Angel Diaries - 3

      Я словно дрейфовала в черном море — море апатии и боли. Где-то на границе сознания, подобно фону шумных волн, было слышно бормотание двух голосов. Эти звуки, неразличимые, но непрерывные первые дошли до моего слуха. А с ними усилились волны боли — они периодически охватывали меня, когда моё усталое тело пыталось повернуться, пошевелиться. Наконец мои веки дрогнули, и приложив неимоверные усилия, я приоткрыла глаза.       Вначале мне подумалось, что я нахожусь в пещере, заполненной первобытной тьмой. Стены из серого камня охватывались слабым пламенем маленького огарка свечи, что стоял в плошке на небольшом столике из тёмного дерева у моей головы.       Однако, этого скудного освещения хватило лишь на то, чтобы разглядеть эти самые простые серые стены и большую кровать с белой хлопчатой простынёй. Я была укрыта старым, но тёплым одеялом, от которого пахло лавандой. Несмотря на то, что меня в него буквально завернули, я ощущала сильный холод.       Тем не менее я медленно приподняла одеяло, хотя самовольный выход из относительно тёплого пленения вызвал большое раздражение. На мне была белоснежная ночная рубашка из льна, на ногах коричневые толстые чулки из шерсти. Но более меня удивили перевязи, наложенные на мою талию , ниже груди, левую ногу и руку. Волны боли исходили именно от них, заставляя тихие стоны часто срываться с моих губ.       Я попыталась припомнить, откуда взялись эти увечья, и кто оказал мне помощь, но когда я силилась восстановить это в памяти, то ощутила себя так, словно голову наполнил туман — густой и тяжёлый, подобно овечьей шерсти , вновь вызвавший резкое и болезненное пульсирование в висках.       Я дотронулась правой рукой до лба, в надежде поглаживанием или трением прогнать эти внезапные вспышки. Фон бормотания стал чуть тише, но не исчез. Рядом со мной по прежнему не было никаких людей, но так как огарок освещал крайне мало места, я не была в этом уверена наверняка. — Кто здесь? — тихо спросила я, вглядываясь в темноту. Но перед глазами возникали лишь только странные очертания то ли вещей, то ли людей, то ли камней…       Ответом мне была тишина. Вскоре она нарушилась размеренным постукиванием снаружи. Несмотря на новую волну боли, я подтянула ноги к себе. Уж лучше она — отрезвляющая, дающая понимание реальности происходящего, чем опасная, неизведанная тьма.       В это время, пока я вздрагивала от странного стука где-то снаружи, вне этих стен, пугаясь непонятных зловещих видений на пороге света и чернильной темноты, бормотание стало различимым… И оно не прекратилось.       Теперь уже было ясно, что общаются двое — мужчина и женщина. Мужской голос был приятным, юным, его мелодики были гармоничны, а женский наоборот — резкий, хлёсткий, похожий на карканье вороны, из чего следовало, что говорившая явно была не юна. — Мой мальчик, ты, видимо, перепутал это место с библиотекой. К чему эти талмуды? — с иронией прокаркал женский голос. — Во-первых — я не ваш мальчик, попрошу соблюдать правила этикета даже здесь, мадам. Во-вторых — это всё нам пригодится, дабы помочь нашей подопечной прийти отсюда вот в этот пункт, — нравоучительно и несколько высокопарно ответил юноша, — Это, кстати, правила помощи нашей пострадавшей. Так вот, учитывая данную ситуацию, мы не должны раскрывать ей обстоятельства несчастного происшествия, случившегося с ней. — Жаль… А то бы просто прокричали этой чахоточной в ухо всю её биографию вплоть до появления здесь, и за сегодня покончили бы с этим, — разочарованно отозвалась женщина. — Интересно, она видит нас? — Право, не знаю… Надо почитать, — пробормотал её собеседник. — Может просто проверим? К чему занудные абзацы? — усмехнулась женщина.       