорил Вильфор: — Мы провели поверхностный обыск и, кроме заявленного ранее алмаза, нашли ещё несколько золотых браслетов, очевидно, принадлежащих кому-то из здешних дам. А также кошелёк, весьма дорогой сам по себе, да ещё с большой суммой денег внутри. По данным на найденной в кошельке фирменной карты одного магазина, кошелёк принадлежит одному их преподавателей. Это уже серьёзное преступление, юноша. Тюрьма вам обеспечена. Валентина подбежала к сцене, на которой стоял Бенедетто. Его ещё не успели заковать в наручники, поэтому он вальяжно засунул руки в карманы и вёл себя так, будто и не был пойман на месте преступления. — Ну что, попался, Бенедетто! — Злорадствовали некоторые школьники, сидящие в зале вместе с родителями. — Давно пора! Хватит тебе тусоваться возле школы, выискивая, кого обокрасть! Бенедетто лишь криво усмехнулся и скорчил гримасу: — Ну, вот он я, бедный я. Как вы и хотели! — Бенедетто! — Обратилась к нему Валя, чуть не плача от обиды. — Ну как же так? Мы ж с тобой договаривались! — Ага, «договаривались». Тебе-то что, у тебя всё прекрасно! У тебя есть дом и семья, а мне что делать. У меня не было ни отца, ни матери, ни любви, ни заботы. Зато били с завидной регулярностью! Да на мне места живого нет! Чему я мог научиться? Деньги красть да бегать быстро. А что ещё оставалось делать, живя средь жулья? Вот скажите, зачем меня бросили родители? О, я бы всё отдал, чтобы посмотреть на эти рожи! Вот сначала найдите их, а потом судите со мной, ведь это из-за них я стал таким! Зачем они вообще меня родили? Чтоб им тоже сдохнуть! Он кричал это, и его было слышно без микрофона. Рычал, будто выплёскивал всю накопленную злобу. И Валентина зарыдала от боли, слушая его монолог. Она жалела этого хулигана. — Что ж, — Вильфор был суров. Он прервал парня и заговорил сам: — вот что. На свете тысячи сирот, среди которых никто никогда в жизни ничего не крал. Также на свете тысячи детей благороднейших фамилий, среди которых ты не найдёшь ни одного, кто не обладал бы ужаснейшими повадками. А потому усвой: закон один и для отцов, и для детей. Каждый держит ответ лишь за свои проступки. Бенедетто демонстративно зевнул и уселся на сцене, играясь с шляпой, как на скучном уроке. — Ты знаешь законы: не убивай, не кради, не клевещи. — Продолжал прокурор. — Так почему бы и не соблюдать их? Ты сам виноват, что выбрал эту скользкую дорожку. — Но пап! — Валя подбежала к отцу. — Но если мальчика и правда бросили, и он вырос таким отпетым? Неужели в этом никто не виноват? — Девочка моя, — Вильфор ласково погладил её по плечу, — ведь здесь-то действительно не с кого спрашивать. Что тебе до этого мальчишки… — он неприязненно поджал губы, глянув на Бенедетто, — мерзкого. — Но отец! — Не сдавалась Валентина. Однако ответ отца прервал голос Бертуччо: — Ваша честь, простите. Но ведь где-то есть родители у этого ребёнка. И я даже догадываюсь, кто они. — Кто же? — Бенедетто с надеждой посмотрел на слугу Монте-Кристо. — Давайте я расскажу вам одну историю. — Бертуччо грузно поднялся на сцену. — Когда-то я был бродягой. Простите, ваша честь. Теперь-то эта часть моей биографии в прошлом. В общем, однажды, дождливым туманным вечером я решил залезть в ваш дом. Я пролез в сад, как вдруг вижу: какой-то человек со свёртком в руках идёт куда-то. И я подумал: «Эге, Бертуччо, сегодня тебе повезло!». А этот человек зарыл свой клад и удалился. И я раскопал его, надеясь увидеть что-то драгоценное. А там лежал только грудной малыш! При этих словах с места встала Эрмина. Она сильно волновалась, отчего слегка прикусила перчатку на правой руке, и, не замечая недоумённых взглядов остальных, подходила ближе к эпицентру событий. — «Эге, Бертуччо! — Подумал я. — Надо предать его земле!». Но вдруг этот малыш как чихнёт! И мне ещё улыбается! — И что же дальше, — тихим прерывистым голосом спросила Эрмина. — Я отдал его в приют и хотел