Зверства

      На «Непокорном» так пусто и тихо, что волны, ударяющие в корму, кажутся оглушительной барабанью какого-то дикого, погребального ритуала.       Сииль прикрыла глаза, чтобы звук, водянистый блеск и духота не смазывались в кашистую муть. — Твоя команда ждёт приказа, — сказал Рекке, усаживаясь на подлокотный брус спиной к морю и балансируя с ловкостью корабельной обезьянки. — Ты стоишь, и корабль стоит. Только выпивка из трюма куда-то уходит.       Сииль посмотрела, муть отступила на миг: Рекке — яркий, и взгляд всегда легко цеплялся за него, как за проблеск маяка в тумане.       Он улыбался. Сииль не понимала, почему он всё ещё здесь. «Её команда»… Те из них, кому было, куда или хотя бы зачем уходить — уже давно ушли.       И Алот ушёл тоже. И тоже — давно. Тремя днями ранее — целую вечность назад. Даже местные уже успели угомониться — перестали закидывать «Непокорный» гнилушками и помоями. А значит, недавняя «героиня» уже вполне могла спокойно сойти с корабля. Но не сходила. — Ты не уплываешь, потому что ждёшь, что он вернётся, — сказал Рекке ломано. И по произношению, и по эмоциям.       Сииль поспешила мотнуть головой. Нет, он не вернётся, не стоило и ждать: если Алот поверил её словам, если вдохновился её воодушевляющим примером и всерьёз решил, что способен хоть на что-то повлиять сам — он не отступит. Он пойдёт до конца — или перестанет себя уважать. — Подожди еще немного, и я что-нибудь скомандую, — пообещала Сииль. — Мне пока нездоровится. — Надо привыкать, — отозвался Рекке.       И протянул на ладони какой-то травянистый кругляшок. Размятая мята плотно скручена так, чтобы удобнее было держать её под языком.       Сииль, не сводя с Рекке внимательного взгляда, протолкнула освежающую мятку за щёку. Дождалась, когда тошнота осядет, точно прибитая снегом. И спросила с доброй усмешкой: — Когда ты стал таким проницательным? — Всегда был, а потом еще научился, — вздёрнул веснушчатый нос Рекке. — Научился не хуже него. Он видит магическое, а я хорошо вижу… нюджи. Обыкновенное.       Удары волн, кажется, унялись. Рыжий проницатель пустил тихий хриплый вздох в сторону берега и проронил что-то на своём. Хранительница всё ещё плохо ориентировалась в Сэки, но, кажется, смогла выцепить и распознать два слова. «Ушёл» и «идиот».       Сииль громко зажевала мяту. Даже нет — она усиленно смыкала и размыкала зубы так, чтобы они поскорее и поровнее уложились в широкую улыбку. А что она хотела? В конце концов, они дали друг другу одно единственное обещание. Не обещать. Нет обещаний — нет сожалений. Есть только она — вот, стоит, улыбается белой акулой. Рекке посмотрел на её выражение лица и его действительно проняло… но не так, как она рассчитывала. Он — весельчак, проглотивший колючее солнце — легко отличал искренность от улыбки-ширмы. Зачем она отстраняется? Он к ней не посмеяться пришёл. Он может быть глубоким, серьезным и яростным. Она знает, что он так может. Зачем смеется? — Сихиль, — её имя снова не поддавалось его языку, так же как и не поддавалось никакое понимание. — Ты была счастлива? С ним.       Сииль сжимала зубы и не понимала, почему не может ими клацнуть хорошенько. Или хотя бы огрызнуться — не твоё дело, Рекке, скрути свою проницательность в блоб и плыви на ней на все четыре стороны. Почему? Почему его вопросы проникают в неё тяжело, но точно, как лучи света в продырявленную пещеру?       И почему, бездна дери, она не может ответить наотмашь — сразу, одним словом. Была ли она счастлива? С ним.       