Кто я тебе?

Он развернул меня к себе всем корпусом и прижал к холодной стене. Ласково проведя рукой по моему подбородку, он откинул мою голову назад и, лукаво блеснув голубыми глазами, поцеловал меня в губы. Я почувствовала, как тяжелеет мое тело. Меня потянуло вниз, на холодный пол. Он самодовольно усмехался в поцелуй, вжимая меня в стену своим сильным крепким телом, не давая упасть. Я будто опьянела от вкуса его губ, перестав чувствовать и контролировать себя и свое тело, наполнившееся какой-то вязкой медовой истомой. — Я тебя хочу. Я уже слышала этот голос раньше. Я уже слышала эти слова. Я открыла глаза. Грудь беспорядочно вздымалась от тяжелого дыхания. Я смотрела в полоток своей комнаты, пытаясь прийти в себя. Впервые за несколько месяцев вместо пони, гуляющих по радуге, мне приснился реалистичный сон. Я бы даже сказала, что очень реалистичный. Я грязно выругалась и села на кровати, подобрав ноги. Мне стало стыдно. Поступок, совершенный мной вчера, казался мне самым глупым поступком в моей жизни. Я всего лишь хотела проучить Влада, показать ему, что он ошибся, выбрав Лиду, а не меня, показать, что он не всегда будет получать то, что захочет, с такой легкостью. Циферблат электронных часов показывал шесть часов утра. Я нехотя поднялась с кровати и раздвинула шторы. На улице было пасмурно. Вот она, настоящая хмурая дождливая осень. Благо, в комнате было тепло. Положив руки на горячую батарею, я долго смотрела в окно. Черт, даже в этой ситуации он одержал победу надо мной, хоть и не знал этого. Я заправила постель и, как приведение, поплелась в ванную. Умывшись, приняв душ и одевшись, я заварила себе крепкий чай. Александра Никитична, проходя мимо кухни, бросила мне: — Завари мне кофе. И покрепче. Я стиснула зубы и терпеливо прикрыла глаза. Послушно выполнив все указания, я поставила горячую чашку на стол и села на стул рядом. Когда-нибудь я плюну в эту чертову чашку! Бабушка, вернувшись из ванной, села рядом и с равнодушным видом сделала несколько глотков. Поморщившись и отплюнувшись, она поставила чашку на блюдце, недовольно посмотрев на меня. — Что? — вопросительно изогнув брови, спросила я. Терпение, Василевская. Она старая женщина, пожилым людям свойственно капризничать и раздражаться. Ты умнее ее, ты спокойнее ее. — Сколько ложек ты заварила? — Одну с горкой, — ответила я. — А такое ощущение, будто три! Я ничего не сказала, уставившись в телевизор, тихо работающий на фоне. Александра Никитична была все еще зла из-за моей вчерашней выходки за столом. Когда я вернулась домой, она встретила меня и с порога же отчитала, назвав меня избалованной и распущенной и сказав, что таких как я нужно перевоспитывать в спартанских условиях. — Ты оглохла? — гаркнула бабушка и, отодвинув стул, демонстративно поднялась и вышла из комнаты, одарив меня тяжелым осуждающим взглядом. Я убито рухнула на стол, уткнувшись лбом в столешницу. Я знала, что все будет именно так. Бабушка прожила в нашей квартире всего лишь двенадцать часов, а меня уже выводит ее присутствие. Может быть, она добивается именно этого? Ждет, пока я сорвусь на крик, чтобы пожаловаться отцу. Несколько лет назад она уже предлагала отправить меня в какой-то закрытый пансионат для богатых избалованных детей, но он отказался. В школе, на перемене, перед уроком истории, Влад подсел ко мне, проигнорировав негодование Агнии, сложившей руки на груди в недовольном жесте. — Это мое место, — топнув ногой, процедила девушка. Она ненавидела его за компанию, чтобы поддержать меня. Я почувствовала, как мои щеки налились пунцовым цветом. Отодвинув стул как можно дальше, я уставилась в тетрадь, делая вид, что повторяю даты перед проверочной работой. Влад шугнул Агнию, и девушка, не дождавшись моей поддержки, ретировалась. Блондинка обиженно