Послышался странный звук, словно кто-то что-то резко разорвал. Потом нечто как будто просвистело в воздухе. Я внимательно всматривалась в темноту, но ни предмет с которым проводились манипуляции, ни говоривших, не увидела. — Что вы творите?! Вы и правда не в себе!!! Все эти предупреждения оказались правдой!!! Немедля нацепите это на место!!! — возмутился мужской голос. — Ну, по крайней мере, мы знаем, что она не может нас узреть. Если бы увидела, то мы бы услышали это по её воплям и, возможно, очередному прыжку из окна, — хмыкнула женщина. — Как вы смеете так говорить?! Где ваша благодарность?! — Знаете, потрясения иногда даже помогают. Так что это тоже некая помощь с моей стороны, — спокойно ответила дама. — Более не предпринимайте таких действий! На это даже мне противно смотреть, не то что простому смертному, — зло прошипел мужчина.       И снова раздался загадочный звук, словно что-то куда-то всасывалось. После тишину нарушил шелест, как если бы что-то торопливо листали. — Подождите… Она нас слышит… Видеть не может, но иногда может слышать нашу речь. Поэтому мы должны быть осторожны в разговорах, — пояснил мужчина. — Что за наказание вести её? И куда? К нему?! — раздражённо, с нескрываемой злостью произнесла дама. — Вы платите свой долг, не забывайте. К тому же, если бы не она, у вас и шанса не было бы, — холодно осадил её мужской голос. — Ладно… Правила, я так поняла — эта небольшая книжица? А эти тома? Что это? — Вы удивитесь, но это ваша жизнь. С прегрешениями, сносками и пояснениями, — с издёвкой ответил неизвестный, — Мне это выдали, дабы я ознакомился, с кем придётся работать в паре. — Это, между прочим, личное,  — рассерженно заметила дама. — О, не думайте, что мне приятно это читать, — фыркнул он ей в ответ.       Однако эти странные отдалённые бормотания двух людей, которые кого-то и что-то обсуждали были прерваны. Сплошную тьму за кругом, освещаемым скудным пламенем из плошки, внезапно разрезал квадрат света. Тогда мне показалось, что он был невероятно ярким, таким, что от внезапности действа я зажмурила глаза, и невольно вытянула пострадавшую ногу. Волна сильной боли захлестнула меня с головой, заставив застонать.       Моргнув пару раз, я уже приспособилась что-то различать при новом, более насыщенном освещении. Как оказалось, открылась массивная дверь, громко стукнув щеколдой о каменные стены. Стоявший на пороге силуэт, заливаемый сзади светом из коридора, был женским, в длинном тёмном платье, невысокий… Я смогла разглядеть, что у женщины длинные тёмные волосы и она, по всей видимости, довольно молода.       Заметив, что я силюсь рассмотреть её несмотря на тени, упавшие на её лицо, она что-то радостно вскрикнула, и быстро выбежала, оставив дверь открытой.       После того, как мои глаза окончательно свыклись с новым светом, я поняла, что он не так уж и ярок. Скорее всего, в коридоре было лишь несколько факелов, зато, видимо, достаточно близко от комнаты, в которой я находилась. Теперь они подарили мне возможность лицезреть её убранство получше.       Спальня была огромной. Отчасти большое пространство подчёркивалось малым присутствием в ней мебели. Хотя, не спорю — всё, что находилось здесь, выглядело добротным и старинным.       На стене рядом с окном, ставни которого были наглухо закрыты, висело большое белое распятие, которое до этого в темноте мне виделось причудливой линией непонятного узора. Большой глиняный кувшин, стоявший под ним, был приспособлен под вазу — в него кто-то поставил букет красных роз, и они наполняли своим сладким запахом комнату, но аромат лаванды от белья перебить не могли.       Я слышала отдалённые женские возгласы, явно наполненные энтузиазмом. Наверное незнакомка кого-то звала. Её речь была для меня странной, непонятной. Казалось, что её слова были подобны шуршащему шёлку, либо хрупким страницам скрижали. Я попыталась сосредоточиться и погрузиться в осознание их содержания, но, увы — всё, что я разобрала, было лишь имя «Фредерико».       Вскоре послышались быстрые шаги, сопровождаемые громкими разнообразными голосами, и в комнату вошла небольшая группа людей, незнакомых мне, с явным интересом рассматривавших меня, едва остановившись подле моей кровати.       