У зеркала два лица

Смеркается. Она уже напрочь проглядела все глаза, пытаясь справиться со рассеивающим светом фар, проезжающих мимо автомобилей. Молчание — это то, что убивает сильнее слова. «Теодоро» мчится по шоссе, кое-где подлетая на кочках, из-за выбоин на сером асфальте, и никто не говорит, но подразумевает, что все это путешествие — маленькая жизнь, как продолжение той истории, которая должна когда-нибудь подойти к своему логическому завершению. — И ты… — как только Камила начинает говорить, Мартина переводит свой потухший и одновременно с тем, усталый взгляд в ее сторону… — даже не спросишь, что было в том письме и коробке? — А зачем? Чтобы самолюбие твое потешить? — Самолюбие… — покусывая губы, Камила смакует на языке такое родное ей слово, и неустанно продолжает смотреть вдаль. — Он любил тебя, дура, он тебе одной рассказал о своей болезни, дал возможность по-настоящему с ним попрощаться, прожить эти мгновения вместе. От горечи и обиды ее карие глаза жжет скупая слеза. Порывистый вздох, чтобы не потеряться в этих эмоциях окончательно. — Дал подготовиться и возможность осознать, как изменится твоя жизнь, когда его не станет. — Он рассказал мне, — Мартина делает вынужденную паузу, дав сопернице время, чтобы обдумать все здесь и прямо сейчас, — а тебя пожалел. Так кого из нас он любил на самом деле? Не отпуская руля, Камила отвлекается, вглядываясь в лицо Марти, словно не может поверить в то, что человеческое мышление может быть настолько однобоко и ограничено. — АААААА!!! Тормози, тормози!!! — Мартина смотрит на дорогу и неожиданно выкрикивает, следом резко оборачиваясь назад. Быстрое нажатие на педаль тормоза до самого упора. — Ты совсем с ума сошла??? Мы летели больше ста километров в час, — Камила тотчас же вылетает из своего старенького авто, возмущенно хлопая водительской дверью так, что она издает ржавый металлический звук. Мартина никого и ничего вокруг не слышит, а только бежит к месту происшествия на полусогнутых. Приглаживая загривок палевой шубки, она склоняется над плотным тельцем зайца, который бьется в конвульсиях, и дрыгает задними лапами. — Маленький, — шепчет она, касаясь его мокрого носика. — Такой маленький, — ее дрожащие руки пытаются заткнуть рану на голове зверька, но кровь уже не остановить. В какой-то момент пушистый зверек перестает подавать признаки жизни. — Его уже не спасти! — Камила даже сама не понимает как двусмысленно звучит ее случайно-брошенная фраза, когда Санчез пытается провести реанимацию, — не спасти, Мартина! Знакомые симптомы пробивают грудь мелкой дрожью. В горле моментально становится трудно дышать, как если бы там образовался непроходимый ком. Ее глаза прожигают словно тонкое лезвие. От такого взгляда, Камила непроизвольно пятится назад. — Нельзя оставлять его на обочине. Мы должны его похоронить… Понимая, что спорить с Мартиной бесполезно, Бордонаба плетется за ее спиной, обувью приминая выжженную на солнце траву. Когда похоронный ритуал закончен, Марти поднимается с колен, а ветер-суховей щекочет ее темные волосы у основания шеи. — Надо бы заночевать где-нибудь… — похлопывающими движениями, она отряхивает руки, которые испачканы землей и равнодушно идет к машине, чтобы поскорее оказаться на пассажирском сидении. Стоя на обочине Камила через оконное стекло долго и изнурительно изучает ее профиль, стараясь напороться хоть на еще один осуждающий взгляд. Когда уловка не проходит, Бордонаба молча плюхается на водительское сиденье, пристегивает ремень и заводит рычащий двигатель с одного поворота ключа. Старый придорожный мотель с мигающей вывеской на крыше. Пару автомобилей на парковке и полупустое кафе под боком. Такова ночная программа двух нерадивых путешественниц. — Выпьешь со мной? — Камила резко протягивает Марти стопку, проливая бесцветную жидкость на изрезанный стол и одновременно проверяя ее на вшивость. — День рождения как-никак… — Я не пью… — Боже, как же ты скучная, — Бордонаба опрокидывает стопку, кривясь от горечи во рту и следом наливает еще одну. — Оставь, — она успевает