Конечно, это было счастье. Но не то эфемерное и легкое, заставляющее хохотать и нестись куда-то. Это было закупоренное в себе счастье, от которого хотелось лечь и дышать глубоко и устало, как дышал счастливый Рекке всего однажды — когда его вытащили из воды.       Любить Алота всё равно, что погружаться всё глубже в ледяную воду и бороться за каждый вдох. Она уже испытывала что-то подобное. Ещё в Движущейся Белизне. Счастье не от тепла костра, а от того, что ты смог его разжечь. Счастье не от хрустящей оленины на языке, а от того, что после дней преследования, в конце концов, завалил эту тварь, этого взбрыкивающего зверя.       Что-то нездоровое, почти охотничье. Любовь на грани выживания. — Ты была с ним, потому что он холодный, и это чувствовалось как дом?       Сииль моргнула и посмотрела в лицо Рекке новым взглядом. На самом деле ему не нужны ответы. Ему достаточно видеть, что серость наконец стаивает с её глаз и скатывается по её лицу вниз. Прочь.       Он улыбается чуть виновато и спрыгивает с бруса, чтобы встать прямо напротив неё. — Ты сделала всё, что могла, и теперь не знаешь, куда плыть. Но тебе не обязательно оставаться в краю, где тебя не любят. — Предлагаешь сбежать за пределы карты? — Там красиво. Ты увидишь. — Но что будешь делать ты? — Буду с тобой, — кивнул Рекке, будто это что-то само собой разумеющееся.       Сииль хмыкнула и мотнула головой; Рекке был серьёзен до последней морщинки на переносице, но слова для неё все равно звучали так, будто были безобидной мальчишеской шуткой. «В саду красиво, пойдём есть сливы, пока пылают соседские дома». — Будет война, Рекке. Ограждающих бурь больше нет, и теперь, когда им надоест грызться между собой, они поплывут на запад, к землям Йезухи. Даже прерванный цикл душ и страх навсегда исчезнуть после смерти их не на долго остановят. Они отчаялись слишком глубоко.       Рекке нахмурился. — Ты знаешь язык, — продолжала Сииль. — Ты осознаешь, какое преимущество благодаря тебе может получить Йезуха? — Меня не послушают. Я всегда был не тот, кого слушают. А сейчас — ещё хуже. Перед тем, как уплыть, я… ну, как это… немного зажег.       Что-то вспоминая, он тронул пылающие волосы, потом потёр щёку с трещинкой шрама. — Я буду думать, пока плывём. Я не хочу сражаться или заведовать войной, но предупредить — должен. Вот только сначала… помнишь, я обещал показать настоящее веселье, если окажемся у меня дома? — Мы поплывем в Липасалис? — Не сразу, — с возвратившимся задором мотнул головой Рекке. — Сначала нужно пристроить твой зверинец. …       Всю следующую неделю команда перешивала флаг. По рисунку Рекке и его инструкциям, «Непокорный» превращался в рядовой кораблик йезуховской торговой компании. И теперь препятствием на ходу к чужой земле могли стать только пираты, а уж этих-то они настреляли…       Шли долго. Песчаные косы замедляли плавание, но вот наконец впереди показалась кромка гор. Ближе к суше над кораблём парил орёл, почти недвижимо, будто завис привязанный к килю.       Первыми душами, которые встретились им недалеко от берега, стали пастухи, сопровождающие стадо пыльных овцебыков. Рекке бойко разговорился с ними, потом вернулся на корабль, попросил Сииль остаться на борту (всё-таки она выглядела слишком экзотично) и выбрал парочку людей из её команды, которые, на его взгляд, не вызовут у местных вопросов, если будут молчать. Вместе они сошли с корабля и передали пастухам пару кошек и трех вислоухих псов. — Не беспокойся, сможешь их навещать, если захочешь, — чуть позже сказал Сииль Рекке и пояснил. — Всё это и ещё туда, вглубь — имения моей семьи. — Значит, это твои люди и твои быки? — Люди — только свои. Быки — отчасти. Подожди ещё немного здесь. За нами придут очень скоро.       