Прежде всего к моему ложу бросился высокий молодой человек, облачённый в чёрные одежды из простого сукна. Он был худощав, с несколько непропорционально длинными худыми руками и ногами. Кожа его была довольно бледной, а лицо вытянутым, с резковатыми чертами. Чёрные, точно смоль, прямые волосы, доходили ему до плеч, а карие глаза были необычайно живые.       Он улыбнулся мне, обнажив несколько большие, но белые зубы. Затем поставил на моё одеяло большую корзину, накрытую серой тряпицей. В ней, как оказалось, были разные склянки, конверты из пергамента, бутылочки и потрёпанная рукописная книга с кожаной коричневой обложкой, с торчащими из-под неё какими-то деревянными трубками.        С другой стороны от меня стояла девушка, позвавшая его. Она была невысокого роста, смуглокожая, черты лица её были мелкими, а большие глаза удивительного янтарного оттенка. Тяжёлые каштановые локоны собраны в причёску, но несколько прядей выбились из неё. На её принадлежность к аристократическому классу указывало скромное платье из коричневого бархата, жемчужные серьги и пара серебряных колец на тонких пальцах. На платье был наброшен чёрный шерстяной платок, в который она куталась.       И наконец третьим человеком, вошедшим в спальню последним, и теперь с неким высокомерием и брезгливостью наблюдавшим за создавшейся суетой, была полная женщина в возрасте, с округлым лицом и его резкими чертами, облачённая в чёрное бархатное платье. У неё были серые холодные глаза, в которых не отображалось ничего, кроме высокомерия. Её седые волосы, собранные в безукоризненную причёску, покрывались чёрной мантильей.       Юноша дружелюбно, но довольно быстро заговорил со мной, начав попутно вытаскивать бутылочки с некими зельями, и раскладывать их на прикроватном столике. Я плохо понимала его речь, и только пара слов обрели для меня смысл. — Где я? Кто вы? — чуть хрипловатым голосом спросила я, и тут же ощутила, как сильно саднит горло.       Молодой человек был немного сбит с толку моей речью, а дородная женщина, взглянув на меня, резко произнесла, точно выплюнула: — Француженка! — Сударыня, как вы себя чувствуете? — спросил юноша. Теперь он говорил медленно, подбирая слова. — Голова болит… И боль отдаёт в ноги, — прошептала я, — И я замёрзла, — с этими словами я натянула одеяло до подбородка, особо чувствуя холод комнаты.       Женщина в возрасте тут же быстро и рассерженно стала что-то выговаривать девушке, и указывать ей на некую тёмную дыру в стене, что оказалась потухшим камином. Девица кинулась собирать в нём дрова, пытаясь развести огонь. — Вы в Сан-Тринидад, — добавил юноша, налив в глиняную кружку содержимое из бутылочки, и протянул это мне, — Меня зовут Фредерико Борге, я лекарь, — пояснил он. — Это Кончита де ла Куэва и донна Иннес де Лара. Сам же замок принадлежит донне Филомене де Толедо и её свёкру дону Алонзо. — Как я здесь очутилась? Я ничего не помню,  — спросила я о том, что меня интересовало более всего. — Ваш экипаж сорвался со скалы. Слуги погибли, а вы чудом уцелели, хотя и получили серьёзные повреждения. Я думаю, что это благодаря горе подушечек, что была на сиденье кареты, — пояснил Фредерико, — Мы проезжали мимо, и донна Филомена приказала осмотреть пострадавших. Наш замок находится неподалёку от того места, поэтому вас и, тогда ещё живого, слугу удалось перенести к нам. Увы, но парень скончался в тот же вечер. Однако нам всем хотелось бы узнать ваше имя. При вас не было каких-либо бумаг, а экипаж столь сильно повреждён, что герб на нём разобрать невозможно…       Он выжидающе смотрел на меня, ожидая, когда я назову свое имя.       Я задумалась. Но как только я попыталась его произнести, то с ужасом поняла, что не помню его… Вместо чёткого сочетания букв в голове всплывал густой дым, подобно фимиаму, виски начинало сильно давить, а голова кружиться. — Простите… Но я не знаю, — прошептала я. Признаваясь в этом, я резко и полномерно осознала отчаянность своего положения и жуткий страх от этого самого что ни на есть простого предложения…       Фредерико нахмурился, внимательно взглянув на меня. Он хотел осмотреть мои скулы и виски, но донна Иннес что-то громко и возмущённо ему высказала. Вздохнув, юноша достал из корзины чистый белый платок и обмотал им свою руку. Белая отутюженная материя полностью охватила его тонкие холодные пальцы. Только после этого он дотронулся до моего лица, головы и шеи.       