взглянула на меня и села с обрадовавшимся ее приходу Федей. — Как дела? — спросил парень, толкнув меня локтем, чтобы привлечь внимание. Я, не поднимая глаз, прожигала взглядом тетрадь по истории. — Что ты вчера устроила? — шепнул мне на ухо Андреев. По моей спине пробежала волна мурашек. Я дернулась и захлопнула тетрадь. — Тебе не понравилось? — стараясь, чтобы мой тон казался небрежным, ответила я, выдавив из себя приторную улыбку. — Ты действительно думаешь, что я не понял, что ты пыталась меня развести? — все так же тихо говорил он. — Я не такой идиот, каким ты меня считаешь. — Я ничего не думаю, — процедила я сквозь стиснутые зубы. — Василевская, перестань валять дурака. Я понял, что ты решила взять меня на «слабо», но я не думал, что ты зайдешь так далеко. В общем, прости меня, я тоже отчасти виноват в случившемся. И, что бы ты там себе не надумала, я хочу, чтобы ты знала, что я знал, на что иду, и не тронул бы тебя без твоего согласия. Это типа он так извиняется? Или признает свое превосходство, сообщая мне о том, что контролировал ситуацию? «Я бы тебя не тронул тебя без твоего согласия», бла-бла-бла. Индюк напыщенный! — Хорошо, — вслух ответила я, не желая вступать в новый конфликт. Вообще, наши отношения были примером всех возможных последствий. Все смешалось в одну кучу: любовь, ненависть, страсть, жалость, сочувствие и даже лидерское эго. Наверное, если бы кто-нибудь из нас был умнее и шел на уступки, между нами могло бы что-нибудь получиться. Ну вот, опять я думаю об отношениях с Владом. Нет, счастливый конец и признания в любви — это не про нас. — Я посижу здесь? — спросил он, слабо улыбнувшись в знак очередного примирения. — Мне все равно, — выдохнула я, вернувшись к истории. Ни хрена мне не все равно, пора уже, наконец, признать это. Весь урок я просидела, даже не шевельнувшись. Андреев краем глаза следил за мной, нервно теребя карандаш. На проверочной работе в конце урока он вызвался помочь мне, заметив мой очередной ступор. В последнее время я действительно часто не могла дать ответы на банальные вопросы, достаточно вспомнить хотя бы тот же урок истории, когда я не могла назвать дату Октябрьской революции, выставив себя посмешищем перед всем классом. Может быть, это из-за влюбленности? В последнее время я совершаю много необдуманных поступков, например, поцелуй с Андреевым. А если быть точнее, то два поцелуя. — Спасибо, — нехотя поблагодарила я в конце урока, когда Виталий Арсеньевич собрал тетради. В столовой я села за отдельный стол и в одиночестве равнодушно ковыряла салат вилкой. Агния и Федя то и дело поворачивались и смотрели на меня. Я слабо улыбалась им и неуверенно махала. Мне почему-то не хотелось ни с кем разговаривать то ли из-за приезда бабушки, то ли из-за слов Андреева. Надеюсь, ребята не сильно обиделись на меня. Влад подсел ко мне со звонком и молча протянул большую молочную шоколадку с орехами. Я посмотрела на него из-под опущенных ресниц, поджав губы. Ну почему ты не можешь продолжать быть козлом? Почему ты покупаешь мне кофе и даришь шоколадки в знак примирения? Почему ты не можешь разгуливать передо мной с Лидой под руку, чтобы я ненавидела тебя так, как прежде? Я раскрыла шоколадку и, отломив плитку, отправила ее в рот. Андреев тоже отломил кусочек и съел. — Нормально вчера добралась? Без происшествий? — Да, нормально, — ответила я, запивая сладкое лакомство чаем. — Ты сегодня какая-то грустная, — сказал Влад. Я пожала плечами и поднялась из-за стола, сказав, что мы опаздываем на урок. Мне было стыдно за свое поведение. Он будто специально выставлял себя хорошим, показывая мне, что я подло поступила, решив соблазнить его, а потом упрекнуть в его слабости и фривольности. Шестым уроком учитель принес тетради и попросил раздать их. Абрамова положила тетрадь