Сииль мучилась от сухого ветра, но очень скоро за ними действительно пришли. Прискакали. Всадники здешних равнин и предгорий. С обветренными лицами, длинноволосые, как сам Рекке. Старики громко хохотали и от души хлопали его по плечам. Молодежь только смотрела с интересом. Сначала на самого Рекке, а потом — ещё внимательнее — на Сииль, когда та наконец простилась с командой и сошла с «Непокорного» на берег. Корабль уходил нехотя, под едва слышную морячью песню «Прощай, прощай, моя любовь».       Всадники разделились. Молодежь повела в селение живность, старики остались с Рекке и подвели ему коня. Лучшего и спокойнейшего, тот даже ноздрями не дрогнул, когда учуял присутствие волка — верного спутника Сииль. Сам мохнатый Фейн принюхивался к новой земле с безучастным принятием. Сииль задумалась, водятся ли в краях Рекке волки. — Шуул. Вот они — лошади, — с гордостью сказал Рекке, поглаживая зверя, могучего и такого же гривастого, как он сам. — Теперь понимаешь, какая жалость, что у вас их нет? Не бойся, я поведу, и мы пойдём медленно. А потом я тебя всему научу. Экку? Договорились?       Сииль кивнула безропотно, и он помог ей забраться. А после бросил и себя в седло легко и уверенно, точно проделывал это уже сотню раз.       Кто-то впереди звонко свистнул, застучали копыта. Сииль пришлось прижаться лицом к спине Рекке, чтобы не поперхнуться поднявшейся пылью. Старики припустили было галопом, но Рекке что-то крикнул им на Сэки, и вскоре все до одного подстроились под его лошадь. И пошли медленно, как он обещал.       Упав виском на лопатки Рекке, Сииль смотрела в сторону и отогревалась; он был горячий, как переносной каминчик, что степными ночами таскают с собой здешние пастухи. Где-то недалеко параллельно им пронёсся табун мустангов. С охровых гор тихими ручьями стекал тёплый, тягучий ветер. Сииль закрыла глаза и под тюк копыт, под убаюкивающий язык, который пока не поддавался её пониманию, легко задремала. Проводив корабль, она перестала капитанствовать и теперь отдавала себя всю течению чужой стихии. Стихии Рекке. Пусть ведёт.       В конце концов, она никогда не любила море. Всегда старалась убежать подальше от льдистого дома. И, бездна… …как она устала замерзать.       Когда они добрались, солнце скрылось, и ночь загудела насекомыми. Под этот стрёкот, фырканье лошадей и суетливые перекрикивания местных, Рекке помог ей спешиться. Сииль увидела враз пробудившуюся ферму. Вышли с фонарями служанки, высыпали в аляповатых тряпках мальчишки-бегуны, засновали туда-сюда, повели лошадей в конюшни. Спешащего управляющего, на ходу подтягивающего сапоги, обогнала пышная женщина со смуглым блестящим лицом и седой косой до пят. Долго обнимала хохочущего Рекке, потом глянула на Сииль и заливисто рассмеялась, хлопнув большими ладонями. Управляющий о чём-то залепетал, но Рекке широко отмахнулся от него, гаркнул на всех по-доброму, но в то же время осаждающее, и увёл Сииль в дом. — Реша. Почти как мать, — сказал Рекке, тяжело дыша, от эйфории возвращения его заметно подколачивало, глаза блестели живее обычного. — Она вскормила нас с сестрой. Очень тебе рада. — Тебя все любят, — сказала Сииль.       И Рекке засмеялся: — Это потому, что я был тут только ребёнком. Потом не приезжал.       