Ты всегда будешь бояться её, Доктор

Небольшое помещение. Огромный экран во всю стену. Серый потолок, серые стены. И только потому, что прибор работает, можно распознать такой оттенок. Любой танец — забытая в далекой древности техника ближнего боя. Каждая Смерть презирает драки на открытой местности. Они предпочитают замкнутые пространства. Освещение им не нужно. Даже для танца. Даже для разговора. Болтать с темпоральной копией намного интереснее, чем с кем-либо еще. Особенно, когда рядом нет никаких детей. А еще в тот момент, когда старый друг донимает вопросами. Заинтересованность в беседе они проявляют только тем, что моментально отвечают на вопросы собеседника. Но танца не прерывают. Их знакомый к такой манере общения привык. Он знает, что если какая-нибудь из них кружит с другой в несложных ходах кадрили или вальса, это значит, что те выбирают стратегию… Правда, тактику будут исполнять другие заинтересованные лица. Раз, два, три. Раз, два, три… Почти не раздражает. Эру решил начать разговор с этого только за тем, чтобы привлечь внимание. На самом деле ему уже давно ясно, что никакой помощи с самого начало от нее не стоило ожидать. Смерть использует в своих целях все, даже дружбу. Не чурается ни чем. — Я тут посмотрел на твоего сына. Мне понравилась задумка. И теперь… — начинает осторожно, но не сомневается, что его слышат; продолжает с напором, ответ нужен однозначный, а Смерть не любит говорить прямо: — Хочу создать помощников своим валар. Меня поразило то, что мальчик следует за тобой без лишних вопросов. Тропа. Эту программу со сложной ступеней ходов развития не одобрял никто. Илуватар в один из своих визитов почти с завистью смотрел на этот проект, который был предназначен для, по классификации, «человека стандартного», то есть без набора псионических качеств. Эру на то и творец, что не может создать какой-либо последний рубеж. В его власти вечность, поэтому он всегда собирает себе помощников, которые при освоении территорий смогли бы оспорить этот процесс. Модель «Мелькор», при упоминании которой Смерти чуть ли не хрюкали от синтетического восторга, он ценил более других только по той причине, что она могла быть разрушена. Это единственный образец, которому он смог привить полное осознание понятия «брат». Манвэ по его замерам не очень откликался на это слово, хоть и не выдавал никаких сомнений… Как и другие его помощники… Честно? Он их путает. И это настораживает… Ответ звучит и даже легкомысленно: — Ну так делай. Илуватар удивлен. До этого ему казалось, что она полностью одобряет его методы. Напоминает: — Я, кажется, прошу помощи. Делая легкий переход, отвечает другая… Какая из них? — Я с тобой больше не буду делиться. Решай свои проблемы сам. Отказался травить моих кандидатов, я не стану улучшать твоих. Эру пытается видеть только хорошее. Он ценит дружбу. Хоть и понимает, что все им обнаруженное в характере Смерти, не для мира. У нее, главы группы, тоже, как ни странно, существует некоторое творчество. У нее есть сын. Какие бы ассоциации вслух она ни приводила, почти кровный. Как это ни парадоксально, из-за своей мечты отринуть всякий свет, почти вся ее деятельность посвящена ему. Она создает оружие и ее раздражают толпы, даже почитателей. Эру иногда кажется, что он тоже ее боится. И это только впечатление… Сын, как это ни прискорбно, — ее основное оружие… Грязно. Мерзко. Подло. И Эру теперь знакомо это ощущение. Восхищение такому парадоксу подобно безумию. Он просто молчит и понимает, как никто другой, что Смерть связана с молчанием. Знает, что рано или поздно, это поймет каждый. Ничего не сделать… Намо и Ирмо — только пародия на основу. В ее понимании, нужна только одна паршивая овца, чтобы испортить стадо. Илуватар так не может. Эру старается не думать, с какой скоростью они обдумывают его речь и делают ли это одновременно. Хмурится, взывает к здравому смыслу: — Не думай, что чем-то мне помешала, испортив того, как ты выразилась, недоделыша, — говорит ровно, но ощущение пустоты не отпускает… это