опекать. Но вырос только этот воришка, поэтому мы пошли разными путями. Но я до сих пор не знаю, кто его зарыл. — Бертуччо развёл руками. — И опознать не смогли бы? — Валентина сама не понимала, почему её голос вдруг пропал, и из горла вырвался лишь сиплый возглас. — Нет, темно было, да и торопился он, — почему-то мужчина смотрел только на Жерара, будто указывая, кого он подозревает, — но есть кое-что. Там была пелёнка… — Со мной она везде! — С тихой грустью воскликнул Бенедетто, доставая из нагрудного кармана белый платок. — Это красивая косынка с вензелем. «Э и Дэ». Эрмина вдруг дёрнулась в его сторону, прося показать косынку. Валя всё уже поняла: с тех пор, как Данглар заняла главное место в жизни Вильфора, в их доме иногда начали появляться вещи с этим вензелем. — Что значит «Э и Дэ»? — Шептались благородные зрители. Парнишка дал женщине взглянуть на косынку и тут же отдёрнул, будто Эрмина могла забрать её. Но она и вправду ухватилась за неё, как утопающий за соломинку. — «Э и Дэ» означает «Эрмина Данглар». — Медленно, будто боясь сказанных слов, хрипло ответила женщина. Бенедетто недоумённо поднял на неё глаза. — Вы заживо похоронили сына! — Она яростно воззрилась на Вильфора, будто ошпарила его. — Что? — Отшатнулась Валентина. — Этого не может быть… — Но… он не дышал! — Жерара обуял мистический ужас. — Когда вы взяли у меня младенца, вы сказали, что он мёртв. Но когда вы уносили его, я заметила, как он ножкой дёрнул! — Эрмина разразилась рыданиями. — Я так ждала ребёнка. За что вы так, Жерар? — Возможно, я знаю ответ. — Между Эрминой и Вильфором встал Граф Монте-Кристо. — Этот ребёнок мешал ему. Вы ведь были лишь любовницей, а не женой, мадам Данглар. Теперь для Вали открылось, почему испуганные глаза Бенедетто казались ей знакомыми. Тогда, в ту роковую для Эрмины ночь, двухлетняя Валентина де Вильфор случайно увидела, как выносили мальчика. И эти глаза смотрели на неё из красивой белой пелёнки. — Вы заживо похоронили сына! — Повторила Эрмина, и от этого возгласа у дочери прокурора мурашки прошли по спине. Дальнейшее для Валентины было похоже на адский мюзикл: все повскакивали со своих мест, замельтешили перед глазами. И кричали… кричали…. «Вы заживо похоронили сына, заживо!» «Похоронили сына, вашего!» «Сына вашего похоронили заживо!» — Вы чудовище! — Кричала Эрмина. «Вы заживо похоронили сына, заживо» «Похоронили сына, вашего сына, вашего похоронили заживо!» — Нет, это, наконец, невыносимо! — Застонал Вильфор. «Вы заживо похоронили сына, заживо!» — Невыносимо! — Орал он отчаянно. «Похоронили сына, вашего сына, вашего похоронили заживо!» — Невыносимо! «Вы заживо похоронили сына, заживо!» — Клянусь, он не дышал! Он не дышал… — Почти рыдал он. «Похоронили сына, вашего сына, вашего похоронили заживо!» Хор голосов окружил Вильфора. Люди как будто раздирали его на части — он рвался к выходу, но одни тянули его к Эрмине, другие — к Бенедетто. «Поздравляем Вас, господин Вильфор!» «Отыскался сын, господин Вильфор!» «Ну, а так как он оказался вор, то хоть на этот раз…» «Закопайте его, господин де Вильфор!» «Закопайте его на хороший срок!» «Чтобы больше он никогда не мог…» «Не мог беспокоить Вас!» Девушка видела, как Вильфора толкнули к сыну. Паренёк силился протянуть ему руку, но что-то не давало ему. Жерар смотрел на Бенедетто с сумасшедшим испугом, и вот, его снова оттеснили от мальчишки. Она видела, как Эрмина вбегает на сцену и заключает Бенедетто в объятиях, будто закрывая его от беснующейся толпы, как от осколочной бомбы. Всё смешалось — крики, свет, шум. Валентина не смогла вынести этого. Она бессильно упала в обморок.***