Он подумал и что-то повспоминал ещё несколько секунд. А затем, посмотрев Сииль в глаза, добавил вдруг очень серьёзно: — Мне не нужно, чтобы меня любили… все. …       Все следующие дни они не касались сломанного Колеса, проклятых богов и грядущей войны ни словом, ни мыслью. Только досыта спали, пили бузу, танцевали на вечерних степных кострах и гуляли на лошадях. Сииль быстро училась. Ей нравилось общаться с этими животными, это была почти терапия: то не олени с Земли, здесь их не едят, не обдирают, не варят из крови краску. Здесь… как будто не больно.       И всё это — показал ей он. Смешной человек из-за пределов карты. Мальчишка. С жизнью короткой, но ярчайшей, как вспышка молнии. Короткая вспышка, которая побеждает бесконечные, неповоротливые снега.       Сииль смотрела на него, а Рекке повёл головой на звук раскатистого грома. — Будет сильная гроза. Нужно вернуться. — Мне не хочется возвращаться, — сказала Сииль и сама удивилась, насколько убедительно прозвучал её голос. — Ку? — выхмыкнул удивлённый смешок Рекке. — Тогда тебе стоит приготовиться к стихии. — Да. Мне кажется, я наконец-то готова.       Блеснула зарница. Отразилась в её глазах. Рекке замер на мгновение, шумно выдохнул так, что даже опустились плечи. И, отрезвляюще тряхнув головой, задорно скомандовал: — Тогда в седло!       Лошади, распознав их намерения, дались не сразу: взволнованно пританцовывали под рокот надвигающейся темноты. Она оборачивала степь плотно, словно стеклянное блюдо серо-фиолетовой хрусткой бумагой. Но скоро кони сдались, по требованию всадников, рванули галопом тучам на обгон. От липкой духоты быстро взмылились, но продолжали бежать, заплетаясь ногами в ветре, что сквозил понизу, хищником прилизывая высокую траву. С Сииль сорвало капюшон, разметало по плечам волосы, белые и блестящие под вспышками. Сейчас она была будто земное ожившее отражение скрывшейся за тучами луны. У Рекке снова перехватило дух.       А потом небо обрушилось сплошной ливневой стеной. Прибило пыль, смыло со скакунов пену. Жеребцы бешено бежали, подгоняемые молниями, как взлохмаченными плетьми. Оба наездника понимали, что остановить их сейчас удастся только неимоверными усилиями… Как раз в тот момент сквозь размытую завесь дождя они наконец разглядели новую стихию. Им навстречу нёсся табун. Обезумевшие от страшной грозы мустанги казались сейчас чем-то единым — чудовищем на многих ногах. И они влетели в него — мчащие, скользкие, на всех парах. Табун рассыпался. Конь Сииль ударился шеей, отшатнулся в сторону, угодил в поток и, оказавшись в ловушке тел и запахов диких сородичей, подхватил их безумную горячку. И, уже не отзываясь на команды Сииль, потеряв всякую мысль и логику, погнал, куда его затягивало. Сииль отпустила поводья и с силой обхватила его шею. Будь она в другом положении, давно бы вывернулась и в прыжке перекинулась в рогатое чудище Земли. Но сейчас нужно действовать по правилам стихии — позволить себя тянуть, полагаться на иные стихийные силы... Те уже здесь - могучим рывком Рекке бросил своего коня к ней, Сииль услышала хриплое лошадиное дыхание у самого уха. На невероятной скорости они скакали бок о бок в воде, свете и пене, пока Рекке с рыком не вывернул поводья и на полном скаку выхватил Сииль из седла. Прижал к себе и от адреналина, страха, торжества и еще десятка чувств долго кричал, повелевая всем этим зверством. И через несколько минут вывел обоих жеребцов из тесного табуна и заставил остановиться. Конь Сииль повалился от усталости, а сама она, сидя на седле перед Рекке, обернулась к тому лицом. — Как ты говорила? Я юкаг? Смешной? Ты и теперь так считаешь?       Рекке сбивчиво дышал в ореоле влажных огненных волос и старался перекричать ливень. — Джиз! Пусть так! Пусть я юкаг, но теперь умру, если не поцелую тебя прямо сейчас!       