не нравится. — Он только поможет Замыслу. Даже если ты отрежешь меня от внешнего мира, моя Песня выстоит. Смерть же дает совет на то самое будущее, которое презирает больше, чем что-либо в мире: — Ага. Но лучше побереги свет. Судьбы его тоже не жалуют. Мучиться ты будешь долго… В этот раз. Эру понимает, что она настроена слишком серьезно. Взывает к прошлому: — Некрасиво говорить нет старому другу. Еще задолго до появления Средиземья и попыток добиться квадрата для Арды с холодными звездами Варды, а уж тем более до появления светильников и дерева Йаванны, Смерть ознакомила его с Тропой. Конечно же, только из побуждений привить ему мнение о том, что за людьми будущее. Исковерканное, всегда знающее последний рубеж будущее. Без возможности вернуться к началу. На последнем слове, скривив губы в презрительной усмешке, Смерть наконец-то останавливается. Она подходит к экрану ближе и раскрывает свой личный Замысел: — Думаю, мы все порассуждаем об этом по отдельности. Как помнишь, мне была нужна твоя планета, которая по документам до сих пор не Пандора, а Галлифрей, — спокойно отчитывается Смерть, наблюдая легкое замешательство; потом добавляет любимую угрозу: — Я подожду. Мне не сложно. Сам знаешь. Эру не устраивает ее недоброе выражение глаз, но прерывать разговор сейчас нет смысла. Когда он добрался до нужной позиции, то старая знакомая уже ждала его. Ребенок, который стоял рядом с ней, в этот раз отличался. У него нет в руках игрушки. В глазах нет ни восторга, ни интереса. Он вертит головой из стороны в сторону и хмурится, будто бы не совсем понимает, где находится. Казалось, стабильное состояние ему возвращало только то, что он не отпускал руки взрослой. Рассматривая внимательнее давно зарезервированную пару «мама-сын», он понял, что в этот раз перед ним не Смерть… — Готов освоить партизанщину, уважаемый? — ухмыляется, приветствуя… Перед ним Война. Эру молчит. Он видит, что малыш болен. И знает, что ни одна Смерть не будет этого исправлять. Он знает, что ей так нужно. Он знает, что только гость в ее владениях и не может высказать своего мнения. Высказывать мнение — ее дело. Ведь многие говорят, что она оберегает жизнь. Контролирует численность. К сожалению, даже испорченную с самого начала. Он пытается не думать об этом. Задает вопрос: — Кто это? Ответ звучит также, как и когда-то очень давно… — Мой сын. Ребенок дергает головой. Смерть говорила ему, что такое бывает. Указывала на то, что это назовут психическим расстройством. Говорила, что не так уж и опасно. Так как не вредит жизни. Не вредит телу… Осознание такого мнения возвращает его к тому чувству, которое он уже давно назвал безысходностью. Эру не пытается спрашивать о том, что сейчас увидит. Смотря в глаза Войне, кивает, зная только то, что она уже готова начать. Как любая Смерть, та усмехается и резко дергает ребенка за руку, наклоняется над ним и зловещим шепотом навязывает свою волю: — Белый. В начало… — Ты всегда обещаешь одну планету двум государствам, стоило догадаться, — вздыхает он. — Ага. Как-то так. Зря раскатал губу. Зря старался, — нагнетают обе, продолжая кружиться. Илуватар молчит. Иногда он задается вопросом, почему ей так нравится уничтожать, а не созидать. И понимает, что бороться с ее решениями бесполезно. Рано или поздно добьется своего. Лучше уступить. Возможно, ее аппетиты обойдутся только одной трагедией. Кто знает… Спрашивает: — Что не так с той душой? Чего мне ожидать? Его настораживает то, что движение обеих синхронны. Прежде чем дать ответ, обе одинаково пожимают плечами. Он видел такое раньше, но еще никогда так явно не ощущал холода… Которого в его Системе еще нет… Ответ по-прежнему звучит однозначно: — Рано или поздно ты устанешь от проделок этой модели, — говорят одновременно. — Разберешь на запчасти. Сам или нет, не так важно. А так как ты пацифист, творящий фракталы и звезды, замедляющие разложение, то уничтожить созданное, конечно же, у тебя не получится. Раз, два, три. Раз, два, три… Не ловушка, поощрение. Он