Грани и блики

      Плененный лучник, верно, собирался отмалчиваться до последнего, и, возможно, в том бы и преуспел, если бы в шатер, где допрашивали пленного, в какой-то момент не вошел Март. Мельком глянул на англичанина, которого пока еще уговаривали по-хорошему. Встретился взглядом с маршалом и коннетаблем, которым Виллем как раз подавал укрепляющий настой, дождался легкого кивка Бусико и коротко бросил сновавшим вокруг слугам:       — Разденьте его.       Пока те исполняли приказ, приглашающе кивнул своему помощнику.       — Иди, покажу что-то, пригодится.       Сам неспешно подошел к напрягшемуся пленнику, окинул внимательным взглядом обнаженное тело, затем повернулся к Виллему.       — У человека множество чувствительных уязвимых точек, воздействуя на которые, можно убить, искалечить или хотя бы причинить невыносимую боль, — заговорил он, и молодому лекарю показалось, что он снова в лектории Монпелье, слушает профессора, стоящего за кафедрой. Впрочем, такого профессора им не рассказывали даже на редких вскрытиях или когда брали студиозусов помогать при госпитале.       — Традиционно такое место — пах, — между тем продолжал Март, и его помощник заметил, что все присутствующие, включая военачальников, притихли. — У мужчин — еще кадык. Или то место, где нос соединяется с верхней губой. Если должным образом ударить туда — убьешь мгновенно. А если вот сюда, — он скользнул к шарахнувшемуся пленнику, невесомо коснулся места рядом с его ухом, — повредишь мозг, и он будет долго и неприятно истекать кровью внутри черепа. Потом покажу, как бить. Пока что нам это без надобности. Нам важно убедить его поделиться так нужными нам сведениями... Боль для этого — прекрасное средство. Поставьте его прямо и держите крепче, — обратился он к охранникам. Те исполнили приказ так живо, словно опасались, что за промедление займут место пленника.       Март кивнул, встал напротив англичанина и снова обернулся к Виллему.       — Посмотри, как он напряжен, — ладони лекаря скользнули по обнаженной коже, огладили плечи, бока, нервно вздымающуюся грудь, чуть примяли живот. — Боится, ждет, что будет больно, и пытается к этому подготовиться, защититься. Но в его броне всегда есть слабые места. Например, вот здесь.       Движение пальцев было почти незаметным, неуловимо-быстрым, как когда Март исполнял на сазе какую-нибудь особенно заковыристую мелодию. Виллем успел лишь заметить, как они глубоко, почти наполовину, нырнули под ребра англичанина — а в следующее мгновение тот взвыл и, наверное, рухнул бы на землю, если бы двое слуг не удержали его.       — Порвать внутренности так тоже можно, — невозмутимо продолжал Март. — Будет, как и в случае с головой, более или менее долго истекать кровью. Но пока с этим повременим. Смотри, можно еще вот так...       Пальцы на сей раз скользнули по позвоночнику пленника, словно что-то отыскивая. Нашли, замерли, вновь вдавились в плоть... И Виллем недоуменно нахмурился, в первое мгновение не разобравшись, что его смущает. Только затем сообразил: заходящийся истошным воплем пленник не пытался отстраниться от терзавшей его руки, а наоборот сильнее вжимался в нее. Ноги его при этом непроизвольно сделали шаг вперед, так, что он повис на рукам удерживавших его охранников.       — Болит не там, где нажимаешь, а в пояснице и костях копчика, — наконец убирая пальцы, прокомментировал Март. — И знаешь, что в этом самое страшное, льежец? Не боль. Страшно, что ты теряешь контроль над своим телом. Вроде и понимаешь, что не там болеть должно — а тело решает иначе. Еще и движется само по себе. И тем окончательно тебя предает. Ты остатками разума знаешь, что нужно отстраниться от руки допрашивающего — но твое тело делает прямо противоположное, тем самым увеличивая собственные страдания. Это рушит весь твой мир, самое привычное, что у тебя есть. Жуткое дело. Верно я говорю? — обратился он непосредственно к стоящему на коленях пленнику, по лицу которого катились крупные капли пота.       Тот французскую речь вряд ли понял, но закивал так истово, что можно было не сомневаться: из уст своего палача он целиком и полностью поддержал бы любые слова.       — Вот и славно, — безмятежно кивнул в ответ Март. — А теперь выбирай: будешь продолжать говорить со мной, — он легко коснулся своей груди кончиками пальцев, — или с этими достойными господами, — он указал на Бусико и д'Альбрэ.       Излишнее геройство англичанину присуще явно не было. Уловив вполне очевидный смысл адресованного ему вопроса, он, не колеблясь, указал на маршала и коннетабля.       — Давно бы так. Чего ради муки-то принимать было... Запоминай, льежец: страдания тела суть лучшее лекарство от сомнений, сожалений, страхов и всего того, что тревожит душу. Подобным действием обладает, кстати, соитие. Но по моему мнению — боль эффективнее. Не все, правда, готовы ее принять, потому несут своих демонов в публичные дома. Видишь, наш английский друг очень быстро сообразил, на чьей стороне ему стоит играть. Так, льежец, если ты тут управился, пойдем со мной, снадобья заготовить нужно.