И её окатило горячей, порывистой стихией. Яркой, рыжей, веснушчатой. Неопрятной, пахнущей, шершавой. С рваным сечением на губах. Вот этого ей не хватало. Стихии. Категоричных, горячих вспышек. Без опаски и пряток. Немедленно. Здесь и сейчас.       Это хаос и пожары, совсем не те упорядоченные Алотовы течения - прилив, отлив, вернуться и уйти. И она протянула к Рекке руки, цеплялась, хватала, путалась, забывая себя, с единственным стихийным желанием — гореть, гореть, лишь бы наконец отогреться. До пяток, до костей.       До самого сердца.       Уже ближе к утру, обсыхая у костра в дымке исходящего от мокрой земли пара, Рекке осторожно придвинулся к ней. И стыдливо, ещё не до конца веря, что всё это был не песчаный мираж, уткнулся носом в её шею, спрятав лицо за завесью волос. — Когда ты обняла меня на том страшном острове, я испугался. — Это было так неожиданно? — Нет. Та… Но это совсем не та причина, Сихиль, — Рекке говорил тихо, и его надтреснутый голос звучал, как второй костёр. — Я испугался, что этого никогда не повторится. Даже, если мы все останемся живы… ты уже ни за что не обнимешь меня вновь.       Она обняла его очень крепко. Рекке… чудом выловленное сокровище. Милый, честный. Смешной мальчишка. — Юкаг… Совсем юкаг, та? — Йа, — шепнула Сииль поверх рыжей макушки.       С тех пор она обнимала Рекке каждый день, и он никогда не отстранялся, всегда оставался в её руках.       И ни на день её не покинул. …       Через пятнадцать лет всё успокоилось. Война пошла ко дну и там осела плесенью на корабельных обломках. Правители вымучили мир. Благодаря Советнику Рекке и его Хранительнице, Йезухе удалось отстоять себя и не превратиться в чудовище.       Все медленно налаживалось. Липасалис открыл врата для пилигримов. — Ты, кажется, хотел меня видеть? — с улыбкой спросил Рекке, когда пауза натянулась между ними беззвучно звенящей струной. — Не тебя, если быть откровенным, — ровно отозвался Алот.       Чёртов эльф, он не постарел ни на йоту. Только прибавилось шрамов на ушах, да пожелтели от магии ладони. А меж тем юношеская рыжина самого Рекке давно обросла жёсткой ржавчиной, готовой вот-вот пробелеть первой, но уверенной сединой. — Но я слышал, — продолжил Алот, — что Хранительница помогает тебе отстоять Йезуху. Хотел убедиться во всем самостоятельно, однако война надолго отрезала меня от этих земель. — Слишком опрятный, чтобы спрятаться в бочке с рыбой, та? Алот смолчал, но внутренне подобрался. И сомкнул руки у себя за спиной. — Как я могу её увидеть? — Ты можешь попробовать уйти из жизни, — резко остекленев взглядом, сказал Рекке. — Но, боюсь, даже это не даст тебе никакой гарантии. Поэтому, лучше уходи просто гу-хун — домой.       Лицо Алота искривилось: — Давай просто вмажем ему? Пацан как обычно несет чухню в ответ на самый, чтоб его, простой вопрос! — Нет, Изельмир. Я говорю прямо. Любовь всей моей жизни ушла из неё полгода назад. Костница. Чума её Земли, и новое явление — для моей. Здесь ещё не научились с таким справляться.       Алот побелел, вогнал длинные ногти глубоко в ладонь. Прошло несколько долгих мгновений, прежде чем он смог хрипло выдохнуть: — Как ты… позволил…       Рекке приподнял подбородок. Эльф стоял перед ним, будто слитый из холодного свинца. Только лихорадочно шевелились губы: — Она не могла умереть. Не сейчас — когда Колесо Душ… Когда решение ещё не найдено. — Не тебе меня винить, Алот Корвайзер, — грянул Рекке, и в голосе его звенела сила, которую в былом юнце сложно было распознать. — Даже в войне я сделал её жизнь счастливой и радостной. А ты так и остался… иэсуах — тем, кто вечно жалеет о своих решениях.       