Я с недоумением смотрела на него. — Прошу простить, но здесь довольно строгие правила общения с противоположным полом, — пробормотал он так, чтобы его расслышала только я.       После осмотра он сказал, что теперь надобно пригласить сестру Януарию, которая до этого перевязывала меня, дабы она смогла полностью изучить моё тело на предмет повреждений. — Монастырь находится рядом с замком. Я думаю, что она прибудет к вам завтра, а сегодня ей снесут письмо, — пообещал лекарь.       Затем он оставил меня на попечение донны Иннес и Кончиты. Последняя показывала себя дружелюбно. Хоть и была она несколько нерасторопна, но говорила бойко, хорошо владела французским, так как до десяти лет жила на французской стороне в семье своей тётки, которая вышла замуж за поданного этой страны. Кончита и поведала мне, что Сан-Тринидад, находится рядом с местом, именуемым Перпиньян.       Донна Иннес же со мной говорила урывками, всё более наблюдая за моими действиями. Её взгляд отражал откровенную настороженность смешанную с брезгливостью, словно я, обмазавшись смолой, зашла в чистую бальную залу…       В тот вечер мне был подан ужин — еда простая, порции небольшие. Хоть посуда и была из серебра и чисто натёрта песком, патина старины оказалась заметна даже при скудном освещении.       Всю ночь я не могла спать — слёзы холодным комом стояли в горле. Я напрягала своё сознание, силясь хоть что-то вспомнить, но в итоге слегла с сильнейшей мигренью, отчего сеньор Борге выговорил мне своё недовольство, и напоил мятной настойкой. Она-то и заставила моё тело и разум уйти от удручающей реальности.       Этот сон был странный, урывочный, словно я быстро просматривала эстампы в каких-то загадочных гримуарах…       Вначале я оказалась в светлой комнате с большим камином — было натоплено, жарко. Сама же я была облачена в длинную батистовую рубашку, а поверх неё накинут тёмно-синий бархатный халат. Возле плотно закрытого окна стояли две колыбели, украшенные белоснежными кружевами. В углу на кушетке спала дородная девица, в чистом сером платье, на голове её чепец с рюшами, почти полностью закрывавшими её лицо. Я медленно подошла к одной из колыбелей, стараясь не разбудить женщину, и отодвинула в сторону ворох кружева, прятавшего от меня младенца. — Не так быстро, — услышала я каркающий голос над ухом. Меня резко дёрнули за руку, и вскоре я перенеслась в совершенно иное место.       Это была поляна в лесу. Рядом рос старый дуб, а возле него бегали две девочки лет семи. Они были схожи между собой — одинаковый рост, строение, волосы белокуры, глаза внимательные, голубые… Но на одной было простое коричневое платье, а другая одета в роскошное бархатное одеяние, расшитое золотистыми нитями. Дети смеялись, носились между корней старинного дерева, пугали заливистым смехом птиц в его кроне, и собирали цветы, растущие под ногами. — И всё же, отчего я не могу рассказать своему батюшке, что у меня появилась новая подруга? — спросила девочка в коричневом платье, — Ты всегда богато одета, не иначе как твои родители знатны, состоятельны… Он не будет против того, что его дочь выбрала себе такую подругу. — Нет, нет! — быстро завертела головой её собеседница, и меня мгновенно поразила схожесть голосов девочек, — Запрещено рассказывать! Тебя могут больше не пустить одну со мной, да к тому же твой отец знатный сеньор — не думаю, что ему нужно знать наши забавы и секреты. А я ведь твой большой секрет… Помни об этом. — А почему нельзя рассказать Марте? — Твоя нянька ленива, всё время боится, что ты убежишь далеко от неё, как сегодня, либо залезешь слишком высоко на дерево, и ей придётся лезть за тобой, звать на помощь. А тогда другие слуги могут донести сеньору-отцу, что от неё разит вином и лицо её слишком красное, — рассмеялась девочка в бархатном платье.       