***
Маринетт очнулась, в голове был туман. Она огляделась, постепенно понимая, где и почему находится. Потом со светлым чувством стала прокручивать в голове новое видение. И первое, что она вспомнила — это глаза. Его глаза, не узнать которые было просто невозможно. «Агрест, нашёл, в кого спрятаться», — мелькнула мысль. Вот почему так замечательно смотреть в его глаза, там есть и Мариатон с Атте, там бесконечность их истории! Маринетт чувствовала, что от счастья может лопнуть, не могла поверить, что столько может поместиться в одного человека. Даже боялась оттого, что этим человеком оказалась она. Потом вспомнились последние секунды видения, и радость сменилась тревогой. За окном уже темнело, в колледже никого не осталось, но ей непременно хотелось найти Адриана, чтобы поговорить. Пытаясь узнать, где он мог бы находиться, Маринетт зашла на страничку его фан группы. Выяснилось, что Адриан уехал из города на пару дней.9. Глава Ночь
17 апреля 2019 г. в 14:46
На улице была непроглядная темнота. Сердце Мариатон то вздрагивало, то замирало от волнения, а руки безостановочно теребили край туники. Выйдя из храма, она словно окунулась в эту черноту и в тот же миг бесследно исчезла в её вуали.
Как и обычно, стемнело резко и стремительно, небо разом стало непроницаемо чёрным и будто бархатным. От земли поднималось тепло, вечерний ветерок создавал только иллюзию прохлады: на самом деле воздух был таким же сухим и песчаным, как раньше. За стенами города раскачивалась ветряная, как море, пустыня, столь же непостоянная, как и оно. Днём она впитывала солнечные лучи, раскаляясь всё сильнее, теперь же пришёл её черёд. Она возвращала частички тепла, не давая заветной прохладе опуститься на зеленеющий в пустыне город, спелёнутый покрывалом ночи и духотой горячего песка.
Но свет не был нужен, чтобы добраться до садов: это можно было бы сделать и с закрытыми глазами, идя на щебет и посвистывание птиц. Что это за птицы поют по ночам? Сознание подсказывало ей, что это голос крохотной, размером в пол-ладони, невзрачной пташки — камышовки. Все у этой птахи маленькое: лапки, клювик, точечки-глазки, серо-коричневые пёрышки. Такую, днём увидев, и не заметишь, копошащуюся в пыли. А ночью она так заливисто пела, что восхищался каждый путник, ненароком удивляясь, как в ней помещалось столько звука.
Ночи были настолько чёрными, что в паре шагов очертаний человека не различить. Она пришла в условленное место, с трепетом ловя каждый еле уловимый шорох. Ах, как волнительно и радостно на душе! Её одолевали смешанные чувства: радость, влюблённость, тревога. А вдруг не придёт? От каждого звука дыхание замирало, но это были только деревья, трепещущие в безветрии листьями. Как у них это выходило? Минуты ожидания тянулись, таяли, уходя, и навсегда исчезали, оставалось только волнение и её сердце, что билось всё быстрее, походя на маленькую испуганную птичку.
Первая звезда зажглась скромно и затрепетала, задрожав нежным изумрудным светом. Потом они начали вспыхивать одна за другой. И вот уже весь небосвод, как решето, был продырявлен ими. В этот день небо хоть немного, но казалось ближе к земле, а звёзды на чуточку, но ярче. Но луна ещё не взошла, и чернота безраздельно владела миром. Мариатон посмотрела на ноги и не увидела их. От этого ей стало жутковато, но вместе с тем ещё более волнительно: было ощущение, что вокруг происходит что-то чудесное. То ли оттого, что её голова всё ещё болталась в воздухе, когда тело растворилось, слившись с огромным чернильным пятном, что накрыло весь город. Это кто поставил такую огромную кляксу? То ли оттого, что она так легко согласилась пойти на свидание. И теперь была и в восторге, и в смятении, и в предвкушении встречи, и её одолевало острое желание сбежать. Тело бросало и в жар, и в холод, а сердце билось быстрее и быстрее.
