Один, десять, сто, тысяча!

      — Манджоме, ты же проснулся? Да?       Я открываю глаза только чтобы сказать, что духи карт тебя побери, тупой Осирис, сколько сотен раз я должен повторить тебе — обращайся на "Вы"…       ...но вместо слов возмущения получаются только сиплые хрипы. А потом я понимаю, что горлу так больно, будто над кадыком этот идиотский монстр, не желающий от меня отлипать, спрятался. И хочется его откашлять, даже если вместе с лёгкими. Пытаюсь… но у меня и не начинает получаться. В горле першит; оно болит так, будто даже на кашель не способно.       Так, я не понял: Осирис я дрожащий или Манджоме Грохот?!       Кашель всё-таки прорывается через боль, режуще-сухой и оглушительный, и я собою доволен: справился. Подняться бы ещё да понять, почему так одновременно тяжело и легко в голове…       — Куда?!       Меня обнимают как позавчера, на прощании с Северным кампусом. Смотрю на идиота в красном уничтожающе — что тебе надо, я от прошлого твоего активного проявления агрессивных дружеских чувств отмываться ещё неделю буду! Правда, взгляд на его лице почему-то отказывается фокусироваться…       — Манджоме, ты больной — в таком состоянии?!..       Джудай закрывает глаза, вдыхает и выдыхает как будто бы вечность — но я почему-то не успеваю ни наорать на него, ни возразить.       — А, ну да. Ты же больной.       Сам ты больной!       Очень хочу поделиться этим наблюдением, но понимаю наконец: что-то не так. Стены вокруг белые, и белый потолок, и кровать жёсткая такая, и…       О нет. Солнце светит вовсю, и даже этот, на занятия ни разу в жизни вовремя не приходивший, уже на ногах.       Я проспал!       Начинаю пытаться вырваться в два раза отчаянней — но отчего-то не получается. Тело такое тяжёлое, и веки такие тяжёлые, и почему-то нестерпимо хочется пить…       У тупого Осириса как будто случается единственный в жизни, самый яркий момент просветления, — и он подаёт мне стакан воды, и я уже почти готов сказать ему спасибо, — но он меня сажает, как будто я сам не сяду, и наклоняет стакан так, будто я не способен его поднять!       Вот попью и наору на него как следует.       ...а почему вокруг так жарко? Нормально же всё должно быть: пусть субтропики, но февраль… Ох уж эта акклиматизация после Северного кампуса.       Идиот в красной куртке взгляда с меня не сводит, и я спрашиваю у него, какого, в общем-то, хрена.       В смысле, пытаюсь спросить. Горло опять разражается режущим кашлем, после которого хочется, чтобы у меня вовсе не было горла.       — Манджоме, — спрашивает он вдруг и потряхивает легонько, — ты правда ничего не помнишь?       А что я должен помнить?       Задать вопроса я всё ещё не могу, но он, наверное, понимает меня по тому, как лезут на лоб мои брови.       — Ну, про вчера.       А что я про вчера должен помнить?       Проснулся в тупой осирисовой комнате на самой приличной во всём их общежитии кровати. Умылся. Оделся. Пошёл на учёбу. Перекусил. Опять пошёл на учёбу?..       Должен был, но почему-то не могу вспомнить. Всё как в тумане…       — Ты вчера на лекции профессора Кроноса сидел похожий на зомби…       Он понижает голос, будто я его из-за этого не услышу:       — То есть, не пойми меня неправильно, для тебя нормально выглядеть как зомби, но вчера ты был похож на совсем несвежего!       Пытаюсь фыркнуть… А, точно. Всё-таки вспоминаю.       Я вчера приболел. Было зябко, немного сложно концентрировать внимание и стоять… Ничего особенного, простая акклиматизация, не пропускать же из-за этого первый учебный день, тем более что за три месяца я пропустил столько материала, и…       — А-а-а-а потом ты не доел обед и в коридоре упал в обморок. Спасибо хоть головой ни обо что не ударился и до медпункта два шага было.       ...стоп, что?       Информация до мозга доходит. Крайне медленно и со скрипом, но всё же. И вся нелогичность нынешнего положения вещей вдруг становится немного уместнее и понятнее, и, ну, действительно, чего я ожидал, плавая в полном льдин океане да лазая по айсбергам в одном обелисковом плаще, который вообще не греет, потому что совсем для других широт создан...       А может, всё-таки акклиматизация?       Джудай на меня смотрит преданными щенячьими глазами.       — И, в общем, я тебя дотащил кое-как, а Аюкава-сенсей всполошилась, спросила, как ты в таком виде ходить мог вообще, у тебя ведь жар, чем-то тебя напоила, что-то тебе вколола, сказала дать тебе выспаться сколько захочешь и ни в коем случае не беспокоить тебя лишний раз. Ну и, короче, я решил проверить, как ты тут. Вот. Есть хочешь?       Я просто хочу, чтобы ты заткнулся.       — Джун, это же для организма вредно! Ты уже целые сутки не ел!       Ты умеешь затыкаться?       — Ну давай, Грохот! Я попрошу Кайзера, чтобы он взял из кафетерия Обелисков чего-нибудь вкусненького! Ты что любишь?.. Ай, у тебя же горло болит!       Просто оставь меня уже…       — Учащийся Юки, что вы делаете рядом с пациентом, которому покой требуется?! Марш на занятия и не жалуйтесь, если заболеете!       Голос красивый, властный, женский, и я на секунду надеюсь, что это…       Увы, Аюкава-сенсей.       — Как вы себя чувствуете, Манджоме? — головой качает. — И как вы в таком состоянии два дня проходить умудрились?       Я не знаю, что ей ответить: то ли то, что у болезни, наверное, до того был инкубационный период, то ли то, что такая особенность у моего организма: быть способным стоять на ногах, пока на ногах стоять надо, — а как не надо будет, можно хоть помирать.       Всё равно издать пока получается только бессвязный хрип.       Аюкава-сенсей смотрит на меня с беспокойством, но ласково. Улыбается:       — Как бы там ни было, сейчас, Манджоме, пожалуйста, поправляйтесь. А я буду вовремя давать вам питание и лекарства и прослежу, чтобы ваш друг не пробрался к вам беспокоиться, пока вы достаточно не окрепнете для его беспокойства. Ладно?       Он мне не друг!       В остальном я согласен с условиями. Прикрываю глаза и киваю. Слушаю удаляющийся мерный цокот каблуков, делаю вдох, чувствую уже, как проваливаюсь обратно в небытие…       — С тобой всё хорошо, братишка?! — раздаётся ужасно противный и ужасно писклявый голос у меня над ухом.       Вздох.       — А Аюкава-сенсей уже ушла? Хорошо. Смотри, что я тебе принёс… — раздаётся у самого уха заговорщический шёпот — как и когда этот Осирис успел обратно прокрасться?       Я ненавижу болеть — но, кажется, это будет мой самый болезненный опыт такого рода.       — Убейте меня кто-нибудь.       ...по понятным причинам выходит только неясный хрип.