Буря почти улеглась, и Эрмина неожиданно отскочила от Бенедетто, будто не верила в новое открытие. Они теперь стояли на разных углах сцены. Женщина не могла сдержать рыданий. — Мам, концерт ещё не окончен. Нам нужно помочь Вале… — парень сам удивился тому, как естественно эти слова слетели с его губ. Будто он всегда называл Эрмину Мамой, а Валентину — Валей. Он смотрел, как Альбер пытается оживить девушку. Бенедетто должен был закончить концерт. Вместо неё. — Мам, мы с Валей учили «Это сон». Я хотел бы спеть её с тобой. — Его голос охрип от застрявшего в горле комка. — Да, сынок, — еле слышно ответила Эрмина. Он дал ей микрофон, взял и себе тоже. Ди-джей понял его без слов. Слезами фортепиано зазвучал проигрыш. Эрмина первой начала петь, и её севший от переживаний голос божественной мелодией заиграл в голове Бенедетто. — Это сон, мой давний сон. Сон — утешенье для безутешных глаз. — Вот и мне приснился он, — подхватил блудный сын. Люди, я вас прошу, не будите нас! Последнюю строчку он произнёс с такой мольбой, что актовый зал полностью затих. Все замерли, боясь помешать им с матерью. — Сколько было всего ненужного, нелепого. — И прошло, всё ушло, как не было, как не было. — Есть у меня мой сын… — И кем бы ни был он,— запел Бенедетто вместе с Эрминой. Казалось, это их души пели в унисон: Главное, что он есть, И это счастье. — Всё забудь: есть ты и я. — Как мне поверить, где мне слова найти? — Есть твой дом, он ждёт тебя. — Боги решили душу мою спасти! Они медленно шли друг к другу. Но тут Бенедетто резко отвернулся, будто обвиняя женщину: — Я устал быть один: без Родины, без имени! — О мой мальчик, мой сын, — взмолилась Эрмина, - прости меня. — Столько зим, столько лет, — говорили они друг другу, — Потеряно, утрачено. Как из мрака на свет! Всё кончено, всё начато. — Знаешь, как много мне… — с трепетом он подбежал к матери. — Знаешь, как много… — вторила ему она, и они вместе воскликнули: — Нужно тебе сказать! Есть у Эрмины сын, у Бенедетто мать! Эта строчка прозвучала, как заклинание, рушащее оковы. Бенедетто бросился к ногам Эрмины и обнял её колени, обливая красивое платье женщины самыми горчайшими и счастливейшими слезами на земле. — Это сон, — Это сон, — Мой давний сон… — Мой давний сон… Зал разразился аплодисментами; пришедшие на праздник родители тихо рыдали, а Эрмина и Бенедетто всё не отпускали друг друга. Они нашлись в этом хаосе и боялись потеряться, как только раскроются объятия. Они питали друг друга энергией, рождённой от горя потерь и радости обретения. Они делились друг с другом невыплаканными эмоциями, невысказанной любовью. И больше никого для них не было….***
Валентина открыла глаза. Над ней склонился Альбер, утирая её лицо мокрой салфеткой. Бутылка воды стояла неподалёку. Из стоящей рядом колонки доносилось чувственное «Есть у Эрмины сын, у Бенедетто мать!». Значит, всё ещё не кончилось. — Очнулась? — Альбер заботливо помог ей подняться. — Что происходит, милый? — Непонимающе огляделась Валентина. — Поздравляю, Валь. Твой отец — тоже убийца и обманщик. — Мрачно буркнул парень. — О нет! Неужели всё это не приснилось мне?! — Девушка в отчаянии схватилась за голову. — Это ужасно, понимаю, — Альбер был как никогда серьёзен и рассержен, — и нам пора на сцену. — Я не хочу продолжать концерт! — Взмолилась Валентина. — Осталось совсем немного, Вальк. Нам нужно лишь узнать, что этот старый хрен от нас хочет и зачем он устроил всю эту фигню. Парень потащил девушку за собой. На сцене Валя увидела всё ещё обнимающуюся парочку — мать и сына. В сердце кольнули удивительная теплота и умиление. Хоть кто-то обрёл покой в этой круговерти. «Ах, Бенедетто!» — Восторженно сказала она про себя. Альбер затащил Валентину наверх и, громко и чётко, чтобы все услышали, произнёс в микрофон: - Мадам, месье, это ещё не всё. Мы хотим представить вам ещё одного гостя. Того, кто придумал все эти шутки и закрутил это чудовищное колесо! Граф Монте-Кристо, я к вам обращаюсь! Кто вы? Словно паук, вы заранее сплели сеть над нашей школой! Вы специально дожидались, когда Бенедетто сможет встретиться с Валентиной. Вы специально нашли Гайде и устроили её в эту