Девушка стояла в глубине раскидистых веток акации у тенистой беседки, что была оплетена вьющимися и круглый год цветущими растениями. Они превратили постройку в шапку белых цветов, над которой млел воздух. Мариатон мимолётно подумала о том, что было бы забавно так и не встретиться, простояв совсем рядом, например, под противоположными сторонами одного раскидистого куста. Она даже представила, что Атте уже здесь, где-то совсем близко от неё, может быть, на расстоянии вытянутой руки. Только они не слышат друг друга, ведь оба сохраняют молчание. И она уже раздумывала, что лучше сделать: закричать, прошептать или постараться на ощупь проверить пространство? Но тут ей в голову пришла новая мысль: а вдруг она встретит кого-то другого в назначенном месте. Узнает ли она? Ничего же не видно.
А действительно, смогла бы она его узнать? Они не то что проводили много времени вместе. У неё почти и не было свободного времени. Её день был занят хлопотами в храме, чтением древних папирусов, тренировками, медитациями, служением Богам, ночи тоже не все были свободны, время от времени Бражник выпускал акум, которых она очищала. Так что, разволновавшись, она думала о том, достаточно ли хорошо помнит его голос?
Она не так уж и много о нём знала. Атте был сыном фараона, ещё он ходил в плеяду храмов Материи. Она любила смотреть на то, как каждое утро он легко, невесомо, будто и не касаясь вовсе, шагал по вымощенной каменными плитами дороге. Его взгляд искрился любовью к жизни, всему до чего дотягивался. Не зря же говорят, что фараон является воплощением Бога на земле. В Атте была эта божественная сила, наверняка он станет отличным фараоном в будущем. Он заходил и скрывался за воротами плеяды храмов, соединённых переходами. Даже в каком именно из трёх храмов проходил сын фараона обучение, Мариатон не знала.
Они, может быть, всего пару раз в обеденное время разговаривали в тенистых аллеях сада, что соединяли, а может быть, разделяли их храмы. Но каждый раз на нём её взгляд замирал и сбивался, будто теряя фокусировку. Рядом с ним её сердце билось чаще. Её учитель говорил, что в глазах можно видеть суть человека. И там она видела свет.
Случайно встречаясь в аллеях сада, Мариатон не знала, что делать, не могла заговорить первой. Да и о чём? Спросить что-нибудь о древних иероглифах? Или о времени измерения разлива Нила? Какой-то бред лез в голову, когда она была около Атте, все нормальные мысли словно выталкивались за пределы её организма. Но так хотелось оставаться рядом, потому она переступала с ноги на ногу, то поднимая, то опуская взгляд.
И вдруг, когда она почти не помнила, что делала ночью в садах… Лёгкий флёр прикосновения. И они оказались слишком близко друг к другу. Она узнала Атте по электрическому разряду. У неё не было сомнений, кто перед ней. Ток пробежал по телу от кончиков губ, сбив дыхание, и завязался узлом в животе.
— Привет, Мариатон, — она его слышала, чувствовала, но не видела. Она ощущала на себе, как сильно её тянуло в его сторону.
Кажется, никогда ещё в их жизни не было такого счастливого, такого прекрасного времени. Здесь же были только запахи цветов и земли, блики луны на белых одеждах, его ладонь, сжимавшая её пальцы, его горячие, опаленные солнцем губы, коснувшиеся её…
Дрожащие пальцы растерянно гладили её чёрные волосы. Их учащённое сердцебиение передавалось друг другу. Время почти не двигалось, во всяком случае, Атте с Мариатон перестали его замечать, только воздух становился холоднее, теперь он мог удерживать больше ароматов. Сильнее запахли травы, колосящиеся на полях хлеба, земля и цветы. От этого многообразия ароматов Мариатон была как в пряном и сладком облаке.
К рассвету воздух уже обжигал лицо лёгким морозом. Мариатон, глядя на утренние звёзды, загадала о том, чтобы они с Атте всегда были вместе. Близился рассвет, и им обоим нужно было уходить.
Так же неожиданно рассвело, но она успела вернуться в храм заранее. Учитель постоянно настаивал на том, что нужно в медитациях открыть некие тайны. И хоть послушание было одним из первых посвящений, которое она прошла уже давно, она не так усердно тренировалась. Старец чуть ли не каждый день спрашивал, что нового она узнала и какие истины сумела открыть. Мариатон только опускала взгляд: эти истины не давались ей, но сейчас она и не особо трудолюбиво погружалась в поток сознания. Тратила времени на него в разы меньше, чем на воспоминания о прекрасном сыне фараона.