еле стоит на ногах. Беспорядочные цифры и набор оттенков красного слепят его. Барабаны гремят. Война ждет секунды, прежде чем продолжить отсчет. Он качается из стороны в сторону какие-то минуты перед ней, но рука взрослой держит его, как клещи. Удерживает в одном положении… Процедура не завершена… Он кивает пару раз и приходит в норму. Дальнейшие команды воспринимает без попыток потерять сознание. Глаза в глаза… Жутко. — Но поскольку ты все же мой друг, я дам тебе время скрыться. Твои зверюшки меня не интересуют. Зная заранее, что это бесполезно, все же пытается: — Ты просто не понимаешь прекрасного. Громкое фырканье для начала. Кто бы сомневался… — Изящный — не всегда функциональный, Эру. Сам знаешь, что твои души ломаются как при помещении, так и при извлечении. Я не люблю материал, который крошится в руках. Он качает головой. Но раз приступил к опросу, лучше завершить. Уточняет: — Что ты натаскала на мою планету за свои краткие визиты? Ответ звучит прямо. Илуватару не нравится его окраска, но хотя бы честно: — То, что в дальнейшем лишит меня зависимости от Повелителей Времени. Он вспоминает в эти секунды малыша со слоном в руках. Странное чувство одолевает его в этот момент, но он ему не уступает. Это бессмысленно. Раз, два, три. Раз, два, три… Добьется. Своего. Всегда. —…Позиция восемь. Алый. Илуватар. На последних словах Эру вздрагивает. Нанести ему вред невозможно. Но, как и их танцы, эта команда вводит его в недоумение. Ребенок тем временем резко сбрасывает руку Войны и исчезает в пространстве. Та же разворачивается к гостю. — Теперь пошли к смотровой. Все увидишь… И, возможно, поймешь. Он делает ровные шаги в указанном направлении. Не может не поинтересоваться: — Пытаетесь приватизировать какую-то мою мысль? Война обычно не издает звуков. Только оборачивается на него и дает отчет: — Не будь глупцом, Эру. Покажу воплощение твоей идеи. Он понимает, что сам пришел сюда. По своей воле. Из своего интереса… Кивает. Душа человека всегда шар — знак планеты, приютившей его. Душа конструктора не имеет формы и занимает пространство. Душа управленца имеет форму звезды и тянет свои нити по всей территории, выданной на освоение. Душа батарейки напоминает песок. Ее невозможно отловить… Он видит дом. Он видит шесть его маленьких обитательниц. Все в красном. Это цвет слепит. Искусственно выращенная площадка душит. Он видит издали троих ухмыляющихся строителей маршрутов. Они отталкивают внешним видом, хоть и выглядят, как обычные женщины… Если, конечно, у женщин, всегда перемазаны руки… — Ты ведь нарочно принесла мне те листы, — возмущается слабо, но не может не припомнить тот концерт: — Долго их рисовала, да? Чуть ли не хохот: — Думаю, это не твое дело. Листы как листы. Не могла же я при сыне сказать прямо, почему сотрудничество между тобой и этими Временным-Банками-С-Принципами невозможно… — начало легкомысленное, но продолжение звучит задумчиво: — Остерегайся, Эру. Дети много болтают. И говорливых надо препарировать в первую очередь. Он решает, что назовет это чувство в Арде печалью. Или даже безысходностью. — Мне жаль, что люди в твоей власти, — получается неимоверно тихо. — Я предложила тебе метод, как убрать вечность из твоих моделей. Предложи им невозможные цели. И ты никогда не потеряешь Арду. А я же никогда не потеряю ни одного человека из своих хранилищ… В качестве компенсации за эту программу… Привей им понимание людей, Илуватар. Сгодится для твоего Замысла. Любой управленец должен понимать тех, с кем столкнулся. Я выразила значение через одного. А ты можешь выразить значение через многих. Помни, что люди зависимы от планеты… Свет от лучей каждой звезды прерывается… Результат всегда особый, — Эру уже готов поблагодарить, но она всякий раз портит впечатление своей циничностью: — Я даже рада тому, что другие виды не подвержены такому процессу. Резкий поворот головы. Она снова подходит ближе. Эру знает, что сейчас техника погаснет. Он рад только тому, что больше с ней не столкнется. Она прощается безэмоционально. У