попросить бармена за стойкой, отвлекая того от настройки другой радио волны. Podría ser La fruta del dragón Que me libera de este shock… — медленно начинает разливаться по кафе. — Твоя песня, — в жесте «за тебя, детка», Камила поднимает вверх рюмку и на весу крутит ее в своих тонких сухих пальцах. Мартина уже перестала утешать себя тем что, значила для него гораздо больше, чем та девушка, которая сейчас сидит напротив, потому что иначе ей было бы совсем невыносимо находиться с ней рядом. — Как плохо ты знакома с его творчеством. Там в каждой песне только ты. Да, если бы не ты, ему бы совсем писать не о чем было, — Марти заглатывает стопку одним решающим все глотком, и ударяя рюмку о деревянную поверхность, криво ставит ее на стол. Таким красноречивым образом она ставит точку в этом бесполезном разговоре и удаляется. — Я спать. Прожигая взглядом спину Мартины, Бордонаба гордо устремляет свой подбородок вверх. После допитой бутылки и нескольких непрерывных часов дурмана опустевшего бара, она, цепляясь за стены, криво направляется в свой номер. В спальне так душно, что ей немедленно хочется раскрыть ставни и впустить поток свежего воздуха, чтобы вдоволь насладиться свободой. Ничего не выходит. В атмосфере улицы пахнет только маревом и дождем, который вот-вот уже прольется на старый город. Расправив руки в стороны, Камила спиной падает на кровать и, закрывая отяжелевшие от усталости и слез веки, краем глаза замечает письмо, оставленное для нее на прикроватной тумбочке. Разочарование от того, что послание записано на простом листе бумаге, а не на диктофоне невозможно скрыть. Где он, когда он ей так нужен? Камила! Я пишу это и улыбаюсь. Я его дописал! Камила, я его наконец-то дописал… Эта женщина проникает в него словно вирус гриппа, Располагается в нем как в своих хоромах. Эта женщина в его мыслях, кошмарах и криках, В его клетках, бактериях, хромосомах. Эта женщина в нем звучит как удары гонга, Как мелодия бури, не умолкает. Эта женщина в нем растет быстрее ребенка — Набирается сил, поднимается, расцветает. Эта женщина больше любого предмета в мире, Ближе матери, папы, сестры и брата. Эта женщина не помещается в его квартире, Но теряется в складках его халата. Эта женщина плачет, скандалит, не разбирается в спорте, Тратит деньги, ужасно готовит. Эта женщина просто течет по его аорте, Упаси её Боже когда-нибудь остановиться… PS: Я люблю тебя. Она прижимает к себе письмо, не боясь смять его, цепляясь за каждую строчку, как в последний раз и начинает улыбаться от воспоминаний. Вдруг, ее забвение прерывает случайные всхлипы за стенкой смежного номера, и ей хорошо известно кому они принадлежат. Она не должна… не уполномочена… не обязана помогать ей справиться со своим горем, но потом, она вспоминает, что она Камила Бордонаба, и только поэтому она не может оставаться в стороне. Несмелый стук в дверь. Никакого ответа. Она настолько бесцеремонна в своих действиях и суждениях, что ей и не нужно ее разрешение, чтобы войти, поэтому Камила входит и утыкается взглядом в кровать, на которой калачиком лежит Мартина. И ей ее совсем не жаль… ну почти. Ну разве что чуть-чуть. Ну разве что самую малость. Шарканье по полу и вот уже ее рука осторожно падает на хрупкое плечико, и сжимает его, так же осторожно, чтобы случайно что-нибудь не сломать. Марту даже не оборачивается, он полностью в себе. Она не покажется слабой или горюющей перед лицом этой женщины, связанной с ней по линии судьбы. Мартина отчаянно сдерживает крики и стоны, которые уже готовы вырваться наружу, от чего ее тело дрожит от импульсов внутри. Когда волна горечи и обреченности накрывает ее с новой силой, Мартина вспоминает, что на самом деле никогда не оплакивала его так, как он того заслуживает. Агония и боль идут рука об руку в эту секунду, когда из ее горла вырывается нечеловеческий гортанный стон. — Плачь, — рука Камилы бережно гладит ее волосы, и кажется сама хозяйка подчиняется своим же приказам. По ее щекам бежит нескончаемый поток слез, это странно, ведь ей казалось, что она выплакала