Зверства

— Немыслимо! Я совершенно точно помню, что ещё утром в нашем распоряжении было около тысячи медью. — А потом мы выкупили Колечко! — гордо напомнила Хранительница и с трепетным удовольствием ткнулась щекой в мокрый, пыхтящий нос. — А потом мы выкупили Колечко, — на вздохе процедил Алот, косясь на обоих с натянутым снисхождением: вообще-то он с одинаковой готовностью доверял предводительнице и общий кошель, и собственную жизнь. Сииль была честна в делах и изворотлива в торге, дорого ценила их время и ресурсы, так что в сомнительные сделки не ввязывалась. Обычно.       Колечко был неуклюж, слюняв и породист. Так, по крайней мере, заявил тот ушлый мужик, который втюхал им эту псину. Ещё заливал что-то про уникальность, мол, где-то в шерсти золотистого ретривера спрятан волосок из чистого золота, и что пёс никогда не поседеет — до смерти останется щенком, и не смотрите, что щенячий размер его ничем не уступает новорожденному жеребёнку, отдаю за пять сотен, почти за так!       Нет, Алот, конечно, пытался выступить голосом разума, но потом «щенка» увидел ещё и Эдер…       Хвост золотого пса закручивался колечком, и Алот вздохнул вновь: нет, эту битву он не мог выиграть. Эдер — добросердечный деревенский тюфяк. А Сииль… просто тащит в крепость всё, что трётся ей о ноги. Наверное, это от того, что она друид, думал Алот, и закрывал глаза на нежные приступы этого её «зверства». В конце концов, крайне затруднительно сливаться с природой и чувствовать всё её многообразие, если довелось уродиться белым эльфом в скудной фауне Движущейся Белизны. Поживи с десяток лет на безжизненной, лысой льдине — будешь счастлив и полету комара, и прыжку лягушки. Так что пусть хоть всех вшивых дворняг с дирвудских улиц соберет…       Но не за такие же деньги! — Завтра отдадим свиток Рыцарям Горна, и получим увесистый кошель, — глянула поверх собачьих ушей Хранительница. — Чего ты переживаешь? — Верно. Завтра.       А сегодня, остановившись на ночлег в Соленой Мачте, они отдали последние медяки за три комнаты, три бутыли сливовки, да казанчик сладкого риса. Обезманеренно трапезничая, Хиравиас учуял в нём гуарану, а Алот чуял какой-то подвох во всей сложившейся ситуации и с самого её начала. Точнее, с того момента, как узнал, что сегодня ночью комнату ему надлежит делить с Сииль. А ещё вспомнил, что в борделях раздельные кровати — большая редкость, даже чудо, как верблюд в Движущейся Белизне. — Ты чем-то недоволен? — от улыбки Эдера на той стороне стола даже сливовка, кажется, могла перебродить заново. — А! Дай угадаю, ты, наверное, хотел разделить койку с Хиравиасом?       В ответ Алот издал странный звук, будто он попытался избавиться от комочка шерсти, приставшего к языку. Хорошо, что сам орлан этого не слышал и не заметил: мохнатый друид уже битый час силился заговорить с круглобёдрой танцовщицей или хотя бы пьяно свалиться где-нибудь неподалёку так, чтобы открывался какой-нибудь интригующий вид.       Стоик пошловато прокряхтел что-то про свой пылающий посох и где-то скрылся. Кана пел. Его ловко окрутили две местные девицы и обожающе слушали, выгибаясь вперёд, как две гадюки перед заморской флейтой. Спустя время припорхали еще две — на Алота и Эдера, как на два огонька.       Сначала Хранительница только смотрела предупреждающе и чесала золотистую морду пса. Потом не выдержала и холодно сообщила, что карманы страждущих путников к этой ночи уже опустели, и ловить им тут только моль. Удивительно, но после этих слов отвалилась всего одна. Остальные барышни, кажется, были из нерабочих — клиентки, заинтригованные новыми лицами. И не только лицами.       Одна — та, что старательно подставлялась под взгляд Алота — даже осмелела и вымолвила очень участливо: — Нелегко, наверное, вам приходится. Путешествовать вот так… Одной бледной девочки на такую компанию явно маловато.       