школу, прямо накануне Дня родителей! Вы специально выкупили алмаз и спровоцировали Бенедетто украсть его, объявив, что выключите сигнализацию! Вы специально тёрлись у галереи с музеем — я знаю, что случайно мимо него нельзя пройти, ведь коридор тупиковый! Вы хотели представить этот фарс гостям. О, как же вам, наверное, весело сейчас! — Вам весело — ликовать над жертвой! Вам близко это чувство палачей! — Продолжила Валентина, чувствуя, как с каждым словом закипает страшная обида. — Да, наши родители не безгрешны, но намного ли светлей ваша душа? — Вы — Дьявол! — Воскликнул Альбер. — Скажите, для чего вы всё это завертели? — Умоляла Валя. — К чему всё это! — Взывал к графу парень. — Какое есть у вас на это право? — Гневно взывала к нему девушка. — Какое есть у вас на это право! — Повторил за ней её друг. — Откройтесь, граф! — Не сговариваясь, потребовали они вместе. — Что ж, пора и мне раскрыть своё лицо. — На удивление, Монте-Кристо был не холоден и не насмешлив. Он был грустен. Мужчина взобрался на сцену. Валентина, мгновенно потеряв свою дерзость, робко передала ему свой микрофон. Печально вздохнув, граф начал рассказ: — Когда-то давным-давно молодой капитан возвращался на берег, в родные края. Он был счастлив, ведь там его ждала невеста. Валя заметила, как Мерседес при его словах нервно заёрзала в своём кресле. — Но, когда они уже шли под венец, на свадьбу грянула полиция. Оказывается, друг жениха написал на него донос. Дело вёл помощник прокурора. Он сразу распознал в этом доносе ложь и хотел было отпустить беспечного моряка. Но, очевидно, найдя в этом человеке что-то опасное, он изменил своё решение и заточил подозреваемого в тюрьму. В одиночную камеру. Друг же того моряка сказал его невесте, что он мёртв. Скончался при побеге. И невеста вышла замуж за этого друга, чего тот и добивался. И я бы всё простил, и я бы всё забыл. Но что мне делать с проклятой памятью моей? К концу тирады размеренная речь Монте-Кристо превратилась в злобный скрежет, а каменное лицо исказилось гримасой боли. Валентина слушала его, и с каждым словом её глаза становились всё шире, а челюсть сползала всё ниже. Она уже не испытывала гнева — перед ней стоял несчастный, обманутый человек. — Моряка звали Эдмон Дантес. Его невесту — Мерседес Эррера. Друга — Фернан Морсер. Судью — Жерар Вильфор. — Графу как будто стало трудно дышать. Он отдал микрофон Вале и удалился со сцены. — Эдмон! — Вскочила Мерседес, мешая ему пройти. — Я ничего не хочу от тебя, Мерседес. — Оборвал её он. — Да, я люблю тебя. Но не хочу мешать. Пусть память о тебе будет похоронена со всем, что здесь было. Для тебя мертвец вернётся в могилу. — Эдмон! Не надо… — Наверное, женщине стало жутко от его слов. — Забудь про меня. Уезжайте с детьми подальше от этого места. Они не заслужили…. Прощай, любовь моя, моя Мерседес. — Прощай, Эдмон! — Мерседес протянула ему руку. Он с какой-то жадной любовью поцеловал её. И ушёл. Валя видела, как закричал на весь актовый зал Фернан. Как он бросился к запасному выходу — дверь оказалась открыта, и в зале пахнуло морозным воздухом. А затем, прямо под окнами зала, раздался выстрел. Завизжала какая-то дама, её принялись успокаивать. Стало не по себе. Дантес почти дошёл до главного выхода, как его снова остановили. Жерар де Вильфор вцепился в рукав его кожаного плаща и смеялся прямо в лицо. И смех его был зловещим. — Что значит «Э и Дэ»? «Э и Дэ» означает Эдмон Дантес! Я ведь тогда зарыл тебя. Живьём! Все вокруг — мертвецы! Как вы посмели воскреснуть, а? Он снова расхохотался. Граф оттолкнул его, твёрдо шагая к выходу. Вильфор всё хохотал. Сердце Валентины глухо забилось где-то в горле, она боялась вдохнуть. Её отец что, сошёл с ума? — Папа! — Закричала она, срываясь со сцены. Прокурор вздрогнул и бросился вон из зала. Валя — за ним. Мужчина бежал к западному крылу школьного корпуса. Там находился один из второстепенных