нее не бывает своих эмоций. Она берет их от других, чтобы скрыть суть: — Береги свои запланированные Эпохи, дружище. Пока ты их не высидишь, то никуда от меня не денешься. Повелители возмущены твоему отказу и не выпустят тебя за пределы твоего квадрата, пока работа не будет завершена. А после лучше не суйся в эту часть Галактики со своими Песнями. Найдешь себе место поуютнее, чтоб воскресить Арду. Тебе не в первый раз, затейник. Справишься. Раз, два, три. Раз, два, три… До сих пор этот танец стоит перед глазами… Вводит в недоумение. Смерти остаются в своей любимой тьме. У них есть еще одно дело. Голод не может не заинтересоваться подобранным результатом: — Кем ты назначила ту душу, что толкнула Илуватару? Еще один сын? Та, от которой и пошло название их вида, скалится: — Нет. В этот раз никто. Просто вирус. Беспринципный, злобный, неконтролируемый и жестокий вирус. Один недочеловек решит все наши проблемы. Когда Эру устанет от его проделок, то сделает его смертным. Шар всегда найти проще. Людей ему толкнут где-то на пятом ходу. Из кого-нибудь и вытащит, — дает отчет, а потом добавляет, будто бы радушно: — Готовься к заселению, подруга. Нас ждет отличная планета. Без сказочных существ, без глупых инженеров, требующих заряда, а уж тем более без Повелителей Времени. Я подписала нам вольную. Вторая ухмыляется. Кивает одобрительно. Спешить не нужно. Когда-нибудь планета опустеет. Когда-нибудь ставка взыграет. Есть время. И есть случай тянуть его до бесконечности. — Когда разберемся с обитателями Галлифрея, то обоснуем там склад, — мечтательно тянет Смерть, жмурясь. Тишина никогда не казалась заговорщицам настолько уютной. — А как расплачиваться с нашими сложнофигурными за столь интересный экземпляр? — вдруг спохватывается Голод. — Думала? Смерть лишь на мгновение прикладывает указательный палец к губам. — Думала, — говорит так, будто бы нашла решение только что. — И, насколько помню, по долгам родителей всегда платят дети. Нечто вроде хохота звучит в этот момент. Cын в любой момент может стать дочерью. Судьбы скрывают в пучине потока чертей, что чертят линии кровью из людских сердец, обращаясь волками. Тени, прячась в сложных кубах, сторожат девочку с белыми волосами, которая возьмет своих братьев за руки и выведет на тропу. Погибнут все. Повелители Времени мало чем отличаются от людей. Ведь и они не в силах понять эту неизвестно откуда свалившуюся на их голову разумную батарейку… Думают, что близки к этому. Аккуратно расчерченную резолюцию подготовили быстро. Чума ждет команды. Война вспоминает партизанские методы. Смерть же протягивает новые бумаги. — И что это? — хмурится один Повелитель. — Стратегия, — кратко отвечает Смерть. Перешептывание звучит, как шелест листвы. Сухой, еле держащейся на ветках. Ей это нравится. — Вы понимаете, что на спутниках мы долго не продержимся? Собственная планета нам нужна уже сегодня! — вдруг возмущается один из них. — Скажите… Почему вы постоянно нарушаете данные вами обещания? Почему все ваши переговоры с соседними Галактиками терпят крах? Она даже на него не смотрит. Говорит так, словно зачитывает протокол: — Не терпят. Просто вы предлагаете несговорчивых союзников. Ваши условия им не подходят. — Вы сами добиваетесь такого результата! Каждый раз! — задыхается еще один. — Подумайте хотя бы о вашем сыне. Поменяйте методы. Наклонившись как можно ниже, Смерть отвечает даже с презрением: — Только о нем, дорогом, и думаю. Смерть на всех действует одинаково. И никому это не кажется подозрительным. Молчат. Осмотрев Большой Совет, она выдвигает новые требования: — Сегодня мне нужны все те дети, которых оглушает гром барабанов. Буду исправлять. Им ничего не остается, как согласиться. Мечта о своей планете дороже недокормышей, которые близки к безумию. Прежде чем разойтись на временные позиции, обсуждают все в последний раз, для лучшего понимания хода действий. — Зачем нам эти дефективные? Смерть же хохочет сегодня больше, чем когда-либо. — Все просто. Сделаем верную градацию