Белый эльф сощурилась, точно от полярного, седого солнца. — Но это ничего. Это разрешимо, — продолжила ворковать девица и намекающе скользнула двумя пальцами по Алотову плечу. Тот шарахнулся от ласки, как от щупальца над темной водой — с отвращением и затаённой опаской. Кана от внимания дамочек вконец охрип, раскраснелся, но в силу характера не мог отыскать осаждающих слов. Эдер с усмешкой наблюдал; и даже не за девушками, не за всеми из них…       Сииль на мгновение с силой сжала губы. Потом разомкнула. И залпом осушила третью кружку сливовки до дна. Осторожно отвела морду Колечка и резко встала. Потом пошатнулась…       И, не сделав ни шага, рухнула на пол. Колечко цокнул когтями по доскам и озадаченно тронул носом белые, как северное свечение, волосы.       Кана и Алот беспокойно вскочили с мест: — Снова видение? Всё чаще и чаще… — мрачно выговорил волшебник с пробужденной душой, но коснуться подруги по несчастью так и не осмелился.       Её поднял Кана. Осторожно, как чуть не захлебнувшееся в южных водах иноземное дитя. Уложил животом на плечо; руки Хранительницы повисли вдоль его могучей спины, как корабельные веревки, потерявшие свой парус. — Или… неужели перебрала? — моргнул добрый здоровяк-певчий. — Раньше я не замечал за ней слабости перед крепкими напитками. — В любом случае, если снова придётся бить её по щекам, я сваливаю. Вредно для сердца, — вынес свой вердикт Эдер, пусть в отличие от этих двоих и оставался крайне спокоен. Даже улыбка не сошла с его лица, да и сам он поднялся из-за стола как-то расслабленно, почти потягиваясь. Хотя обычно именно Эдер первым бросался Хранительнице на выручку — тряс за плечи, вырывая из кошмаров, перехватывал щитом стрелу врага, торопясь, с рычанием перевязывал нехорошую рану.       А теперь вот — только хлопнул себя по бедру, призывая Колечко следовать рядом, да проследил, чтобы Сииль благополучно отнесли в комнату.       Так или иначе, облюбованные гости отправились к выходу из общих бордельных залов, провожаемые досадливыми взглядами покинутых, враз забытых барышень. И очень жаль, что никто из спутников Хранительницы не увидел, какие у девиц были лица, когда она, безвольно висящая на широком, верном плече, вдруг приподняла голову…       И с широкой ухмылкой вытянула в их сторону два средних пальца. … — Так ты… — Не благодари. Эти щиплые фурии от вас не отстали бы. Пришлось пасть самой.       Хранительница отвела взгляд и зачем-то пощупала кончик уха. — Очень… самоотверженно. — Хранительница я или кто, — она буркнула, гордясь, но и, кажется, осуждая саму себя.       Алот поглядывал с тонким удивлением, как на непредсказуемый магический эффект. Она всегда говорит и действует прямо. И идёт на трюкачество только в крайних случаях.       Какое-то время они молчали. Трещали толстые жёлтые свечи с каким-то маслянистым запахом. Под потолком позвякивали стёклышки на верёвках. Нарисованная пиратка устроилась в картинной раме в самой развратной позе. Сииль стояла, прислонившись спиной к стене и позвонками чувствовала, как в соседней комнате кто-то возится. Алот придирчиво разглядывал простыню. Потом осторожно заглянул под каждую подушку. — Что ты хочешь там найти? — Напротив. Ты, верно, хотела спросить, чего я найти НЕ хочу.       Хранительница упустила смешок и оттолкнулась от стены. На ходу стянула чешуйчатую тунику, оставшись в тканевой робе. Упала на раскаченную бордельную постель легко, как на перины родного дома.       Алот непроизвольно отпрянул. Он еще не окончил осмотр и потому подобрался чуть брезгливо. Хотя невозмутимости Сииль можно было только позавидовать: она могла уснуть хоть в смердящей пасти гигантского штельгара. — Что? Ты разве не слышал, что наши лениво-кочующие племена, устраивая стоянку, сначала хорошенько мочатся на снег, чтобы спать в нём было теплее? — Неудивительно, что ты ушла странствовать, — сказал Алот, хотя уже привык к этим её шуточкам. Хранительница проходилась по своему народу, как острые сани по льду. Но до сих пор нет-нет, да оттаивала сердцем и бродила взглядом где-то далеко-далеко, когда на пути им вдруг встречались другие гламфеллены. — Всё-таки мне стоит извиниться, да? — вдруг выговорила Хранительница и легко вытянула Алота из его размышлений.       