Алот смотрел вперёд, но уже ничего не видел. Только, когда в залу ворвался маленький вихрь, он смог кое-как сфокусировать на нём зрение. На ней. Девочка была солнечно-рыжей, с кожей белой, как лунная сердцевинка. Совсем крошечная. На бегу ткнулась Рекке в бок, ухватилась за пояс. — Папа, а мама придёт, та? — громко вышептала девочка на Сэки, отдуваясь от приставшей к носу кудряшки. — Она уже давно должна была прийти! — Придёт, — легко подхватывая дитя на руки, пообещал Рекке. Девочка устроилась в его руках очень покойно, как сойка в гнезде. И всё поглядывала на Алота, сторожась, но любопытствуя.       И тот вдруг подумал — это самый красивый ребёнок из тех, что ему довелось повстречать. — Эльфийка… — Наполовину, — отрезал Рекке резко, почти жестоко.       Что ж, имеет право. В конце концов, Алот всегда знал, что этот броский человек умеет быть и въедлив… И выразительно жесток.       Нельзя было уходить. — Я искоренил Свинцовый Ключ, — сказал Алот в пустоту. — Прими мои поздравления, — ответили ему оттуда.       Он кивнул, будто бы это имело значение. И пошёл прочь, будто ему было куда спешить. — Хун гу, иэсуах, — тихо сказал ему в спину Рекке; огонь в горле легко тушило дыхание дочери под подбородком. — Пусть Джиз тебя защитит. …       В тот же день Алот купил место на корабле до Аэдира. Смириться и жалобно выть, изъедая себя до утробных нечистот — было соблазнительно, но не продуктивно. А работы у него на ближайшее столетие предостаточно.       Он свяжется с лучшими анимансерами, чтоб их всех, отыщет её душу, где бы она ни была, даже если придётся заглянуть в протухшую глотку Одры. Соберёт по кусочкам, по осколкам, по крупинкам, свяжет собственными венами, он что-нибудь придумает! Ведь именно она научила его справляться с задачами, на которые он, как ему казалось, был не способен.       В глубокой, собранной задумчивости и ожидании корабля, он прошёлся по пыльной пристани. Здесь почти не было горожан и изящные, аляповатые, в птичьих пятнах и подтёках неясной природы скамьи были пусты. Алот побрезговал выбрать хоть одну из них и остановился ближе к воде — под узким навесом от солнца.       Открыл свой бесценный гримуар в поисках хоть чего-то полезного. Но теперь страницы с редчайшими заклинаниями казались ему никчёмными, как базарные листовки фокусников-шарлатанов.       Сквозь раздраженный шелест страниц и тихие волны простучались суетливые шаги. Какой-то молодой эльфик шёл по пристани и быстрым, придирчивым взглядом оглядывал места для сидения. Но побрезговал выбрать хоть одно из них и остановился ближе к воде — под узким навесом от солнца.       Заметив незнакомца, стеснённо отступил. Алоту понравилось такое уважение к личному пространству. Деликатность в порту — явление редкое, как девственница в публичном доме.       Первые пару минут юноша стоял прямо и напряжённо, короткая, чёрная в сизоту косица смирно лежала на ещё по-детски узком плече. А потом, когда они молчаливо попривыкли к обществу друг друга, парень неспешно наклонился и с шипением ощупал сапог. Расхлябанный и явно великоватый, он, верно, больно обтирал стопу. Алот наблюдал за ним до тех пор, пока что-то неведомое не подбило его вдруг на совершенно нерезонное действо.       Он отсоединил от гримуара случайный листок и протянул его юнцу. — Ненадолго сгодится, — пояснил Алот в ответ на осторожный эльфийский взгляд. — Нужно сложить под пятой так, чтобы стало удобно.       