слезный сосуд до самого донышка. Обе, не смыкая глаз, проводят в полном молчании и отчаянии следующие несколько часов. Они засыпают только под утро, правда одной снится будущее, а другой ее прошлое… — Бенха! — режиссер раздраженно трет лоб. — Соберись уже, ладно? — Прости, Диего, мы можем сделать небольшой перерыв? — Перерыв, — неохотно во всеуслышание заявляет мужчина с черной папкой под мышкой и жестом руки показывает операторам «брейк». Исполнительный продюсер обреченно роняет голову, подзывая к себе ассистентку за тем, чтобы она приготовила ему уже пятую чашку кофе на сегодня. Кто же мог предположить, что первый съемочный день настолько затянется. Актеры со съемочной площадки один за одним медленно покидают павильон для того, чтобы пообедать и слегка перевести дух от нарастающего напряжения. — Извините, — на лице девушки-реквизитора виноватое выражение, хотя она вовсе не причем. Это привычка уходит своими корнями еще в детство, поэтому от нее так сложно избавиться. — Можно? — она пальцем указывает на манжеты рукавов его пиджака. — Мне нужно поправить тут кое-что… — А… — Бенхамин выходит из задумчивости, просматривая сценарий в тысячный раз за этот день, — да, конечно. Он спокойно позволяет ей слегка развернуть запонки, чтобы в камере они смотрелись с лучшей стороны. — Так хорошо… — девушка не может скрыть своего смущения, потому что одно дело быть с ним в одном помещении и совсем другое — трогать его и говорить с ним. — Хорошо, — Бенха отвечает ей улыбкой на ее теплую улыбку и снова отвлекается на сценарий. — Вы очень хороший актер, просто у всех бывают плохие дни. — Что? — он думает что ему это все только показалось. Теперь Мартина еще больше растеряна, особенно когда его голубые глаза на самом деле оказываются еще более голубыми, чем на экране. — Плохой день, — она с улыбкой пожимает сухими плечиками, — у всех бывает. У вас точно все получится! После небольшой паузы, она спокойно идет в сторону импровизированной кухни, для того чтобы поправить на обеденном столе фрукты в вазе, но ее любопытство заставляет оглянуться еще раз. Когда они встречаются с ним взглядами, Мартина больше не может скрывать то, как она счастлива, что теперь он хотя бы знает об ее существовании на съемочной площадке. *** — Кис-кис! Иди сюда!!! Ну давай же, — работа закончилась уже полчаса назад, и угораздило же ее задержаться у гримеров на чашку чая. Теперь вот еще и котенок под капот забрался. — Проблемы? — ей не показалось, это точно его голос. Мартина в спешке оборачивается, но все происходящее видится ей в замедленной съемке. Она уже и не помнит, что сетовала, на то, что задержалась. — Да, вот, тут котенок залез под капот чьей-то машины. — Так надо выманить ее оттуда. У вас корм есть? Черт, — бьет он себя по лбу, — конечно нет. Тут магазин недалеко, — Рохас указывает в сторону павильона с вывеской «мясная лавка», — я сейчас сбегаю. Спустя десять минут после благополучного завершения операции по вызволению кошки из двигателя автомобиля, они стоят и мило подшучивают над этой ситуацией. — Думаю, тебе нужно взять этого питомца домой. Это определенно знак. Кошки всегда сами своих хозяев выбирают. — Да? Ну что же… Спасибо, я подумаю. Мартина Санчес, — она протягивает руку, понимая, что так и не имела возможности представиться. — Бенхамин Рохас — оба произносят это словосочетание как заученный текст. — Очень приятно! — опять же отвечают они одновременно и так же в унисон смеются. — Ну ладно, до завтра. Мартина немного растеряна, но не выпускает котенка из рук и продолжает идти вниз по улице к автобусной остановке. — Помощь нужна? — поравнявшись с ее шагом, стекло в черном пежо приспускается. Мартина вновь улыбается, потому что это лучший вопрос, который она могла услышать в этой жизни. На этом ностальгия по прошлому останавливается. Осторожно поворачивая голову в сторону Камилы, которая полусидя уснула на самом краешке смятой постели, Марти неохотно вслушивается в то как она сопит, точно ее любимая кошка, которую она оставила совсем одну. Калейдоскоп