Затем дети продолжили срывать цветы, и сплетая венки, танцевать под лучами полуденного солнца.       На этом сон резко оборвался и я проснулась от сильного звона металла о каменные плиты.       Кончита задела ногой кочергу и та загрохотала по голым плитам пола моей спальни. — Простите… Я хотела потушить огонь, но, увы, я бываю неловкой, — пробормотала она, заливаясь пунцовым цветом, — Сестра Януария должна прийти через час. Я распоряжусь, дабы Хуанита подала вам завтрак.       Девушка быстро вышла из спальни, натянуто улыбаясь, словно я, открыв глаза, застала её за чем-то постыдным.       Сестра Януария оказалась старой монахиней. Она была весьма худощавой, лицо её будто сетчатой вуалью покрывали глубокие морщины, а некогда тёмные глаза казались выцветшими и поблекшими. В руках она сжимала корзинку, что была явно поменьше, нежели у Фредерико, но от этого содержимое её было с трудом туда втиснуто.       Осмотр проходил наедине с ней и практически в полной тишине. Пришедшая сестра говорила чётко, резко, но французские слова она произносила с сильным акцентом, порой коверкавшим суть, и иной раз мне с трудом удавалось её понять. Однако её прикосновения были приятны, легки и нежны, хотя кожа на её руках была подобна старому пергаменту.       Словно боясь причинить мне боль, она аккуратно сменила повязки, и намазала моё тело возле груди густой жёлтой мазью, от которой пахло ладаном. Затем, приподняв подол моей рубахи, она приспустила на мне панталоны и приказала развести ноги. Ей пришлось повторить несколько раз, прежде чем я, красная от стыда, это выполнила. Осмотр «этих греховных» мест произошёл довольно быстро, после чего монахиня удовлетворительно кивнула.       Наконец, когда я снова натянула на себя одеяло, она позвала донну Иннес и Фредерико. — Эта женщина недавно рожала. Очевидно роды были трудными, но за ней был хороший уход, — поведала она лекарю.       Её испанскую речь, к моему удивлению, я понимала. Но, скорее всего потому, что слова сестра Януария выговаривала без примеси диалектов. — Она не тяжела, дурных болезней этого плана в ней нет, — быстро заключила она одну волнующую часть и перешла к другой — о моих рёбрах и переломах.       Фредерико поведал ей о моём беспамятстве, на что сестра, нахмурившись, произнесла: — Это очень плохо. На моей памяти одна наша сестра лишилась памяти во время падения с лестницы, но так и не смогла вспомнить ничего до конца жизни, — она произнесла это шёпотом, но в тиши комнаты я всё же услышала, и от удручения закусила губу. — Ну что вы, вам не стоит унывать, — бросился ко мне Фредерико, — Господь на вашей стороне! Он уже помог вам, когда донна Филомена подобрала вас в той безлюдной местности. Вы здесь среди добрых христиан, и я уверен, что надобно просто поискать о таких случаях в разных старых книгах. В Сан-Тринидад есть библиотека, да и сестра Януария посмотрит в библиотеке монастыря, — он взял меня за руку, отчего тут же заслужил испепеляющий взгляд донны Иннес.       Несмотря на свои слёзы я прекрасно понимала, что они ничего не могут сделать и оставалось только молиться, дабы однажды я очнулась, вспомнив всё до дня пробуждения в Сан-Тринидад.       Возможно, дабы скрасить этот грустный для меня день, вечером мне сообщили, что меня придёт проведать донна Филомена, которая возвращалась из Мадрида, когда я приходила в себя. — Очередной спор с неблагодарной роднёй покойного мужа, — украдкой поделилась со мной Кончита, но более ничего не смогла сказать, так как вошедшая в комнату донна Иннес стала вслушиваться в наш разговор.       Донна Иннес была крайне религиозна, фанатично блюла правила замка, его дисциплину, с которой мне ещё предстояло ознакомиться, и, в свою очередь, того же требовала от других. Донна строго пресекала все праздные разговоры, которые пыталась вести со мной Кончита, а когда заходил лекарь, она непосредственно сопровождала его, и следила за каждым его действом, словно опасаясь, что он сотворит со мной нечто непристойное.       