на мою парту, и когда я открыла ее, чтобы узнать оценку, то увидела ярко-зеленый стикер, затерявшийся между страниц. Я нахмурилась. Развернув стикер, сложенный пополам, я побледнела. «Ты стала еще красивее. Улыбайся чаще, Ната». Опять эти чертовы записки! Я злобно скомкала зеленый листок и спрятала его в пенал. Я совсем забыла об этом «тайном поклоннике» и специфических знаках внимания, которые он проявлял. Едва досидев до конца последнего урока, я, никому ничего не сказав, рванула из класса со звонком. Ник догнал меня у школьных ворот и потащил меня к нашей машине, стоящей на парковке. Я уже несколько недель не ездила домой с братом. Поздоровавшись с водителем, я уставилась в окно, на идущих домой школьников, игнорируя рассказы Никиты. Оказывается, утром бабушка собрала Ника в школу и приготовила ему завтрак с собой. Я сглотнула ком обиды. Может быть, бабушка права, и я действительно плохо себя веду? Но ведь из нас двоих в семье избалован именно Никита. За ужином мы второй вечер собирались всей семьей. Из-за приезда бабушки отец изменил свой график и отменил пару встреч, чтобы угождать ей и быть дома к семи. Меня это задевало. Он никогда не откладывал дела, чтобы побыть со мной. Наталья как всегда приготовила восхитительный ужин из нескольких блюд. Меню для бабушки тоже переписывалось: на столе не было ничего жирного и перченого, за исключением стейка в папиной тарелке. Я давилась рисом, глядя в телевизор. Весь этот спектакль смешил меня. Мы никогда так не ужинаем: каждый перекусывает тогда, когда ему хочется, но теперь, с приездом Александры Никитичны, мы будем целых три недели собираться за столом по вечерам и рассказывать о том, как прошел наш день. Когда бабушка и Наталья поведали нам о своей поездке по магазинам и залам йоги, а отец рассказал о новой заключенной сделке, очередь дошла до меня. — Ну, я сегодня сходила в школу, — я пожала плечами, упершись взглядом в столешницу. — Кстати, Наташа, ты готовишься к поступлению? — спросила бабушка, взглянув на меня из-под очков в стальной позолоченной оправе. — Ну да, со следующей недели я начну ходить на факультативные занятия по обществознанию, английскому, истории и литературе. — А что, сейчас для поступления на экономический факультет нужна литература? — удивилась она. Я сделала несколько больших глотков воды с лимоном и уставилась на отца. Тот, застыв с ножом в руках, растерянно смотрел на меня. Я демонстративно закатила глаза и отвернулась. Спасибо, папа! — Я не собираюсь поступать на экономический, — поняв, что отец не вступится за меня, сказала я. — В смысле? — не веря своим ушам, переспросила бабушка. — В прямом смысле. Я не собираюсь поступать на экономический факультет, — повторила я. Бабушка сделала несколько глубоких вдохов, сжимая и разжимая сморщившийся сухой кулак. Затишье перед бурей. Я молча выдержала ее тяжелый укорительный взгляд. Наталья незаметно для отца и бабушки одобрительно потрепала меня по ноге под столом, но ничего не сказала. — Ты не собираешься поступать не экономический, потому что хочешь поступать на юридический, верно? — Нет, — парировала я. — Тогда где ты собираешься учиться? — выдержав мой удар, спросила женщина. — Еще не знаю. Может быть, журналистика. Поживем — увидим, — закончила я своей любимой фразой. Кажется, у Александры Никитичны едва не случился инфаркт. Папа, видя то, как бабушка побледнела, быстро встал и налил ей воды. Наталья, вымученно вздохнув, закрыла лицо руками. Ник, навострив уши, смотрел то на меня, то на бабушку. — Милый, скажи ей, — сделав несколько судорожных глотков, обратилась бабушка к папе, — скажи ей что-нибудь… Наташа должна быть экономистом… Я же всегда этого хотела… Но отец промолчал. Я поблагодарила мачеху за ужин и, пожелав всем хорошего вечера, вышла из-за стола.