воспоминаний, давно канувших в лету, проносится чередой ярких моментов. Будто Мартина смотрит в плохо вымытое, мутное оконное стекло. Вроде что-то видно, но всё расплывчато и не ясно, ведь прошлое это нечто, что можно мысленно увидеть, но невозможно коснуться. И вот она снова вместе с ним может выбрать домик для своего нового питомца в зоомагазине, что находится прямо за углом ее квартиры. Первое свидание в ресторане. Первое неосторожное прикосновение пальцев на льняной белой скатерти. Следом первый поцелуй, посланный с небес, чтобы окончательно лишить ее рассудка. Походы по магазинам, бесконечные прогулки по улочкам Буэнос-Айреса, где каждый может их узнать. Именно тогда Мартина из кузины превратилась в любимую девушку, и весь мир мог лицезреть ее триумф и счастье. Она помнит все, каждую мелочь, каждый прожитый с ним день, и даже первый раз, то самое чувство, когда понимаешь, что тебе никогда не стать главной и единственной женщиной в его жизни. — Я не понимаю… — в ее рту пересыхает, а глаза начинает пощипывать от слез. — Я и сам себя не понимаю. Прости, Марту, — он ласково приглаживает ее щеку, оставляя теплые касания от своих прикосновений. — Моя Марту, — шепчет Бенха одними губами и, прижимаясь лбом, медленно закрывает свои глаза. — Ты необыкновенная. Ты добрая…милая…нежная… красивая и самая понимающая на свете… Она старается не показывать, что все эти эпитеты на самом деле кажутся ей оскорбительными, так если бы он говорил о своей сестре или матери. Только бы другом не назвал…это бы возымело для нее эффект разорвавшейся бомбы. — Но я не могу в полной мере дать тебе того, что ты действительно заслуживаешь. К черту все! Думает она, призывая себя к действию. Хоть раз в жизни не отступай назад и борись. Сжимая зубы, борись до конца. Но ее внутренняя установка так боеспособна только в ее голове. На самом деле ей так тяжело переступить эту черту, ее видение нормальности и адекватности женщины, готовой бороться, зубами выгрызать свой кусочек счастья. — Позволь мне самой решать, что и кто меня заслуживает. Бенха, посмотри на меня, — она берет его лицо в свои руки, но Рохас даже не думает, чтобы поднять свой подбородок, опущенный строго в пол. — Посмотри, пожалуйста. Это все из-за нее? Из-за нее, да? — Нет, — Бенхамин несогласно крутит головой из стороны в стороны и отступает на шаг, чтобы беспомощно сложить свои руки на затылке. Обреченный вздох. Торопливый взгляд глаза в глаза, без капли смысла или сути. — Не спрашивай меня ни о чем. Просто отпусти… — Ладно, — вдруг совершенно равнодушно, Мартина проглатывает свою обиду, и напоказ маршируя к двери, молча ее распахивает. — Иди… — она провожает его рукой и опускает глаза, чтобы он даже и не помыслил о том, как ей сейчас больно и страшно. Когда Бенхамин делает первый шаг, она тихо произносит. — Иди и помни, никто и никогда в этой жизни не будет любить тебя сильнее, чем я. Никто и никогда. И если тебе нужна причина, чтобы остаться сегодня, то это причина я! Я! — теперь уже она переходит на крик, полный отчаяния и обреченности. — И я всегда буду здесь стоять, — Мартина гордо вздергивает подбородок, хотя ее нижняя челюсть ходит ходуном, от зарождающихся слез на пути к сухому горлу. Несколько долгих секунд Бенхамин не предпринимает никаких попыток, чтобы уйти, словно его четкую позицию только что смыло гигантской океанской волной, но потом, не выходя за порог, он подходит к двери и захлопывает ее. — Я ничего не могу тебе предложить, я ничего не могу пообещать тебе, Марту, — внимая каждому его слову, она вымученно мотает головой, показывает щенячьим взглядом и шепчет одними губами «мол, просто останься со мной», о большем и не прошу, — но еще я не могу выйти в эту чертову дверь. Еще секунду назад, Бенха безоговорочно бы шагнул в неизвестность, но теперь без малейших колебаний, уверенно подхватывает Мартину под ягодицы, и прижимает к двери. — Марту, спаси меня! Спаси меня, не дай сойти с ума, Марту! — продолжает шептать он, словно в бреду, а она лишь вторит ему одними губами и продолжает неистово целовать.