выходов — тех, что постоянно открыты для учеников, но не являются главными. Вильфор открыл новенькую дверь и пробежал через тамбур на крыльцо. Там он остановился, тяжело дыша. — Отец! — Валентина стояла в дверях, не в силах оторвать взгляд от обезумевшего человека. — Что ты собираешься делать? — Мертвецы! Повсюду — ожившие мертвецы! Как они посмели воскреснуть? Я же сам… сам зарыл их живьём! Вильфор снова расхохотался страшным, не свойственным ему смехом. Валентина бросилась, чтобы обнять его, остановить что-то страшное. Но кто-то схватил её за руку. — Не надо, милая! — За Валей стояла Эрмина Данглар. Её заплаканные глаза пугали девушку. — Но Эрмина! — Пыталась противиться ей Валя. — Пойдём! — Эрмина резко дёрнула девушку, отчего та повернулась к ней лицом. Женщина тащила её назад в школу, не давая обернуться и посмотреть на своего отца. Уже миновав тамбур, Валентина услышала леденящий кровь звук. Звук выстрела.***
Девушка сидела в коридоре, у окна, бледнее самой смерти. По телу шла крупная дрожь. Хотя за плотным стеклопакетом не было видно ни злополучного актового зала, ни выхода с западного крыла, она отлично представляла, как дворники убирают тела её отца и отца её друга, счищают окровавленный снег, соскребают лёд с дорожек. Вот и всё. К ней подсел Альбер. — Валь, ты как? — Он сильно сжал её ладонь. — Можешь не отвечать, я знаю, что всё хреново. — Валентина? С тобой всё хорошо? Может, водички? — Мерседес подошла вместе с сыном и заботливо предложила бутылочку с водой. Валентина взяла слабыми пальцами бутылку и коснулась губами горлышка. Живительная влага охладила воспалённый язык — Валя даже не замечала, что во рту у неё всё пересохло. — Всё прошло, Валя. — Грустно изрекла Мерседес. — Остались только мы. Она нежно обняла своих детей, словно птица-мать, укрывая их от холода огорчений. — Мы уедем отсюда, далеко-далеко, чтобы ничто не напоминало вам о сегодняшнем дне. — Клятвенно пообещала Мерседес. Горькая влага проступила на её ресницах. — Завтра же уедем. Тихо мимо них прошёл Монте-Кристо с Гайде. Специально ли или случайно он разминулся с ними — уже было не важно. — Всё получилось, мой господин? — Полюбопытствовала у него Гайде. — И да, и нет, дорогая. — Холодно, но не без ноток отчаяния и нежной отеческой любви ответил граф. — Я вроде вырезал злокачественную опухоль, но задел и живые клетки. Он тяжело вздохнул. — Правда? Но ведь кара настигла виновных! — И невиновных тоже, Гайде. И тех, кому бы я никогда не желал испытать подобной кары. — Прости. Я чувствую, каково тебе, Эдмон. — Валентина краем глаза увидела, как Гайде встаёт на цыпочки и касается губ графа своими губами. В иной бы момент Вале стало мерзко от таких отношений пожилого мужчины и семнадцатилетней девушки — а Гайде исполнилось уже семнадцать, она была самой старшей в классе. Но сейчас Валентине было не до этого. Казалось, она стала понимать всех и всё. Она понимала Эдмона, оставшегося наедине со страшными последствиями своих же действий, когда лишь любящая душа в виде Гайде могла спасти его. Она понимала и саму Гайде, психологически травмированную, в столь раннем возрасте познакомившуюся с предательством. Она понимала Бенедетто, ищущего, на что бы прожить завтрашний день, а лучше — как можно больше дней, не зная нужды. Она, возможно, понимала и отца с Фернаном. Но не понимала, как жить теперь дальше. К Мерседес подошла Эрмина Данглар. Она крепко прижимала к себе сына, боясь, что он может рассыпаться, как сон, если она хоть чуть ослабит хватку. Валентина встала и подошла ко своей мачехе. Бенедетто аккуратно выбрался из рук матери и шагнул к девушке. В нерешительности они простояли полторы секунды. Затем паренёк заключил её в искренние, чувственные объятия. — Ну, вот и всё…братик. — Как необычно было называть его братом. Ведь только недавно он явился к ней тощим беспризорным мальчишкой и попросился на ужин, а затем