На мои вопросы обычно она отвечала словно нехотя, делала вид, что не слышит, или просто бормотала молитвы, глядя на распятие, на стене. Единственное к чему она имела интерес в речах, была религия и этот замок. Так я узнала, что Сан-Тринидад был построен одновременно с монастырём, а все члены рода де Толедо покровительствовали сей святой обители, носящей одно имя с замком.       Донна Филомена пришла в ставшею моей спальню, когда за окном было довольно темно. На улице был апрель, поэтому хоть по-весеннему всё и стремилось к жизни, но горная прохлада знатно просачивалась через массивные камни древнего замка.       Явившаяся женщина была довольно свежа, хоть и не совсем молода. Я не дала бы ей более тридцати лет. Она была миниатюрна, но слегка полновата. Красивое лицо, белоснежная кожа которого была подобна сиянию ночного светила — Луны, имело тонкие и гармоничные черты. Её красивые глаза цвета восточного сапфира сияли жизнью и энергией, а чёрные, будто смоль, волосы замысловато, но вместе с тем не вычурно и скромно уложены. Одетая в чёрное бархатное платье с белым высоким кружевным воротником, практически лишённая каких-либо украшений, кроме простой золотой цепочки на лебединой шее, она, тем не менее, выглядела женщиной с королевским достоинством, кое ей обеспечивали безукоризненная осанка и манеры. — Дорогая, как вы себя чувствуете?  — спокойным приятным голосом спросила меня донна Филомена, подходя поближе к моей кровати. — Благодарю вас за помощь и беспокойство, — в пол голоса ответила я, с трудом подавляя слёзы и ком, подступавший к горлу, — Я нахожу себя несколько разбито — меня крайне удручает то, что я не могу вспомнить необходимые мне вещи… — Фредерико очень старательный юноша. Я уверена, что он найдёт способ вернуть вам память, — улыбнувшись, ответила она на прекрасном французском, — Пока вы не вспомните хоть что-то важное о прошлом, то останетесь в Сан-Тринидад. Здесь будет безопасно для вас, и вы найдёте участие и понимание. Обещаю, — она взяла меня за руку и слегка сжала её, — Ну, а пока вы ничего не можете вспомнить, даже своё имя, нам надо всё же как-то вас называть. Может, вы выберите то, как хотите называться? — спросила донна Филомена, внимательно глядя мне в глаза. — Право не знаю… Любому имени на время я буду рада, лишь бы потом вспомнить настоящее, — неуверенно произнесла я. — Понимаю. Нет ли у вас возражений, если мы вас будем называть Дианой? Так звали мою погибшую дочь, а вы похожи на неё глазами и деликатным строением, — предложила дама.       Я согласно кивнула, благодарно улыбнувшись. Имя показалось мне красивым, да и моя душа откликнулась на него. Может, меня и правда так звали? — Дорогая Диана, теперь я оставлю вас. Отдыхайте, а после, как наберётесь сил, я представлю вас дону Алонзо.

***

      Однако, с доном Алонзо я познакомилась намного раньше.       Вечером, на следующий день донна Иннес спешно пришла в мою комнату в сопровождении служанки. Та несла простое чёрное платье из сукна, юбки, корсет и туфли с высоким голенищем из чёрной кожи. — Уж не знаю, кто выболтал дону Алонзо, что вы пришли в себя, но он требует привести вас, дабы понять, оставлять вас в замке или нет, — холодно произнесла донна Иннес. Несмотря на попытку держаться непринуждённо было заметно, что она сильно нервничает.       У служанки явно дрожали руки, и пару раз она даже уронила части моего гардероба, пока одевала меня. Я была довольно слаба, поэтому стояла держась за столб кроватного полога. — Это ваш корсет, он уцелел. Фредерико запретил нам одевать на вас испанский, — кратко пояснила неприветливая сеньора, стоя возле окна и созерцая красочный закат.       Я двигалась неуверенно, тело было точно на шарнирах. Молчаливая служанка Хуанита, которую одно упоминание дона Алонзо бросало в дрожь, старалась быстро справиться с одеянием, а после так же проворно меня причесать.       