Стекляшки тихонько звякали. Она перевернулась на бок, подставляя под взгляд эльфа спину и отстраненно, занято скрючившись, стянула с пяток скрипучие сапоги. — Не надо было вмешиваться. У вас всех намечалась тёплая ночь.       Алот приподнял брови: её снова кидало из крайности в крайность. Такое бывало: струна её гибкого характера вскидывалась волной и укладывалась по-новому. И на смену рациональной взрослости закаленного путешественника накатывал безрассудный запал авантюриста. А врожденная добросердечность меркла в буйствующих вспышках животной агрессии. Он видел, какая она в бою. Но видел, какая она и в жизни… Он знал, что в отличие от него самого, все крайности Хранительницы — это только её воля и её природа.       Алот неопределенно вздохнул и сел на край кровати медленно и напряженно, точно в таз с кипятком. Чуть-чуть подождал, незаметно глядя через плечо, как она укладывается и затихает. Потом сказал, как будто бы вскользь: — Твои беспокойства с самого начала были лишними. Меня мало интересует здешний… контингент. Но я благодарен. Не люблю, когда меня трогают.       Белое плечо дёрнулось под исцветшей льняной тканью: — Я держала тебя за руку. Ну, во время того эксперимента в лечебнице. — Ты — кхм, другое.       Перезвон стекляшек был похож на ход льдинок по спокойному ручью. Или на тихую дрожь сосудов в магической лаборатории.       Сииль качнулась и легла на спину, её серый, как льдинка или мутное стеклышко, зрачок наблюдающе скатился в уголок глаза. Алот суетливо поднял на колени дорожную сумку и закопался в ней со всепоглощающим увлечением. — Знаешь, — негромко потянула Хранительница где-то за его спиной. — Есть такие маара-ллы, плотоядные олени наших земель — ты видел, я обращаюсь в одного из них. Так вот они не остаются… ну, в своем стаде. В юности — еще до рогов — они уходят и встречают других, таких же ушедших. Они долго ищут, но если находят, вожак… он уже никого не подпускает к своим. Даже тех, кого стоило бы. Я видела, как один такой растерзал погонщика, когда тот пытался скормить его другу кубик соли с лекарством. Больной олень погиб. Вожака скоро тоже пришлось забить.       За стеной послышался протяжный вздох и грохот. Будто на пол шлёпнулась увесистая туша. Алот выкладывал на кровать чужие гримуары. Сииль задумчиво смотрела в потолок: — Неспроста олень — моё животное духа.       Гримуары кончились, а Алот так и не нашел, что ей ответить. — Непоследней ночи, Алот, — сказала ему Хранительница по привычке, на манер гламфелленов. В Белизне чаще всего замерзают насмерть именно ночью, именно во сне. — Я собирался почитать немного, — зачем-то сообщил тот, и Сииль уже слепо шевельнула рукой в тихой отмашке. Как угодно, мой друг. Читай-учитайся. … …Да уж, легко сказать. Он, как бумажная тля, изъедал страницы гримуара несколько часов кряду, но даже не мог вычленить суть рассеивания в перевернутом знаке стихий. С таким же успехом он мог сосредоточиться на занятиях, дрейфуя на пепельном островке в жерле вулкана. Бесстыдные стоны из соседней комнаты лезли в уши, как постельные клопы. Нежно, мимолетно касались друг друга подвешенные осколки.       Алот нервозно закрыл книгу и лёг. В первые минуты его можно было бы облить расплавленной адрой и превратить в статую — он не заметил бы. Сииль спала рядом — тихая, безмятежная, без единой тени кошмаров на лице.       Нет, это, конечно, не первый раз, когда они ночуют вместе. Но то были костровые стоянки или прелести общей палатки — когда у самого носа можно было обнаружить рыжую пятку Каны, волком выть от храпа Стоика или запаха орлана, а ещё кто-нибудь обязательно маячил где-то рядом, неусыпный в своём обязательном ночном дозоре. Если подумать, никогда раньше они ещё не оставались вдвоём. Совсем вдвоём. Наедине.       Смирно дыша, Алот покосился. Догорающие свечи бросали на кожу белой эльфийки золотые трепещущие блики. Тонкое одеяло укрывало её тело и грубо, остро морщилось — оскалившийся айсберг над спокойным морем.       