крепко уснул в её шкафу. — Нет, Валя, — девушка впервые услышала от него это обращение. Он всегда называл её только полным именем, — это только начало. Однако…как же судьба до жестокости справедливо поступила с нами! Я получил всё, а взамен ты потеряла многое. Но обещаю, я тебя не брошу в это трудное время, сестрица. — Завтра мы уезжаем, Бенедетто. — Огорчённо возразила Валя. — Я уговорю маму, — «Маму» … с каким трепетом он произнёс это слово, — и мы поедем за вами. Куда б вы ни решили податься. Валя… я должен отблагодарить тебя за то, что ты приютила меня однажды. Без тебя я б не попал на этот праздник, не встретил бы маму. И, умоляю, прости меня за то, что я так подвёл тебя сегодня. — Я всё простила тебе, братец. — Валентина плакала от счастья и умиления, а Бенедетто утирал её слёзы краем своего длинного рукава. — Да, нервы ты потрепал знатно, но без этого я бы не радовалась твоему обретению. Я люблю тебя, Бенедетто. — Я тоже, сестра.Вместо эпилога.
Прошло чуть больше года. Наступала свежая ароматная весна. Валентина, Альбер и Бенедетто собрались в баре на берегу большого живописного озера у окраины тихого провинциального городка. В заведении было немноголюдно; играло радио, и друзья спокойно предавались весёлой беседе. Они старались встречаться как можно чаще, хотя у каждого из них было много дел. Валентина и Альбер оканчивали одиннадцатый класс и собирались поступать в вузы. Девушка с детства хотела стать юристом, служителем закона, как отец. Но с каждым годом, наблюдая за Жераром, осознавала, что это — самая ужасная работа, которая только может быть для неё. Потом, до десятого класса, она представляла себя журналистом, но в тот памятный день, на концерте, где была и местная пресса, она поняла, что не желает разрушать чьи-то судьбы случайными фото, интервью. Не желает ради сенсации выставлять напоказ пороки людей. И она решила стать преподавателем истории и обществознания, чтобы учить детей быть честными, добрыми и избегать ошибок её отца и отца Альбера. С золотой медалью и благородным происхождением ей были открыты двери в любой педагогический вуз страны. Альбер же собирался пойти по стопам Фернана. После школы его ждало военное училище, причём парень выбрал для себя самое обычное, а не элитное. Строжайшая дисциплина теперь не пугала его. Он желал отмыть позор со своей фамилии и стать настоящим героем. И первый подвиг — начать этот путь с нуля. У Бенедетто всё было проще. Он очень шустро нагнал по учёбе сверстников и решил в этом году поступить в колледж на повара, благо, Эрмина старалась дать своему сыну всё, в чём он нуждался, правда, иногда срываясь в гиперопеку. Но её можно было понять. — Ребят, слышали? Наша прежняя школа закрывается! — Воскликнул Альбер, показывая друзьям новость в телефоне. — После того страшного случая родители начали массово забирать своих чад из неё, и без спонсора в лице моего…кхм…отца она быстро разорилась. — Да уж, — покачала головой Валентина, размешивая кофе в маленькой чашке, — вряд ли кто захочет, чтоб его ребёнок жил и учился там, где столь высокопоставленные господа застрелились. — Ты права, Валька! — Альбер выключил телефон и откинулся на спинку стула, пригубив бокал пива. — Я тоже так думаю, — улыбнулся Бенедетто, посасывая через трубочку дорогой, но очень вкусный алкогольный коктейль. А за окном благоухала весна, и ничто не напоминало о том кровавом дне февраля. Три юные души уже не страшились новых перемен, а с нетерпением ждали начала совершенно другой, взрослой жизни. По радио играла известная группа «ДАИСЕ», выпустившая недавно новый альбом. Из динамиков доносился звонкий голос вокалиста Даниила Семерова: Сколько воды утекло, И теперь всё равно: что кровь, что вино. Больше не буду жалеть. Попробуй ответь, кому повезло? Ля-ля, тополя! Сбежим с корабля На бал в санитарной карете. Ля-ля, тополя! Всем доброго дня, И пусть не кончается лето…*