Парень принял страницу, посмотрел на неё… и смерил Алота долгим, недоверчивым взглядом:  — К-ку… Это, наверное, какой-то трюк? — Я просто поделился подручным материалом. — Такие заклинания не дают… просто. И тем более не кладут под пятку.       Алот пожалел, что поддался порыву добрых намерений и перевел внимание на точку прибывающего корабля; пусть делает, что хочет. — А ведь это что-то авторское? — донеслось со стороны невозможно цепляюще. — Тут как-то лихо всё переплетено. — Разбираешься? — Немного. — Поверишь, если скажу, что заклинание — моё? — Ого. А что даёт?       Алот со вздохом вернул к юнцу взгляд. И действительно, что дали ему все эти заклинания, над которыми он трясся, как одержимый? — Однажды и я так смогу, — вдруг сказал парень и решительно нахмурился, по новой ткнувшись острым носом в магический алгоритм. — Плыву за карту — учиться. Язык я знаю, а остальное как-нибудь подхвачу. Здесь мне делать нечего. Одни вояки, бедуины, да пастухи, магов почти нет. Обязательно поплыву за карту. Сегодня и поплыву. — Один? — А кто меня остановит?       Алот снисходительно прищурился; говорят, возраст эльфа может угадать только эльф. Мальчишке лет пятнадцать не больше. Неплохие годы, чтобы вдумчиво схватиться за магию, но никудышные для путешествий в недавно враждебные края. У этого не то что опыта, даже дорожной сумки с собой нет. — Я обязательно уплыву, — сказал недоприключенец на аэдирском. — Я волшебник по призванию. Когда-нибудь ей придётся это принять. — А, девчонка стынет? — влезла Изельмир, заставив парня вздрогнуть от изменившегося тона собеседника.       Но собранности он не потерял, и тут же ответил: — Ку? Да нет же. Это всё мама… — и сам не понял, почему так легко ударяется в откровения перед абсолютно чужим иноземцем. — Она не показывает, но отчего-то боится меня отпускать, хоть сама и сказала, что из меня выйдет отличный волшебник. Мне обязательно надо уйти! Это, в конце концов, вопрос свободы! Ничего страшного не случится, я всем покажу… — Оставь себе моё заклинание, — сказал Алот, глядя в сторону. — Правда? — воскликнул юнец, но быстро вернул себе оценочную взвешенность, столь несвойственную всей его семье. — А взамен? — А взамен подумай ещё раз. Можно уйти свободным и убеждённым… а вернуться уже иэсуах. Тем, кто жалеет о своих решениях.       Парень смотрел на случайного встречного. Тень лежала на его лице обрывком незаполненной страницы. — Не так скверно, когда случается страшное. Намного хуже, если страшное случается, пока тебя нет. …       Он очнулся от дум, только когда старый, седой волк мазнул сухим носом по безвольно опущенной ладони. Парень моргнул: если он здесь, то и его хозяйка… — Что ж. Признаться, я думала, ты уже вон на том корабле, — сказала Сииль, мотнув головой в сторону уходящей к горизонту бригантины. — А я думал, ты не прервешь свои важные странствования и не придёшь меня останавливать, — выговорил её сын, глядя, как расходятся в стороны ворсинки шерсти под его пальцами на волчьей холке. — Я бы не стала тебя останавливать. — Очень жаль.       Он выпрямился, Сииль мотнула головой, удержав себя за локти от глубокого вздоха. Какой же он взрослый… Ещё немного и со стороны будет казаться, что они скорее склочная пара, чем мать и сын. — Я передумал, — сказал остроухий юноша. — Пока передумал. Имеет же свободное существо право передумать?       Он по-знакомому поджимал губы. Тень лежала на его лице и подчеркивала какой-то новый, уверенный блеск в глазах. — Ничего страшного не случится, если я останусь.       Его словами говорили двое. Хранительница почувствовала след ещё одной души.       И вскинула лицо.       Бригантина уходила в море.