Одеяло было одно, и Алот все ещё лежал поверх него, не осмеливаясь даже шелохнуться. Только спустя десяток вдохов он медленно повернул голову, укладываясь на щеку. Посмотрел на короткие, белёсые ресницы Хранительницы и осторожно повёл носом. Удивительно, но зверьём от неё совсем не пахло; ни древеснолапым плотоядным оленем — её остервенелым воплощением в бою, ни проклятым псом, которого она выглаживала весь вечер. Только диковатой магией, кожными чешуйками въедливого доспеха, да сливовкой совсем чуть-чуть. — А теперь возьми и дёрни вниз, — заговорщицки вышептал Алот не своим голосом. И тут же с силой отстранился: он с ужасом осознал, что одна из его рук уже цепко поддела ограждающую ткань. Изельмир расхохоталась у него в голове — насмешливо, но беззлобно. «Чего, яички в изюм сжимаются? Да не обделывайся ты так, стушуешься — помогу. Я знаю, что такой как она может понравиться».       Рука решительно колыхнула одеяло прочь, и Алот с рывком схватил сам себя за запястье: — Не смей.       Сииль зябко ёрзнула. Брови её нахмурились, а ресницы дрогнули, предвещая скорое пробуждение. Алот, лихорадочно соображая, на одном дыхании выговорил заклинание сна, как в последний раз, как перед лицом опаснейшего из чудовищ.       Сработало… «Вот что мне в тебе всегда нравилось, парень, так это твоя изобретательность. Только срабатывает она у тебя через раз и через одно место».       Алот отбросил от себя одержимую конечность так, что отдалось болью в лопатке. Изельмир добавила — и хлестанула носителя по лицу: — Да очнись и действуй уже наконец! Зачем, по-твоему, она выбрала тебя в соседи? Потому что правая пятка у неё зачесалась? Нет, я тебе скажу, я скажу, что в таких случаях чешется! — Не…интересует! — возвращая силу собственному голосу, процедил сквозь зубы Алот. Эта нахалка всегда так и норовила что-нибудь испортить. Но их отношения с Хранительницей… Её доверие… Нет, он этого не допустит. Он скорее налетит головой на стену, чем позволит ей…       Один осколок скрежетнул о другой, оставив царапину. По сгорбленному эльфийскому телу прошлась обезволенная волна. Отозвалась мурашками и приглушенный шорохом. Алоту пришлось до белых пальцев вжиматься в простыню: он обнаружил себя прямо над Сииль. Тихой и мягкой, будто вылепленной из белой глины. Теплой, дышащей, живой. «Не интересует, м? А сердечко-то сейчас через нос кровью выйдет…»       Это правда. Сердце Алота стучало, как во время первого урока чародейства, а то и сильнее. Перед ним был редкий материал, который не терпел грубых экспериментов. И Алот поспешил заломить руки.       Тяжёлый осколочный скрежет.       …Руки не двигались. Первое время. Потом ладонь — побелевшая от напряжения — скользнула по щеке Сииль, да так ласково, что Алот не сразу опознал, чьё именно это было движение. Через миг понял — и выдохнул прерывисто, почти мучительно. Изельмир повела ладонь дальше — по шее с отчетливым рисунком вен, сизых, как тропы Белизны. Пробралась пальцами под сорочку на плечах, мазнула подушечкой по впадинке между ключицами. — «Не интересует» его, — хищно лыбанулась Изельмир. — Ты мне говно в уши не заливай — смотри, как завёлся!       Алот огрызнулся горячим шепотом. Но через миг же поймал себя на постыдной мысли: он не хочет сопротивляться. Будь, что будет. В конце концов, он тут не при чем. Это Изельмир его заставила. — Вот и умничка, — похвалила та. — Потом благодарить меня будешь, сосунок.       И она отбросила его назад и прибила вниз — к ногам Хранительницы. Пусть, пусть смотрит, упрямец, как собственные пальцы следуют вверх по бёдрам, собирая водянистую рябь тканевых складок. — Я знаю твою природу, Алот Корвайзер. Ты захочешь и дальше мыкаться где-то рядом с ней, как побитый щеночек. Она, конечно, что надо, но, решив свою проблему, как она, по-твоему, поступит с тобой? Или раньше - когда узнает, что ты не маг, а свинцовая ключница?       Алот вскинул взгляд на лицо Сииль, наколдованный сон сковал черты и осел меленькой дрожью на ресницах. — Она тащит к себе всё, что трётся ей о ноги, так? Вот и ты потрись хорошенько — авось и заберет.       