Мариатон, сидя в позе лотоса, вспоминала то, как они с Атте целовались всю ночь напролёт. Воспоминания накрывали её, нарушали спокойствие и не давали сосредоточиться… Как она на него смотрела!.. Даже в темноте ей казалось, что она видела намного больше, чем при свете солнца. Как он на неё смотрел… Этот взгляд она могла только раз за разом прокручивать в голове, но слов для описания не находилось. Только щёчки начинало печь.
Сегодня старец из дома Ра говорил о жертвах, о том, что люди подносили Богам яства, напитки, предметы, сделанные собственными руками, прочие ценности в дар.
В храме она четыре раза в день, по часам, проводила окуривание благовониями, подношения воды статуям — всё это было частью служения и тоже считалось жертвой. Эти привычные действия были обыденными, её удивляло только то, что старец решил уделить этому внимание.
— Но не только такие простые жертвы требуются Богам, иногда подходит кровь священных животных, — его хриплый голос звучал уверенно. — Люди испокон веков совершали подношения. Но Богам-то зачем эти жертвы?
Мариатон, слушавшая вполуха, растерялась от настолько неожиданного вопроса. И подходящего ответа на ум не приходило, кроме как «а как же иначе» или «положено так». Старца не удивило её замешательство, он и не ждал от неё ответа.
— Бог, сотворивший всё, сам по себе всесильный, и его возможности безграничны. Он может создать жизнь, может наделить любого всевозможными благами, может сделать всё, что мыслимо или неподвластно уму человека, — жрец Бога Ра размахнул руки, показывая, насколько велики возможности творца.
— Но чтобы миры существовали самостоятельно, им же был создан Баланс и Закон этого Баланса. Даже звёздам нужны законы. Потоки энергий могут перемещаться самыми разнообразными способами, но они не появляются из ниоткуда, так же, как и не исчезают в никуда. Всего лишь пе-ре-ме-ща-ют-ся. То, что мы видим материальными предметами, для Богов является лишь сгустками энергии, более или менее весомыми. Они могут дать любое потребованное, но там, откуда они это «забрали», не может оставаться пустоты, её нужно равноценно возместить. Не в человеческом понимании, но в энергетическом эквиваленте, — видя, что Мариатон с трудом понимает его, жрец решил объяснить на примере.
— Вот бедняк просит у Богов себе благосостояние, и Боги могут ему это дать, ведь они всесильны и могущественны. Но чтобы что-то получить, нужно что-то отдать. И чтобы ценность отданного и полученного были равны, только тогда свершится обмен. Только тогда будет соблюдён Великий Баланс.
— Если, получив дар Богов, не свершить подобающую жертву, то Баланс будет нарушен. Баланс всегда восстановится, равновесие не пошатнётся, а человек может поплатиться чем-то очень ценным, тем, что бы он не хотел отдавать по доброй воле.
— Что же получается: бедняк не может просить себе милости Богов? Раз ему нечем оплачивать, — спросила Мариатон.
— Может. Но делать это нужно осмысленно. Не всюду нужны жертвы ценностей. Некоторые божественные деяния могут быть оплачены служением, восхвалением и благодарностями. Но и люди должны понимать, где взывать к Богам, а где добиваться самим. На божественных сущностях завязаны более мощные энергетические потоки, и если попросить, например, лепёшку хлеба у Богов, то на то, чтобы даровать её вам по вашей же просьбе, будет затрачено энергии в разы больше, чем если бы вы вырастили хлеб, смололи его и испекли собственноручно. А всякая энергия должна быть возвращена в полном объёме, чтобы баланс не нарушался.
— Простые людские дела должны решаться людьми, не поминайте Богов всуе, — завершил свою речь старец и удалился.
Мариатон погрузилась в глубокую медитацию и увидела, как Атте умирает у неё на руках, истекая кровью. Они были совершенно в другом месте, времени, но это были они же. И он медленно угасал.