***
— Черт побери, Люси! Иногда мне кажется, что я знаю тебя лучше, чем ты сама! От этих слов у неё закипела кровь. Боже, она хотела высказать ему всё. Она хотела причинить ему боль. Она хотела впиться когтями в его плоть, вонзить зубы в его душу и просто разорвать его на части. — Чего ты хочешь от меня, Флинн? Ты меня совсем не знаешь. Он не клюнул на её провокацию, что удивило её. И они поняли, что наступил некий неловкий момент. Но ей не было неловко. Это заставило её гнев рассеяться, и ей пришлось бороться со слезами. Девушке пришлось бороться с желанием сказать ему, что вспышка гнева, которую испытывала, она хотела выместить на Уайатте, а не на нём. Хотела извиниться перед Флинном. Но она не могла этого сделать. Девушка знала, что если продолжит говорить об этом, то в её груди образуется огромная пропасть, и эта пропасть полностью поглотит её. Она знала, что когда она начнёт падать, никто не сможет её поймать. За исключением той ночи, когда пришло время для открытия пропасти, он был там. Парень поймал её. Он вытер ей слезы, а после того, как она уснула у него на плече — уложил в постель. Когда Гарсия ушёл, Люси проснулась и схватила его за руку, притягивая к себе. — Люси… — Он опустился на колени и погладил её волосы. Когда она попыталась поцеловать его, мягкая улыбка удержала её от того, чтобы снова не заплакать, когда он отделил её руки от него. — Я не позволю тебе сделать то, о чём ты пожалеешь, Люси. Я вернусь утром. Спокойной ночи. — Сказал он, положив её руки на кровать и поцеловав в лоб. Он был так нежен с ней, так добр. Было неожиданно, но она ценила это. Именно после Чайнатауна стало ясно, что он любит её… только после того, как он заметил пулевое ранение, стало ясно, что её чувства к нему меняются. Так что, когда они оказались в шкафу для одежды, Флинн держался за её талию, и она была так близко к нему. Она вдыхала его запах, наслаждалась его прикосновениями. — Флинн… — Его палец коснулся её губ, предупреждая о том, чтобы она ничего не говорила. Медленно, неуверенно, она прижалась губами к его пальцу. Его взгляд перешёл от предупреждающего к вопросительному. Когда он убрал руку, она схватила его за куртку и потянула вниз. Парень выглядел удивленным, и девушка не могла не улыбнуться. Он успел произнести лишь половину её имени, прежде чем она заглушила оставшийся слог поцелуем. Если она боялась, что он не захочет её, эта мысль быстро развеялась. После минутного удивления, его руки нашли её талию, а её в его волосах. В ответ он прижался к ней, что придало Люси уверенности, в которой она нуждалась, чтобы обхватить его ногами. Поняв намёк, он подтянул её так, чтобы её ноги могли обернуться вокруг него. Когда её спина ударилась о стену, она рассмеялась. Когда он отстранился, на его лице было выражение удивления. — Люси… я… — Он замолчал с благоговейным выражением на лице. О, да. Он действительно этого хотел. — Заткнись и поцелуй меня. — Как пожелаете. — Он зарычал, прежде чем прикоснулся губами к её шее. И… остальное стало историей.3. Through Prisons and Bunkers, Across Time and space
7 января 2019 г. в 18:47
Гарсия Флинн пробыл в тюрьме восемь недель, прежде чем команда помогла ему сбежать. Шесть из этих восьми недель он провёл в одиночной камере. Именно тогда он понял, что чувствовал больше, чем просто гнев по отношению к женщине, которая невольно поместила его туда.
Не имея ничего, кроме темноты и собственных мыслей, он кипел над её предательством, пока весь гнев не исчез и не уступил место горю. Единственный человек, которому он смог довериться после того, что произошло из-за Риттенхауса, о котором он заботился, предал его. Но время шло, и гнев стал медленно уходить, а беспокойство о ней стало расти. Где она была? Последнее, что он слышал о девушке, так это то, что она вернулась к матери в Риттенхаус. Могла ли её мать убить собственное дитя? Теперь, когда она знает всю правду, она стала обузой для женщине, которая подарила её жизнь. А что, если её могли убить из-за него?
Люси имела много способностей, но она не была пуленепробиваемой.
Когда агент Кристофер пришла к нему за помощью — ему нужны были доказательства. Парню нужно было знать, что с ней всё в порядке.
— Происходит что-то странное, нам нужно поговорить.
— Не с тобой, я буду говорить только с Люси.
На следующий день вместе с агентом пришла и Люси.
— Не обижайся, Люси, но ты выглядишь лучше. — Боже…он был таким джентльменом.
Если бы агента Кристофера там не было, если бы он не был в наручниках, мужчина бы бросился к ней. Он бы спросил её, все ли с ней в порядке, что случилось пока она была в Риттенхаусе.
Кого он хотел обмануть? Он бы не бросился к ней, он бы не сделал этого. Потому, что она все ещё видела в нем врага — самодовольную задницу. Он почти хотел аплодировать ей за то, какой жесткой она стала. Но, зная из дневника, как Риттенхаус относился к своим «новобранцам», он знал, что у неё нет выбора, кроме как быть жесткой.
И он ненавидел Риттенхаус за это.
Он заботился о ней. Это было чувство, в котором он мог признаться. Это была не любовь — нет, ещё нет. Потом был его побег. Он знал, что никто не хочет видеть его в бункере, за исключением, может быть, Люси… Возможно, вина за то, что он попал в тюрьму из-за неё, заставила заступиться за него. Чтобы это ни было, это сработало. Он был свободен для того, чтобы пойти в бункер.
От него не ускользнуло то, как быстро Уайатт бросил её, когда Джессика внезапно ожила. Он наблюдал, как Уайатт пытался держаться поближе к Люси, но после того, как Джессика поселилась в бункере, последние нити связывающие их разорвались.
В дневнике Люси рассказывала об этом. В то время он не понимал, почему… Но оказавшись с ней, ему всё стало ясно. Ей нужно было с кем-то поделиться, выплеснуть свою боль, свои мысли, но никого кроме этого дневника у неё не было. Он наблюдал, как Люси начинает чахнуть перед всеми ними. Он наблюдал, как его собственное сердце начало болеть за неё. Гарсия стал задаваться вопросом, есть ли какой-то способ улучшить её состояние. Прежде чем он узнал, что влюбился в неё.