Она поддерживала меня под руку, когда, следуя узкими длинными коридорами за донной Иннес, я двинулась на встречу с этим грозным человеком. — Выражайте покорность как придём — дон Алонзо не любит, когда с ним спорят и перечат, а так же он крайне религиозен и категорически против этих нынче модных «вольных» отношений, — быстро, но тихо наставляла меня донна Иннес, шагая впереди нас со свечей, — Он сильно ругал донну Филомену за проявленное участие к вам. Вы должны убедить его, что вам стоит позволить жить с ним под одной крышей, иначе вас выставят на дорогу в одной рубахе, — эти слова она произнесла чётко и без своего присущего ранее сильного каталонского диалекта, хотя жалости ко мне, или иного проявления симпатии в них не было. Она словно читала заученный, но не интересный текст, как список продуктов для управляющего.       Дон Алонзо был настоящим хозяином замка. Это всегда любили подчёркивать как его личные слуги, так и он сам. Из сплетен, обрывков разговоров, недосказанностей, которые я слышала от Кончиты, прочих слуг и Фредерико, я поняла одно — донна Филомена после смерти супруга, второй женой коего она являлась, оказалась в щекотливой ситуации. Родня её мужа, а именно кузены, требовали от вдовы пострига и ухода в близлежащий монастырь. Но донна Филомена не могла пойти на сей шаг отчасти из-за дочери своего погибшего пасынка — десятилетней Бьянки.       Понимание того, что девочка остаётся на растерзание алчным и глубоко невежественным людям, сильно терзало её душу и занимало мысли. Как ни странно, на защиту девочки и донны Филомены встал её свёкор — дон Алонзо, которому на данный момент уже исполнилось восемьдесят два года.       Как бы ни шипела родня, ни пыталась разными тяжбами вырвать замок из его рук, старик вцепился в груду этих старых камней мёртвой хваткой, заявив, что отправится к праотцам только после свадьбы Бьянки или донны Филомены. Последнюю он готов был благословить на новый брак, но с благородным и приличным дворянином, дабы тот позаботился об обеих. Увы, такого кандидата за последние годы не наблюдалось, поэтому старый дон назло всем недругам упорно жил, правя в древних стенах замка твёрдой рукой, и устанавливая свои порядки.       Дон Алонзо проживал в отдельном крыле. При нём состояли проверенные слуги в количестве пяти человек. Они были малообщительны, ходили, с довольно выраженным высокомерием глядя на прочий штат прислуги, и боготворили своего господина, ревностно исполняя его приказания.       Сам граф де Толедо обычно проводил дни в большой спальне с постоянно зажжённым камином, возле которого он любил сидеть в глубоком старом кресле, больше похожим на кушетку. В самой же его комнате — в той части, где он мог принимать прочих слуг и домочадцев, стоял массивный письменный стол. Небольшими, но на вид несколько неряшливыми стопками на нём лежали различные древние книги, которые каждый вечер, в зависимости от настроения, оказывались в его руках — им выпадала счастливая звезда быть прочитанными старым графом…       В тот день, когда я вошла в его комнату, он по обыкновению восседал в кресле. Правда на этот раз старик был облачён в чёрный камзол, такой же кальсес, корпесуэло и хубон. На его одеянии была белоснежная горгера, древняя шпага с несколькими рубинами, украшавшими эфес, была при нем, как и плащ-капита.       Уже в первый же день я смогла хорошо рассмотреть этого сеньора: он был довольно худощав и скорее всего высок. Испещренная множественными морщинами, кожа его была покрыта желтоватыми пятнами старости, однако даже к такому почтенному возрасту дон сохранил густую седую шевелюру. Аккуратная седая бородка красовалась на его выраженном подбородке. Черты чуть вытянутого лица, резкие от природы, усилились и стали грубее от старости, а левую его сторону пересекала глубокая борозда — шрам. Тонкие губы, римский профиль, глубоко посаженные тёмные глаза и высокие скулы делали его похожим на старого хищника, способного в любую минуту пробудиться ото сна и напомнить о своей кровожадной натуре. Длинные пальцы были облеплены старинными перстнями с потускневшими драгоценными каменьями. Но сидел он неестественно прямо, гордо глядя перед собой.        