Изельмир хотела, чтобы он припал к ней и самозабвенно принялся выцеловывать её колени и ссадинки… Но Алот неимоверным усилием воли остановил и её, и себя — обнял ноги Хранительницы с трепетом верного слуги и горячкой пациента лечебницы, на миг прижался к ним переносицей под холодной испариной и отпрянул. Тихо и неизбежно, словно отлив.       По велению недовольной Изельмир, рука потянулась обратно, Алот до хруста стиснул пальцы на предплечье и ровно пообещал: — Сломаю. «Кишка тонка».       Он озлобленно пустил под кожу короткую молнию, откинулся ничком на кровать и сдавленно взвыл. Изельмир цокнула языком, не без уважения подивившись тому, какой же он всё-таки тупица, и отступила. Пока.       Под потолком перезвякивали стёклышки. Догорела последняя свеча. Алот лежал на спине, вбивал в легкие воздух и не чувствовал торжества победы. Слишком хорошо пальцы помнили, какая у Сииль кожа… Слишком грохотливо отзывались в сознании слова Изельмир… Всё это было — слишком.       Хранительница слегка изогнулась с сонным полувздохом — кажется, заклинание медленно истощалось.       Алот на мгновение замер, перестав дышать. Потом спешно поднялся на ноги.       И вышвырнул себя из комнаты прочь. …       Утром в борделе тихо, как в девственной рощице. Кто-то пристыженно, кутая лицо в капюшон, спустился с лестницы и поплелся домой. Стучала посуда в пенных тазах служанок. Да шлёпали об пол грязные тряпки, изорванные юбки в прошлой жизни.       Стол был занят всего один. Отряд Хранительницы скромно завтракал. Точнее, это Эдер заставлял их всех вставать в одно и то же время и обязательно есть. Хотя бы в городах. Для Алота даже сварганили пшеничный чай: выглядел эльф неважно. В густой темноте под его глазами, казалось, мог устраивать тайные встречи Свинцовый Ключ. — Говорил с Мэй, — буднично сказал Эдер, ловко выбирая кости из разваренного рыбьего хвоста, Колечко внимательно смотрел на его руки и волтузил хвостом. — Она благодарна за помощь с вредителями и разрешает нам остаться в Соленой Мачте ещё на одну ночь. Бесплатно.       Сииль кивнула: — В таком случае, койко-места распределяем так же. — Нет! — весь всколыхнулся Алот, и Кана от неожиданности едва не упустил из ноздрей застрявший глоток медовой воды.       Хиравиас чуть ли не забрался на стол с ногами, здоровое ухо его трепетало, как нос гончей, учуявший напуганного зайца: — А что? Неужели наша дражайшая подруга до тебя домогалась? Скажи, она показала тебе свою настоящую животную натуру? Может быть, нашла новое применение своим рогам? Кусалась? Заставила вылизывать ноги? Если всё так, готов пожертвовать собой!       Сииль закатила глаза, хватко поймала хитрющую морду орлана растопыренной ладонью и отстраняющим движением скувыркнула его вниз. Из-под стола раздался возмущенный хохот.       Алот сидел с каменным лицом и краснел ушами. Эдер стрельнул в его сторону коротким взглядом, потом пододвинул к Хранительнице миску бескостных, мягких рыбьих опилок. — Что не так? — спросила Сииль; Алот смотрел, как шевелятся её губы, и как неаккуратная рыбья стружка оставляет на них влажный след. — Ты представить себе не можешь, какая это мука, — совершенно искренне сказал Алот; ему срочно нужно было что-то придумать, ещё одну такую ночку он точно не переживёт. — Один твой запах… — Мой запах? — Точно! Твой запах. Я хотел сказать, что не знаю друидов-перевёртышей искуснее тебя. Твои зверства поистине восхищают. Но надеюсь, ты осознаешь, как сильно…       Она смотрела, и ему пришлось пропустить вдох, чтобы голос его не растерял твёрдости: — Как сильно от тебя несёт.       Сииль моргнула. За единственным занятым столом стало тихо, даже Хиравиас на минутку перестал хохотать.       Шлёпали грязные тряпки. Остро щерился рядок горячих рыбьих костей. Остывал пшеничный чай в руках Алота. Он мог бы гордиться своей изобретательностью…       Если бы она у него не срабатывала через раз и через одно место.