этого барабанного боя и зарядим одну экспериментальную машину. Она будет поглощать людей. Судьбам понравится… И, думаю, прежде чем отбыть, Илуватар пояснит нам за разложение. Как ни странно, у его вечности есть Замысел. А нам нужно узнать, как сделать так, чтобы у нашей не было. И никто об этом не догадался. Скалятся все. В этот раз не проиграют. Жизнь каждого, знает он того или нет, уже под их контролем. Одна безумная душа сотрет границы. Осталась мелочь… Когда впервые приходит эта бледная, измученная и чужая дочь она рассматривает ее почти так же, как своего сына. Почтительна. Кланяется, как учили. Боится, как и все. И полностью уверена в том, кто перед ней. Привычка того, кто выучен кричать на каждого не действующего согласно его мнению. И что-то не так. Есть дефект и он заключается именно в этом парадоксе. Самовлюбленное, озлобленное существо. Часть жуткого вируса… Но пришло по чужую душу. Знает, что над ее просьбой посмеются. Знает так же то, что ей откажут в помощи. Она знает, но делает. Тот же Доктор, только вид от Илуватара… Она старается держать лицо, но внешний вид отражает только глубокое отчаяние, близкое к безумию… Да, есть что-то и от Мастера. Чуме лень на это смотреть. В момент, когда эта бесплотная хочет назвать свое имя, она прерывает поток любезностей. — Девочка. Ты со мной не расплатишься. Все ваши принадлежат Илуватару, его и ищи. — Мой господин и Бог для меня не Эру, а валиэ Мелькор, — сверкает глазами, на то и назначили огненной. Отмахивается от нее, как от надоедливой мухи. — Я не делаю исключений никому. И не пресекаю границ. Экспансия недопустима. И тебе лучше ждать, когда Замысел завершится. — Вы создали ее, я знаю, — отчаянно, тихо, горько. Чума ухмыляется, стоя к ней спиной. Решает задержаться. Разворачивается к ней, но не говорит ни слова. Духу страшно наблюдать эту косую ухмылку, но она продолжает. Против воли. — Я сделаю все, что вы попросите… Чума, как и все Смерти знает, что такое истерика. Поиздеваться над этим экземпляром, оторвав большую часть того, что на ней, исключая различные драгоценные камни и прочую чепуху, весело. Чума не отвечает. Она видит чужой фрактальный след на этой модели. Чума разрабатывает страшные вирусы и их навязывает Судьбам. Многое из того, что есть у этого духа в памяти, в ее власти. От ее взгляда она, хочет того или нет, оседает на пол. У нее нет сил. Смешно. Чувства берут верх. Она рыдает навзрыд так, будто бы отказ перечеркнул всю ее жизнь и от нее не осталось ничего. Наблюдая ее мучения, Чума чуть ли не смеется: «Илуватар, эровский гад. Все же взял за основу привязанность. Хотел сделать шпиона, а получил наркомана… Никакой дисциплины. Кто еще из нас подлец. Пойти настолько легким путем». Она подходит к ней ближе, пихает ногой, замечая только то, что и так в действии — той абсолютно все равно, что с ней сделают. Существо ломает, как от нервного истощения. Эру нужно поторапливаться с преобразованиями или этот экземпляр сойдет с ума окончательно… Смерть не знает жалости. Ни к кому. Она наклоняется ниже, щелкает пальцами перед хорошеньким личиком, в котором не с первого раза можно верно опознать пол. Хотя… У каждой Смерти полипрагмазия. Что одно лицо, что другое… Не так важно. Говорит следующее: — В последний раз, когда ко мне приходили отчеты, я узнала, что ты забила одного эльфа инструментом… — говорит серьезно, давая ложную надежду. — Умничка. Помогла мне. Дух не понимает, почему смерть смеется в этот момент. Она едва в сознании, но мурашки кусают ее, как живые насекомые… Боль пронзает… А все просто. Списки убитых эльфов не приходят даже к Смерти. Все это дела высших валар. Глупый бес ослеплен зависимостью от основного объекта. Решение у Чумы есть всегда, даже для буйно помешанных. Говорят же, что Смерть убивает память. Правда, никто не знает того, что для этого она использует обычный металлический ланцетник… Мелочь. — Думаю, тебе стоит узнать, как это отразится на тебе самой, — тихий шепот, оцепенение, ужас, страх. Ничего больше. …подождать.