Возле окна, стараясь не встречаться с ним взглядом, стояла донна Филомена. Как пристыженное дитя она смотрела себе под ноги, словно страшась встретиться с мужчиной взглядом.       Вступив вперёд, донна Иннес сделала глубокий реверанс, насколько ей позволяла полнота и корсет, и я медленно последовала её примеру.       Дон Алонзо молчал с минуту, рассматривая меня, затем сделал знак рукой подойти поближе. — Это она? — просто спросил он по-испански у донны Филомены, и та быстро кивнула. Голос у графа был с хрипотцой и весьма резкий, словно удары хлыста.       Карие глаза внимательно смотрели на меня, я почувствовала себя весьма неудобно под его пристальным взглядом. — Так как же вас зовут, сеньора? — наконец произнёс он. Дон Алонзо говорил по-испански более понятно, нежели донна Иннес — примеси странных диалектов в его речи было мало, к тому же он не тараторил при разговоре, как Кончита. — Я не помню своего имени, сеньор. Я ничего не помню, — честно ответила я. С недавнего времени, осознав, что я понимаю испанский, я попыталась на нём говорить. К моему удивлению, нужные слова и звуки сами собой всплывали в моём сознании. — Донна Иннес сказала, что вы француженка, но говорите вы на нашем благородном языке, — заметил дон Алонзо, словно этот факт в чём-то изобличал меня. — Наверное я его изучала. Я, право, не знаю, как и то, родом ли я из Франции или из иного места, — пояснила я свои беспокойства, — Но насчёт имени донна Филомена выбрала для меня одно — Диана, — добавила я.       Удивление сменилось на лице дона Алонзо неким раздражением, и он метнул яростный взгляд в сторону своей невестки. — Вам нравится это имя? — с неким вызовом спросил меня он. — Да, оно красиво, — утвердительно кивнула я. — Вас даже не смущает, что оно принадлежало языческой блуднице? — с насмешкой произнёс старик. — Я считаю, что человек, спасший меня от смерти, имеет полное право дать мне временное, новое имя, — ответила я на это, глядя дону в глаза. — Что ж, я рад, что вы заговорили о самом факте вашего спасения. Моя невестка, конечно, поступила благородно, и, безусловно, следуя нашей христианской догме. Благодаря этому вашей жизни пока ничего не угрожает. Сеньора, сейчас у вас есть выбор: покинуть мой замок или остаться. Второй вариант, на мой взгляд, самый мудрый. Вы согласны с этим? — Да, — поспешила я подтвердить его вывод, ведь страшно подумать, что станется со мной без помощи окружающих меня жителей Сан-Тринидада. Без денег и воспоминаний я стала бы лёгкой добычей дурных людей и жестоких обстоятельств. — Что ж… Я не против вашего прибывания здесь, но вы должны уяснить, что я не терплю лжецов, дармоедов и лентяев. Вам придётся отрабатывать ваше проживание в сих стенах, и вы должны принять правила этого места, — холодно поведал он мне перспективу дальнейших событий.       Я согласно кивнула, ведь по сути у меня не было выбора… — Дон Алонзо, прошу вас заметить, что сеньора Диана скорее всего благородного происхождения и состояла в браке, — подала голос донна Филомена.       Я удивлённо уставилась на неё. — Когда мы вас нашли дорогая, то на левой руке у вас было это кольцо, — спокойным голосом сказала женщина.       Подойдя к нам с доном Алонзо, она раскрыла белый платок, что держала в руке и показала золотое кольцо с крупным бриллиантом.       Тень удивления мелькнула на челе её свёкра. — Тогда верните нашей гостье это кольцо. Но от работы в нашем замке это её не спасает, — отстранённо произнёс он, наблюдая передачу ценности мне, — Конечно, исполнять свои обязанности в замке вы начнёте после того, как оправитесь от травм. А с правилами проживания в Сан-Тринидаде вас ознакомит донна Иннес. Можете идти, — быстро подвёл он итог нашей беседы.       Скованная болью в душе и в теле, я медленно сделала глубокий реверанс, в знак почтения пожилому хозяину, и отправилась к себе. Хуанита, ожидавшая меня возле дверей, показала путь в мою спальню, шагая впереди.       Отныне мне предстояла новая и непонятная для меня жизнь и самая главная, основная задача — понять, кто же я?!